А потом она сообразила, что это был звук бегущей воды, звук, отсутствовавший в ее мире вот уже более месяца. Началась оттепель! Волна облегчения прокатилась по ней. Как только рассветет, они доберутся до лодки и поплывут в город за новыми припасами. Или, если на пути попадется какое-нибудь другое поселение, попросят помощи там. Она снова погрузилась в сон. Все они теперь спали помногу – отчасти от слабости, отчасти от голода, а отчасти потому, что единственным местом, где можно согреться, была постель. Нелл просыпалась еще разок-другой, но ей становилось все теплее, и она была просто не в силах вырвать себя из объятий сна, пока спустя некоторое время после рассвета наконец не сообразила, что уже совершенно светло. Да, ведь ее ночью будил какой-то шум, но в первые минуты она не могла припомнить, что это было. А потом, вспомнив об оттепели, перевернулась, чтобы разбудить Амброза и сообщить ему эту замечательную новость.Нелл села и увидела – вначале с удивлением, а потом с мрачным предчувствием, – что место для сна, которое обычно занимала чета Гудменов, опустело. Она потрясла Амброза, а потом поднялась сама, чтобы разбудить остальных. Все они были медлительны и бестолковы от сонливости и слабости, и к тому времени, когда, натянув обувь, все вышли наружу, было уже слишком поздно. Гудмены исчезли, а вместе с ними и лодка! К тому же Гудмены прихватили с собой все, что могли, на обмен, оставив обитателей Йорка совершенно беспомощными. Без лодки они были лишены практически всего.Чтобы подбодрить, остальных и предотвратить всеобщее отчаяние, Нелл и Амброз прикинулись, будто бы плотник и его жена уехали за помощью для всех них, но никто не поверил этому. Когда их отрезал от мира четвертый буран, худшие из своих опасений они уже просто не воспринимали из-за порожденного голодом безразличия. От пробуждения и до нового сна они лежали, свернувшись калачиком в своих постелях, шевелясь лишь для того, чтобы проглотить ту скудную пищу, которую крохотными порциями раздавала им Нелл. Они съели последних кур и последнюю свинью, покончили и с посевным зерном, и после этого у них ничего уже не оставалось, а снег все падал и падал, молча и неумолимо, засыпая их, обнося неприступной стеной…Умерла Рейчел, а за ней – Роберт Апдайк, и уцелевшие, напрягая остатки сил, выволокли тела наружу. Они похоронили покойных прямо в снегу, но волки их, конечно, откопали, и та ночь была ужасающей из-за омерзительных звуков звериного пиршества. К тому же волки больше уже не уходили. Зима оказалась голодной и для них, а в доме жили живые и съедобные существа. По ночам они выли, и их безумная музыка звучала жутковато-прекрасно под светом замерзших звезд.Нелл сбилась со счета времени. Они уже больше не поднимались с той постели, которую делили все вместе, вставать им было незачем. Она просыпалась и засыпала и вновь просыпалась и однажды в тишине не услышала вообще никаких звуков дыхания. «Все они умерли, – подумала Нелл. – Что ж, теперь осталась только я… но это уже недолго, скоро я тоже умру». А потом снаружи до нее донеслись звуки – человеческие звуки! Это вернулись Гудмены, вопреки всем ожиданиям! Нелл изо всех сил старалась подняться, но она слишком ослабла. Она потрясла Амброза, но тот не пошевелился. Между тем звуки были труднопостижимыми, они двигались вокруг дома… почему же Гудмены не зайдут внутрь? А потом она услышала под окном чей-то голос, говорящий на незнакомом языке, и мгновенно все поняла, это были не Гудмены. Люди снаружи были индейцами.