Маргарита была красива вызывающе, бесспорно, в любой позе, при любом освещении. Очарование иных женщин находит отклик лишь в немногих сердцах, остальным их скромная прелесть незаметна. Не такова была Маргарита, она была прекрасна для всех и всегда, как солнце!
Красота Маргариты была ослепительна, неотразима.
Однако сколько же лет было обладательнице этого правильного овала лица, блестящих каштановых волос, высокой пышной груди?
«Сколько ей лет, вас не касается», – ответил Ролан на вопрос соседки. В ямочках щек Маргариты еще сохранился девичий пушок, на голубоватых висках кожа еще играла нежными красками юного цветения, но глаза говорили: «Ах, как давно это было!»
Маргарита была одна в комнате. Маскарадный костюм королевы, чье имя она присвоила себе на несколько карнавальных недель, изумительно шел ей. Она ждала того, что называют «удовольствием» – легкого веселого ужина перед тем, как отправиться на шумный бал. Ждала спокойно, не выражая нетерпения, как ждет собака, свернувшись клубочком на ковре.
Где-то в глубине квартиры хриплый монотонный голос подвыпившего мужчины напевал бессвязную песенку.
Маргарита слышала, как пробило восемь.
– Да, – сказала она, – ста тысяч ливров ренты для начала мне хватит.
Ее прекрасные губы сложились в горькую улыбку, она подумала вслух: «Возможно, я очень красива, но отваги мне не занимать, это уж точно!»
– Эй, Маргарита! – крикнул хриплый голос. – Иди сюда, давай поболтаем.
– Нет, – ответила Маргарита.
– Тогда я не буду делать жаркое.
– Не делай, – устало бросила Маргарита.
Она лениво поднялась, села боком к пианино и открыла крышку. Ее гибкие пальцы ласкающими движениями прошлись по клавишам, пианино запело. Ролан был прав; она была отличной музыкантшей.
Но сегодня музыка не радовала Маргариту. Она резко захлопнула крышку и склонила голову на руку, согнутую в локте. Если бы ее сейчас увидел художник, то он не преминул бы написать Венеру нашей южной Франции, не похожую на итальянскую или испанскую Венеру, но от того не менее и даже более прекрасную.
«Сколько их, тех, что моего мизинца не стоят, – подумала Маргарита, – но у них есть эта сотня тысяч ливров ренты! Все дело в удаче, а о чувствах надо забыть».
Она запустила точеные пальцы в густые блестящие волосы.
– Жулу! – позвала Маргарита.
– Что еще? – отозвался хрипловатым голосом мужчина, только что напевавший в кухне.
– Где найти английских лордов и русских князей?
Жулу негромко рассмеялся.
– Сумасшедшая! – проворчал он. – На рынке, где же еще!
– Жулу, – продолжала Маргарита, – тебе не хочется кого-нибудь убить? Больше мне ничего в голову не приходит!
Маргарита, разумеется, шутила, однако опасайтесь тех, кто может посмеяться над столь серьезными вещами. Жулу не смеялся. В проеме двери показалась его большая светловолосая голова, выражение лица было одновременно важным и наивным. Большие бесцветные глаза казались лишенными ресниц, до того были светлыми; мясистые синеватые щеки переходили в круглый мощный подбородок. Жулу был молод, невысок, но крепок и хорошо сложен. Его соломенные, словно обесцвеченные волосы курчавились, напоминая шерсть пуделя. Жулу был простоватым малым, и однако в нем чувствовалась какая-то грубоватая властность.
Он также не хотел отставать от веяний времени и посему облачился в костюм Буридана – темно-зеленые штаны, камзол цвета дубовой коры, не хватало только шляпы. Одеяние бравого солдата четырнадцатого века сидело на нем как влитое. Он чувствовал себя в нем совершенно естественно, и если бы его призванием было драматическое искусство, ни один лицедей не мог бы с большим правом претендовать на пятнадцать су – ежевечернюю плату за спектакль.
Он был абсолютно правдоподобен, как бродяги Тони Жоаннота, как ландскнехты Альфонса Руайе или библиофила Жакоба. Глядя на него, вы забывали о том, что уже существуют уличные фонари, а его кинжал, небрежно свисавший с пояса, словно брелок, едва ли не наводил страх.
Жулу пристально посмотрел на Маргариту, та ответила ему невидящим взглядом.
– Ты голодна? – спросил Жулу.
– Как волк, – ответила Маргарита, и ее расширенные зрачки сверкнули. – Я изголодалась по вещам, которые стоят мешок луидоров, я жажду вин, не имеющих цены, тех, что пьют из золотых кубков, усеянных бриллиантами!
