— Долго рассказывать, — вздохнула я. — К тому же, чего вы не знаете: им пришлось лезть на пятый этаж без лифта. Теперь-то они приедут, ведь я живу на втором.— С этим тупым фанфароном?У меня не было никакого желания и намерения оскорбляться из-за Доминика.— Нет-нет, что вы. Он меня бросил четыре года назад.— Да ну? Он вас или вы его?— Он меня, хотя в сущности это трудно определить. Теперь я живу с детьми. Впрочем, тогда я тоже жила с детьми. А вы?— А я нет. С детьми живёт моя бывшая жена.Я живу с матерью.— О боже…— Вы не знаете мою мать. Это не мать, а шедевр.С ней все бы хотели жить.— Хорошо готовит?— Моя мать? Да что вы! Моя мать работает, архитектура интерьеров, декоратор. И фамилия у неё точно такая же, как и у меня, Дарко. Лукаш Дарко.То есть, мать мою зовут не Лукаш, а Ева. Ева Дарко.Ева Дарко, вот это да! Разумеется, я о ней слышала: гениальная проектировщица, её интерьеры отличались шармом, каким-то особым очарованием, они были просто великолепны! Ну что ж, сын у неё — тоже подстать её интерьерам…Вернулась Элеонора в плаще, наброшенном на халат.— Только, пожалуйста, сделай так, чтобы она снова не начала выть, а то Стасичек заснул, — меланхолично произнесла она. — Если он проснётся, то выбежит с топором.— Я вот иногда думаю, почему это некоторые женщины так держатся за своих мужей, — задумчиво проговорил сын гениальной Евы. — Прошу прощения, это я просто так, вообще. А выть она не будет, потому "что я выключил звук, разве что вы его опять включите. Правда, мне показалось, что вы это не умеете, так что нет проблем. Зато она может мигать. Вы за ней последите, потому что мигание тоже сажает аккумуляторы, хотя и не так быстро.— И ничего с этим не поделаешь? — забеспокоилась Элеонора.— Я же говорил, что сигнализацию «авенсиса» можно только об угол расколошматить.Сорок минут пролетели незаметно. Клиент мафиозного Лукаша объявился у его машины, мы тепло и по-дружески распрощались, я выключила двигатель и заперла подлую «тойоту», надеясь, что, может быть, она спокойно постоит до утра. Мы с Элеонорой так промёрзли, что нам обязательно нужно было выпить чего-нибудь горячего.— Слушай, а это кто? — спросила Элеонора уже в кухне. — Неплохой экземпляр.— Таксист из бывшей мафии, — вздохнула я. — Как-то раз мне не хватило денег, и я не могла ему заплатить.— И что?— Ничего. Появился Доминик и добавил.— А за каким чёртом ты ехала на мафии? Пьяная была или как?Мне пришлось описать ту сцену, которая со всеми подробностями сидела у меня в памяти, только что подстёгнутой на шоссе, правда, благодаря не мафиози, а моей австралийской родне. Элеонора слушала со смехом и сочувствием.— Хоть какая-то польза от Доминика, — проворчала она. — А кто теперь приезжает?— Целых пять штук, Боже, смилуйся надо мной, грешной! Бабушка, дядя с тётей и тётя с дядей, то есть не так, подожди, дядя с тётей — это точно, а вторая пара — это мой крёстный, брат тётки, с женой.Может, она мне тоже тётка, не знаю, я в этом родстве запуталась.— Господи Иисусе! И все они поместятся у тебя в детских комнатах?— Кому-то расставлю топчан в гостиной. И отдам свою ванную. Сама буду мыться в уборной.— В унитазе?— Нет, там есть умывальник и душ. Просто тесновато.— Да уж, радости у тебя будет — на все сто…— Даже больше, чем ты думаешь. Мне ещё нужно забронировать им гостиницы по всей стране. Потому что они намерены осмотреть Краков, Ченстохов, Гданьск… Ну, Ченстохов по дороге… Я уже не говорю о всяких там Груйцах и Люблинах, это можно обежать за один день.Элеонора с ужасом смотрела на меня.— А каким чудом ты сможешь засунуть шесть человек в одну машину? Они что — сами будут ездить?— Если бы! Только ничего не выйдет, они не умеют водить с обычной коробкой передач. Но одна пара вроде бы пойдёт по индивидуальному плану, у них есть какие-то свои идеи, так что остаётся четыре человека, считая со мной. Хотя, возможно, они будут меняться. А гостиницы нужно им бронировать чуть ли не как для королевы английской или, к примеру, Майкла Джексона. Пару лет тому назад он снял для себя весь «Мариотт» вместе с автостоянкой.— И ты уверена, что они все это оплатят?— Я очень надеюсь. Хотя меня мучает мысль, что в Австралии тоже бы платили они, то есть хозяева, а не я, гость. Они бы мне не позволили ни гроша потратить.