Эрлтон повел плечами, чтобы кожа ощутила ласкающее прикосновение шелковой мантии. Он был почти счастлив.
Брат Анаконда осторожно постучал в двери, и Верховный магистр крикнул:
– Входи!
Маг торопливо подошел к ширме, отгораживающей стол, уставленный яствами, и, просунув руку в специальный разрез, с поклоном подал кожаный футлярчик с донесением из империи. Вкушая пищу, его повелитель обычно снимал маску, а видеть лицо Эрлтона без нее было строжайше запрещено. Нарушение приказа каралось немедленной и страшной смертью.
– Ты уже читал? – раздалось из-за перегородки.
– Не смел, господин мой.
– Это правильный подход, – милостиво кивнул Эрлтон, не задумываясь, что магистр его не видит. Он вообще мало думал о том, что видят, слышат и чувствуют другие. – Что ж. Разверни и прочитай мне вслух.
– Как прикажет господин.
Брат Анаконда поймал себя на том, что если раньше он боялся человека в серебряной маске, то теперь относится к нему с трепетом и благоговением. И готов подчиняться ему еще более слепо и беспрекословно, чем прежде. Он раскрыл футляр и добыл оттуда клочок пергамента, стараясь, чтобы движения были ловкими, точными и быстрыми. И оказалось, что он хочет выглядеть безупречным не только из боязни вызвать гнев Эрлтона своей неуклюжестью, но и потому, что тот слишком прекрасен и совершенен, чтобы рядом с ним могли существовать нелепость и некрасивость. Он был уверен в том, что Верховный магистр следит за ним из-за своей ширмы, а если и нет, то все равно каким-то непостижимым образом знает, что сейчас делает и даже думает человек, находящийся подле него.
Странные мысли, однако, возникают в странных ситуациях.
Брат Анаконда быстро пробежал несколько строчек глазами и, побледнев, замер в нерешительности. Эрлтон Сразу почуял неладное.
– Что там? – спросил отрывисто.
– Странные вести, господин мой.
– Говори.
– Соглядатай пишет, что император жив и его видели во дворцовом парке, а также за ужином, он был в добром здравии. Не похоже, чтобы он плохо себя чувствовал.
Человек в серебряной маске издал страшный звук, похожий на свирепое рычание. С хрустом сплел пальцы.
– Недосмотрели, идиоты! Господи, какие же идиоты! Ступай прочь… Нет, погоди. Кому адресовано это послание?
– Как всегда, архонту Тиррону.
– Ну хоть это сделали правильно. Иди.
Оставшись в одиночестве, Эрлтон задумался, меланхолически дожевывая мясо. Было совершенно очевидно, что йетты действительно выполнили приказ и совершили успешное покушение на жизнь Ортона Агилольфинга. Они бы просто не осмелились обмануть его, равно как и оба магистра. Те были уверены в том, что их попытка удалась, однако на деле оказалось иначе.
Яд бангалорской умбы никогда не подводил. Мельчайшей крупинки его, просто попавшей на кожу, вполне хватило бы, чтобы свалить нескольких лошадей, Бангалорской умбе уступали дорогу и слоны, и хищники. А яд этой змеи в сочетании с некоторыми минералами и соками ядовитых растений просто не мог не подействовать на любого, даже самого сильного и выносливого человека. Эрлтон предусмотрел все: и возможный иммунитет против некоторых ядовитых веществ, и врачебное вмешательство, и даже активное противодействие магов любой степени посвященности. Не было в мире противоядия этому снадобью. Император не имел права выжить, и возможности такой ему не оставила ненависть человека в серебряной маске.
Он не родился с этой ненавистью. Таким его сделали годы и обстоятельства. Он вынес столько горя, боли, страданий и унижений, что теперь никакая месть не могла удовлетворить его. Но Эрлтон был готов довольствоваться малым: всего лишь полным уничтожением проклятого семени Братана и захватом власти в империи. В отличие от многих безумцев прошлого и настоящего, а возможно, и будущего, Верховный магистр не желал быть повелителем всего мира, прекрасно понимая, что это абсолютно невозможно. Его целью был Великий Роан, а остальные государства Лунггара он уступал другим. Они ему были безразличны.
Что же там произошло, в этой проклятой империи?
Эрлтон откинулся на своем сидении, вытянул неправдоподобно красивые ноги, с недоверием оглядел их: он все никак не мог привыкнуть к себе.
Что же там произошло?
