.. Ой, до чего некудышные мысли.
Надо сосредоточиться и определить, где находится юго-запад. Должен же он
где-то находится. И двигаться туда, в сторону озера Эль-Хаммар. Самым
идеальным было бы добраться водой на какой-нибудь корытине до Басры. А там
хоть и река, но уже морской порт, можно договориться с капитанишкой
попроще, греком или пакистанцем, которому требуется матросик на говняную
работу, или попробовать сунуться в Кувейт. Тридцать долларов у меня в
кармане, продам еще массивное обручальное кольцо, часы "командирские" и
автомат. Все эти средства помогут мне расплатиться с перевозчиками и
договориться со служивыми людьми - полицейскими или таможениками. Надеюсь,
конечно. Главное - не попадаться иракским органам безопасности. От них
прямая дорога на Лубянку. И при первой же возможности надо будет напялить
на себя местный прикид. Серые и просторные для гуляния воздуха портки,
длинную рубаху-дишдашу, на голову - платок-яшмаг. Еще физиономию слегка
грязью подмазать для имитации смуглости. Арабский у меня, конечно, не
безупречен, особенно разговорный, но можно назваться курдом или черкесом.
Среди них все-таки голубоглазые почаще попадаются. Ага, не забыть еще, что
я буду считаться суннитом, то есть ни в коем случае не цитировать шиитский
ахбар.
А что касается погони, то, может быть, мои бывшие коллеги и господа
цэрэушники успешно перетрахают друг друга. Ребята, разве вы не хотите
занять свои мужественные силы настоящей дракой?
Я уже держал путь на запад, ноги научились почти бесшумно ходить по мелкой
воде, глаз стал выделять приметы чужого присутствия. Где возится среди
тростника цапля, где пробрался зверь покрупнее, вроде кабана, слегка примяв
стебли и вызвав череду пузырьков на воде. Уши теперь различали далекие и
близкие, всполошные или спокойные крики птиц, определяли по жужжанию, где
находится облако гнуса, а где тревожно или же из-за радости общения
расквакались лягушки. Все это происходило в автоматическом режиме, а
незанятые лобные доли могли предаваться чему-нибудь другому. Например,
обмысливанию ранее непримеченных подробностей..
Тот женский голос с новоанглийским акцентом, что послышался с надувной
лодки, возможно, принадлежал Лизе Розенштейн, Лиз Роузнстайн. Хотя
начальство,- то, что в Лэнгли,- могло со времен прошлой поездки уже
поменять одну даму на другую. Надеюсь, во всяком случае, что я своей
пулькой не угостил особу женского пола. Наверное, это все-таки был Лизин
голосок - кажется, я опознал сочный тембр. Да и вряд ли среди коренных
американок найдется много охотниц побродить в компании пяти мужиков, да еще
в болотах южной Месопотамии. Между прочим, сомнительно, что цэрэушное
начальство направило бы в составе своей оперативной группы даму. Из этого
вытекает, что Лиза, скорее всего, просто доктор-доброволец, и таким вот
рискованным образом пытается устроить себе хоть какую-нибудь карьеру на
новой родине.
Вот я уже и засомневался в версии родного руководства, что мы не покладая
живота своего боремся с командой цэрэушников. Впрочем раньше я и не
проверял соображения начальства на логическую крепость. Мне было совершенно
все равно, против кого мы проводим операцию - против западных шпионов,
врачей-добровольцев или, например, десанта марсиан. Главное состояло в
другом - в СЛУЖБЕ большому делу, в ВЕРНОСТИ нашей системе.
Верность и преданность. Вот что на самом дело держало всегда меня вместо
ног. Мне было плевать, эффективно или неэффективно, качественно или
некачественно наша система родит буханки, телевизоры, ботинки и трусы.
Главное в другом - она была мощна, величественна, по-своему красива, и
могла взять то, что не получалось сделать самой, она всегда прет вперед и
не угомонится, пока на красном Марсе не появится планетный комитет КПСС.