Обеспокоенная, Нелл не испытывала особенного страха, да и в любом случае она ничего не смогла бы сделать. По прошествии довольно продолжительного времени у дверей завозились, затем последовала пауза, а потом кто-то разобрался, как отодвинуть задвижку Дверь распахнулась, и три фигуры, одетые в меха и кожу, осторожно вошли в дом и остановились сразу за порогом, озираясь по сторонам. Они были вооружены копьями и ножами. Индейцы что-то крикнули другим, стоявшим позади них, а потом одна из фигур отделилась от группы и направилась к их общему лежбищу Нелл быстро закрыла глаза и помолилась, чтобы смерть была по возможности мгновенной. Потом она снова открыла их и обнаружила, что смотрит прямо в пару темных любопытных глаз, расположившихся на смуглом приятном молодом лице… женском лице.Девушка-индианка сказала что-то непонятное Нелл, беззвучно прохрипев, сумела медленно поднять руку и показать на свой рот. Лицо исчезло и снова появилось, на заднем плане послышался оживленный разговор на непонятном языке, а потом индианка медленно и совершенно отчетливо спросила.– Ты – голодный.?Нелл решила, что все это ей снится. Она снова прохрипела и покивала. Смуглое личико улыбнулось, и девушка сказала.– Спать. Я – приносить еда.Нелл решила отдаться на волю судьбы, помня слова миссис Колберт об индейцах. Возможно, они задумали какое-то ужасное злодеяние, только Нелл не могла поверить в это, глядя на лицо девушки. В доме между тем раздавались звуки – кто-то разводил огонь, готовил пищу, доносился запах дыма и запах еды, заполнявший ее полусон-полуявь, пока Нелл уже перестала понимать, что же в этом было реальным, а что – нет. Потом ее разбудила чья-то настойчивая рука, нет, две настойчивых руки, которые приподняли ее и поддерживали в таком положении. Затем появилась миска и в ней нечто, пахнущее едой настолько сильно, что Нелл даже затошнило. Молодая индианка произнесла всего одно, волшебное слово:– Есть.Она накормила Нелл несколькими полными ложками, а потом отрицательно покачала головой: сейчас для нее было достаточно и этого. Снова положив Нелл, девушка обошла вокруг постели, чтобы накормить кого-то еще, а потом, приостановившись, улыбнулась Нелл и многозначительно похлопала по своему животу.– Рибьенок, – сказала она, кивая. Нелл слабо улыбнулась.– Ребенок, – согласилась она и заснула. Девушка и двое других индейцев провели в доме несколько дней, пока выжившие не смогли передвигаться самостоятельно. И потом двое мужчин ушли, а девушка осталась присматривать за ними. Мужчины вскоре должны были вернуться, с мясом. Они отдали индейцам топоры и другие инструменты в обмен на еду, которую те принесли и еще должны были принести, а девушка помогала им переводить, если знаки не помогали. Индианка сообщила им свое имя, но они никак не могли выговорить его и поэтому называли ее Розой, что отчасти напоминало звучание непонятного имени.
Спустя две недели после сражения на Марстонской пустоши город Йорк сдался парламентским войскам во главе с Ферфаксом, и для Йорка на этом война закончилась. Однако положение Эдмунда, балансировавшего между двумя сторонами, оставалось шатким, ибо теперь, похоже, мало кто сомневался в том, что король в конце концов придет к соглашению с парламентом, и каковыми бы ни оказались условия этого соглашения – Эдмунду пришлось бы примириться с ними. Бешеная реакция некоторых солдат-мятежников на часовню побудила Эдмунда провести в ней кое-какие преобразования, чтобы новый их визит не принес еще большего ущерба. Он ободрал алтарь и часовенку Пресвятой Девы, припрятал украшения, включая старинную деревянную статую Богоматери, в потайной нише за стеной алтаря в часовенке Пресвятой Девы, где обычно в беспокойные времена хранились семейные драгоценности.Мэри-Эстер и отец Мишель молча наблюдали за всем этим. Эдмунд был хозяином, и они ничего не смогли бы сделать. Ободранная и лишенная украшений, часовня по-прежнему была очень красивой со своими изящными веерообразными сводами, окнами-витражами и семейными надгробиями вдоль стен Но теперь Эдмунд еще и распорядился видоизменить порядок обедни, запретив членам семьи и слугам преклонять колени и креститься. Это было компромиссом, который Мэри-Эстер со всем пылом ее открытой души не одобряла. Ричарду все эти новшества должны были нравиться, но он находил в данной ситуации едва ли больше удовольствия, чем его мачеха.