Чем больше он думал над этой загадкой, тем больше ему казалось, что ответ находится у него перед глазами, просто он упорно его не замечает. Что ответ бесконечно, предельно прост.
Что же там произошло?
И внезапно его осенило. Один раз он уже пытался воздействовать на императора при помощи невероятной силы того тела, с которым теперь являлся единым целым, но Ортон, якобы, оказался нечувствителен к его внушению. Если и теперь йетты были уверены в том, что убили императора, а он все еще оставался живым и здоровым, напрашивался единственный вывод: у императора есть двойники. И, судя по всему, на официальных церемониях присутствуют именно они. Как же он раньше не догадался? В конечном итоге, не только роанцы додумались до такого. Двойники были и у царей Эстергома, и у вождей некоторых, наиболее многочисленных племен Шана. Очевидно, его подвела привычка мыслить так же, как мыслили на Алгере в незапамятные времена. Он жил здесь, на архипелаге, слишком давно, чтобы не перенять в конечном итоге способ их мышления. Человек в серебряной маске понял, что слишком плохо знал жителей империи, особенно ее высших сановников.
– Не беда! – сказал Эрлтон в полный голос. – Это вовсе не так страшно, как кажется на первый взгляд. Кто-то же должен знать его тайну. Я найду этого человека и вызнаю у него все, что только можно. Выжму его, как плод.
С этими словами Верховный магистр промакнул рот салфеткой, вытер руки и небрежно отшвырнул ее в сторону.
Прежде чем надеть свою маску, он легко прикоснулся кончиками пальцев к лицу. И вздрогнул.
Похоже, ЭТО никогда не изменится.
Похоже, с ЭТИМ ему придется прожить всю оставшуюся вечность.
И не потому, что изменить не в его власти. Просто он должен оставить что-то на память об этих бесконечных веках страдания и боли, о страхе, о тенях, медленно скользящих над непостижимой бездной океана, о рыбах, объедающих лицо, и о сверкнувшей полосе клинка, разделившей на две части небо и его собственную жизнь.
Тиррон угасал медленно и мучительно. Он думал, что более невыносимых мук – и телесных, и душевных, – чем те, что он испытывает сейчас, нет и быть не может. Но оказалось, что предела страданию, как и радости, не бывает.
Он стоял, глядя через золоченые прутья оконной решетки на волны, бьющиеся о подножие башни, когда позади негромко скрипнула дверь.
– Добрый день, высокородный Аберайрон! – произнес Эрлтон насмешливо, как и всегда, когда ему случалось обращаться к архонту.
Тиррон резко обернулся. И в ту же секунду испытал настоящий шок. Наверное, впервые за всю жизнь он был так потрясен встречей с Верховным магистром.
Когда архонт увидел перед собой знакомое бесстрастное лицо Эрлтона, отлитое из сверкающего серебра, он почувствовал, как тяжелый ком заворочался у него в горле, мешая дышать. Да, это Эрлтон, и никто другой, потому что никто не может говорить таким тяжелым, таким мощным голосом, который Тиррон узнал бы и из тысячи других голосов, но в остальном… Господи! Как же он изменился.
Прекрасное, пышущее здоровьем и силой, молодое тело; длинные тяжелые волосы, ниспадающие на плечи буйными прядями; могучие мускулы; великолепная атласная кожа и грациозные, непринужденные движения – все, чего никогда в жизни не имел несчастный архонт, снизошло на его мучителя и врага. Это было несправедливо, и несправедливость оказалась страшнее всего.
Эрлтон молчал.
Слова и не нужны были теперь, когда поражение Тиррона стало очевидным.
– Это ты? – выдохнул архонт.
Человек в серебряной маске оставил без ответа сей крик души. Он уже вполне насладился и изумлением, и растерянностью, и целой гаммой других переживаний своей несчастной жертвы. Теперь он счел, что пора заняться тем делом, за которым он, собственно, и явился к Тиррону.
– Мне нужно от тебя еще кое-что, – сказал он ровным, спокойным голосом.
– Хорошо, что ты пришел, – ответил архонт. – Я как раз хотел сказать, что мне от тебя больше ничего не нужно.
– Я не ослышался?
– Вовсе нет, Эрлтон, – продолжал Тиррон, удивляясь собственной храбрости. – Я все обдумал и все взвесил – мне больше не нужны лекарства от моего недуга.
– Тогда ты умрешь, – пожал плечами человек в серебряной маске.
