Не говорите ему ничего!»
– Джефф…
– Ваши люди оттесняют моих парней. За моей спиной проверяют, как они отнесутся к тому или иному проступку, выясняют, вынюхивают… Ставят под вопрос мою работу, мои действия. Вновь допрашивают моих свидетелей…
– Я вас спрашивал….
– Один раз. Всего лишь однажды вы пришли ко мне и прямо задали вопрос. – Он схватил руку Резника и крепко прижал ее к стойке бара. – Чарли, в рядах полиции есть болваны, которые из ножи лезут, заваливая дерьмом самих себя. Вы не такой. Вы не будете делать ничего подобного, если у вас нет для этого серьезных оснований.
Резник посмотрел на Харрисона, взглянул на свою руку, которую сжимали его пальцы. Харрисон отпустил ее и внезапно отошел. Он мог уйти, и Резник был бы рад его уходу.
Но, к сожалению, он только сходил в туалет и тут же вернулся обратно.
– Повышение, Чарли, в этом дело? – Харрисон потребовал еще виски, а Резник накрыл ладонью свою кружку, показывая, что ему больше не надо. – Надоело быть простым инспектором?
Резник не ответил. Он думал о многих должностях, на которых мог находиться. Ни одна из них не могла быть хуже той, что он занимал сейчас.
– Вы все сделаете как надо, Чарли. Да, вы странный тип, выходящий за рамки инструкций, но должен отдать вам должное – вы добиваетесь результата. Я не удивился бы, если бы вы получили больше, чем вам положено. Вы всегда на службе. Никто не отбросит вас в сторону, потому что вы никогда не совершите ошибки, выложив «домашние» секреты в неположенном месте или не тому человеку. – Харрисон одним махом проглотил виски, тщательно вытер рот тыльной стороной руки. – В жизни есть много другого, помимо протирания штанов за столом в ожидании пенсии. Можно открыть где-нибудь магазинчик, уехать куда-нибудь… Вы знаете, как делаются дела, Чарли, Точное следование законам. Личный секретарь. В Лондоне есть жилые районы, которые нанимают свои собственные круглосуточные посты охраны: болван в форме, сторожевая собака и фонарь. Им безразлично, кто вы, для них главное – посмотреть вечером в окно и видеть, что там кто-то есть. Чем меньше мы делаем, тем больше они платят. Я не хочу ждать, когда будет слишком поздно.
– Значит, у вас есть связи?
– Не ваше дело, что у меня есть, только убирайтесь из-за моей спины. Это вам понятно?
Резник поднес кружку ко рту. Харрисон снова схватил его, на этот раз за локоть. Край кружки врезался в губу инспектора.
– Понятно, Чарли?
В трактире было шумно. Они оба понимали, что Резник здесь ничего не может сделать.
– Вы ничего не знаете, Чарли, – произнес Харрисон, повернувшись к бару. – Если бы знали, вас бы здесь не было.
– Доброй ночи, Джефф. Можете доесть мои палочки, если хотите.
Он протолкался сквозь толпу и постоял некоторое время на улице. Мимо прошел городской автобус, из него выглядывала женщина, одиноко сидевшая наверху. Он не знал, куда ему идти, что делать. Он только знал, что ему не хочется быть одному, что случалось с ним очень редко.
Конечно, телефонного справочника в будке не оказалось, а молодой человек в справочной сказал ему, что Дайаны Вулф в списках нет. Резник положил трубку, но почти тут же снова снял ее и опять вызвал справочную. Другой голос, на этот раз женский, сообщил ему номер телефона Клер Миллиндер. Резник записал его на ладони.
Он вышел из будки и направился туда, где стоял его автомобиль, стирая на ходу большим пальцем номер, написанный на руке.
– 29 –
– Должны быть и другие способы, – произнес Грабянский с оттенком грусти.
– Как проникнуть внутрь?
– Как заработать на жизнь.
Грайс взглянул на него с явным недоумением, оторвавшись от задвижки окна у задней стены дома. Не посмотрев в лицо Грабянского, было невозможно сказать, говорит он серьезно или просто разыгрывает его.
– Странно, – заявил Грайс, – не вижу ее руки, но она должна быть где-то здесь.
– Где? Какая рука? О чем ты говоришь?
– Ее рука, которая держит тебя за определенное место.
– Никто меня не держит за это место. Внимание Грайса вновь сосредоточилось на окне.
– Чего она добивается? Кругосветного путешествия? Счастливой жизни «среди цветущих трав»?
– Ей ничего не нужно. Она не имеет к этому никакого отношения.
