Это мой дом. Меня зовут Генриетта Морлэнд.– Генриетта… Такое же имя, как у королевы, – проговорил он.– А как вас зовут? – спросила Гетта.– Карл Хобарт, – представился он, а потом слабо улыбнулся. – То же имя, что у короля.Гетта нахмурилась.– Как же вы можете сражаться против короля? – спросила она. – Разве вы не знаете, как это плохо?– А я и не сражаюсь против короля. Я его даже никогда не видел. Мой отец – член парламента от нашего города, вот за него я и сражаюсь и за свободу парламента, – юноша посмотрел на нее невинными карими глазами. – А вы, значит, роялистка?– Ну конечно, – ответила Гетта столь же простодушно. – Ведь король – наш монарх и повелитель, помазанник Божий. И долг каждого из нас – повиноваться и служить ему.Карл попытался сделать высокомерный вид.– Вы еще просто ребенок и ничего не можете смыслить в этом деле.– Спорим, что я не моложе вас? Сколько, по-вашему, мне лет?– Ну… тринадцать… или четырнадцать, – осторожно предположил Карл.– Мне пятнадцать, – промолвила она со спокойным достоинством.– Ну, а Мне семнадцать, так что я знаю об этом мире куда больше, чем вы. Вот, например… – он начал было приподниматься в пылу горячности, но тут же упал на подушку, морщась от боли.– Тихо, а не то лихорадка снова вернется. Все хорошо, у нас еще будет вдоволь времени для разговоров.– Да-да, конечно, – согласился Карл, которому, похоже, понравилась эта мысль.Гетта улыбнулась ему. Ей было интересно, почему это у нее стало так радостно на душе.Когда королевское войско только оказалось запертым в Йорке, Анна с горечью жаловалась каждому, кто готов был ее выслушать, что теперь-де они никогда уж больше не увидят никого из друзей Фрэнсиса… да и самого Фрэнсиса, добавляла она, как бы с некоторым опозданием вспомнив и о нем. На самом деле она не ожидала, что осада помешает Рейнольду Саймондсу заехать навестить ее. Анна настолько была уверена в его бесстрашии, что даже не сомневалась – уж он-то найдет какой-нибудь способ выскользнуть из осажденного города и прискакать к ней, быть может, глубокой ночью. Поэтому она жила, ожидая со дня на день какой-либо весточки. В помещении для больных она старалась трудиться как можно меньше, да и это немногое делала с неохотой, демонстративно давая всем понять, что, с ее точки зрения, негоже роялистам оказывать помощь мятежникам, пусть даже и раненым. Тот факт, что ее сестра и мать возились с ними долго и терпеливо, не производил на Анну абсолютно никакого впечатления, и она не прекращала высказывать бестактные замечания, пока Лия не пригрозила отшлепать ее.Но когда осада затянулась на несколько недель, а от ее возлюбленного не прилетело ни словечка, Анна попритихла. А потом, когда прошло еще немало времени, она стала бледнеть, ее то и дело тошнило. Лия обратила внимание на ее состояние, но была слишком занята и расстроена и приписала это мрачному настроению девушки. Заметила и Гетта, но она всегда остерегалась острого язычка Анны и потому предпочла подождать, пока та сама не доверится, чем лезть с расспросами.Впрочем, когда на смену апрелю пришел ласковый сверкающий май, у Гетты появилось вдоволь прочих вещей, занимавших ее мысли. Помимо работы с ранеными – а к ним постоянно привозили то одного, то сразу двоих – она была поглощена своей крепнувшей дружбой с Карлом Хобартом. Пока он лежал в постели, она проводила все свое свободное время, сидя подле него и разговором облегчая боль и утомительность его положения. А едва он стал подниматься, Гетта помогала ему ходить. К этому времени они уже хорошо узнали друг друга, и Гетту просто изумляло, что, принадлежа к противоборствующим сторонам, они могут иметь так много общего. Во время одной из его первых попыток, прихрамывая, пройтись, она подставила ему свое плечо и провела из столовой в гостиную, чтобы показать Карлу доблестный герб Морлэндов над камином.– Наш девиз, как видите, «Верность», – сказала она, пока Карл, облокотившись о каминную доску, с восхищением разглядывал старинную живопись. – Позор любому из Морлэндов, кто не будет хранить верность и преданность.Карл кивнул.– Да, я тоже считаю, что человек должен быть верен… вот только чему верен?– Как чему… своему повелителю.– А чему еще? Господу?– Конечно.