— В таком случае поезжай в Австралию, — решительно посоветовала Элеонора. — Ты одна, а их пятеро, а это большая разница.— Боюсь, что все будет зависеть от того, какое впечатление я на них произведу, — в который уже раз вздохнула я, допивая остатки кофе. — Они все ещё рассчитывают на то, что я окажусь человеком ответственным и серьёзным, так что это будет последняя проверка.— Ну, тогда ничего не поделаешь, берись за отели. Гданьск, если хочешь, я могу тебе устроить, я там кое-кого знаю… 2 — Я специально дожидалась Стасичка, чтобы иметь нейтрального свидетеля! — скандалила я на следующий день, кладя на стол свой задаток наличными. — Она дура и сама не знает, что творит!Элеонора дико протестовала.— Идиотка, шесть человек в машине, а она ещё хочет за это платить! Оставь себе на гостиницы! У нас тут рыба дешёвая, твои дети с голода не помрут!— Ослица, на гостиницы мне и так не хватит! Я же их к тебе привезу, все семейство! Не знаю, едят ли они в своей Австралии какую-нибудь рыбу?!— Акул, — сухо подсказал Стасичек.— А здесь будет камбала…— Акула скорее их сожрёт, чем они её! Два дня — ладно, но ведь не полтора же месяца! Мои дети растут!— Ну и что? Без этих денег они уменьшатся?Стасичек, о диво, при виде денег как-то не слишком расцвёл. Вроде бы вокруг него даже зарождалась атмосфера, а ведь должна была уже сдохнуть.Я забеспокоилась. Элеонора, видимо, тоже, так как неожиданно прекратила свои протесты и мрачно замолчала, уставившись в банкноты.Явно сломив в своей душе какое-то таинственное сопротивление, Стасичек в конце концов выдавил из себя мужественное решение. Значит так — задаток задатком, но мои дети могут к ним приехать и оставаться у них при условии, что не будут выть.Он сформулировал это как-то иначе, но смысл был именно такой, аналогия с автомашиной сидела в нем, как заноза. Вот скотина, не нашла другого времени, чтобы завыть, как только вчера вечером, без этого адского звука никакие условия ему бы и в голову не пришли.Ужасно перепугавшись, я поклялась, что мои дети даже голоса не подадут, будут разговаривать жестами. Элеонора, поняв, в чем суть, оживилась и заметила ему, что дети приедут без машины, я их привезу, оставлю и немедленно уеду. Я с огромным энтузиазмом одобрила этот план, подсунув ему идею, что, возможно, в связи с воем следовало бы увеличить задаток. Элеонора на меня рявкнула, но Стасичек воспринял эту идею на полном серьёзе. Я добавила сотню, и атмосфера наконец-то сдохла.На следующий день, став беднее на сто злотых, я отправилась домой. 3 А в тот момент, когда я была ещё в дороге и, по всей вероятности, уже подъезжала к Нидзице, некая Михалина Колек переступала порог дома своего обожаемого благодетеля. Он же и её потенциальный спутник жизни, ибо она все ещё не теряла надежды, что её непреклонное обожание произведёт на него нужное впечатление, и рано или поздно он на ней женится. В соответствии с её несколько туманными представлениями столь сильные чувства не менее заразительны, чем тиф или чесотка, а уж свои вирусы и бактерии она буквально распыляла в воздухе.Вместе с запахом дезодоранта «Вечерняя Москва».Добираться до благодетеля Михалине было довольно сложно, поэтому она бывала у него всего два раза в неделю, зато оставалась по меньшей мере па сутки, а то и на двое. Благодаря своему упорству она добилась, что её стали привлекать для выполнения различных работ по уборке дома, вроде мытья окон, вытирания пыли на облицовке, стирки и глажения, а также пришивания пуговиц. По собственной инициативе, дипломатично и постепенно расширяя сферу деятельности, она получила также почётное право чистить картошку, привозить изысканные продукты питания, которые бывали встречены по-разному, но по большей части критически, готовить и даже подавать кофе и лёгкие коктейли. А уж вершиной счастья была возможность посмотреть телевизор в одной комнате с ним, независимо от того, что там мелькало на экране.