Она была простой сельской девушкой, и высокий титул, обретенный ею на миг, не помог ей обрести знание света – ведь в замке Но-Фаба она жила в одиночестве. Ее ужаснуло и потрясло, что человек, за которым она ходила, когда тот был ранен, этот неблагодарный гость, этот отрекшийся брат, вернулся из Парижа употребить все свое влияние вовсе не на помощь попавшему в беду брату, но чтобы отнять у него все, свидетельствуя на стороне обвинения!
Теперь у нее на уме осталось лишь одно: спрятать сына. Жизнь сына ставила последнее препятствие устремлениям этого человека, жалкое и немощное препятствие, которое так легко устранить. Надо было бежать, скрыться во что бы то ни стало, ибо сопротивляться после всего случившегося бесполезно.
В тот же день Тереза покинула Гренобль.
Тем временем заседание суда продолжалось. В ответ на замечание председателя, заявившего, что упомянутое обстоятельство не имеет никакого отношения к делу и находится вне компетенции превотального судаnote 6, который призван установить лишь факты измены, Гийом потребовал уважать волю короля и с невиданным напором стал отстаивать свои личные и фамильные интересы, свою честь. Он не желает, говорил он, чтобы благородное имя де Клар, известное своей причастностью к властям предержащим как в Англии, так и во Франции, десяток раз вписанное в историю, упоминаемое всякий раз как образец преданности, прозвучало на эшафоте, запятнанное предательством.
Члены рода де Клар, – добавил он, умирают за короля, два столетия это доказали, будь то король из династии Стюартов или Бурбонов; они никогда не умирали против короля. Революция могла бы с полным правом торжествовать, когда б могла начертать в списке героев потомка Стюартов, нечестивая кровь которого стала бы противовесом королевской крови первого Клара.
Будет ли наказан этот человек, мало значит для меня, закончил он, я его не знаю, но пусть мне хотя бы дадут время уберечь мой родовой герб от этого позорного пятна. Представьте только: вся Европа станет говорить: солдат армии Конде, товарищ Людовика Восемнадцатого по ссылке, французский генерал, пэр Франции, просил на восемь дней отсрочить казнь осужденного, чтобы оградить от поношения свое доброе имя, и в этой милости ему было отказано! Обещаю в течение восьми дней представить доказательства, что генерал-бонапартист, сидящий здесь на скамье подсудимых, не имеет права, ни малейшего права носить имя де Клар, никаких прав на мой титул герцога, и требую от суда найти среди бумаг этого человека хоть одну, подтверждающую то гражданское состояние, на которое он претендует. Мой старший брат герцог де Клар мертв, я его единственный наследник; через восемь дней на этом самом месте обязуюсь предъявить свидетельство о его смерти…
Сестра моя, то было время смут и беспорядков, когда ходом вещей нередко руководил произвол и страсти. Об этом надо помнить, чтобы объяснить, как могли сработать эти заверения, почти бессмысленно дерзкие, в тех самых краях, где генерал Раймон де Клар владел громадными поместьями, и всего в нескольких лье от его всем известной резиденции. Но судьи, входившие в состав трибунала, были не местные, а в иные дни политика падка до скандалов. Эшафот гражданской войны, как Голгофа, не бесчестит казнимых. Чести может лишить кража или обман: идея, что под мундиром дивизионного генерала таится шкура отпетого негодяя, была брошена, чтобы внести сумятицу.
И, в конце концов, Гийом де Клар просил всего-то об одной неделе…
Суд дал согласие.
Для успеха плана этого было достаточно.
На третьи сутки заботами герцога Гийома, своего брата, Раймон де Клар бежал ночью из гренобльской тюрьмы.
БРАТ И СЕСТРА
Леон Мальвуа продолжал: – Все это изложено здесь, в рассказе матери Франсуазы Ассизской, и записано отчасти ею собственноручно, отчасти же мною с ее слов. После того, как с помощью Гийома Раймон сбежал, леди Стюарт отправилась вместе с ним в его замок Но-Фаба, где они рассчитывали застать молодую герцогиню Терезу с маленьким Роланом.
Раймон сожалел о содеянном; леди Стюарт была с ним согласна. Эти достойные души прекрасно понимали друг друга. При этом они нисколько не сомневались, что Гийом действовал из лучших побуждений.