– Тогда что это – просто обычная трусость? Грабянский пожал плечами.
– Обдумываю разные варианты, только и всего.
– Мы выбрали для себя вариант много лет тому назад. Мы оба. – Запор подался настолько, что Грайс получил хорошую точку опоры, чтобы открыть окно.
– Не вижу причин, почему нельзя было бы подумать снова.
– Когда наши дела идут так хорошо? – Грайс улыбнулся.
Окно поднялось, только слегка скрипнула рама.
– Что же, всю жизнь лазить по чужим домам?
Грайс поднялся на подоконник. Ему были видны очертания тяжелой мебели в комнате. До него доносился монотонный ход напольных часов. Очевидно, были потрачены немалые средства для того, чтобы создать видимость старого солидного дома. Глупые ублюдки!
Он крепко ухватил за руку Грабянского и помог ему пролезть через открытое окно. Затем влез сам и опустил окно.
– Ты прав, – сказал он.
– Ты о чем?
– Мы можем заниматься этим всю жизнь.
Зная за своим партнером некоторую склонность к юмору, Грабянский подождал продолжения.
– Каждая дополнительная сотня, которую мы вложим сейчас в свой пенсионный фонд, превратится в тысячу, когда нам будет по шестьдесят пять. Разве это не заманчиво?
– Ты с кем-то советовался?
– Ты его очень хорошо знаешь, – ухмыльнулся Грайс. – Какой смысл иметь в деле собственного страхового агента, если не пользоваться его профессиональными советами?
Грабянский осторожно двигался между креслами с высокими спинками и закругленными подлокотниками.
– Я проверю другие комнаты, прежде чем мы начнем.
– Не беспокойся, – заметил Грайс, голос которого теперь, когда они были уже внутри, явно повеселел. – Во второй раз счастье тебе не улыбнется.
Грабянский почувствовал боль в затылке. Он переходил из одной комнаты в другую, ожидая, что увидит кого-то из живущих здесь, либо спящего в своей постели, либо страдающего бессонницей и сидящего с книгой в рунах. Если бы он нашел кого-нибудь, он мог бы почувствовать облегчение, так как понял бы причину охватившего его беспокойства, отдававшегося пульсирующей болью в голове.
Грайс радостно позвал его шепотом из ванной. Под стопкой полотенец он обнаружил пластиковую сумку с 1.300 фунтами в купюрах по двадцать и десять фунтов. Деньги для оплаты художника-декоратора или просто на расходы? Во всяком случае, теперь это не имело никакого значения. Это их деньги, его и Грабянского. В спальне хозяина они обнаружили красивую коробку для сигар на туалетном столике. Там оказались карточки «Еврокард», дорожные чеки в фунтах, испанские песеты, американские доллары и немецкие марки. Нашлись также золотые кольца, завернутые в розовые салфетки и упрятанные в пару колготок. Грайсу нравились люди, которые были такими осторожными. Это так облегчало их задачу.
– Что тебе рассказали о них? – спросил Грабянский.
– О ном?
– О хозяевах.
– Приехали из Кента. У них там остался дом, но фруктовый сад и четыре акра земли выкупаются для прокладывания железнодорожного туннеля через Ла-Манш на континент. Они приобрели квартиру в Барбикене, а потом вот этот дом. Сам хозяин, когда не находится за границей, большую часть времени проводит в Лондоне. Его жена и дети переедут сюда, когда найдут подходящие школы для детей. До тех пор здесь никого, за исключением случайных приездов на выходные дни. Удовлетворен?
Грабянский не ответил.
– Успокойся.
– Я спокоен.
– Ты не будешь спокоен до тех пор, пока мы не окажемся в нашей уютной маленькой квартире и ты не вернешься к сбиванию своих коктейлей.
– Ты думаешь, эта картина стоит чего-нибудь? – спросил Грабянский, показав на темный портрет, на котором была изображена женщина с желтоватым лицом, с рунами, сложенными на коленях, и глазами, которые, казалось, глядят совершенно с другой картины.
– Я не знаю, – ответил Грайс – Это ты интеллектуал. Грайс засмеялся, хотя это был какой-то свист, а не настоящий смех. Не успел этот смех замолкнуть, как они услышали, что внизу в замке двери повернулся ключ. Как по волшебству, пульсация в голове Грабянского прекратилась, и на смену ей появилась острая, режущая боль. Входная дверь открылась и закрылась. Загорелась одна лампа, затем другая.
Грайс и Грабянский замерли.
