! Стадность я не выносила с детства, завтраки, обеды, ужины в определённые часы, на завтрак — молочный супчик, от которого с души воротит, а на обед надо спешить к двум, то есть в самое хорошее для загорания время. В конце концов, мы не в тропиках живём, на пляже в час-два самое желанное солнце, а тут изволь мчаться на идиотский обед. Но самое ужасное — жить в одной комнате с чужим человеком. Езус-Мария!При одной мысли об этом волосы у меня встали дыбом. Нет, такие вещи не для меня. Я смертельно устала, мне нужны тишина и покой, мне необходимо избегать волнений и раздражителей, а тут они будут на каждом шагу. А мне ещё придётся проявлять выдержку, быть терпимой и вежливой. Где брать силы?В Мельно я приехала к вечеру. Город знала, с ним были связаны самые приятные воспоминания юнос ти. Дежурная в приёмном отделении отметила мою путёвку и велела подождать директора. Сейчас он придёт и проводит меня в отведённую мне комнату.Директор и в самом деле появился через две минуты. Увидев его, первой мыслью было: «Боже! Какой красавец!» А второй: «Представляю, как все эти бабы рвут его на части!» И наконец, третьей: «Какое счастье, что я такая усталая и ни на что не пригодная! Не придётся с ними соперничать».Третья мысль весьма успокоительно подействовала на мою подорванную психику. Потрясающе красивый директор дома отдыха был Збышек Пухальский, все равно скрыть этот факт не удастся. Тот самый знаменитый Збигнев Пухальский, впоследствии капитан дальнего плавания. А тогда он взял мой чемоданчик, проводил к одному из домиков и распахнул передо мной двери комнаты на одного человека!Я не верила своим глазам: это или какая-то ошибка, или мне просто чудится такое счастье. По правде сказать, счастье то ещё: комнатушка задрипанная, мебель колченогая, из окна прекрасный вид на деревянный туалет типа сортир. Тут же выяснилось, что с глазами у меня все в порядке и никакая это не ошибка, просто я приехала последней из моего заезда, а поскольку было неизвестно, какого пола будет этот последний, для него на всякий случай оставили одну из немногих персональных комнат.А вечером я вторично испытала потрясение: красавец директор пригласил меня на прогулку. И хотя я оценила оказанную мне честь и была тронута до глубины души, от этой чести отказалась, ибо была измотана до последней степени и мечтала лишь о том, чтобы завалиться в постель. Тут не до романтичных прогулок при луне. Хорошенько отоспавшись и отдохнув, утром я уже кляла себя на чем свет стоит: «Кретинка, идиотка последняя! Такой потрясающий парень сам тебе навязывается, а ты ещё выкаблучиваешься!»На прогулку с директором я отправилась на третий или четвёртый день пребывания в доме отдыха и сначала испытала удивление, потом возмущение, а потом просто рассмеялась и все обратила в шутку.Нет, мужу я не изменила, хотя вроде бы все к этому вело, но ведь я в глубине души считала себя довоенным поколением, и мне несколько претило начинать знакомство с постели. Нет, меня следовало долго и упорно обхаживать. Да и то ещё неизвестно, чем бы это закончилось.Долго и упорно Збышек никак не мог себе позволить, времени не было, ведь ему надо было обслужить весь новый заезд. Мною он заинтересовался с первой же встречи. Как он потом признался, его удивило выражение моего лица. Чтобы такой неземной восторг отразился при виде такой мерзости… Видимо, нетипичное явление его заинтересовало, и он решил познакомиться с нетипичной особой поближе.Потом мы даже немного подружились, но меня удивляло, что он как-то слишком скоро совершенно перестал ухлёстывать за мной. Потом выяснилось, что меня он счёл уже обслуженной. Просто запутался во всех этих бабах, ведь счёт с приездом каждой новой партии шёл на десятки, ну парень и ошибся. Под конец своего пребывания в доме отдыха я обратила его внимание на такое упущение, и он был крайне удивлён. И тем не менее благодаря Збышеку с первого же дня отдыха я поневоле настроилась романтично, что поразительным образом благотворно сказалось на состоянии моего здоровья. От нервного расстройства и следов не осталось, домой я вернулась отдохнувшая, посвежевшая, улыбающаяся. * * * Тем временем наши жилищные условия оставляли желать лучшего. С двумя