– Естественно.
– В мучениях.
– Я это знаю.
– И не боишься?
– Боюсь, – сказал архонт. – Конечно боюсь. И каждая частичка моего тела трепещет при мысли о том, какую боль оно испытает. Но теперь это не является самым главным.
– Может, ты расскажешь мне, что для тебя важнее?
– Остаться человеком, – тихо, но твердо сказал Тиррон, глядя прямо в глаза своему мучителю.
Отчего-то именно этого взгляда Эрлтон не выдержал.
– Каким человеком?! – рявкнул он. – Ты представляешь себе, как ты будешь выглядеть недели через две-три?! Расползающийся, заживо гниющий кусок зловонного мяса, обезумевший от боли! И это ты называешь «остаться человеком»? Дурак…
– Именно это, – ответил архонт, стараясь усилием воли сдержать охватившую его дрожь. – Можешь идти, магистр Эрлтон, я тебя больше не задерживаю.
Человек в серебряной маске в недоумении уставился на Тиррона. Сколько величия, сколько силы было в последней фразе. Невероятно! Впрочем, это минутная вспышка воли, и она продлится недолго. Через несколько дней этот гордый, решившийся вынести все человек станет на коленях умолять его хотя бы о малейшем облегчении страданий.
Эрлтон усмехнулся про себя и обернулся к замершему у окна архонту.
– Ты слишком много позволил себе сегодня, великий Аберайрон. Язык часто подводит нас, и за его глупости случается расплачиваться головой. Но я справедлив. И я считаю так язык виновен, ему и отвечать. Так пусть же с этого дня бесценный дар речи будет оценен тобой по-настоящему. Я хочу, чтобы у тебя было время подумать о том, какие слова следовало выбирать, разговаривая со мной. А засим прощай.
И Верховный магистр вышел из покоев Тиррона. Глухо лязгнул засов, словно запирали тюремную камеру. Впрочем, так оно и было.
Архонт хотел сказать напоследок, что он не передумает и не испугается, но, к великому ужасу своему, обнаружил, что не может издать ни звука.
Эрлтон сделал его немым.
Несчастный Тиррон упал на колени и воздел руки к небу.
– Господи! – кричал он беззвучно. – Господи! Ты не слышал меня, когда я произносил свои молитвы вслух, услышишь ли ты теперь вопли немого?
– Император здесь! – возвестил Аластер. – Все ли готовы?
– Да, – прошелестели в ответ голоса членов Большого Совета.
– Я вынужден объявить о том, что у нас создалось чрезвычайное положение, – промолвил герцог Дембийский в воцарившейся вслед за тем тишине. – Думаю, что дела обстоят гораздо хуже, чем вы можете себе представить.
– Я могу представить себе все что угодно, – заявил Сивард. – У меня очень богатое воображение. Я вообще подумываю уйти на покой и начать писать романы: должно неплохо получаться, и материала накопилось более чем достаточно.
Все рассмеялись, и атмосфера в зале сразу стала менее напряженной.
– Сначала я хотел бы предоставить слово коллеге Сиварду, чтобы он ознакомил нас вкратце с теми выводами, которые мы смогли сделать в ходе расследования, длившегося весь прошедший месяц вплоть до вчерашнего дня.
– Когда герцог говорит так торжественно, – заметил князь Даджарра вполголоса, – мне становится не по себе. Велеречивость Аластера – признак серьезных неприятностей.
– Вы правы, князь, – согласился в свою очередь и Далмеллин. – Но послушаем. Из любого положения должен быть выход, и только от нас зависит, сумеем ли мы его отыскать.
Сивард откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, и произнес:
– Основные события известны всем присутствующим. Если свести воедино попытку подкупа наших слуг (это было около двух с лишним месяцев тому назад); нападение на порт Возер, осуществленное регулярными частями Бангалорской армии; присутствие убийц Терея на кадазане «Умба» и вооруженное сопротивление, оказанное командой этого судна; а также записку, найденную на подстреленном Даргеймом Вальрусом митхане и адресованную архонту Тиррону, – то уже можно сделать вывод, что правитель Бангалора должен ответить на несколько вопросов, которые, я полагаю, у вас, господа, уже возникли.
Эти факты можно отнести к прямым уликам против архонта Тиррона Аберайрона. Теперь я предлагаю вам рассмотреть косвенные – не менее важные, с моей точки зрения.