До замка Но-Фаба они добрались перед рассветом. В дороге рана Раймона открылась. В замке никто слыхом не слыхал ни о герцогине Терезе, ни о наследнике, как здесь называли маленького Ролана. Были кое-какие основания полагать, будто мать с сыном отправились в Савойю, и Раймон решил последовать за ними, хотя очень ослабел от потери крови.
На третий день пути в небольшой савойской деревушке неподалеку от Шамбери братья повидались в последний раз, в присутствии леди Стюарт. Раймон умирал и уже принял последнее причастие. Он обнял Гийома, который не мог сдерживать рыданий. Раймон поручил свою молодую жену и сына заботам Гийома, а на случай несчастья назначил его наследником всего своего состояния.
На другой день Раймон герцог де Клар отдал Богу душу. Это случилось двадцать четвертого июля тысяча восемьсот шестнадцатого года. Свидетельство о смерти было составлено по всей форме, и Гийом приложил его к уже имеющимся у него документам.
Леди Стюарт относилась к Раймону как к сыну. Хотя политические взгляды сближали ее с Гийомом, ее любимцем всегда был Раймон. Она тяжело переживала смерть, и, поскольку поиски молодой герцогини и ее сына не увенчались успехом, леди Стюарт в начале тысяча восемьсот семнадцатого года удалилась в монастырь Бон Секур и приняла имя Франсуазы Ассизской.
Тереза вместе с сыном, казалось, бесследно исчезла с лица земли. Вся дальнейшая часть рассказа – лишь плод догадок, опирающихся на разрозненные и не слишком надежные свидетельства, не связанные с тем, что могли об этом знать мать Франсуаза Ассизская и покойный герцог.
– Здесь, – прервался Леон де Мальвуа, придвигая к себе несколько небольших папок, лежавших перед тем в общем пакете, – перечислены имена опрошенных людей. Никто из них не мог сказать ничего определенного.
По-видимому, Тереза, герцогиня де Клар, решив, что деверь предал ее мужа, и считая его виновником всех обрушившихся на того бед, бежала из Франции в страхе, так и не покинувшем ее до конца дней. Она полагала, что Гийомом двигали честолюбивые стремления и корысть. Тереза не сомневалась (и какая мать, дрожащая за своего ребенка, рассуждала бы иначе!), что человек, уничтоживший собственного брата, не остановится перед убийством племянника. С самого начала она решила бежать как можно дальше и надежно спрятать сына. Преследуемая мыслью о братоубийце Гийоме, она проехала всю Савойю, Швейцарию и большую часть Германии.
В глухом захолустье, где Тереза решила наконец остановиться, ей пришлось зарабатывать на жизнь собственным трудом. Она захватила с собой кое-какие драгоценности, но со свойственной всем матерям непоследовательностью свято берегла их на крайний случай, чтобы сражаться, когда сын станет мужчиной и сможет заявить о своих правах.
Меж тем как вдова Раймона влачила тяжкую жизнь в изгнании, леди Стюарт пребывала в женском монастыре Бон Секур, где папской грамотой ей были дарованы особые полномочия вне уставных должностей. Гийом же, как герцог де Клар, получил место в Палате пэров.
В бумагах матери Франсуазы Ассизской упоминается об одном разговоре нового герцога с королем Людовиком Восемнадцатым в Тюильри. Гийом, с согласия леди Стюарт, поведал обо всем королю. Узнав о гренобльской истории, король одобрил поведение своего верного слуги и обещал в случае надобности защитить интересы законного наследника де Клар.
Но надобность так и не возникла.
В тысяча восемьсот восемнадцатом году герцог Гийом женился на единственной дочери принца Эпстейн, которая родила ему двух дочерей. Старшая, Раймона, принцесса Эпстейн, умерла в тысяча восемьсот двадцать восьмом году в возрасте девяти лет. Младшая была нынешняя принцесса Эпстейн – Нита де Клар.
Когда разразилась революция тысяча восемьсот тридцатого года, герцог Гийом уже год как овдовел. Как и некоторые другие приближенные Людовика Восемнадцатого, он находился в оппозиции к Карлу Десятому и приветствовал приход Луи Филиппа. Однако, приличия ради, он, как и многие ему подобные, несколько месяцев держался в стороне.