Включили радио, кто-то искал подходящую станцию: голоса, какая-то простенькая поп-музыка, опять голоса, кусочек Гайдна, снова тишина. Грайс знал, что в полумраке лестничной площадки Грабянский смотрит на него. Знал, что он думает: это никак нельзя назвать случайным посещением в выходные дни.
«Что, если это наш брат грабитель? – думал Грайс. – Кто-то с копией ключей или отмычкой?» Затем мужчина, по тяжести шагов было ясно, что это мужчина, вошел в кухню, (они знали, где она расположена), и они услышали слабый звук закрываемого буфета.
Грабянский сделал знак Грайсу, что, кто бы ни находился на кухне и что бы он там ни делал, у них достаточно времени спуститься по лестнице и уйти тем же путем, каким они вошли сюда.
Грайс задержался в нерешительности, но рука партнера взяла его за плечо и подтолкнула вперед и вниз. Им оставалось спуститься на три ступеньки, когда Хьюго Фурлонг вышел из кухни. Его самолет из-за погоды посадили в Восточном аэропорту Мидленда, и он решил переночевать в своем доме, который был совсем рядом. Он ел ложной прямо из банки малиновый джем, так как не нашел больше ничего съестного.
Все трое уставились друг на друга.
Хьюго с изумлением смотрел на вторгшихся в его дом людей. А они, насмешливо переглянувшись, вновь повернулись к хозяину дома.
– Не надо… – начал говорить Грабянский.
Банка выскользнула из рук Фурлонга и раскололась на паркетном полу, оставив на нем куски стекла и растекшийся джем. Несколько секунд серебряная ложка продолжала торчать из рта Фурлонга. Если бы она не была столь массивной, он, наверное, прокусил бы ее насквозь.
Грайс сделал движение в его сторону, и Хьюго Фурлонг быстро повернулся и сильно ударился головой о деревянную колонну. Он вскрикнул, покачнулся на каблуках, хватаясь за стойку, и сполз на пол.
– Двигай! – выпалил Грайс, схватив Грабянского за руку.
Но тот наклонился над скрючившимся телом Фурлонга.
– Пошли!
Грабянский освободил руку и встал на одно колено около тела. Стараясь не попасть в лужу джема, взял его за руку и перевернул лицом вверх. Над правой бровью была рассечена кожа, из раны сильно текла кровь. Но не это обеспокоило Грабянского. Вызывала серьезное опасение внезапная бледность лица, бессознательное состояние хозяина дома.
– Уходим! – крикнул Грайс. – Немедленно! Грабянский продолжал заниматься пострадавшим. Он пытался развязать узел его галстука, но пальцы действовали неумело и слишком торопливо. Он заставил себя быть спокойнее, засунул ноготь под шелк галстука.
– Какого черта ты делаешь, чего дожидаешься?
– Он нуждается в помощи, – ответил Грабянский. Хотя руки у него дрожали, голос, как ни странно, был спокоен.
– Помощь? Это нам нужна помощь!
– Кажется, у него сердечный приступ.
Грайс подхватил Грабянского сзади под мышки и поднял его на ноги, что было нелегко, учитывая вес и рост Джерри.
– Послушай, – произнес Грайс тоном, каким разговаривают с непослушными детьми, – мы убираемся отсюда прямо сейчас. Нам не нужно подвергать себя риску больше, чем это необходимо. Тут нет нашей вины, мы и без этого уже наследили. Так? Правильно?
Грабянский, казалось, согласно кивнул головой.
– Вот и хорошо. Уходим.
– А как быть с ним? – Грабянский посмотрел через свое плечо.
– Это не наша забота.
– Мне кажется, он уже не дышит, – сказал Грабянский.
В то утро Хьюго сел за стол, чтобы съесть то, что в некоторых ресторанах все еще называют традиционным английским завтраком. Два предыдущих дня и большую часть вечеров он провел на торговой конференции в Глазго. Все разумные доводы, которые он приводил себе о необходимости ограничиться апельсиновым соком, овсяными хлопьями и, в крайнем случае, еще парой поджаренных в тостере ломтиков хлеба из непросеянной муки, тут же забывались, как только до него доносился манящий запах поджаренного бекона с хрустящей корочкой, шипящей и булькающей яичницы на сковородке. Кроме того, разве не это едят все остальные?
А сейчас Хьюго Фурлонг лежал с сердечным приступом на полированном полу своего нового, еще не обжитого дома.
– Пошли, – снова засуетился Грайс.
Грабянский продолжал расстегивать рубашку Хьюго. Боль в голове у него прошла, и он изо всех сил старался вспомнить, что прочел однажды в пасмурный день в журнале, который просматривал в мастерской мелкого ремонта автомобилей, где к его машине приделывали новую выхлопную трубу.