Та сторона, которую он поддерживал, фала верх и, похоже, вполне могла в конечном счете выиграть и всю войну, и тогда королю пришлось бы признать новую религию. Теперь было очевидно, что Ричард обладал сильным влиянием на своего отца и сумел произвести перемены в доме, так что ему следовало бы быть на седьмом небе от счастья. Однако этот триумф не доставлял ему особой радости, в сражении с отцом и победе над ним было что-то неприятное. Всю жизнь отец был для Ричарда непоколебимой скалой, на которую он безуспешно кидался. Теперь же он был смущен, почувствовав, что эта скала сдвигается под его натиском. Кэтрин, у которой в прошлом году случился выкидыш, снова забеременела, и это тоже должно было бы радовать его, но он уже устал от Кэтрин, в особенности ему докучали ее нравоучения и вечное нытье. Беременность сделала ее раздражительной. Подробно Ричарду, для нее оказалось трудным совместить брак и беременность с непорочностью, и хотя именно она первая настояла на полном осуществлении сути их брачного союза, теперь Кэтрин была склонна винить его в своих неудобствах, намекая при этом, что это-де его распутная натура во всем виновата. По мере того, как увядала его безрассудная страсть к ней, увядала и ясность, которой, как ему казалось прежде, были пропитаны ее идеи. В значительной степени против собственной воли Ричард начинал постигать несообразности в ее философии, кристально чистый поток которой теперь очень сильно напоминал грязный ручей. Ричард стал замечать, что на самом-то деле Кэтрин более чем простовата и что в доме между тем имеется несколько весьма хорошеньких молодых служанок, которые взирали на него с волнующим уважением, и это его подбадривало и оживляло после нудных нотаций, жалоб и придирок жены.И лишь одно событие принесло счастье в Морлэнд – пришло письмо, сообщавшее, что Анна, которую они считали погибшей, оказывается, жива и здорова, она вышла замуж за лейтенанта Саймондса, и, стало быть, по окончании войны двери родительского дома будут для нее открыты. У Эдмунда камень с души упал, ибо он мучительно винил себя в поступке Анны, а еще ему очень хотелось, чтобы прошло отчуждение между ним и его супругой, и тогда он смог хотя бы отчасти поделиться с ней своей радостью. Однако Мэри-Эстер, крепко обнимая Гетту, Эдмунда удостоила лишь холодным взглядом.Гетта, хотя и обрадовавшаяся, что Анна оказалась жива-здорова, была сильно озадачена, что та вышла замуж за Сэма Саймондса, хотя любила Рейнольда, да так сильно, что даже рискнула переспать с ним и забеременеть. Она скучала по сестре, и жизнь ее теперь была тихой, лишенной почти всех развлечений. Поэтому у нее было вдосталь времени для размышлений. Сравнивая все это со своими чувствами к Карлу Хобарту, Гетта подумала, смогла бы она когда-нибудь, даже будучи беременной, выйти замуж за брата Карла. Нет-нет, себя она совершенно не представляла в подобной ситуации. Она лишь надеялась, что Анна любит Сэма, и он, вероятно, был настолько похож на своего брата, что сестра просто не могла не полюбить его. Ее же начинало беспокоить, что отец стал присматривать для нее партию. Гетта не знала, жив ли Карл или мертв, и могла вообще никогда не узнать о его судьбе, но ей не нужен был никто другой, и она не представляла, как будет сопротивляться, если отец подыщет ей мужа.