Именно в это время в Париж приехала бедная женщина, которая, назвавшись мадам Терезой, сняла скромную комнату в доме 10 по улице Святой Маргариты. С ней был юноша лет шестнадцати по имени Ролан. Женщина выглядела очень изможденной, по-видимому, перенесла тяжкий недуг. Сын ее, мужественный не по летам, был одарен удивительной, почти женской красотой. Они, казалось, обожали друг друга и жили крайне замкнуто.
Мать привезла из Германии рекомендательное письмо к Эжену Делакруа, подписанное господином Блаасом, знаменитым австрийским художником. И юный Ролан был принят в мастерскую Делакруа.
Мать же, отныне вольная в своих действиях, начала робко и неуверенно хлопотать, из чего мы в конторе Дебана, где я тогда уже служил, заключили, что она собирается вчинить какой-то иск герцогу де Клар. О чем именно шла речь, мы совершенно не догадывались.
Мэтр Дебан принимал ее несколько раз. Говорил он о ней со смехом, словно о помешанной.
Когда же герцог прервал краткое затворничество и снова занял свое место в верхней палате, Тереза прекратила хлопоты и больше в нашей конторе не появлялась. Возможно, до этого она рассчитывала, что старый генерал-роялист окажется в немилости у нового правительства. Видимо, она надеялась на возвращение к власти сторонников Наполеона.
Но при Луи Филиппе преуспевали и те и эти. Любые.
Будь у вдовы герцога Раймона деньги и советчики, она бы легко выиграла свое дело; более того, ей бы не пришлось его затевать, ведь герцог Гийом отнюдь не собирался завладеть доверенными ему бумагами. Возможно, он не был рыцарь в полном смысле слова, но человек он был порядочный и честный. Не могу утверждать, что он избавился бы от огромного семейного наследства с великой радостью, но одно знаю точно: потребуй во всеуслышание герцогиня, жена его брата, чтоб он исполнил свой долг, и Гийом немедленно вернул бы и титул, и состояние.
Но герцогиня Тереза ничего не сделала. После пятнадцати лет изгнания перед ее взором все с той же ясностью стояла страшная картина, запечатлевшаяся в день бегства из Гренобля. В ушах ее звучал голос Гийома, отрекающегося перед судьями от своего брата. Для нее он был наглый захватчик и безжалостный враг. И не было никого, кто развеял бы ее заблуждение. Но даже если бы такой человек и нашелся, она бы все равно ему не поверила.
Ей по-прежнему казалось, что ради безопасности сына они должны скрываться. Чтобы начать переговоры с герцогом, ей пришлось бы приподнять завесу над судьбой сына Раймона, а она скорей рассталась бы с жизнью, чем согласилась выдать тайну.
И пока госпожа Тереза пребывала в таком душевном состоянии, совершенно одна, не в силах спросить совета, не смея даже открыться сыну, который ничего не знал о своем происхождении, ее постигла новая ужасная беда. Она заболела. Она испугалась, что может умереть, оставив единственного наследника герцога Раймона без имени и средств к существованию.
Тогда-то, снедаемая болезнью, она решилась напасть на своего мнимого врага с тыла. Люди слабые и сломленные борьбой зачастую прибегают к уловкам. У мадам Терезы было свидетельство о рождении сына; но ей недоставало свидетельства о бракосочетании и свидетельств о рождении и смерти мужа. У меня есть здесь доказательство, что она заключила что-то вроде сделки с моим предшественником мэтром Дебаном, у которого эти документы хранились вместе с прочими бумагами герцога Гийома, который ему полностью доверял.
Мэтр Дебан был несчастный, оказавшийся во власти неодолимого порока. Стоило ему сказать слово, и эта семейная драма пришла б к счастливой развязке. Ведь в этой истории не было ни мрачного злодея, строившего козни, ни предателя в строгом смысле слова; предательскую роль сыграл здесь нелепый случай, и все упиралось в недоразумение – столь нехитрое, что и младенец мог играючи разрешить его.
Но мэтр Дебан не произнес нужного слова. Он дошел уже до того, что за несколько луидоров готов был продать душу дьяволу. Он потребовал за три документа двадцать тысяч франков. Тереза продала последние драгоценности, и сделка уже шла к своему завершению, но тут вмешалось кровавое событие (оно произошло почти на моих глазах) последнего дня карнавала тысяча восемьсот тридцать второго года, когда молодой Ролан де Клар исчез.