– Оставь его.
Расстегнув одежду, Грабянский стал искать пульс. Он нажал на запястье большим пальцем с такой силой, на которую только отважился, и все равно ничего не почувствовал. Тогда он попытался найти пульс на шее, но и там ничего не прощупывалось. Не было даже намека на него.
Грабянский поднялся, обошел вокруг лежащего человека, выпрямил его ноги, расправил руки вдоль тела.
– Вызови «скорую», – сказал он.
– Ты шутишь!
– Разве это похоже на шутку? – Грабянский показал на лежащего.
– Конечно. Для меня это самая настоящая вонючая шутка. Именно так все это и выглядит.
– Если ты не собираешься вызывать «скорую помощь», – Грабянский вновь опустился на колени, – тогда подойди сюда и помоги мне.
Грайс смотрел, как его партнер взялся за голову неподвижно лежащего человека, так осторожно, как если бы это была хрупкая ваза, и, не обращая внимания на кровь, которая измазала его руки, обхватил ее и отвел назад.
– Подушку! – крикнул Грабянский.
– Что – подушку?
– Достань мне подушку. – Он не был уверен, что это так и нужно, но взял неохотно протянутую ему Грайсом подушку и подсунул ее под лопатки Хьюго Фурлонга несколько ниже его шеи.
– Что ты делаешь? – спросил Грайс, проявив странную заинтересованность. Грабянский пытался раскрыть рот Хьюго.
– Даю доступ воздуха… Черт! – воскликнул Грабянский.
– Что случилось?
– У него искусственные зубы.
– При его-то возрасте – чего ты еще ожидал? Когда человеку сорок пять или пятьдесят… У меня сверху нет ни одного своего зуба. А как у тебя?
Во рту Грабянского было полно пломб, но все зубы у него были свои. Чисти их с солью и теплой водой каждый день, учила его бабушка. От удара головой или от падения вставные зубы Хьюго соскочили со своего места и уперлись в нёбо. Большим и указательным пальцами Грабянский вытащил их и, слегка встряхнув, отложил в сторону.
– Черт! – недовольно пробурчал Грайс. – Это отвратительно.
– Ты предпочел бы, чтобы он умер?
– Конечно, предпочел бы, чтобы он умер. Он видел нас, не так ли? Его ты не уговоришь назвать нас парой негров. Если он выкарабкается, то поможет полиции составить фотороботы и мы предстанем перед всей страной в телепередаче «Ищите преступников». Он умирает – и пусть умрет.
Грабянский не слушал его.
Все еще стоя на коленях, он распрямился, крепко обхватил левой рукой запястье правой, которую сжал в кулан.
– Какого черта?.. – начал Грайс. Он полагал, что является свидетелем какой-то примитивной польской молитвы.
Грабянский ударил кулаком в середину груди Хьюго со всей силой, на которую был способен, нацелив удар на два дюйма левее грудины.
– Господи! – крикнул Грайс. – Я не имел в виду убивать его!
От силы удара тело Хьюго подскочило вверх, из его легких толчком вышел воздух. Но, когда Грабянский проверил пульс, его все еще не было. Он передвинулся ближе к его голове, плотно зажал нос и приблизил губы ко рту Хьюго.
– Я бросаю это дело, – заявил Грайс, обращаясь скорее к себе, чем к партнеру. В любом случае тот, который лежал на спине, ничего не слышал.
– Нажимай на его грудь, – повернулся к нему Грабянский.
– Что?
– Нажимай на грудь.
– Это ты доктор Айболит, а не я!
– Хорошо, – Грабянский поднялся на ноги. – Подойди сюда и дыши ему прямо в рот.
– Ни в ноем случае!
Грабянский соединил руки, положив одну ладонь на кулан другой, наклонился вперед и стал с силой массировать его сердце. Раз, два, три, четыре… Взгляд на Грайса с угрозой в глазах. Пять, шесть, семь… Немного передохнул. Восемь, девять, десять и еще раз на счастье. Грайс все еще колебался, держась в стороне.
– Будешь ты это делать или нет?!
– Чтобы получить себе в рот все то, что он запихивал в себя целый день? Забудь об этом!
Грабянский снова принялся делать искусственное дыхание изо рта в рот, не забывая, что надо делать паузы, чтобы грудь опадала.