детьми мы уже решительно не помещались в квартире. Вечером детей укладывали спать, а нам с мужем для житья оставалась кухня. Ничего, жить можно, но вот разложить там чертёжную доску было абсолютно негде. И в материальном отношении жилось трудно. Муж заставлял меня записывать все расходы, это называлось «жить с карандашом в руке». Так испокон веков было принято у них в семье. Свекровь всю жизнь вела отчётность, документация сохранилась, и можно было, например, из неё узнать, сколько стоила сметана или пучок редиски в 1934 году, сколько до войны давали чаевых официанту, сколько дворник получал на Рождество и прочие интересные вещи.Мне, естественно, было далеко до пунктуальной свекрови, но я старалась. А поскольку бухгалтерскую отчётность я генетически унаследовала — и отец, и тётя Ядя были профессиональными финансистами, — мои записи в достаточной мере отражали истинное положение вещей, и из них совершенно отчётливо явствовало, что до конца месяца мне никогда не удавалось дотянуть. Например, седьмого апреля 1955 года я записала: «Куда-то запропастилось множество денег. Совсем потеряла голову». В мае удалось дотянуть зарплату аж до четырнадцатого, выходит, её хватило на целых две недели! В октябре — опять отчаянная запись: «Куда-то подевались сорок злотых и шестьдесят грошей, не помню, на что пошли».Очень интересно читать эти свои старые записи. Вот с волнением прочла, что в сентябре я заработала больше мужа. Муж внёс в семейный бюджет тысячу триста злотых, а я тысячу триста пятьдесят. В следующем же месяце мужу удалось заработать больше, тысячу пятьсот восемьдесят злотых, я же удовольствовалась голой зарплатой, никаких дополнительных приработков. А вот на что шли деньги: плата за квартиру, стирка, проезд на городском транспорте. И питание, разумеется. Питались без особых деликатесов: молоко, сахар, мука, масло, смалец, хлеб, чай. Иногда мясо и колбасы. Ни гроша на спиртное. Ага, вот сосиски, яйца, укропчик.Помню, ехала я раз на трамвае и раздумывала над тем, что купить — свинину или говядину? Тогда мясо ещё можно было купить свободно. Или лучше вообще фарш?Ехала я по своей обычной трассе — из Охоты в центр — и так задумалась над обеденным меню, что и не заметила, как мы попали в обычную пробку. Трамвай стоит, я бессмысленно пялюсь в окно, и тут вдруг сидящий напротив меня молодой и интересный мужчина наклоняется ко мне и нежно спрашивает:— Откуда столько грусти в этих красивых глазках?Красивые глазки в сочетании с говядиной и фаршем так меня оглушили, что я выскочила из трамвая, давясь от смеха, и дальше пошла пешком. Оказалось, мы стоим на Маршалковской, надо же, и не заметила, как доехала! * * * Закончился мой декретный отпуск, и я вышла на работу. Как раз в то время все проектные бюро перешли на новый идиотский график работы, согласно которому рабочий день начинался в шесть часов утра. Не знаю уж, кому именно пришла в голову эта великолепная идея. Наверняка автором нового графика был или человек ненормальный, или один из тех, кто все сорок лет Народной Польши последовательно и целенаправленно старался скомпрометировать власть. Подчиняясь трудовой дисциплине, люди на работу являлись вовремя, но работать в столь несуразное время не могли и, пристроив голову на чертёжной доске, отсыпали недосланные часы. Я была на грани нового нервного расстройства на почве недосыпания, ибо уже с пяти вечера начинала мечтать о том, что-бы завалиться и успеть выспаться до пяти утра. Пришлось перейти на полставки, иначе бы спятила.Из Энергопроекта меня в конце концов вышвырнули. Вернее, посоветовали уволиться по собственному желанию. Думаю, инициатором моего увольнения был руководитель нашей мастерской. Молодой интересный блондин, он мне очень нравился, у меня уже тогда наметилась к блондинам явная слабость, хотя супружеская неверность исключалась, как и в случае со Збышеком Пухальским. Обнаглев от собственного целомудрия, я бесцеремонно заявляла ему в присутствии других сотрудников, что не могу воспринимать его как начальство, ибо слишком он мне нравится как мужчина. Руководитель жутко краснел и сбегал из нашей комнаты, так и не нагрузив меня очередным заданием, но, как видно, не мог больше такое терпеть.