В момент убийства у Ролана были при себе двадцать тысяч франков, доверенные ему матерью.
Она умерла через две недели; письмо, написанное ею на смертном одре герцогу де Клар, пролило свет на эту тайну.
Затем контора Дебана перешла ко мне. В деле де Клар я нашел три документа, которые так и не удалось получить герцогине Терезе. Вскоре доктор Абель Ленуар, которому она доверилась перед смертью, передал мне четвертый и пятый документы: свидетельство о смерти самой госпожи Терезы…
До этой минуты Роза слушала с полнейшим вниманием, не произнося ни слова. Но тут она прервала брата:
– Ты считаешь, что сын госпожи Терезы неоспоримый наследник де Клар, так?
– Безусловно, – ответил Леон, – законный наследник.
Роза задумчиво потупила грустные глаза, а потом спросила:
– Именно эти пять документов, подтверждающие права единственного наследника, были недавно похищены из твоей конторы?
У Леона вырвался возглас удивления; он немного помолчал и лишь тогда ответил.
– Сестра, – проговорил он наконец, – теперь ты узнала все, что хотела знать. Ты еще не сказала мне, откуда тебе известно о краже бумаг, которая ставит под удар мою честь и способна перечеркнуть мое будущее. Я никому не говорил об этом.
– Во всяком случае, у Ниты останется то, что она получила от матери… – пробормотала Роза в ответ своим, непонятным брату рассуждениям.
– У принцессы Эпстейн не останется ничего! – отвечал он.
– Но почему?
– В прошлом году принцесса Эпстейн проиграла тяжбу с австрийским правительством, и поместья в Германии ей больше не принадлежат. Если она потеряет наследство де Клар, то останется совсем без средств.
– Без средств! – промолвила Роза, и в глазах ее под длинными опущенными ресницами блеснули слезы. – Бедняжка Нита! Она гордячка, выдержит ли она такую напасть?
– Я задавал себе тот же вопрос, – тихо сказал Леон.
– И что же ты надумал, братец мой?
Леон опустил голову.
– Я не предполагал, – прошептал он, – начиная этот разговор, что зайду так далеко в своих признаниях.
– Я должна знать все! – решительно заявила Роза.
– Да, – согласился Леон, – ты права. За неимением другого наследства, оставлю тебе хотя бы полную и откровенную исповедь обо всех обстоятельствах моей злополучной жизни. Так вот, сестра, я постоянно думаю о Ните, потому что был как безумный влюблен в нее, влюблен страстно, до беспамятства!
– Ты говоришь об этой любви в прошедшем времени, братец?..
– Ибо я очень старался побороть эту любовь, – произнес Леон, проводя рукой по изборожденному ранними морщинами лбу. – Говорят, чтобы любить, надо надеяться. Думаю, у меня никогда не было надежды. Впрочем, возможно, человек надеется, даже сам о том не подозревая…
Роза глубоко вздохнула и стиснула руку брата. А тот продолжал:
– Ты права! Ты совершенно права! Мне стало несравненно легче, когда я во всем признался тебе, которая заменила мне всю семью, также как она заменила мне всю вселенную. Поэтому повторяю: у меня никогда не было надежды, ведь я из тех, кто трезво оценивает свои возможности. Сестра, мы с тобой дворяне, но я избрал ремесло нотариуса, которое накладывает печать буржуазности даже на самое знатное имя. Не знаю почему, но мне кажется, принцесса Эпстейн, дочь пэра Франции, скорей согласится выйти замуж за скомороха, авантюриста, за человека самого пропавшего, да за кого угодно, только не за нотариуса. Сейчас модно кричать, что сословные предрассудки вымирают или уже вымерли. Однако ж все, что я тебе говорю, – сущая правда. Мечта моя выглядит настолько несбыточной, что, мне кажется, у меня было бы больше шансов, превратись я вдруг из честного нотариуса в человека вызывающего, необычного, дерзкого, поставившего себя «вне общества», как порой говорят, боясь употребить одно страшное слово для выражения сути; я-то знаю это слово и говорю его: преступного!
Роза молчала.
Леон де Мальвуа с горечью продолжал:
– По крайней мере, все выходящее за рамки обыденной жизни, попадает в мир романов, волнует, удивляет. Роман в наши дни считается делом презренным, однако это дело высочайшее.