Быстрое движение, и опять толчки в область сердца. Он мог пока выдержать взятый темп, но без помощи другого человека какой в этом смысл? Он не спасет лежащего незнакомца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Джефф…
– Ваши люди оттесняют моих парней. За моей спиной проверяют, как они отнесутся к тому или иному проступку, выясняют, вынюхивают… Ставят под вопрос мою работу, мои действия. Вновь допрашивают моих свидетелей…
– Я вас спрашивал….
– Один раз. Всего лишь однажды вы пришли ко мне и прямо задали вопрос. – Он схватил руку Резника и крепко прижал ее к стойке бара. – Чарли, в рядах полиции есть болваны, которые из ножи лезут, заваливая дерьмом самих себя. Вы не такой. Вы не будете делать ничего подобного, если у вас нет для этого серьезных оснований.
Резник посмотрел на Харрисона, взглянул на свою руку, которую сжимали его пальцы. Харрисон отпустил ее и внезапно отошел. Он мог уйти, и Резник был бы рад его уходу.
Но, к сожалению, он только сходил в туалет и тут же вернулся обратно.
– Повышение, Чарли, в этом дело? – Харрисон потребовал еще виски, а Резник накрыл ладонью свою кружку, показывая, что ему больше не надо. – Надоело быть простым инспектором?
Резник не ответил. Он думал о многих должностях, на которых мог находиться. Ни одна из них не могла быть хуже той, что он занимал сейчас.
– Вы все сделаете как надо, Чарли. Да, вы странный тип, выходящий за рамки инструкций, но должен отдать вам должное – вы добиваетесь результата. Я не удивился бы, если бы вы получили больше, чем вам положено. Вы всегда на службе. Никто не отбросит вас в сторону, потому что вы никогда не совершите ошибки, выложив «домашние» секреты в неположенном месте или не тому человеку. – Харрисон одним махом проглотил виски, тщательно вытер рот тыльной стороной руки. – В жизни есть много другого, помимо протирания штанов за столом в ожидании пенсии. Можно открыть где-нибудь магазинчик, уехать куда-нибудь… Вы знаете, как делаются дела, Чарли, Точное следование законам. Личный секретарь. В Лондоне есть жилые районы, которые нанимают свои собственные круглосуточные посты охраны: болван в форме, сторожевая собака и фонарь. Им безразлично, кто вы, для них главное – посмотреть вечером в окно и видеть, что там кто-то есть. Чем меньше мы делаем, тем больше они платят. Я не хочу ждать, когда будет слишком поздно.
– Значит, у вас есть связи?
– Не ваше дело, что у меня есть, только убирайтесь из-за моей спины. Это вам понятно?
Резник поднес кружку ко рту. Харрисон снова схватил его, на этот раз за локоть. Край кружки врезался в губу инспектора.
– Понятно, Чарли?
В трактире было шумно. Они оба понимали, что Резник здесь ничего не может сделать.
– Вы ничего не знаете, Чарли, – произнес Харрисон, повернувшись к бару. – Если бы знали, вас бы здесь не было.
– Доброй ночи, Джефф. Можете доесть мои палочки, если хотите.
Он протолкался сквозь толпу и постоял некоторое время на улице. Мимо прошел городской автобус, из него выглядывала женщина, одиноко сидевшая наверху. Он не знал, куда ему идти, что делать. Он только знал, что ему не хочется быть одному, что случалось с ним очень редко.
Конечно, телефонного справочника в будке не оказалось, а молодой человек в справочной сказал ему, что Дайаны Вулф в списках нет. Резник положил трубку, но почти тут же снова снял ее и опять вызвал справочную. Другой голос, на этот раз женский, сообщил ему номер телефона Клер Миллиндер. Резник записал его на ладони.
Он вышел из будки и направился туда, где стоял его автомобиль, стирая на ходу большим пальцем номер, написанный на руке.
– 29 –
– Должны быть и другие способы, – произнес Грабянский с оттенком грусти.
– Как проникнуть внутрь?
– Как заработать на жизнь.
Грайс взглянул на него с явным недоумением, оторвавшись от задвижки окна у задней стены дома. Не посмотрев в лицо Грабянского, было невозможно сказать, говорит он серьезно или просто разыгрывает его.
– Странно, – заявил Грайс, – не вижу ее руки, но она должна быть где-то здесь.
– Где? Какая рука? О чем ты говоришь?
– Ее рука, которая держит тебя за определенное место.
– Никто меня не держит за это место. Внимание Грайса вновь сосредоточилось на окне.
– Чего она добивается? Кругосветного путешествия? Счастливой жизни «среди цветущих трав»?
– Ей ничего не нужно. Она не имеет к этому никакого отношения.