Во-первых, моим людям удалось проследить путь, проделанный фрейлинами и служанками императрицы Арианны после того, как их отправили обратно на родину. Нас интересовала фрейлина Эфра и все ее связи и знакомства. Нам удалось выяснить следующее: эта девица происходила из довольно знатного рода графов Сайнет, и ее кормилицей, а затем и няней была рабыня, вывезенная с Бангалора. Отец Эфры купил эту рабыню еще девочкой, на острове Ойнаа. И оказывается, Эфра прекрасно знала бангалорский. Добавим к этому, что граф Сайнет – один из ярых ненавистников Великого Роана и до сих пор мечтает восстановить поруганную честь Лотэра и однажды выиграть войну с империей, отомстив за поражение предков. Такой вот он странный человек…
Здесь слушателям показалось, что Сивард даже руками развел как бы в недоумении.
– Мои люди, – продолжил он, переведя дух, – установили, что граф Сайнет был тесно связан с несколькими бангалорскими торговцами. Считалось, что он был заинтересован исключительно в торговых операциях, но я лично в этом очень сомневаюсь. Правда, подноготная самого графа нас не сильно интересовала, и потому мы только учли этот факт, не став копать глубже. Как вы понимаете, господа, оно и стоило бы, но времени в обрез.
Итак, на обратном пути кортеж фрейлин останавливался в гостиницах одиннадцать раз. В первых трех за ними не было замечено ничего подозрительного или просто интересного, зато уже в четвертой моих людей ждала удача. Они выяснили, что как раз одновременно с фрейлинами в этих местах путешествовал бангалорский вельможа с пятью или шестью слугами лотэрского и энфилдского происхождения, что само по себе уже немного странно. Этот бангалорец, естественно, совершенно случайно оказался в обеденном зале одновременно с придворными дамами императрицы и, конечно, обнаружил в Эфре тонкого знатока своего родного языка и интересную собеседницу. Хозяин гостиницы утверждает, что, когда остальные девушки отправились отдыхать, Эфра все еще беседовала с бангалорцем.
– А откуда он знает, что это была именно Эфра? – спросил Аббон Флерийский.
– Придворный художник по моей просьбе написал ее портрет, миниатюрный конечно, и ребята просто показали его среди нескольких миниатюр, изображающих разных дам. Хозяин безошибочно узнал Эфру Сайнет. Вы удовлетворены? – официальным тоном спросил Сивард.
– Вполне, благодарю вас, – не менее церемонно отвечал маг.
– Этот же хозяин, а также двое лакеев, конюх и садовник независимо друг от друга показали, что некрасивая дама не двинулась дальше со своими спутницами, а выехала в обратном направлении в сопровождении все того же бангалорца.
– Позвольте, позвольте, – запротестовал Далмеллин. – И что, никто из сопровождающих ее и других фрейлин даже не поинтересовался, куда, собственно, направилась Эфра?
– Вот здесь начинается самое странное. Хозяин гостиницы, которому мои ребята задали тот же самый вопрос – он ведь естественно напрашивается, правда? – так вот, хозяин уверен, что прочие дамы как бы и не заметили отсутствия своей подруги. Но он человек маленький и предпочел не вмешиваться в такие серьезные проблемы.
– Надо было вместе с лотэрскими воинами отправить наших, – подал голос император.
– Вряд ли, Ваше величество, мы могли предусмотреть подобный вариант развития событий.
– Итак, – сказал Аббон Флерийский, – мы вправе позволить себе допущение, что бангалорец, похитивший фрейлину Эфру Сайнет, являлся носителем какой-то силы.
– Грубо говоря, чародеем, – вставил одноглазый. – Дальнейшая судьба несчастной и глупой девушки нам известна. Думаю, что ее погубили собственная зависть и злоба, и она оказалась легкой добычей врага. Оставим же в покое ее бедную душу. Пусть она попытается жить в мире, свете и добре.
А мы вернемся к бангалорцам.
Во-первых, хозяин лотэрской гостиницы дал подробное описание своего гостя. Так вот, оно полностью совпадает с описанием, данным трактирным слугой из «Дикой луны и домашнего сыра»…
В этом месте по залу, погруженному во мрак, снова прокатилась волна смеха.
– Да, забавное название, – усмехнулся и Сивард. – В общем, можно считать доказанным, что заключал пари с Джоем тот же человек, который организовал покушение на Ее величество императрицу Арианну, и потому я уже объявил по всей империи его розыск в связи с обвинением в государственном преступлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Брат Анаконда осторожно постучал в двери, и Верховный магистр крикнул:
– Входи!