Роза застыла как статуя.
И, поскольку брат снова умолк, она сказала со странным спокойствием:
– Я прекрасно тебя понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Теперь у нее на уме осталось лишь одно: спрятать сына. Жизнь сына ставила последнее препятствие устремлениям этого человека, жалкое и немощное препятствие, которое так легко устранить. Надо было бежать, скрыться во что бы то ни стало, ибо сопротивляться после всего случившегося бесполезно.
В тот же день Тереза покинула Гренобль.
Тем временем заседание суда продолжалось. В ответ на замечание председателя, заявившего, что упомянутое обстоятельство не имеет никакого отношения к делу и находится вне компетенции превотального судаnote 6, который призван установить лишь факты измены, Гийом потребовал уважать волю короля и с невиданным напором стал отстаивать свои личные и фамильные интересы, свою честь. Он не желает, говорил он, чтобы благородное имя де Клар, известное своей причастностью к властям предержащим как в Англии, так и во Франции, десяток раз вписанное в историю, упоминаемое всякий раз как образец преданности, прозвучало на эшафоте, запятнанное предательством.
Члены рода де Клар, – добавил он, умирают за короля, два столетия это доказали, будь то король из династии Стюартов или Бурбонов; они никогда не умирали против короля. Революция могла бы с полным правом торжествовать, когда б могла начертать в списке героев потомка Стюартов, нечестивая кровь которого стала бы противовесом королевской крови первого Клара.
Будет ли наказан этот человек, мало значит для меня, закончил он, я его не знаю, но пусть мне хотя бы дадут время уберечь мой родовой герб от этого позорного пятна. Представьте только: вся Европа станет говорить: солдат армии Конде, товарищ Людовика Восемнадцатого по ссылке, французский генерал, пэр Франции, просил на восемь дней отсрочить казнь осужденного, чтобы оградить от поношения свое доброе имя, и в этой милости ему было отказано! Обещаю в течение восьми дней представить доказательства, что генерал-бонапартист, сидящий здесь на скамье подсудимых, не имеет права, ни малейшего права носить имя де Клар, никаких прав на мой титул герцога, и требую от суда найти среди бумаг этого человека хоть одну, подтверждающую то гражданское состояние, на которое он претендует. Мой старший брат герцог де Клар мертв, я его единственный наследник; через восемь дней на этом самом месте обязуюсь предъявить свидетельство о его смерти…
Сестра моя, то было время смут и беспорядков, когда ходом вещей нередко руководил произвол и страсти. Об этом надо помнить, чтобы объяснить, как могли сработать эти заверения, почти бессмысленно дерзкие, в тех самых краях, где генерал Раймон де Клар владел громадными поместьями, и всего в нескольких лье от его всем известной резиденции. Но судьи, входившие в состав трибунала, были не местные, а в иные дни политика падка до скандалов. Эшафот гражданской войны, как Голгофа, не бесчестит казнимых. Чести может лишить кража или обман: идея, что под мундиром дивизионного генерала таится шкура отпетого негодяя, была брошена, чтобы внести сумятицу.
И, в конце концов, Гийом де Клар просил всего-то об одной неделе…
Суд дал согласие.
Для успеха плана этого было достаточно.
На третьи сутки заботами герцога Гийома, своего брата, Раймон де Клар бежал ночью из гренобльской тюрьмы.
БРАТ И СЕСТРА
Леон Мальвуа продолжал: – Все это изложено здесь, в рассказе матери Франсуазы Ассизской, и записано отчасти ею собственноручно, отчасти же мною с ее слов. После того, как с помощью Гийома Раймон сбежал, леди Стюарт отправилась вместе с ним в его замок Но-Фаба, где они рассчитывали застать молодую герцогиню Терезу с маленьким Роланом.
Раймон сожалел о содеянном; леди Стюарт была с ним согласна. Эти достойные души прекрасно понимали друг друга. При этом они нисколько не сомневались, что Гийом действовал из лучших побуждений.
До замка Но-Фаба они добрались перед рассветом. В дороге рана Раймона открылась. В замке никто слыхом не слыхал ни о герцогине Терезе, ни о наследнике, как здесь называли маленького Ролана. Были кое-какие основания полагать, будто мать с сыном отправились в Савойю, и Раймон решил последовать за ними, хотя очень ослабел от потери крови.