– Тогда что это – просто обычная трусость? Грабянский пожал плечами.
– Обдумываю разные варианты, только и всего.
– Мы выбрали для себя вариант много лет тому назад. Мы оба. – Запор подался настолько, что Грайс получил хорошую точку опоры, чтобы открыть окно.
– Не вижу причин, почему нельзя было бы подумать снова.
– Когда наши дела идут так хорошо? – Грайс улыбнулся.
Окно поднялось, только слегка скрипнула рама.
– Что же, всю жизнь лазить по чужим домам?
Грайс поднялся на подоконник. Ему были видны очертания тяжелой мебели в комнате. До него доносился монотонный ход напольных часов. Очевидно, были потрачены немалые средства для того, чтобы создать видимость старого солидного дома. Глупые ублюдки!
Он крепко ухватил за руку Грабянского и помог ему пролезть через открытое окно. Затем влез сам и опустил окно.
– Ты прав, – сказал он.
– Ты о чем?
– Мы можем заниматься этим всю жизнь.
Зная за своим партнером некоторую склонность к юмору, Грабянский подождал продолжения.
– Каждая дополнительная сотня, которую мы вложим сейчас в свой пенсионный фонд, превратится в тысячу, когда нам будет по шестьдесят пять. Разве это не заманчиво?
– Ты с кем-то советовался?
– Ты его очень хорошо знаешь, – ухмыльнулся Грайс. – Какой смысл иметь в деле собственного страхового агента, если не пользоваться его профессиональными советами?
Грабянский осторожно двигался между креслами с высокими спинками и закругленными подлокотниками.
– Я проверю другие комнаты, прежде чем мы начнем.
– Не беспокойся, – заметил Грайс, голос которого теперь, когда они были уже внутри, явно повеселел. – Во второй раз счастье тебе не улыбнется.
Грабянский почувствовал боль в затылке. Он переходил из одной комнаты в другую, ожидая, что увидит кого-то из живущих здесь, либо спящего в своей постели, либо страдающего бессонницей и сидящего с книгой в рунах. Если бы он нашел кого-нибудь, он мог бы почувствовать облегчение, так как понял бы причину охватившего его беспокойства, отдававшегося пульсирующей болью в голове.
Грайс радостно позвал его шепотом из ванной. Под стопкой полотенец он обнаружил пластиковую сумку с 1.300 фунтами в купюрах по двадцать и десять фунтов. Деньги для оплаты художника-декоратора или просто на расходы? Во всяком случае, теперь это не имело никакого значения. Это их деньги, его и Грабянского. В спальне хозяина они обнаружили красивую коробку для сигар на туалетном столике. Там оказались карточки «Еврокард», дорожные чеки в фунтах, испанские песеты, американские доллары и немецкие марки. Нашлись также золотые кольца, завернутые в розовые салфетки и упрятанные в пару колготок. Грайсу нравились люди, которые были такими осторожными. Это так облегчало их задачу.
– Что тебе рассказали о них? – спросил Грабянский.
– О ном?
– О хозяевах.
– Приехали из Кента. У них там остался дом, но фруктовый сад и четыре акра земли выкупаются для прокладывания железнодорожного туннеля через Ла-Манш на континент. Они приобрели квартиру в Барбикене, а потом вот этот дом. Сам хозяин, когда не находится за границей, большую часть времени проводит в Лондоне. Его жена и дети переедут сюда, когда найдут подходящие школы для детей. До тех пор здесь никого, за исключением случайных приездов на выходные дни. Удовлетворен?
Грабянский не ответил.
– Успокойся.
– Я спокоен.
– Ты не будешь спокоен до тех пор, пока мы не окажемся в нашей уютной маленькой квартире и ты не вернешься к сбиванию своих коктейлей.
– Ты думаешь, эта картина стоит чего-нибудь? – спросил Грабянский, показав на темный портрет, на котором была изображена женщина с желтоватым лицом, с рунами, сложенными на коленях, и глазами, которые, казалось, глядят совершенно с другой картины.
– Я не знаю, – ответил Грайс – Это ты интеллектуал. Грайс засмеялся, хотя это был какой-то свист, а не настоящий смех. Не успел этот смех замолкнуть, как они услышали, что внизу в замке двери повернулся ключ. Как по волшебству, пульсация в голове Грабянского прекратилась, и на смену ей появилась острая, режущая боль. Входная дверь открылась и закрылась. Загорелась одна лампа, затем другая.
Грайс и Грабянский замерли.