Для тех, кто уцелел в поселении Йорк, жизнь после голодной поры стала странной и почти до прекрасного непритязательной. Все их амбиции и надежды, страхи и желания теперь очистились и прояснились, словно металл, прошедший печь. Они, конечно, по-прежнему помнили и Морлэнд, и Англию, но уже весьма смутно: пережитый голод, близость смерти отдалили их от родного дома больше, чем это мог сделать огромный океан. Теперь они остались одни, наедине с Господом и его пустыней, и предназначением их жизни отныне была сама жизнь – ни более и ни менее.Всем им впереди предстояла тяжелая работа, но Роза приходила им на помощь, Роза и те двое индейцев, которые частенько заглядывали навестить их. Они узнали, что эти двое мужчин были ее братьями. В течение зимы Амброз, Остин и Джон Хогг готовились к весне. Они ходили на охоту вместе с братьями-индейцами, добывали мясо и бобровый мех, который могли обменять в Сент-Мэри на необходимые товары. Младший из индейцев, Атткуехо, показал им, как построить лодку, а когда погода была слишком плохой для всех прочих дел, они сидели под бывшим навесом Гудменов и возились с лодкой или занимались выделкой бобровых и оленьих шкур – этому процессу обучил их старший индеец, Наташек. Как только потеплело и у них набралось достаточно выделанных шкур, а также была готова лодка, Амброз с Остином на подхвате отправились по реке в город, чтобы купить там посевное зерно, табачные семена, домашний скот и все прочее, что удалось бы найти из необходимого им. То, что Амброз оставил Нелл и Феб с одним только Джоном Хоггом для их защиты, было знаком того, насколько он стал доверять индейцам.Пока путешественники отсутствовали, те, кто остался в Йорке, готовили поля для посева, вместо волов впрягшись в плуг. Нелл продолжила работу в огороде, а также делала новую перину из гусиного и утиного пуха, который они насобирали, шила рубашонки для младенца из своих собственных сорочек. Роза была сильно взволнована предстоящими родами Нелл и частенько, проходя мимо нее, клала руку на раздувшийся живот и улыбалась.– Мой рибьенок, – говорила при этом она, и Нелл со смехом соглашалась.– Никакого ребенка и не было бы вовсе, если бы ты не спасла жизнь его матери, так что ты воистину можешь сказать, что это твой ребенок.Амброза не было месяц, а вернувшись, он привез с собой все, что поехал выменивать, и даже более того. Джон Хогг заметил приближение лодки, поскольку работал в сарайчике, на пристани, над чем-то секретным, и примчался к дому.– Госпожа, там хозяин возвращается, и с ним двое незнакомцев.– Незнакомцев?Нелл было подумала, что это, возможно, возвращаются Гудмены, но она уже торопилась вместе со всеми к пристани, а там уже был Амброз, сияющий от радости, а в лодке вместе с ним сидели Остин и еще какие-то мужчина и мальчик. Мужчина был большим, дородным и бородатым, а мальчик – тощим; на вид ему было лет тринадцать-четырнадцать.Когда смолкли приветствия, Амброз смог объясниться. Плантаторы в Виргинии очень строго относились к беглецам, жестко придерживаясь договоров о кабальной службе и защищая права владельцев кабальных слуг: ведь их жизни зависели от обязанной им, согласно договоренности, рабочей силы. Поэтому как только Амброз доложил о бегстве Гудменов, он встретил самое горячее сочувствие, и повсюду был разослан приказ, в случае обнаружения плотника и его жены, они должны быть немедленно арестованы. Амброз пробыл в Сент-Мэри всего неделю, когда пришло известие, что Гудмены в Джеймстауне, живут там с комфортом, поскольку Сэм Гудмен был искусным плотником, а жители Джеймстауна уже достаточно разбогатели для того, чтобы обставлять свои дома изысканной мебелью.Амброз сознался, что был очень встревожен тем, что ему, возможно, придется забрать Гудменов назад, однако в данном случае в этом не было необходимости. Они выкупили у него свои контракты о кабальной службе, и на полученные деньги Амброз смог приобрести пару новых слуг, тех самых мужчину и мальчика, которые приехали вместе с ним. А в дополнение к этому виргинский совет наложил на Гудменов за воровство огромный штраф, и если бы Амброз не был столь мягкосердечен и рассказал бы об ужасных последствиях их деяний, то их ждало бы куда более серьезное судебное преследование. Между старыми виргинцами и мэрилендцами не было особой любви, однако поддержка друг друга в подобных вопросах была в интересах обеих колоний.