Маг торопливо подошел к ширме, отгораживающей стол, уставленный яствами, и, просунув руку в специальный разрез, с поклоном подал кожаный футлярчик с донесением из империи. Вкушая пищу, его повелитель обычно снимал маску, а видеть лицо Эрлтона без нее было строжайше запрещено. Нарушение приказа каралось немедленной и страшной смертью.
– Ты уже читал? – раздалось из-за перегородки.
– Не смел, господин мой.
– Это правильный подход, – милостиво кивнул Эрлтон, не задумываясь, что магистр его не видит. Он вообще мало думал о том, что видят, слышат и чувствуют другие. – Что ж. Разверни и прочитай мне вслух.
– Как прикажет господин.
Брат Анаконда поймал себя на том, что если раньше он боялся человека в серебряной маске, то теперь относится к нему с трепетом и благоговением. И готов подчиняться ему еще более слепо и беспрекословно, чем прежде. Он раскрыл футляр и добыл оттуда клочок пергамента, стараясь, чтобы движения были ловкими, точными и быстрыми. И оказалось, что он хочет выглядеть безупречным не только из боязни вызвать гнев Эрлтона своей неуклюжестью, но и потому, что тот слишком прекрасен и совершенен, чтобы рядом с ним могли существовать нелепость и некрасивость. Он был уверен в том, что Верховный магистр следит за ним из-за своей ширмы, а если и нет, то все равно каким-то непостижимым образом знает, что сейчас делает и даже думает человек, находящийся подле него.
Странные мысли, однако, возникают в странных ситуациях.
Брат Анаконда быстро пробежал несколько строчек глазами и, побледнев, замер в нерешительности. Эрлтон Сразу почуял неладное.
– Что там? – спросил отрывисто.
– Странные вести, господин мой.
– Говори.
– Соглядатай пишет, что император жив и его видели во дворцовом парке, а также за ужином, он был в добром здравии. Не похоже, чтобы он плохо себя чувствовал.
Человек в серебряной маске издал страшный звук, похожий на свирепое рычание. С хрустом сплел пальцы.
– Недосмотрели, идиоты! Господи, какие же идиоты! Ступай прочь… Нет, погоди. Кому адресовано это послание?
– Как всегда, архонту Тиррону.
– Ну хоть это сделали правильно. Иди.
Оставшись в одиночестве, Эрлтон задумался, меланхолически дожевывая мясо. Было совершенно очевидно, что йетты действительно выполнили приказ и совершили успешное покушение на жизнь Ортона Агилольфинга. Они бы просто не осмелились обмануть его, равно как и оба магистра. Те были уверены в том, что их попытка удалась, однако на деле оказалось иначе.
Яд бангалорской умбы никогда не подводил. Мельчайшей крупинки его, просто попавшей на кожу, вполне хватило бы, чтобы свалить нескольких лошадей, Бангалорской умбе уступали дорогу и слоны, и хищники. А яд этой змеи в сочетании с некоторыми минералами и соками ядовитых растений просто не мог не подействовать на любого, даже самого сильного и выносливого человека. Эрлтон предусмотрел все: и возможный иммунитет против некоторых ядовитых веществ, и врачебное вмешательство, и даже активное противодействие магов любой степени посвященности. Не было в мире противоядия этому снадобью. Император не имел права выжить, и возможности такой ему не оставила ненависть человека в серебряной маске.
Он не родился с этой ненавистью. Таким его сделали годы и обстоятельства. Он вынес столько горя, боли, страданий и унижений, что теперь никакая месть не могла удовлетворить его. Но Эрлтон был готов довольствоваться малым: всего лишь полным уничтожением проклятого семени Братана и захватом власти в империи. В отличие от многих безумцев прошлого и настоящего, а возможно, и будущего, Верховный магистр не желал быть повелителем всего мира, прекрасно понимая, что это абсолютно невозможно. Его целью был Великий Роан, а остальные государства Лунггара он уступал другим. Они ему были безразличны.
Что же там произошло, в этой проклятой империи?
Эрлтон откинулся на своем сидении, вытянул неправдоподобно красивые ноги, с недоверием оглядел их: он все никак не мог привыкнуть к себе.
Что же там произошло?