– С ума сошла! – сказал Жулу. – Я спрашиваю, ты голодна? Ты хочешь есть? – И добавил: – Я приготовил цыпленка в вине.
Маргарита жестом выразила свое глубочайшее презрение.
– Если бы я знал, где сыскать английских лордов и русских князей, – продолжал Жулу, – я бы немедленно притащил тебе парочку.
– Это для уродин и старух! – отозвалась Маргарита. – Как жаль, что перевелись добрые ведьмы, за десять луидоров помогавшие выйти замуж за герцога!
Жулу снова глухо рассмеялся, обнажив ряд отличных зубов под редкими рыжеватыми усами.
– Сумасшедшая, – повторил он.
Он вошел в комнату. Прекрасная Маргарита со снисходительной нежностью смотрела, как он приближается к ней. Крупные черты его лица были не лишены своеобразной привлекательности, а тело было гибким и мускулистым. Впрочем, следующая фраза объяснила ее нежность к Жулу.
– Кретьен, – сказала она, – у меня предчувствие, что ты сделаешь меня богатой, тем или иным способом. У простаков щедрое сердце.
– Только мне не по душе убивать кого-нибудь, – деловитым тоном произнес Жулу. – Ну совсем не по душе!
– Дурак! – вздрогнув, перебила его Маргарита. – Кто говорит об убийстве?!
– Если, конечно, меня не рассердят, – продолжал Жулу, – или не обидят, или если я не выпью крепкого вина…
Он вплотную подошел к Маргарите, та оттолкнула его решительным жестом. Жулу пошатнулся и сказал, смеясь:
– А, ты сильная, я знаю! Но я сильней тебя. Маргарита странно взглянула на него.
– Господин Леон Мальвуа – весьма красивый молодой человек, – пробормотала она.
– Возможно, – отозвался Жулу, откусывая кончик сигары, стоимостью в одно су. – Я в этом ничего не смыслю, а на твоего знакомого мне наплевать. Ты его не любишь.
– Но, – продолжала Маргарита, – он и в половину не так хорош, как Ролан.
– Возможно, – повторил Жулу, прикуривая сигару от свечи. – Ты хочешь есть? Пойдем ужинать на кухню, там лучше.
– Я не пошла на свидание с Леоном Мальвуа.
– Смотри-ка, и вправду!
– Ты разве не заметил?
– Нет… я думал только о соусе к цыпленку.
– Какой же ты дурачок! – добродушно рассмеялась прекрасная Маргарита. – Поцелуй меня.
Жулу заупрямился.
– Я не приму Ролана, – сказала красавица, обвивая руками шею Жулу. – Видишь, как тебя любят.
– Наверное, надо было вместо пива взять две бутылки вина в долг?
– Однако ты не ревнив, Кретьен! – воскликнула Маргарита, внезапно рассердившись.
– Нет, – не моргнув глазом признался этот увалень-Буридан.
Маргарита закусила носовой платок, в ее глазах мелькнула презрительная насмешка.
– Ревновать к кому? – преспокойно продолжал Жулу. – К английским лордам? К русским князьям? К господину Леону Мальвуа? К этому простофиле Ролану? Да какое мне до них дело!
Сжатый кулак Маргариты впечатался в физиономию Жулу, так что у него из носа брызнула кровь.
– Дурак! Дурак! Дурак! – трижды прокричала она в безумном гневе.
Жулу осторожно положил сигару на каминную доску, грубо схватил Маргариту и одним махом бросил ее на пол.
Несколько секунд она оставалась неподвижной. Взволнованная, с растрепанными волосами, она прерывисто дышала.
– Сумасшедшая, – мягко произнес Жулу, словно просил прощения. И сурово добавил, желая предотвратить уже знакомую ему сцену: – Только не надо нервических припадков! Ты станешь вся красная, милая моя.
Слеза покатилась по щеке Маргариты.
– Не плачь, – взмолился Жулу. – Ударь меня, если хочешь, только не плачь!.. Ну хорошо! Да, я ревнив! Если ты ударишь кого-нибудь, если кто-нибудь тебя побьет… если ты скажешь кому-нибудь, как мне сейчас, «дурак»… и таким же тоном, я убью его!
– Это правда, Кретьен?
– Правда!
Маргарита поднялась и отбросила назад свои пышные волосы, покрывшие полуобнаженную спину, словно мех.
– Ты довольна? – прорычал этот распалившийся наконец Буридан.
Маргарита с сомнением взглянула на него, а затем нахмурилась.
– Убирайся, – коротко и жестко приказала она. – Ты мне противен! Я стыжусь тебя! Если я стану тем, кем должна стать, я не возьму тебя даже в лакеи!