– Ага… значит, человек должен следовать истинной вере и сторониться лжепророков. Человек должен искать истину и твердо держаться ее.Гетта была озадачена.– Но я так и поступаю.Она не стала добавлять: «Это вот вас и сбили с пути истинного лжепророки». Для подобного замечания Гетта была слишком вежливой девушкой.– Нет-нет, – страстно сказал Карл, – вы исповедуете старую религию, которая затуманена и запутана ритуалами, а они незаметно, шаг за шагом, далеко отошли от подлинной истины. Единственная истина – это та, что записана в Библии, где слова самого Господа нашего и пророков, говорящих от его имени. Вот там-то мы и должны искать истину.– Но как же мы поймем ее? – спросила Гетта.– Ну… нам помогут священники. Это уж их задача.– То же самое делают и наши святые отцы. Тут нет никакой разницы.И они посмотрели друг на друга в искреннем замешательстве и молча решили переменить тему разговора, ибо каждому из них очень уж не хотелось ссориться и позволять разногласиям разводить их в разные стороны.Как-то раз Гетта помогала ему выбраться во внутренний сад, чтобы вволю насладиться хорошей погодой.– Повезло мне, что меня в ногу ранили, – произнес он вдруг. – Будь это рука, меня бы давно отослали назад, но им приходится держать меня здесь, пока я не смогу нормально ходить.– А вы не хотите возвращаться в армию? – спросила Гетта, заранее зная его ответ.Карл ухмыльнулся.– Я бы предпочел остаться здесь. Не присесть ли нам вон там, в той беседке? Никто нас не увидит, – они сели, и Карл поудобнее вытянул ноги, а потом посмотрел на Гетту и улыбнулся так, что у нее запылали щеки. – Как хорошо быть тут вдвоем с вами, Генриетта. Вы не возражаете, что я называю вас Генриеттой, нет?– Конечно, нет, – ответила девушка, в смущении потупив взор, а потом сказала, чтобы сменить тему разговора: – Расскажите мне о своем доме.– Он у нас не такой большой, как этот, – начал Карл, – но мне он нравится. Там, где я живу, местность выглядит куда более тесной: улочки там узкие, деревьев очень много… Ваш Йоркшир после Кента кажется очень уж открытым и пустынным. А Кент такой очаровательный, особенно в мае. В нашем имении фруктовые сады тянутся на целые мили, а в мае все это – одна огромная цветущая пелена, вроде снега, где-то белая, а где-то розовая. Ох, вы такого и представить не можете!Гетта теперь не сводила глаз с его лица, ее губы слегка приоткрылись, как будто она пыталась понять, что же он там видел своим мысленным взором.– Я знаю, – проговорила она. – И я могу представить: у нас ведь тоже есть фруктовый сад. Вот когда цветут яблони…– Да, – отозвался он, – глядя на Гетту, а потом взял ее руку, и довольно долгое время они молчали, а когда Карл заговорил снова, он почему-то забыл отпустить руку девушки.Он рассказал ей о своем доме, о своей старой нянюшке, у которой была галка, настолько ручная, что сидела у нее прямо на запястье, да еще пила эль из ее кубка. А потом, когда галка напивалась допьяна, она плясала и читала стихи человеческим голосом. Еще сообщил ей о своем ястребе-тетеревятнике, который прилетел аж из самой Ирландии, и о своей гончей, которая была беременна, когда он уезжал. «Ах, хотел бы я узнать, как там у нее дела!» – воскликнул при этом Карл.. Рассказал и о своем маленьком братике, которому было всего два года, о сестре, умершей еще пять лет назад, такой прелестной крошке, и о своей матери…– По-настоящему она мне не мать, моя мать умерла, родив меня. Мой отец снова женился, когда я был таким маленьким, что всегда считал ее своей матерью. Она такая хорошенькая, а за работой поет прямо как малиновка! Ах, как бы я хотел, Генриетта, чтобы вы могли познакомиться с ней – вы бы тогда ее тоже полюбили!Лицо Генриетты стало печальным, и она осторожно освободила свою руку.– Зато я совсем не понравилась бы ей, Карл. Ведь она считала бы меня невежественной паписткой.Карл с тревогой посмотрел на нее, лишь теперь сообразив, насколько далеко они зашли в своей дружбе.– Ох, Гетта… – беспомощно произнес он, незаметно для себя переходя на ее ласкательное имя, которым, как он слышал, ее называли в доме. – Так что же нам делать?