На третий день пути в небольшой савойской деревушке неподалеку от Шамбери братья повидались в последний раз, в присутствии леди Стюарт. Раймон умирал и уже принял последнее причастие. Он обнял Гийома, который не мог сдерживать рыданий. Раймон поручил свою молодую жену и сына заботам Гийома, а на случай несчастья назначил его наследником всего своего состояния.
На другой день Раймон герцог де Клар отдал Богу душу. Это случилось двадцать четвертого июля тысяча восемьсот шестнадцатого года. Свидетельство о смерти было составлено по всей форме, и Гийом приложил его к уже имеющимся у него документам.
Леди Стюарт относилась к Раймону как к сыну. Хотя политические взгляды сближали ее с Гийомом, ее любимцем всегда был Раймон. Она тяжело переживала смерть, и, поскольку поиски молодой герцогини и ее сына не увенчались успехом, леди Стюарт в начале тысяча восемьсот семнадцатого года удалилась в монастырь Бон Секур и приняла имя Франсуазы Ассизской.
Тереза вместе с сыном, казалось, бесследно исчезла с лица земли. Вся дальнейшая часть рассказа – лишь плод догадок, опирающихся на разрозненные и не слишком надежные свидетельства, не связанные с тем, что могли об этом знать мать Франсуаза Ассизская и покойный герцог.
– Здесь, – прервался Леон де Мальвуа, придвигая к себе несколько небольших папок, лежавших перед тем в общем пакете, – перечислены имена опрошенных людей. Никто из них не мог сказать ничего определенного.
По-видимому, Тереза, герцогиня де Клар, решив, что деверь предал ее мужа, и считая его виновником всех обрушившихся на того бед, бежала из Франции в страхе, так и не покинувшем ее до конца дней. Она полагала, что Гийомом двигали честолюбивые стремления и корысть. Тереза не сомневалась (и какая мать, дрожащая за своего ребенка, рассуждала бы иначе!), что человек, уничтоживший собственного брата, не остановится перед убийством племянника. С самого начала она решила бежать как можно дальше и надежно спрятать сына. Преследуемая мыслью о братоубийце Гийоме, она проехала всю Савойю, Швейцарию и большую часть Германии.
В глухом захолустье, где Тереза решила наконец остановиться, ей пришлось зарабатывать на жизнь собственным трудом. Она захватила с собой кое-какие драгоценности, но со свойственной всем матерям непоследовательностью свято берегла их на крайний случай, чтобы сражаться, когда сын станет мужчиной и сможет заявить о своих правах.
Меж тем как вдова Раймона влачила тяжкую жизнь в изгнании, леди Стюарт пребывала в женском монастыре Бон Секур, где папской грамотой ей были дарованы особые полномочия вне уставных должностей. Гийом же, как герцог де Клар, получил место в Палате пэров.
В бумагах матери Франсуазы Ассизской упоминается об одном разговоре нового герцога с королем Людовиком Восемнадцатым в Тюильри. Гийом, с согласия леди Стюарт, поведал обо всем королю. Узнав о гренобльской истории, король одобрил поведение своего верного слуги и обещал в случае надобности защитить интересы законного наследника де Клар.
Но надобность так и не возникла.
В тысяча восемьсот восемнадцатом году герцог Гийом женился на единственной дочери принца Эпстейн, которая родила ему двух дочерей. Старшая, Раймона, принцесса Эпстейн, умерла в тысяча восемьсот двадцать восьмом году в возрасте девяти лет. Младшая была нынешняя принцесса Эпстейн – Нита де Клар.
Когда разразилась революция тысяча восемьсот тридцатого года, герцог Гийом уже год как овдовел. Как и некоторые другие приближенные Людовика Восемнадцатого, он находился в оппозиции к Карлу Десятому и приветствовал приход Луи Филиппа. Однако, приличия ради, он, как и многие ему подобные, несколько месяцев держался в стороне.
Именно в это время в Париж приехала бедная женщина, которая, назвавшись мадам Терезой, сняла скромную комнату в доме 10 по улице Святой Маргариты. С ней был юноша лет шестнадцати по имени Ролан. Женщина выглядела очень изможденной, по-видимому, перенесла тяжкий недуг. Сын ее, мужественный не по летам, был одарен удивительной, почти женской красотой. Они, казалось, обожали друг друга и жили крайне замкнуто.