Чем больше он думал над этой загадкой, тем больше ему казалось, что ответ находится у него перед глазами, просто он упорно его не замечает. Что ответ бесконечно, предельно прост.
Что же там произошло?
И внезапно его осенило. Один раз он уже пытался воздействовать на императора при помощи невероятной силы того тела, с которым теперь являлся единым целым, но Ортон, якобы, оказался нечувствителен к его внушению. Если и теперь йетты были уверены в том, что убили императора, а он все еще оставался живым и здоровым, напрашивался единственный вывод: у императора есть двойники. И, судя по всему, на официальных церемониях присутствуют именно они. Как же он раньше не догадался? В конечном итоге, не только роанцы додумались до такого. Двойники были и у царей Эстергома, и у вождей некоторых, наиболее многочисленных племен Шана. Очевидно, его подвела привычка мыслить так же, как мыслили на Алгере в незапамятные времена. Он жил здесь, на архипелаге, слишком давно, чтобы не перенять в конечном итоге способ их мышления. Человек в серебряной маске понял, что слишком плохо знал жителей империи, особенно ее высших сановников.
– Не беда! – сказал Эрлтон в полный голос. – Это вовсе не так страшно, как кажется на первый взгляд. Кто-то же должен знать его тайну. Я найду этого человека и вызнаю у него все, что только можно. Выжму его, как плод.
С этими словами Верховный магистр промакнул рот салфеткой, вытер руки и небрежно отшвырнул ее в сторону.
Прежде чем надеть свою маску, он легко прикоснулся кончиками пальцев к лицу. И вздрогнул.
Похоже, ЭТО никогда не изменится.
Похоже, с ЭТИМ ему придется прожить всю оставшуюся вечность.
И не потому, что изменить не в его власти. Просто он должен оставить что-то на память об этих бесконечных веках страдания и боли, о страхе, о тенях, медленно скользящих над непостижимой бездной океана, о рыбах, объедающих лицо, и о сверкнувшей полосе клинка, разделившей на две части небо и его собственную жизнь.
Тиррон угасал медленно и мучительно. Он думал, что более невыносимых мук – и телесных, и душевных, – чем те, что он испытывает сейчас, нет и быть не может. Но оказалось, что предела страданию, как и радости, не бывает.
Он стоял, глядя через золоченые прутья оконной решетки на волны, бьющиеся о подножие башни, когда позади негромко скрипнула дверь.
– Добрый день, высокородный Аберайрон! – произнес Эрлтон насмешливо, как и всегда, когда ему случалось обращаться к архонту.
Тиррон резко обернулся. И в ту же секунду испытал настоящий шок. Наверное, впервые за всю жизнь он был так потрясен встречей с Верховным магистром.
Когда архонт увидел перед собой знакомое бесстрастное лицо Эрлтона, отлитое из сверкающего серебра, он почувствовал, как тяжелый ком заворочался у него в горле, мешая дышать. Да, это Эрлтон, и никто другой, потому что никто не может говорить таким тяжелым, таким мощным голосом, который Тиррон узнал бы и из тысячи других голосов, но в остальном… Господи! Как же он изменился.
Прекрасное, пышущее здоровьем и силой, молодое тело; длинные тяжелые волосы, ниспадающие на плечи буйными прядями; могучие мускулы; великолепная атласная кожа и грациозные, непринужденные движения – все, чего никогда в жизни не имел несчастный архонт, снизошло на его мучителя и врага. Это было несправедливо, и несправедливость оказалась страшнее всего.
Эрлтон молчал.
Слова и не нужны были теперь, когда поражение Тиррона стало очевидным.
– Это ты? – выдохнул архонт.
Человек в серебряной маске оставил без ответа сей крик души. Он уже вполне насладился и изумлением, и растерянностью, и целой гаммой других переживаний своей несчастной жертвы. Теперь он счел, что пора заняться тем делом, за которым он, собственно, и явился к Тиррону.
– Мне нужно от тебя еще кое-что, – сказал он ровным, спокойным голосом.
– Хорошо, что ты пришел, – ответил архонт. – Я как раз хотел сказать, что мне от тебя больше ничего не нужно.
– Я не ослышался?
– Вовсе нет, Эрлтон, – продолжал Тиррон, удивляясь собственной храбрости. – Я все обдумал и все взвесил – мне больше не нужны лекарства от моего недуга.
– Тогда ты умрешь, – пожал плечами человек в серебряной маске.
– Естественно.
– В мучениях.