– Ничего мы не сможем сделать, – ответила она. – Ни ваши родители, ни мои никогда не поймут друг друга. К тому же вы солдат. Через некоторое время, когда ваша нога окончательно заживет, вы вернетесь в свой полк, и я никогда больше о вас и не услышу. Вы можете сражаться в каких-нибудь пяти милях от моего дома, а я даже не узнаю, остались ли вы живы или погибли…Карл снова схватил ее руку.– Нет-нет, не говори так. Генриетта… а если… если бы наших родителей можно было бы уговорить дать свое… дать свое согласие… то ты бы… ты бы…– Вышла за тебя замуж? Ну, конечно, вышла бы. Разве ты сам не знаешь?Карл нерешительно взглянул на нее, а потом, словно эти слова были только что изобретены им и он не был уверен, поймет ли она их, сказал:– Я люблю тебя.– И я тебя тоже люблю, – отозвалась Гетта. – Но ты ведь знаешь, что это не к добру.Они замолчали. От задумчивых мечтаний их пробудил голос Анны.– Гетта, ты где? Я хочу поговорить с тобой.Гетта быстро поднялась, и Анна, похоже, не заметила, что она сидела в беседке с раненым мятежником.– Пойдем со мной. Мне надо поговорить с тобой наедине.– А куда идти? – спросила Гетта.– В сад.– Ах, Анна, ты же знаешь, что нам не разрешают выходить из дома.– Я не желаю, чтобы меня делали пленницей в собственном доме этот Черный Ферфакс и его люди, – сердито проворчала Анна. – Мы выйдем через заднюю дверь. Тамошний часовой выпустит нас.– Откуда ты знаешь? – озабоченно спросила Гетта, мелкой рысцой спеша рядом с ней.– Потому, что я его подкупила, – с самодовольным видом ответила Анна.Охранник, разумеется, пропустил их, непристойно подмигнув и понимающе хихикнув. Анна же, высоко задрав нос, прошествовала мимо него, а как только они оказались за дверью, вцепилась в руку Гетты и торопливо потащила ее под покров фруктового сада. Гетта тут же вспомнила, о чем говорил Карл: яблони были в полном цвету, а трава просто побелела от опавших лепестков. Остановившись под деревом, Анна резко развернулась к сестре.– Гетта, у меня неприятности.– Я так и предполагала, только не хотела сама спрашивать.– Хорошо, что не спросила, – сказала Анна, скорчив гримасу. – Гетта, я беременна.Рука Гетты взлетела ко рту, а глаза ее стали совершенно круглыми от ужаса.– Ты уверена? – прошептала она.– Разумеется, – раздраженно ответила Анна. – Считать-то я умею не хуже других. Я просто в ужасе, если Лия это выяснит. Только из-за того, что голова у нее полным полна этими проклятыми мятежниками в столовой, она пока не заметила. Я все ждала и ждала письма или какой-нибудь весточки от прапорщика Саймондса, а теперь я просто в тупике, не знаю, что и делать. Он меня заверил, что если я забеременею, то мы непременно поженимся, только согласится ли на это отец? Да и как Рейнольд может попросить моей руки, если я даже не в состоянии сообщить ему?– Прапорщику Саймондсу? – в замешательстве спросила Гетта. – Но его ведь уже Давным-давно произвели в лейтенанты.– Да я говорю о прапорщике, а не о лейтенанте, – пояснила Анна и, видя, что Гетта все еще не понимает, добавила: – Ну, о прапорщике Рейнольде Саймондсе, брате того лейтенанта.Глаза у Гетты расширились.– Ах, но как же это, Анна… – в потрясении воскликнула она. – Я-то полагала, что….– Так и было задумано, чтобы ввести всех в заблуждение, – раздраженно сказала Анна. – Ах, Гетта, ну не смотри ты на меня так! Какой ты все-таки ребенок! Ты ничего не понимаешь в любви, откуда тебе? Проблема в том, что мне теперь делать? Как сообщить Рейнольду? Даже если бы мне и удалось незамеченной улизнуть из дома, мне нипочем не добраться до городских стен через всех этих солдат-мятежников.– Даже и не думай об этом! – встревоженно закричала Гетта.– Но ты ведь дружишь с некоторыми из этих раненых, не так ли? Не могла бы ты кого-нибудь уговорить или подкупить, чтобы он передал письмо? Они могут проходить в город без всяких помех.– Но, Анна, даже если их удастся уговорить, то как они передадут это письмо в город? И как твой… друг выберется оттуда?Анна погрузилась в уныние.– Не знаю, – огрызнулась она. – Я просто не знаю, что делать.– Тебе придется рассказать маме. Анна так и набросилась на сестру.– Нет! Никогда! Ты разве не представляешь, что она скажет? Нет-нет… она не должна узнать, во всяком случае, пока я не найду какой-нибудь способ передать письмо Рейнольду. Гетта, обещай мне, что ты не расскажешь, обещай же!– Хорошо-хорошо, обещаю, – успокоила Гетта, – только она рано или поздно непременно выяснит.– Не выяснит. Я убегу, прежде чем она узнает. Рейнольд должен жениться на мне. – Я как-нибудь сумею добраться до него.– Анна, мы должны вернуться в дом. Нас могут хватиться.– Да, пожалуй, могут. Гетта, не выдай мою тайну.– Ну, разумеется, – печально успокоила ее Гетта. – Ох, если бы только не война…На это Анна ничего не сказала. Обе девушки тихонько проскользнули из яркого майского солнечного света обратно, в сумрачный дом.