Жулу уставился на нее с открытым ртом, словно этот внезапный приступ ненависти несказанно удивил его.
– Сумасшедшая! – жалобно пробормотал он, склоняя курчавую голову.
Маргарита задумчиво накручивала на пальцы пряди роскошных волос.
– Может быть, мне сходить за вином? – робко предложил Жулу.
Раздался звонок в дверь, и молодой звучный голос позвал:
– Маргарита! Маргарита!
– Давай, старайся! – торжествующе рассмеялся Жулу. – Нас нет дома.
Но Маргарита перебила его:
– Открой, болван, я хочу взглянуть на него.
«ДУРАК» ЖУЛУ
Далеко от Парижа между Жосселеном и Плоермелем, что в департаменте Морбиан, родители Кретьена Жулу звались граф и графиня Жулу Плесган дю Бреу. В приходской церкви у них была собственная скамья слева от аналоя. По знатности они равнялись с королями, а по доходам с пастухами. Эти дворяне имели тысячу экю ренты. Однако в тех благословенных краях можно встретить и более бедную знать, лихо разъезжающую на каретах без рессор по проселочным дорогам своих бывших вотчин.
Может быть, вы будете смеяться, но графское семейство держало шестерых слуг и трех лошадей, две из них были одноглазые, третья – слепая. В замке Бреу давали балы, праздновали годовщины свадьбы. Двух дочерей не спешили выдавать замуж, ибо надежды и упования семьи были связаны с Кретьеном, призванным вернуть блеск и славу древнему роду. Дела шли все хуже и хуже. Пятьдесят лет назад между Жосселеном и Плоермелем с тысячей экю ренты можно было жить припеваючи. Не там ли стоит великолепный замок Роанов, принцев Леонских, располагавших пятьюдесятью тысячами пистолей? Тысяча экю! Да вы представить себе не можете, чего стоил экю в тех краях!
Однако графу и графине пришлось выделить тысячу двести франков на содержание Жулу, наследника, надежду, продолжателя рода. Выдаваемые ежегодно двенадцать сотен франков должны были поспособствовать тому, чтобы Кретьен Жулу стал адвокатом и научился зарабатывать деньги.
Зарабатывать деньги! Отираться в суде! Сделаться адвокатишкой! Какой позор для Жулу Плесгана дю Бреу, родственника Роанов – и не какая-нибудь там седьмая вода на киселе! – кузена Рие, племянника де Гулеа, родни Фиц-Роев де Клар! И что же потомку древнего рода, родне знатнейших семейств Франции вести тяжбы в суде, скрипеть пером, марать бумагу, тянуть деньгу с клиентов?! Увы, увы! До чего мы докатились! Граф и графиня – милейшие люди, по общему мнению – долго раздумывали, прежде чем отдать единственного сына в адвокаты. Но к 1832 году звонкий и тяжелый экю прежних времен изрядно похудел и утратил былую силу.
Из тысячи экю вычтем тысячу двести франков, на содержание родителей, двух дочерей, шести слуг и трех лошадей, остается шесть сотен экю. Пришлось немного затянуть пояса.
Но надежда грела: Жулу будет адвокатом! Не такое уж это дурацкое занятие. Надо же беречь и охранять Закон. А выборы! Кретьен Жулу уже немножко депутат по праву рождения! Напыщенные заводчики больше не посмеют сказать о нем «недоросль-недоучка». Недоучка? Черта с два! Жулу обучается в самой столице! Целых три года! Каждый год обходится в двенадцать сотен франков, всего выходит три тысячи шестьсот франков. Посторонитесь, богатые заводчики! У Жулу большое будущее. На смену пике пришло перо. Открывайте шире двери: Жулу идет!
Да что там три тысячи шестьсот франков! А восемь лет в колледже в Ванне по семьсот франков в год – сочтите-ка! А тысяча франков, что отвалили молодцу, который, загримировавшись под Жулу, сдал за него экзамен на степень бакалавра! А поборы в святая святых – на факультете права! А разорительные экзамены! А суммы, отправленные тайком матерью-графиней! Что и говорить, Жулу оказался бесценным животным, ослом стоимостью по меньшей мере пятнадцать тысяч франков. За эти деньги можно было выдать замуж обеих дочерей, купить ферму или пожизненную ренту. Но, взвесив все «за» и «против», решили сделать ставку на великое будущее Жулу, пусть даже для этого пришлось бы снять последнюю рубашку, и, как ни странно, оказались правы, в чем нам еще предстоит убедиться.