Мать привезла из Германии рекомендательное письмо к Эжену Делакруа, подписанное господином Блаасом, знаменитым австрийским художником. И юный Ролан был принят в мастерскую Делакруа.
Мать же, отныне вольная в своих действиях, начала робко и неуверенно хлопотать, из чего мы в конторе Дебана, где я тогда уже служил, заключили, что она собирается вчинить какой-то иск герцогу де Клар. О чем именно шла речь, мы совершенно не догадывались.
Мэтр Дебан принимал ее несколько раз. Говорил он о ней со смехом, словно о помешанной.
Когда же герцог прервал краткое затворничество и снова занял свое место в верхней палате, Тереза прекратила хлопоты и больше в нашей конторе не появлялась. Возможно, до этого она рассчитывала, что старый генерал-роялист окажется в немилости у нового правительства. Видимо, она надеялась на возвращение к власти сторонников Наполеона.
Но при Луи Филиппе преуспевали и те и эти. Любые.
Будь у вдовы герцога Раймона деньги и советчики, она бы легко выиграла свое дело; более того, ей бы не пришлось его затевать, ведь герцог Гийом отнюдь не собирался завладеть доверенными ему бумагами. Возможно, он не был рыцарь в полном смысле слова, но человек он был порядочный и честный. Не могу утверждать, что он избавился бы от огромного семейного наследства с великой радостью, но одно знаю точно: потребуй во всеуслышание герцогиня, жена его брата, чтоб он исполнил свой долг, и Гийом немедленно вернул бы и титул, и состояние.
Но герцогиня Тереза ничего не сделала. После пятнадцати лет изгнания перед ее взором все с той же ясностью стояла страшная картина, запечатлевшаяся в день бегства из Гренобля. В ушах ее звучал голос Гийома, отрекающегося перед судьями от своего брата. Для нее он был наглый захватчик и безжалостный враг. И не было никого, кто развеял бы ее заблуждение. Но даже если бы такой человек и нашелся, она бы все равно ему не поверила.
Ей по-прежнему казалось, что ради безопасности сына они должны скрываться. Чтобы начать переговоры с герцогом, ей пришлось бы приподнять завесу над судьбой сына Раймона, а она скорей рассталась бы с жизнью, чем согласилась выдать тайну.
И пока госпожа Тереза пребывала в таком душевном состоянии, совершенно одна, не в силах спросить совета, не смея даже открыться сыну, который ничего не знал о своем происхождении, ее постигла новая ужасная беда. Она заболела. Она испугалась, что может умереть, оставив единственного наследника герцога Раймона без имени и средств к существованию.
Тогда-то, снедаемая болезнью, она решилась напасть на своего мнимого врага с тыла. Люди слабые и сломленные борьбой зачастую прибегают к уловкам. У мадам Терезы было свидетельство о рождении сына; но ей недоставало свидетельства о бракосочетании и свидетельств о рождении и смерти мужа. У меня есть здесь доказательство, что она заключила что-то вроде сделки с моим предшественником мэтром Дебаном, у которого эти документы хранились вместе с прочими бумагами герцога Гийома, который ему полностью доверял.
Мэтр Дебан был несчастный, оказавшийся во власти неодолимого порока. Стоило ему сказать слово, и эта семейная драма пришла б к счастливой развязке. Ведь в этой истории не было ни мрачного злодея, строившего козни, ни предателя в строгом смысле слова; предательскую роль сыграл здесь нелепый случай, и все упиралось в недоразумение – столь нехитрое, что и младенец мог играючи разрешить его.
Но мэтр Дебан не произнес нужного слова. Он дошел уже до того, что за несколько луидоров готов был продать душу дьяволу. Он потребовал за три документа двадцать тысяч франков. Тереза продала последние драгоценности, и сделка уже шла к своему завершению, но тут вмешалось кровавое событие (оно произошло почти на моих глазах) последнего дня карнавала тысяча восемьсот тридцать второго года, когда молодой Ролан де Клар исчез.
В момент убийства у Ролана были при себе двадцать тысяч франков, доверенные ему матерью.