Утро двадцать девятого июня ничем не отличалось от любого другого с начала осады, если, конечно, не считать того, что Гетта уже начинала тревожиться: ведь теперь Карла со дня на день могли отправить в полк. Рана на ноге у него почти зажила, и находясь вместе, они чаще всего молчали, как будто их разговор мог привлечь к ним чье-то внимание и ускорить его отъезд. А потом вести, словно удар молнии, обрушились на их хрупкий мирок и разнесли его вдребезги.– Руперт идет! – донесся крик, когда во весь опор в Морлэнд влетел курьер. – Принц Руперт и его армия в Нэрсборо!Когда курьера провели к сэру Томасу Ферфаксу, Гетта и Карл вопросительно посмотрели друг на друга. При звуке имени Руперта Гетта испытала прилив глубокого волнения, Карлом же овладело мрачное предчувствие. Все знали, что в сражении Руперт почти непобедим. Крепко стиснув руки друг друга, они ждали сигнала к сбору. Долго ждать им не пришлось. Спустя минут десять курьер снова отправился в путь, а остальным был дан приказ сниматься с места.– Мы все выступаем, чтобы перекрыть дорогу на Нэрсборо, – сказал офицер, подошедший переговорить с Карлом. – Мы уходим немедленно, так что тебе, Хобарт, лучше пойти вместе с нами: времени на возвращение в свою часть у тебя уже совсем нет. Нога выдержит?– Да, сэр, – ответил Карл.Что ж, никакого иного ответа он и не мог дать.– Тогда пошевеливайся, парень. Ты ведь знаешь, как стремителен Руперт. Мы должны нагнать его, прежде чем он доберется до Йорка.Офицер ушел. Карл повернулся к Гетте, взял ее за руки, и они посмотрели друг на друга, словно стараясь навсегда запомнить дорогие черты.– Я должен идти, – сказал он. Гетта кивнула. Карл сжал ее руки. – Гетта, однажды, когда закончится война, будет уже неважно, кто был роялистом, а кто «круглоголовым». И когда наступит это время, я вернусь за тобой. Ты будешь меня ждать?– Ох, Карл…– Гетта, ответь мне. Я умру, если ты не…– Я буду тебя ждать, – печально ответила она. – Я люблю тебя.Он протянул к ней руки и крепко обнял… всего на какой-то миг, а потом поспешил к остальным солдатам, поспешно собиравшим свои пожитки и уже строившимся. Гетта стояла во дворе, когда они выступали походным маршем. Поравнявшись с ней, Карл успел лишь тихонько и быстро выговорить:– Я вернусь за тобой!И вот он уже прошел мимо.В течение получаса дом снова опустел, оставленный его владельцам, словно этой двухмесячной оккупации никогда и в помине не было. Гетта поднялась вверх по винтовой лестнице на самую крышу навесной башни и долго-долго смотрела на уходившую вдаль колонну, и предзакатное солнце отражалось в ее глазах. Глава 15 Самая прямая дорога от Нэрсборо до Йорка пролегала через Токвит и Лонг-Марстон, вдоль южной оконечности Марстонской пустоши и северной границы имения Морлэнд, а потом подходила прямо к южным воротам города. Руперт знал это не хуже генералов армии парламента. Он подождал в Нэрсборо, пока не явился его разведчик и не сообщил, что противник движется походным маршем в направлении Марстонской пустоши, где явно планирует сосредоточить крупные силы и попытаться сдержать Руперта. Выслушав это, принц отправил по дороге от Нэрсборо к Йорку кавалерийский отряд, чтобы провести неприятельских лазутчиков и заставить их поверить, будто все его войско идет именно этим путем. А сам тем временем с остальными частями свернул на север, в сторону Боробридж.Они шли всю ночь и весь следующий день, делая длинную, двадцатимильную петлю к северу, пересекли две реки и в конце концов появились у Йорка. Вечером первого июля Руперт со своими людьми заняли оставленный шотландцами лагерь близ Клифтона, зайдя с северной стороны города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49