– Я это знаю.
– И не боишься?
– Боюсь, – сказал архонт. – Конечно боюсь. И каждая частичка моего тела трепещет при мысли о том, какую боль оно испытает. Но теперь это не является самым главным.
– Может, ты расскажешь мне, что для тебя важнее?
– Остаться человеком, – тихо, но твердо сказал Тиррон, глядя прямо в глаза своему мучителю.
Отчего-то именно этого взгляда Эрлтон не выдержал.
– Каким человеком?! – рявкнул он. – Ты представляешь себе, как ты будешь выглядеть недели через две-три?! Расползающийся, заживо гниющий кусок зловонного мяса, обезумевший от боли! И это ты называешь «остаться человеком»? Дурак…
– Именно это, – ответил архонт, стараясь усилием воли сдержать охватившую его дрожь. – Можешь идти, магистр Эрлтон, я тебя больше не задерживаю.
Человек в серебряной маске в недоумении уставился на Тиррона. Сколько величия, сколько силы было в последней фразе. Невероятно! Впрочем, это минутная вспышка воли, и она продлится недолго. Через несколько дней этот гордый, решившийся вынести все человек станет на коленях умолять его хотя бы о малейшем облегчении страданий.
Эрлтон усмехнулся про себя и обернулся к замершему у окна архонту.
– Ты слишком много позволил себе сегодня, великий Аберайрон. Язык часто подводит нас, и за его глупости случается расплачиваться головой. Но я справедлив. И я считаю так язык виновен, ему и отвечать. Так пусть же с этого дня бесценный дар речи будет оценен тобой по-настоящему. Я хочу, чтобы у тебя было время подумать о том, какие слова следовало выбирать, разговаривая со мной. А засим прощай.
И Верховный магистр вышел из покоев Тиррона. Глухо лязгнул засов, словно запирали тюремную камеру. Впрочем, так оно и было.
Архонт хотел сказать напоследок, что он не передумает и не испугается, но, к великому ужасу своему, обнаружил, что не может издать ни звука.
Эрлтон сделал его немым.
Несчастный Тиррон упал на колени и воздел руки к небу.
– Господи! – кричал он беззвучно. – Господи! Ты не слышал меня, когда я произносил свои молитвы вслух, услышишь ли ты теперь вопли немого?
– Император здесь! – возвестил Аластер. – Все ли готовы?
– Да, – прошелестели в ответ голоса членов Большого Совета.
– Я вынужден объявить о том, что у нас создалось чрезвычайное положение, – промолвил герцог Дембийский в воцарившейся вслед за тем тишине. – Думаю, что дела обстоят гораздо хуже, чем вы можете себе представить.
– Я могу представить себе все что угодно, – заявил Сивард. – У меня очень богатое воображение. Я вообще подумываю уйти на покой и начать писать романы: должно неплохо получаться, и материала накопилось более чем достаточно.
Все рассмеялись, и атмосфера в зале сразу стала менее напряженной.
– Сначала я хотел бы предоставить слово коллеге Сиварду, чтобы он ознакомил нас вкратце с теми выводами, которые мы смогли сделать в ходе расследования, длившегося весь прошедший месяц вплоть до вчерашнего дня.
– Когда герцог говорит так торжественно, – заметил князь Даджарра вполголоса, – мне становится не по себе. Велеречивость Аластера – признак серьезных неприятностей.
– Вы правы, князь, – согласился в свою очередь и Далмеллин. – Но послушаем. Из любого положения должен быть выход, и только от нас зависит, сумеем ли мы его отыскать.
Сивард откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание, и произнес:
– Основные события известны всем присутствующим. Если свести воедино попытку подкупа наших слуг (это было около двух с лишним месяцев тому назад); нападение на порт Возер, осуществленное регулярными частями Бангалорской армии; присутствие убийц Терея на кадазане «Умба» и вооруженное сопротивление, оказанное командой этого судна; а также записку, найденную на подстреленном Даргеймом Вальрусом митхане и адресованную архонту Тиррону, – то уже можно сделать вывод, что правитель Бангалора должен ответить на несколько вопросов, которые, я полагаю, у вас, господа, уже возникли.
Эти факты можно отнести к прямым уликам против архонта Тиррона Аберайрона. Теперь я предлагаю вам рассмотреть косвенные – не менее важные, с моей точки зрения.