Более ощутимого счастье ей дано не было, хотя, пользуясь своими ночёвками в предназначенной для неё комнате, она всячески старалась показать себя в соблазнительном неглиже, ещё интенсивней воняя прелестными ароматами. Однако неглиже не производило на благодетеля ни малейшего впечатления, возможно, потому что состояло из шёлкового халата в пол, ядовито-зеленого в крупные розовые, синие и фиолетовые цветы. Учитывая габариты Михалины, оно весьма живо напоминало кое-как обустроенный газон или, скажем, большую клумбу в саду дальтоника, не вызывая при этом особого желания поваляться на травке. К неглиже она носила ядовито-жёлтые сандалии, подошва и каблуки которых были подклеены войлоком, чтобы ходить тихо и не расстраивать благодетеля грохотом шагов, а из сандалий торчали ногти, пурпурные настолько, насколько это возможно. Под халатом у неё обыкновенно бывали розовые ночные рубашки, богато изукрашенные кружевами, но мог оказаться и тиковый рабочий комбинезон или вообще что угодно, ибо обилие складок сего домашнего одеяния полностью исключало возможность узреть, что находится под ним.Похоже, Михалина не обладала душой талантливой куртизанки.Вступила она в эти обожаемые покои ближе к вечеру: приехать пораньше не удалось. Двери она нашла запертыми как обычно, открыла их собственным ключом — самым бесценным своим сокровищем, представляющим собою свидетельство безграничного доверия благодетеля, и сразу же заторопилась на кухню, чтобы незаметно распаковать привезённую с собой снедь. Она закупила разнообразные лакомства, и он мог бы запротестовать, а так она быстренько все приготовит, пока он не видит. Ей вовсе не хотелось, чтобы он вернул ей за них деньги, ведь не ради же денег взялась она за эту работу, да она готова была сама за неё доплачивать!В доме царила тишина, только где-то далеко, видимо, в его кабинете, шелестело радио. Благодетель не держал ни собак, ни кошек, зато кормил диких животных из недалёкого леса — кабанов, серн, белок, иногда даже лисиц, хотя лисиц он не любил, потому как они вроде бы разносчики бешенства.Входить в сад им не разрешалось, они подходили к сетке, получали своё и затем уходили прочь.Михалина сделала все, что можно было сделать бесшумно. Она навела блеск в клинически чистой кухне, вытерла и спрятала две чашки, два блюдца и два стакана, которые стояли на сушке для посуды, приготовила ужин, заварила кофе в термосе, вымыла ванную, собрала тряпки, скатёрки и салфетки и сунула их в стиральную машину. Все это она проделала как можно тише, чтобы он её не услышал. Если, не дай боже, он слишком быстро заметит её присутствие, то велит ей возвращаться домой, но вот если уже будет поздно, то она сможет остаться на ночь.Именно к этому она и стремилась — провести ночь под одной крышей со своим божеством…Наконец, вся работа закончилась, наступил вечер, поэтому она решилась войти в салон.Салон был пуст, а двери на террасу распахнуты.Это означало, что он был в саду. И чего ради она так старалась ни стукнуть, ни брякнуть чем-либо! Но, может, оно и к лучшему, теперь она сможет убраться в салоне, и ей останется только спальня. Святая святых…В салоне, на небольшом столике у двери на террасу, обнаружилось нечто необыкновенное. Блестящая лакированная столешница оказалась грязной, на ней явно виднелись два кружка, словно следы от мокрой посуды. Кружки уже высохли, и их почти не было видно, но глаз у Михалины был соколий, в этом она достигла совершенства, иначе бы ни за что в жизни не смогла она удовлетворять все его желания.Сверху, если смотреть прямо, эти колечки не были заметны, а вот против света, все ещё слабо проникающего снаружи, они привлекли к себе её внимание.Она слегка удивилась. Два кружочка? Это от стаканов, тех, что для виски, для коктейлей… Минуточку, на кухне она вытирала два стакана и две чашки…Он пил с кем-то кофе и ещё какой-то напиток, ведь не стал бы он один пользоваться двумя чашками.Кто же это мог быть, если он потом даже стол не вытер, а уж он заботился о его блеске, как о собственном ребёнке. Посуду вынес и сполоснул, как обычно, а стол оставил?Ревность царапнула когтями её сердце, так как на самом деле никаких таких гостей у благодетеля почти и не бывало. Нет, конечно, время от времени кто-то приходил, некоторых она даже узнавала в лицо и знала, кто это; поговорят в библиотеке о делах и до свиданья. Он мог с ними и выпить что-нибудь, в библиотеке был бар-холодильник, но — никаких особых угощений, вроде там чая или кофе. Так кто же сидел с ним здесь, за столиком в салоне, настолько важный и серьёзный гость, что он потом и о столе забыл?