Однако занимая столь исключительное положение в семье, Жулу вовсе не возгордился. Наезжая в родительский замок, он легко сходился с субретками, обутыми в деревянные сабо, и занимал деньги у Иомика, главного конюха, получавшего жалованье аж 36 франков в год!
Все тайное становится явным: к концу третьего года обучения праву выяснилось, что адвокат из Кретьена не получился. В замке Бреу с ужасом осознали, что пятнадцать тысяч франков были потрачены впустую. Жулу вел в Париже жизнь Полишинеля. Он отлично играл в пульку, но более никаких талантов не проявил. Он наделал долгов. Бедная мать выплакала все слезы, дочки вставляли через слово душераздирающее «мы же говорили». А добрый знакомый, ссужавший семью деньгами, послал свое письменное проклятие, даже не заплатив за почтовую марку.
Такова история Кретьена Жулу, «дурака» при ослепительной Маргарите. Разумеется, в этой истории нет ничего оригинального. На почве Латинского квартала, студенческой вольницы, такие типы произрастают дюжинами. Из них получаются вечные студенты, любимая пожива авторов водевилей. Когда смотришь водевиль про такого бедолагу, животики можно надорвать от смеха.
Да только Жулу был не совсем обычным недоучившимся студентом. Он по-прежнему оставался деревенским жителем, поместным дворянчиком, стражем бретонской чести, любителем сидра и отважным волокитой. Он был из тех, что, напившись, валяются в придорожной канаве, хмельные и блаженные. Но в парижской грязи эти дикие волки не могут спать, здесь они пьянеют иначе. Порою их начинает лихорадить, и они впадают в ярость.
Как ни удивительно, но в глубине души толстокожего Жулу хранились смутные воспоминания о доме, о родине. Случалось, он вставал на защиту слабого, он снимал шляпу, проходя мимо церкви, и его глаза наполнялись слезами, когда он вспоминал о матери.
Если бы нашлась твердая рука, которая взяла бы его за холку и крепко держала, возможно, этот волк превратился бы в добропорядочного пса, и даже в стоящего пса, ибо был породист.
Но он уже попробовал кровь на вкус и за жалкую смехотворную плату. Тогда он еще не помышлял зарабатывать на жизнь разбоем.
Однажды вечером на веселой парижской пирушке за сотню устриц и столько трюфелей, сколько могло вместить брюхо пулярки Кретьен Жулу Плесган, виконт дю Бреу, бился не на жизнь, а на смерть с лейтенантом морского флота. Лейтенант был бретонец, как и Жулу, и столь же упрямый и отчаянный. Оружием был выбран морской офицерский кинжал, шпага оказалась чересчур длинна.
Бойцы «атаковали друг друга» – выражение, столь полюбившееся господам студентам, – на мраморном столе шумного кабачка, с 1830 по 1840 год осквернявшего благопристойность площади Медицинского факультета и прозывавшегося «Таверной».
Стол был достаточно широк, чтобы служить пьедесталом этой группе гладиаторов. Дуэль получилась замечательной, в ней не были забыты правила и справедливость, но больше, пожалуй, пеклись об искусстве литографии, когда изображение наносится на камень. Кончилось тем, что моряк пал с продырявленной грудью. «Таверну» закрыли. Жулу укрылся в доме Маргариты. Так оно и должно было быть: именно Маргарита пообещала Жулу сотню устриц и трюфели. Моряк чем-то ее обидел.
Живя у Маргариты, Жулу совсем опустился. Он сделался прислугой нашей красавицы… и ее хозяином. Поговорим о Маргарите.
Откуда же явилась Маргарита? Бордо дал миру немало знаменитостей. Маргарита любила причесываться на очаровательный манер бордоских девиц. Она умела с особым шиком повязать на голове кисейный платочек. Но говорила она и особенно писала иначе, нежели бордоские гризетки, а ее блестящие успехи в игре на фортепьяно свидетельствовали о серьезных занятиях. Так откуда же она явилась в Париж?
Из Бордо и других мест. Путешествовать не запретишь.
Маргарита лгала, когда утверждала, что ее отец был полковником. Пехотный лейтенант Садула, добывавший новые эполеты на поле боя, а потому медленно продвигавшийся по службе, привез в 1811 году из Испании молоденькую арагонку. В полку ее встретили с распростертыми объятиями. Арагонка, как и почти все ее соотечественницы, была доброй девушкой. Все восхваляли ее до небес, начиная с младших офицеров, только что вышедших из военного училища, и кончая толстым майором, человеком солидным и влиятельным. Однако лейтенант Садула на ней женился. В конце 1812 года молодая жена произвела на свет девочку, которой толстый майор, ее крестный, дал имя Маргарита Эме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54