Вот таким образом Амброз и возвратился назад со всем необходимым, с кое-какими предметами роскоши и с двумя новыми помощниками. Бородатый мужчина, Генри Вуд, был таким же, как Уилл Бревер – мускулистым и простоватым, но он обладал широким и добрым нравом, а его любовь к животным и маленьким беззащитным растениям делали его габариты и силу совсем не угрожающими. Мальчика звали Ральфом Эндерби, ему было тринадцать лет, и во время морского путешествия из Англии он лишился обоих родителей. Поначалу он вел себя замкнуто и довольно угрюмо, что, впрочем, можно было ожидать, но потом привязался к Нелл и Амброзу, и они стали для него больше, чем просто хозяин и хозяйка. Впоследствии раскрылся и его истинный характер – ласковый, любящий мальчик, он отличался сообразительностью и был полон энергии.Получив новых помощников, они засеяли поля зерном и табаком на продажу. Роза показала им, как надо удобрять кукурузные поля дохлой рыбой – ловкий прием, с помощью которого урожай удваивался и даже утраивался, – и как ограничить в росте верхние листы табака, чтобы нижние могли расти, оставаясь при этом нежными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Спустя две недели после сражения на Марстонской пустоши город Йорк сдался парламентским войскам во главе с Ферфаксом, и для Йорка на этом война закончилась. Однако положение Эдмунда, балансировавшего между двумя сторонами, оставалось шатким, ибо теперь, похоже, мало кто сомневался в том, что король в конце концов придет к соглашению с парламентом, и каковыми бы ни оказались условия этого соглашения – Эдмунду пришлось бы примириться с ними. Бешеная реакция некоторых солдат-мятежников на часовню побудила Эдмунда провести в ней кое-какие преобразования, чтобы новый их визит не принес еще большего ущерба. Он ободрал алтарь и часовенку Пресвятой Девы, припрятал украшения, включая старинную деревянную статую Богоматери, в потайной нише за стеной алтаря в часовенке Пресвятой Девы, где обычно в беспокойные времена хранились семейные драгоценности.Мэри-Эстер и отец Мишель молча наблюдали за всем этим. Эдмунд был хозяином, и они ничего не смогли бы сделать. Ободранная и лишенная украшений, часовня по-прежнему была очень красивой со своими изящными веерообразными сводами, окнами-витражами и семейными надгробиями вдоль стен Но теперь Эдмунд еще и распорядился видоизменить порядок обедни, запретив членам семьи и слугам преклонять колени и креститься. Это было компромиссом, который Мэри-Эстер со всем пылом ее открытой души не одобряла. Ричарду все эти новшества должны были нравиться, но он находил в данной ситуации едва ли больше удовольствия, чем его мачеха.Та сторона, которую он поддерживал, фала верх и, похоже, вполне могла в конечном счете выиграть и всю войну, и тогда королю пришлось бы признать новую религию. Теперь было очевидно, что Ричард обладал сильным влиянием на своего отца и сумел произвести перемены в доме, так что ему следовало бы быть на седьмом небе от счастья. Однако этот триумф не доставлял ему особой радости, в сражении с отцом и победе над ним было что-то неприятное. Всю жизнь отец был для Ричарда непоколебимой скалой, на которую он безуспешно кидался. Теперь же он был смущен, почувствовав, что эта скала сдвигается под его натиском. Кэтрин, у которой в прошлом году случился выкидыш, снова забеременела, и это тоже должно было бы радовать его, но он уже устал от Кэтрин, в особенности ему докучали ее нравоучения и вечное нытье. Беременность сделала ее раздражительной. Подробно Ричарду, для нее оказалось трудным совместить брак и беременность с непорочностью, и хотя именно она первая настояла на полном осуществлении сути их брачного союза, теперь Кэтрин была склонна винить его в своих неудобствах, намекая при этом, что это-де его