Случайно уж не эта ли сучка?..Или та, вторая?..Да нет, вторая была уже не страшна — так, барахло поганое. Участвовать в подобной сцене могла только одна — та, которую Михалина смертельно боялась.Когда-то она сумела её выжить, в муках и трудах оторвать от него, но кто знает, навсегда ли? Сучка, правда, палец о палец не ударяла, ну а вдруг бы постаралась? Вдруг она пришла бы сюда, и он каким-то образом узнал обо всех интригах и враньё Михалины?..У неё даже что-то сжалось внизу и перехватило дыхание, но она была не из слабаков: сразу же решила, что она этого так не оставит. Не сдастся, не уйдёт, скорее горло этой сучке перегрызёт и глаза повыцарапает… А то ведь он уже привык, что все ему под нос готовенькое подсовывают, все идёт, как часы, весь обслуженный, обстиранный, обшитый, сам же говаривал, что пришивать пуговицы и жарить печёнку так, как Михалина, никто на свете не умеет, хвалил её, даже в руку поцеловал, где-то возле локтя, а у неё сердце вдруг застучало, и ноги ослабли. Хотела было не мыть это место до конца своей жизни, но стирала вручную его ангорский свитер, и не получилось. К хорошему-то человек быстро привыкает, так что не сможет он прогнать от себя Михалину, потому как эта сучка скорее летать научится, чем так ему прислуживать!Несколько утешившись, она старательно вычистила столешницу, после чего встала в дверях террасы и оглядела сад. И куда он мог запропаститься? Уже темнеет, теперь-то она точно на ночь останется…Она бы вышла поискать его, но не решалась. Сад был большой, занимал что-то около двух моргов Морг — старая немецкая (Morgen) и польская (morg) мера площади сельхозугодий, примерно 25-30 ар.

, весь зарос кустарником и деревьями, а благодетелю нередко приходили в голову самые дикие идеи. Например, он мог по полдня сидеть в засаде, поджидая какое-нибудь животное или наблюдая за какой-то птичкой. И злился, когда ему мешали, не ругался, нет, но тихим таким голосом рубил, словно топором, а на челюстях у него желваки вспухали. Может, он и сейчас затаился, раз двери открыты…Она пошла наверх, в его спальню, и любовно застелила на ночь тахту. Потом посидела в своей комнате, оставив остальную работу на завтра, — а вдруг она не успеет все сделать и задержится здесь ещё дольше?В любом случае ждать его она будет в салоне, под тем предлогом, что двери открыты…Очнулась она в кресле, когда в окна уже заглядывало солнце. Какое-то время она приходила в себя, потом сообразила, где она, и огляделась.Абсолютно ничто не изменилось. Приоткрытая дверь на террасу оставалась в том же положении.Она взглянула на часы — Езус-Мария, половина шестого, уже день! Он что — вообще не возвращался домой этой ночью?!.Она вскочила, побежала на кухню. Все, как вчера, нетрону гая еда на подносе, никаких людских следов. Она помчалась в спальню — то же самое, соблазнительно раскрытая постель в том же безукоризненном состоянии. Это что же, он ещё не вернулся?..В общем-то, бывало, что он не возвращался. Куда-то ездил, ночевал в своей варшавской холостяцкой квартирке, бродил но лесу, уезжал куда-либо подальше, что-то решал… Но никогда — абсолютно никогда!!! — он ничего не оставлял открытым.А тут двери на террасу наполовину отворены…Теперь уж Михалина по-настоящему разнервничалась, что не помешало ей плотно позавтракать.Расстроенный человек должен как следует подкрепиться, чтобы иметь силы расстраиваться. Она принялась за уборку, заодно обходя весь дом и заглядывая во все помещения, за исключением одного. Его личного кабинета.Вход туда был запрещён раз и навсегда, и, несмотря на доверие к Михалине, несмотря на ключ от входной двери и код от калитки, свой кабинет он всегда запирал. Куда бы он ни шёл — в ванную, в столовую на завтрак, — он обязательно блокировал какое-то специальное устройство, а ключ от него, крайне замысловатый, прятал в карман. Он и убирался у себя сам, так что нога человеческая не ступала в эту комнату. Впрочем, он там не слишком-то засиживался, а если и работал — что-то читал или писал или ещё что, — то делал это в библиотеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31