Думаю, не один он был рад моему уходу из Энергопроекта. Послушание и мягкость характера никогда не входили в число моих добродетелей, а на работе мне многое не нравилось, о чем я прямо и нелицеприятно заявляла. На первом месте у нас стояла технология, потом шли конструкторы, потом многое другое, и лишь в самом хвосте плелись архитекторы. Считалось, что с этими вольными художниками не стоит считаться, им лишь бы сделать покрасивее, ха-ха-ха! А кому она нужна, эта красота? Было бы прочно и солидно — и ладно. * * * Неожиданно мужу на работе дали квартиру. Он по-прежнему работал на Польском радио, и один из сотрудников освобождал служебную квартиру. На неё, разумеется, были претенденты. За одного стоял горой председатель жилищной комиссии, за другого — партсекретарь. Ни одному из них не удалось отстоять своей кандидатуры, вот они, чтобы сделать друг другу назло, решили присудить её третьему лицу, и этим третьим случайно оказался мой муж.Мы с ним пошли полюбоваться на квартиру, и она оказалась настолько загаженной и сплошь покрытой клопами (эти милые создания не помещались в укромных местах и средь бела дня ползали по стенам), что волосы поднимались дыбом. Клопы настолько сбили меня с панталыку, что я лишилась речи. Муж обратил внимание на плюсы: квартира была намного больше нашей прежней, хотя столь же неудачной формы, опять длинные прямоугольники, а кухню загромождала огромная печь, топящаяся углём.Печь меня не испугала, печи я всегда любила, но, конечно, жаль, что не было центрального отопления.Прежние обитатели этой загаженной квартиры уехали в Австралию, мы получили ключи и принялись приводить её в порядок. Не только предприняли широкомасштабную акцию против насекомых, но и занялись перестройкой, сломав стены и перепланировав помещения за счёт кухни — зачем нам такая большая? Увеличили комнату, а в ванной установили газовую колонку, ибо с двумя малыми детьми постоянно требовалась горячая вода. Мы были ещё в процессе перестройки, когда муж в панике прибежал домой и крикнул, что, если мы завтра же не переедем, квартиру отдадут другим. Возможно, партсекретарь и председатель пришли к соглашению. Крикнул, значит, и скрылся, а весь кошмар с переездом свалился на меня. Ладно, немногочисленную мебель грузчики смогут вынести, а что делать с посудой, книгами и прочей мелочью, её во что складывать? Не буду описывать, чего мне это стоило и какими словами я поносила мужа, который не счёл нужным подключиться к хлопотам по переезду, считая это плёвым делом. Потом я ему доходчиво объяснила заблуждения на сей счёт, и он пошёл на жертву. Мощный антиклопиный заряд в форме всевозможных «Азотоксов» делал совершенно невозможным пребывание людей в квартире ещё хотя бы с неделю, поэтому я с детьми оставалась на старой, муж же ночевал под дверью новой на раскладушке, прямо на лестничной клетке. Вещи в квартире, муж под дверью, — считалось, мы уже в квартире живём.Старой мебели не хватало, новую купить было не на что. Даже деньги на переезд нам одолжила свекровь, четырнадцать тысяч злотых. Это спасло положение. Деньги свекрови мы так и не отдали; когда развелись с мужем, этот долг свекровь благородно аннулировала. А тогда она помогла нам ещё и тем, что посетила нас в новой квартире, привезя с собой подарки: столик, лампу и креслице. Если честно, только эти предметы в нашей новой квартире и производили хорошее впечатление, все остальное было или старьём, или выполненными мною самой кустарными поделками (например, этажерка в кухне).Но зато у нас теперь был телефон. Из бесценных моих хозяйственных записей той поры следует, что за телефон я заплатила четыреста злотых. Телефон мы получили сразу же по вселении в новую квартиру, по блату. Я уже упоминала, что мой свёкор занимал в Министерстве связи чрезвычайно высокую должность. Нет, не он приказал установить телефон в квартире сына, он бы ни за что такого себе не позволил, семейственность всячески искоренял в своём ведомстве и сам бы не пошёл на нарушение существующих норм и правил. Просто один из его подчинённых пошёл на нарушение и на свой страх и риск пробил нам телефон. Единственная вещь в новой квартире, которая мне не стоила никаких хлопот и нервов. * * * А Тереса приблизительно в это же время уезжала в Канаду.