распутная натура во всем виновата. По мере того, как увядала его безрассудная страсть к ней, увядала и ясность, которой, как ему казалось прежде, были пропитаны ее идеи. В значительной степени против собственной воли Ричард начинал постигать несообразности в ее философии, кристально чистый поток которой теперь очень сильно напоминал грязный ручей. Ричард стал замечать, что на самом-то деле Кэтрин более чем простовата и что в доме между тем имеется несколько весьма хорошеньких молодых служанок, которые взирали на него с волнующим уважением, и это его подбадривало и оживляло после нудных нотаций, жалоб и придирок жены.И лишь одно событие принесло счастье в Морлэнд – пришло письмо, сообщавшее, что Анна, которую они считали погибшей, оказывается, жива и здорова, она вышла замуж за лейтенанта Саймондса, и, стало быть, по окончании войны двери родительского дома будут для нее открыты. У Эдмунда камень с души упал, ибо он мучительно винил себя в поступке Анны, а еще ему очень хотелось, чтобы прошло отчуждение между ним и его супругой, и тогда он смог хотя бы отчасти поделиться с ней своей радостью. Однако Мэри-Эстер, крепко обнимая Гетту, Эдмунда удостоила лишь холодным взглядом.Гетта, хотя и обрадовавшаяся, что Анна оказалась жива-здорова, была сильно озадачена, что та вышла замуж за Сэма Саймондса, хотя любила Рейнольда, да так сильно, что даже рискнула переспать с ним и забеременеть. Она скучала по сестре, и жизнь ее теперь была тихой, лишенной почти всех развлечений. Поэтому у нее было вдосталь времени для размышлений. Сравнивая все это со своими чувствами к Карлу Хобарту, Гетта подумала, смогла бы она когда-нибудь, даже будучи беременной, выйти замуж за брата Карла. Нет-нет, себя она совершенно не представляла в подобной ситуации. Она лишь надеялась, что Анна любит Сэма, и он, вероятно, был настолько похож на своего брата, что сестра просто не могла не полюбить его. Ее же начинало беспокоить, что отец стал присматривать для нее партию. Гетта не знала, жив ли Карл или мертв, и могла вообще никогда не узнать о его судьбе, но ей не нужен был никто другой, и она не представляла, как будет сопротивляться, если отец подыщет ей мужа.
Для тех, кто уцелел в поселении Йорк, жизнь после голодной поры стала странной и почти до прекрасного непритязательной. Все их амбиции и надежды, страхи и желания теперь очистились и прояснились, словно металл, прошедший печь. Они, конечно, по-прежнему помнили и Морлэнд, и Англию, но уже весьма смутно: пережитый голод, близость смерти отдалили их от родного дома больше, чем это мог сделать огромный океан. Теперь они остались одни, наедине с Господом и его пустыней, и предназначением их жизни отныне была сама жизнь – ни более и ни менее.Всем им впереди предстояла тяжелая работа, но Роза приходила им на помощь, Роза и те двое индейцев, которые частенько заглядывали навестить их. Они узнали, что эти двое мужчин были ее братьями. В течение зимы Амброз, Остин и Джон Хогг готовились к весне. Они ходили на охоту вместе с братьями-индейцами, добывали мясо и бобровый мех, который могли обменять в Сент-Мэри на необходимые товары. Младший из индейцев, Атткуехо, показал им, как построить лодку, а когда погода была слишком плохой для всех прочих дел, они сидели под бывшим навесом Гудменов и возились с лодкой или занимались выделкой бобровых и оленьих шкур – этому процессу обучил их старший индеец, Наташек. Как только потеплело и у них набралось достаточно выделанных шкур, а также была готова лодка, Амброз с Остином на подхвате отправились по реке в город, чтобы купить там посевное зерно, табачные семена, домашний скот и все прочее, что удалось бы найти из необходимого им. То, что Амброз оставил Нелл и Феб с одним только Джоном Хоггом для их защиты, было знаком того, насколько он стал доверять индейцам.