Включили радио, кто-то искал подходящую станцию: голоса, какая-то простенькая поп-музыка, опять голоса, кусочек Гайдна, снова тишина. Грайс знал, что в полумраке лестничной площадки Грабянский смотрит на него. Знал, что он думает: это никак нельзя назвать случайным посещением в выходные дни.
«Что, если это наш брат грабитель? – думал Грайс. – Кто-то с копией ключей или отмычкой?» Затем мужчина, по тяжести шагов было ясно, что это мужчина, вошел в кухню, (они знали, где она расположена), и они услышали слабый звук закрываемого буфета.
Грабянский сделал знак Грайсу, что, кто бы ни находился на кухне и что бы он там ни делал, у них достаточно времени спуститься по лестнице и уйти тем же путем, каким они вошли сюда.
Грайс задержался в нерешительности, но рука партнера взяла его за плечо и подтолкнула вперед и вниз. Им оставалось спуститься на три ступеньки, когда Хьюго Фурлонг вышел из кухни. Его самолет из-за погоды посадили в Восточном аэропорту Мидленда, и он решил переночевать в своем доме, который был совсем рядом. Он ел ложной прямо из банки малиновый джем, так как не нашел больше ничего съестного.
Все трое уставились друг на друга.
Хьюго с изумлением смотрел на вторгшихся в его дом людей. А они, насмешливо переглянувшись, вновь повернулись к хозяину дома.
– Не надо… – начал говорить Грабянский.
Банка выскользнула из рук Фурлонга и раскололась на паркетном полу, оставив на нем куски стекла и растекшийся джем. Несколько секунд серебряная ложка продолжала торчать из рта Фурлонга. Если бы она не была столь массивной, он, наверное, прокусил бы ее насквозь.
Грайс сделал движение в его сторону, и Хьюго Фурлонг быстро повернулся и сильно ударился головой о деревянную колонну. Он вскрикнул, покачнулся на каблуках, хватаясь за стойку, и сполз на пол.
– Двигай! – выпалил Грайс, схватив Грабянского за руку.
Но тот наклонился над скрючившимся телом Фурлонга.
– Пошли!
Грабянский освободил руку и встал на одно колено около тела. Стараясь не попасть в лужу джема, взял его за руку и перевернул лицом вверх. Над правой бровью была рассечена кожа, из раны сильно текла кровь. Но не это обеспокоило Грабянского. Вызывала серьезное опасение внезапная бледность лица, бессознательное состояние хозяина дома.
– Уходим! – крикнул Грайс. – Немедленно! Грабянский продолжал заниматься пострадавшим. Он пытался развязать узел его галстука, но пальцы действовали неумело и слишком торопливо. Он заставил себя быть спокойнее, засунул ноготь под шелк галстука.
– Какого черта ты делаешь, чего дожидаешься?
– Он нуждается в помощи, – ответил Грабянский. Хотя руки у него дрожали, голос, как ни странно, был спокоен.
– Помощь? Это нам нужна помощь!
– Кажется, у него сердечный приступ.
Грайс подхватил Грабянского сзади под мышки и поднял его на ноги, что было нелегко, учитывая вес и рост Джерри.
– Послушай, – произнес Грайс тоном, каким разговаривают с непослушными детьми, – мы убираемся отсюда прямо сейчас. Нам не нужно подвергать себя риску больше, чем это необходимо. Тут нет нашей вины, мы и без этого уже наследили. Так? Правильно?
Грабянский, казалось, согласно кивнул головой.
– Вот и хорошо. Уходим.
– А как быть с ним? – Грабянский посмотрел через свое плечо.
– Это не наша забота.
– Мне кажется, он уже не дышит, – сказал Грабянский.
В то утро Хьюго сел за стол, чтобы съесть то, что в некоторых ресторанах все еще называют традиционным английским завтраком. Два предыдущих дня и большую часть вечеров он провел на торговой конференции в Глазго. Все разумные доводы, которые он приводил себе о необходимости ограничиться апельсиновым соком, овсяными хлопьями и, в крайнем случае, еще парой поджаренных в тостере ломтиков хлеба из непросеянной муки, тут же забывались, как только до него доносился манящий запах поджаренного бекона с хрустящей корочкой, шипящей и булькающей яичницы на сковородке. Кроме того, разве не это едят все остальные?
А сейчас Хьюго Фурлонг лежал с сердечным приступом на полированном полу своего нового, еще не обжитого дома.
– Пошли, – снова засуетился Грайс.
Грабянский продолжал расстегивать рубашку Хьюго. Боль в голове у него прошла, и он изо всех сил старался вспомнить, что прочел однажды в пасмурный день в журнале, который просматривал в мастерской мелкого ремонта автомобилей, где к его машине приделывали новую выхлопную трубу.