Она умерла через две недели; письмо, написанное ею на смертном одре герцогу де Клар, пролило свет на эту тайну.
Затем контора Дебана перешла ко мне. В деле де Клар я нашел три документа, которые так и не удалось получить герцогине Терезе. Вскоре доктор Абель Ленуар, которому она доверилась перед смертью, передал мне четвертый и пятый документы: свидетельство о смерти самой госпожи Терезы…
До этой минуты Роза слушала с полнейшим вниманием, не произнося ни слова. Но тут она прервала брата:
– Ты считаешь, что сын госпожи Терезы неоспоримый наследник де Клар, так?
– Безусловно, – ответил Леон, – законный наследник.
Роза задумчиво потупила грустные глаза, а потом спросила:
– Именно эти пять документов, подтверждающие права единственного наследника, были недавно похищены из твоей конторы?
У Леона вырвался возглас удивления; он немного помолчал и лишь тогда ответил.
– Сестра, – проговорил он наконец, – теперь ты узнала все, что хотела знать. Ты еще не сказала мне, откуда тебе известно о краже бумаг, которая ставит под удар мою честь и способна перечеркнуть мое будущее. Я никому не говорил об этом.
– Во всяком случае, у Ниты останется то, что она получила от матери… – пробормотала Роза в ответ своим, непонятным брату рассуждениям.
– У принцессы Эпстейн не останется ничего! – отвечал он.
– Но почему?
– В прошлом году принцесса Эпстейн проиграла тяжбу с австрийским правительством, и поместья в Германии ей больше не принадлежат. Если она потеряет наследство де Клар, то останется совсем без средств.
– Без средств! – промолвила Роза, и в глазах ее под длинными опущенными ресницами блеснули слезы. – Бедняжка Нита! Она гордячка, выдержит ли она такую напасть?
– Я задавал себе тот же вопрос, – тихо сказал Леон.
– И что же ты надумал, братец мой?
Леон опустил голову.
– Я не предполагал, – прошептал он, – начиная этот разговор, что зайду так далеко в своих признаниях.
– Я должна знать все! – решительно заявила Роза.
– Да, – согласился Леон, – ты права. За неимением другого наследства, оставлю тебе хотя бы полную и откровенную исповедь обо всех обстоятельствах моей злополучной жизни. Так вот, сестра, я постоянно думаю о Ните, потому что был как безумный влюблен в нее, влюблен страстно, до беспамятства!
– Ты говоришь об этой любви в прошедшем времени, братец?..
– Ибо я очень старался побороть эту любовь, – произнес Леон, проводя рукой по изборожденному ранними морщинами лбу. – Говорят, чтобы любить, надо надеяться. Думаю, у меня никогда не было надежды. Впрочем, возможно, человек надеется, даже сам о том не подозревая…
Роза глубоко вздохнула и стиснула руку брата. А тот продолжал:
– Ты права! Ты совершенно права! Мне стало несравненно легче, когда я во всем признался тебе, которая заменила мне всю семью, также как она заменила мне всю вселенную. Поэтому повторяю: у меня никогда не было надежды, ведь я из тех, кто трезво оценивает свои возможности. Сестра, мы с тобой дворяне, но я избрал ремесло нотариуса, которое накладывает печать буржуазности даже на самое знатное имя. Не знаю почему, но мне кажется, принцесса Эпстейн, дочь пэра Франции, скорей согласится выйти замуж за скомороха, авантюриста, за человека самого пропавшего, да за кого угодно, только не за нотариуса. Сейчас модно кричать, что сословные предрассудки вымирают или уже вымерли. Однако ж все, что я тебе говорю, – сущая правда. Мечта моя выглядит настолько несбыточной, что, мне кажется, у меня было бы больше шансов, превратись я вдруг из честного нотариуса в человека вызывающего, необычного, дерзкого, поставившего себя «вне общества», как порой говорят, боясь употребить одно страшное слово для выражения сути; я-то знаю это слово и говорю его: преступного!
Роза молчала.
Леон де Мальвуа с горечью продолжал:
– По крайней мере, все выходящее за рамки обыденной жизни, попадает в мир романов, волнует, удивляет. Роман в наши дни считается делом презренным, однако это дело высочайшее.
Роза застыла как статуя.
И, поскольку брат снова умолк, она сказала со странным спокойствием:
– Я прекрасно тебя понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54