Во-первых, моим людям удалось проследить путь, проделанный фрейлинами и служанками императрицы Арианны после того, как их отправили обратно на родину. Нас интересовала фрейлина Эфра и все ее связи и знакомства. Нам удалось выяснить следующее: эта девица происходила из довольно знатного рода графов Сайнет, и ее кормилицей, а затем и няней была рабыня, вывезенная с Бангалора. Отец Эфры купил эту рабыню еще девочкой, на острове Ойнаа. И оказывается, Эфра прекрасно знала бангалорский. Добавим к этому, что граф Сайнет – один из ярых ненавистников Великого Роана и до сих пор мечтает восстановить поруганную честь Лотэра и однажды выиграть войну с империей, отомстив за поражение предков. Такой вот он странный человек…
Здесь слушателям показалось, что Сивард даже руками развел как бы в недоумении.
– Мои люди, – продолжил он, переведя дух, – установили, что граф Сайнет был тесно связан с несколькими бангалорскими торговцами. Считалось, что он был заинтересован исключительно в торговых операциях, но я лично в этом очень сомневаюсь. Правда, подноготная самого графа нас не сильно интересовала, и потому мы только учли этот факт, не став копать глубже. Как вы понимаете, господа, оно и стоило бы, но времени в обрез.
Итак, на обратном пути кортеж фрейлин останавливался в гостиницах одиннадцать раз. В первых трех за ними не было замечено ничего подозрительного или просто интересного, зато уже в четвертой моих людей ждала удача. Они выяснили, что как раз одновременно с фрейлинами в этих местах путешествовал бангалорский вельможа с пятью или шестью слугами лотэрского и энфилдского происхождения, что само по себе уже немного странно. Этот бангалорец, естественно, совершенно случайно оказался в обеденном зале одновременно с придворными дамами императрицы и, конечно, обнаружил в Эфре тонкого знатока своего родного языка и интересную собеседницу. Хозяин гостиницы утверждает, что, когда остальные девушки отправились отдыхать, Эфра все еще беседовала с бангалорцем.
– А откуда он знает, что это была именно Эфра? – спросил Аббон Флерийский.
– Придворный художник по моей просьбе написал ее портрет, миниатюрный конечно, и ребята просто показали его среди нескольких миниатюр, изображающих разных дам. Хозяин безошибочно узнал Эфру Сайнет. Вы удовлетворены? – официальным тоном спросил Сивард.
– Вполне, благодарю вас, – не менее церемонно отвечал маг.
– Этот же хозяин, а также двое лакеев, конюх и садовник независимо друг от друга показали, что некрасивая дама не двинулась дальше со своими спутницами, а выехала в обратном направлении в сопровождении все того же бангалорца.
– Позвольте, позвольте, – запротестовал Далмеллин. – И что, никто из сопровождающих ее и других фрейлин даже не поинтересовался, куда, собственно, направилась Эфра?
– Вот здесь начинается самое странное. Хозяин гостиницы, которому мои ребята задали тот же самый вопрос – он ведь естественно напрашивается, правда? – так вот, хозяин уверен, что прочие дамы как бы и не заметили отсутствия своей подруги. Но он человек маленький и предпочел не вмешиваться в такие серьезные проблемы.
– Надо было вместе с лотэрскими воинами отправить наших, – подал голос император.
– Вряд ли, Ваше величество, мы могли предусмотреть подобный вариант развития событий.
– Итак, – сказал Аббон Флерийский, – мы вправе позволить себе допущение, что бангалорец, похитивший фрейлину Эфру Сайнет, являлся носителем какой-то силы.
– Грубо говоря, чародеем, – вставил одноглазый. – Дальнейшая судьба несчастной и глупой девушки нам известна. Думаю, что ее погубили собственная зависть и злоба, и она оказалась легкой добычей врага. Оставим же в покое ее бедную душу. Пусть она попытается жить в мире, свете и добре.
А мы вернемся к бангалорцам.
Во-первых, хозяин лотэрской гостиницы дал подробное описание своего гостя. Так вот, оно полностью совпадает с описанием, данным трактирным слугой из «Дикой луны и домашнего сыра»…
В этом месте по залу, погруженному во мрак, снова прокатилась волна смеха.
– Да, забавное название, – усмехнулся и Сивард. – В общем, можно считать доказанным, что заключал пари с Джоем тот же человек, который организовал покушение на Ее величество императрицу Арианну, и потому я уже объявил по всей империи его розыск в связи с обвинением в государственном преступлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52