– Оставь его.
Расстегнув одежду, Грабянский стал искать пульс. Он нажал на запястье большим пальцем с такой силой, на которую только отважился, и все равно ничего не почувствовал. Тогда он попытался найти пульс на шее, но и там ничего не прощупывалось. Не было даже намека на него.
Грабянский поднялся, обошел вокруг лежащего человека, выпрямил его ноги, расправил руки вдоль тела.
– Вызови «скорую», – сказал он.
– Ты шутишь!
– Разве это похоже на шутку? – Грабянский показал на лежащего.
– Конечно. Для меня это самая настоящая вонючая шутка. Именно так все это и выглядит.
– Если ты не собираешься вызывать «скорую помощь», – Грабянский вновь опустился на колени, – тогда подойди сюда и помоги мне.
Грайс смотрел, как его партнер взялся за голову неподвижно лежащего человека, так осторожно, как если бы это была хрупкая ваза, и, не обращая внимания на кровь, которая измазала его руки, обхватил ее и отвел назад.
– Подушку! – крикнул Грабянский.
– Что – подушку?
– Достань мне подушку. – Он не был уверен, что это так и нужно, но взял неохотно протянутую ему Грайсом подушку и подсунул ее под лопатки Хьюго Фурлонга несколько ниже его шеи.
– Что ты делаешь? – спросил Грайс, проявив странную заинтересованность. Грабянский пытался раскрыть рот Хьюго.
– Даю доступ воздуха… Черт! – воскликнул Грабянский.
– Что случилось?
– У него искусственные зубы.
– При его-то возрасте – чего ты еще ожидал? Когда человеку сорок пять или пятьдесят… У меня сверху нет ни одного своего зуба. А как у тебя?
Во рту Грабянского было полно пломб, но все зубы у него были свои. Чисти их с солью и теплой водой каждый день, учила его бабушка. От удара головой или от падения вставные зубы Хьюго соскочили со своего места и уперлись в нёбо. Большим и указательным пальцами Грабянский вытащил их и, слегка встряхнув, отложил в сторону.
– Черт! – недовольно пробурчал Грайс. – Это отвратительно.
– Ты предпочел бы, чтобы он умер?
– Конечно, предпочел бы, чтобы он умер. Он видел нас, не так ли? Его ты не уговоришь назвать нас парой негров. Если он выкарабкается, то поможет полиции составить фотороботы и мы предстанем перед всей страной в телепередаче «Ищите преступников». Он умирает – и пусть умрет.
Грабянский не слушал его.
Все еще стоя на коленях, он распрямился, крепко обхватил левой рукой запястье правой, которую сжал в кулан.
– Какого черта?.. – начал Грайс. Он полагал, что является свидетелем какой-то примитивной польской молитвы.
Грабянский ударил кулаком в середину груди Хьюго со всей силой, на которую был способен, нацелив удар на два дюйма левее грудины.
– Господи! – крикнул Грайс. – Я не имел в виду убивать его!
От силы удара тело Хьюго подскочило вверх, из его легких толчком вышел воздух. Но, когда Грабянский проверил пульс, его все еще не было. Он передвинулся ближе к его голове, плотно зажал нос и приблизил губы ко рту Хьюго.
– Я бросаю это дело, – заявил Грайс, обращаясь скорее к себе, чем к партнеру. В любом случае тот, который лежал на спине, ничего не слышал.
– Нажимай на его грудь, – повернулся к нему Грабянский.
– Что?
– Нажимай на грудь.
– Это ты доктор Айболит, а не я!
– Хорошо, – Грабянский поднялся на ноги. – Подойди сюда и дыши ему прямо в рот.
– Ни в ноем случае!
Грабянский соединил руки, положив одну ладонь на кулан другой, наклонился вперед и стал с силой массировать его сердце. Раз, два, три, четыре… Взгляд на Грайса с угрозой в глазах. Пять, шесть, семь… Немного передохнул. Восемь, девять, десять и еще раз на счастье. Грайс все еще колебался, держась в стороне.
– Будешь ты это делать или нет?!
– Чтобы получить себе в рот все то, что он запихивал в себя целый день? Забудь об этом!
Грабянский снова принялся делать искусственное дыхание изо рта в рот, не забывая, что надо делать паузы, чтобы грудь опадала.
Быстрое движение, и опять толчки в область сердца. Он мог пока выдержать взятый темп, но без помощи другого человека какой в этом смысл? Он не спасет лежащего незнакомца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30