Её взаимоотношения с далёким мужем развивались бурно. Начиная с сорок пятого года они с Тадеушем пытались воссоединиться. Сходились, расходились, он уезжал и возвращался, она ехала к нему и уезжала, в общем, приключений и треволнений хватало. Первый раз Тереса в сорок шестом, если не ошибаюсь, собиралась сбежать из Польши с группой Миколайчика. В последний момент она раздумала. Тадеуш прислал полное упрёков письмо. Оказывается, он уже потратил бешеные деньги, две тысячи долларов, Тересу по всему пути следования ждали заказанные номера в гостиницах, а в номерах халаты и утренние туфли, теперь же все денежки пропали. Потом оказалось, группу перехватили, Тереса радовалась, что отказалась от участия в мероприятии, и Тадеуш прислал извинительное письмо, в котором писал, что готов пожертвовать ещё двумя тысячами долларов за чудесное спасение Тересы.Не помню, когда Тадеуш из Англии переехал в Канаду; там у него уже был дом в Гамильтоне, и Тереса принялась официально оформлять свой отъезд к мужу. Он состоялся в пятьдесят седьмом, а до этого ей пришлось здорово напереживаться, и нам с ней тоже. Тереса все сомневалась, все пребывала в нерешительности, стоит ли ехать, своего мужа она не видела уже семнадцать лет, кто знает, как сложится с ним жизнь, а тут надо расставаться с родиной, с родными, языка она не знает. Я всячески агитировала Тересу за переселение в Канаду.— Ну и что, если окажется не так, возьмёшь и вернёшься, только-то делов. Зато сколько интересного повидаешь!— Интересно, на какие шиши я вернусь? — нервничала Тереса. — У меня билет только в одну сторону.— Пойдёшь в наше посольство и заявишь, что в глубине души считаешь себя коммунисткой, — легкомысленно советовала я, потому что тогда ещё не была знакома с нашими посольствами.Я лично купила ей на улице Хмельной тёплые рейтузы розового цвета, чтобы этот Тадеуш не слишком воображал. Стоили они у частника целое состояние, четыреста пятьдесят злотых.Тереса наконец выехала, а я унаследовала её кожаную куртку, которую Тадеуш прислал ей через Красный Крест ещё, кажется, во время войны.Кстати, о кожаной одёжке. Моя бабушка так зауважала в конце концов моего мужа, что подарила ему бесценную дедушкину кожаную безрукавку. Это было важным доказательством бабушкиных тёплых чувств к Станиславу, ибо безрукавка была на редкость удобной домашней одеждой, и муж её носил не снимая до развода со мной, после чего бестактно возвратил бабушке. Я высказала ему все, что думаю насчёт его свинского поведения: в конце концов, он разводился со мной, а не с бабушкой, зачем же её обижать?Итак, Тереса уехала. Моему младшему сыну Роберту был годик, старшему — Ежи — семь лет, и он поступил в школу на Гроттгера, в первый класс. Я ходила за ним после уроков, и бедный ребёнок очень страдал из-за этого.Никогда в жизни не любила я детей, никаких сентиментальных чувств чужие дети никогда у меня не вызывали. Не было у меня ни педагогических, ни воспитательных талантов. Маленькие животные — другое дело. Руки сами тянулись приласкать щенка или котёнка, но не ребёнка. А дети, как назло, всегда тянулись ко мне.Приходила я, значит, за сыном в школу после уроков и, стиснув зубы, пережидала, пока он переодевался в раздевалке. Одеваться он умел самостоятельно, я с малолетства научила его, нужда заставила. Торопясь по дороге на работу передать ребёнка матери, я в спешке собиралась сама и швыряла в сына по очереди отдельные предметы его гардероба, требуя одеться самостоятельно и побыстрее. Не сразу у него получалось, но с каждым днём все лучше, вскоре даже научился правильно застёгиваться на соответствующие петли. В школьной раздевалке я ждала сына не долее пяти минут, но в раздевалке одновременно одевались два первых класса, и то, что там творилось, явно было не для моих нервов. По дороге домой накопившееся за это время раздражение требовало выхода, и доставалось ни в чем не повинному ребёнку.Вспоминаю, как однажды мы вместе с Янкой ехали по делам в Жешов, оставив дома мужей и детей. Ехали одни, поезд не был переполнен, в нашем купе, кроме нас, была лишь мама с пятилетним сынишкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37