Пока путешественники отсутствовали, те, кто остался в Йорке, готовили поля для посева, вместо волов впрягшись в плуг. Нелл продолжила работу в огороде, а также делала новую перину из гусиного и утиного пуха, который они насобирали, шила рубашонки для младенца из своих собственных сорочек. Роза была сильно взволнована предстоящими родами Нелл и частенько, проходя мимо нее, клала руку на раздувшийся живот и улыбалась.– Мой рибьенок, – говорила при этом она, и Нелл со смехом соглашалась.– Никакого ребенка и не было бы вовсе, если бы ты не спасла жизнь его матери, так что ты воистину можешь сказать, что это твой ребенок.Амброза не было месяц, а вернувшись, он привез с собой все, что поехал выменивать, и даже более того. Джон Хогг заметил приближение лодки, поскольку работал в сарайчике, на пристани, над чем-то секретным, и примчался к дому.– Госпожа, там хозяин возвращается, и с ним двое незнакомцев.– Незнакомцев?Нелл было подумала, что это, возможно, возвращаются Гудмены, но она уже торопилась вместе со всеми к пристани, а там уже был Амброз, сияющий от радости, а в лодке вместе с ним сидели Остин и еще какие-то мужчина и мальчик. Мужчина был большим, дородным и бородатым, а мальчик – тощим; на вид ему было лет тринадцать-четырнадцать.Когда смолкли приветствия, Амброз смог объясниться. Плантаторы в Виргинии очень строго относились к беглецам, жестко придерживаясь договоров о кабальной службе и защищая права владельцев кабальных слуг: ведь их жизни зависели от обязанной им, согласно договоренности, рабочей силы. Поэтому как только Амброз доложил о бегстве Гудменов, он встретил самое горячее сочувствие, и повсюду был разослан приказ, в случае обнаружения плотника и его жены, они должны быть немедленно арестованы. Амброз пробыл в Сент-Мэри всего неделю, когда пришло известие, что Гудмены в Джеймстауне, живут там с комфортом, поскольку Сэм Гудмен был искусным плотником, а жители Джеймстауна уже достаточно разбогатели для того, чтобы обставлять свои дома изысканной мебелью.Амброз сознался, что был очень встревожен тем, что ему, возможно, придется забрать Гудменов назад, однако в данном случае в этом не было необходимости. Они выкупили у него свои контракты о кабальной службе, и на полученные деньги Амброз смог приобрести пару новых слуг, тех самых мужчину и мальчика, которые приехали вместе с ним. А в дополнение к этому виргинский совет наложил на Гудменов за воровство огромный штраф, и если бы Амброз не был столь мягкосердечен и рассказал бы об ужасных последствиях их деяний, то их ждало бы куда более серьезное судебное преследование. Между старыми виргинцами и мэрилендцами не было особой любви, однако поддержка друг друга в подобных вопросах была в интересах обеих колоний.Вот таким образом Амброз и возвратился назад со всем необходимым, с кое-какими предметами роскоши и с двумя новыми помощниками. Бородатый мужчина, Генри Вуд, был таким же, как Уилл Бревер – мускулистым и простоватым, но он обладал широким и добрым нравом, а его любовь к животным и маленьким беззащитным растениям делали его габариты и силу совсем не угрожающими. Мальчика звали Ральфом Эндерби, ему было тринадцать лет, и во время морского путешествия из Англии он лишился обоих родителей. Поначалу он вел себя замкнуто и довольно угрюмо, что, впрочем, можно было ожидать, но потом привязался к Нелл и Амброзу, и они стали для него больше, чем просто хозяин и хозяйка. Впоследствии раскрылся и его истинный характер – ласковый, любящий мальчик, он отличался сообразительностью и был полон энергии.Получив новых помощников, они засеяли поля зерном и табаком на продажу. Роза показала им, как надо удобрять кукурузные поля дохлой рыбой – ловкий прием, с помощью которого урожай удваивался и даже утраивался, – и как ограничить в росте верхние листы табака, чтобы нижние могли расти, оставаясь при этом нежными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49