Рим тоже прославился не своими философами, торгашами и работягами, но
своими солдатами, своим военным мастерством, своим напором и неукротимым
духом.
Но сейчас я остался без системы, как самурай без своего господина. Сюзерен
отказался от меня, а я не смог устроить себе маленькое харакири и решил
жить по собственным приказам. Способен ли волк, оставшийся без стаи,
охотиться в одиночку? Во всяком случае, "сивильник" не врал, новые
насыщенные волей стремления пробили для моей жизни новое русло.
Внезапно моя недремлющая подкорка просигналила: напрягись, тут недавно
побывало что-то крупное, вроде медведя. Однако медведи, насколько мне
известно, в этих краях не водятся. Так может, тут прогулялось несколько
медведеподобных сограждан? Я взял автомат наизготовку, ладонь легла на
скобу, указательный палец опустился на спусковой крючок, а большой поставил
переводчик огня на одиночные выстрелы. Расходовать патроны попусту мне
противопоказано.
Я шагнул вперед и внезапно упавшая завеса, раздробив меня, разбросала
брызгами по воде. После этого я словно расстелился по ее поверхности, стал
легким течением, рябью, силой поверхностного натяжения, надводным ветерком,
водорослями и водомерками. Всем сразу.
Ощущения были такими разбросанными, что я чуть не рассыпался навек, но
потом они все-таки стали стекаться к одному полюсу. А весь охваченный моими
переживаниями и чувствованиями здоровенный кусок пространства замкнулся и
съежился до размеров аквариума.
Я почувствовал какие-то две пары ног, которые опускались на меня и
разбивали, давили, крушили. Ну и жлобство! Я, будучи водной поверхностью,
ненавидел эти тяжелые башмаки. Я пытался ускользнуть от них. Причем место
боли и беспокойства представлялось мне во вполне понятной сферической
системе координат. Потом сферическая благополучно распрямилась, стала
прямоугольной, и все улеглось на свои обычные места. Только теперь я знал,
где ОНИ.
Пригибаясь, я мчался между стеблей тростника, прятался за некой кочкой,
раздвигал ветви какого-то кустарника и видел двоих - на расстоянии метров
ста пятидесяти. Серега в своем камуфляже и Коля Маков в буром комбинезоне.
Для прицельной стрельбы полтораста многовато и надо выбирать - кого
попробовать снять. Нет, почти-земляка Николая не могу я шлепнуть. Хоть он и
громила. Пыльные и грязные дороги - все, что он видел, рев дизеля - все,
что он слышал, вождение и устройство автомашины - все, что он знает. Тогда
остается Серега, такой ушлый нахрапистый парень, которому известно, что
почем, что можно себе позволить для удовольствия и чего нельзя позволить
из-за неизбежных неприятностей. Мой "калашников" неодобрительно посмотрел
на старлея.
Словно осознав, что выбрали не его, Коля куда-то попер с котелком в руке -
может за ягодами какими-нибудь, что напоминают ему сибирскую клюкву, может
за водой, что выглядит почище...
Глаз напрягся до боли, будто ему предстояло выстрелить. Я успокаивающе
погладил его веками. Дожимать спусковой крючок еще рановато. Пуля должна
разодрать воздух, когда будет видна не прорезь прицела, не мушка, а только
точка между бровей "мишени". Только она одна, и чтоб вокруг туман. Эх,
встретиться бы с Серегой на час пораньше, да имейся у меня диоптрический
прицел! Но сейчас диоптрический бы только помешал - уже смеркается, и
"мишени" не хватает яркости.
Позавчера еще Серый перекидывался со мной в картишки и был товарищем. Как
бы был. В нашей организации все понарошку. А теперь пустить пар из
Серегиной башки - это единственный способ уцелеть.
Переводчик огня у моего АК-74 стоит на одиночной стрельбе. Один патрон -
один труп с продырявленной черепной коробкой и взболтанными мозгами. Эти
оболочечные пули очень вредны для ума.
Старший лейтенант Колесников, не верти же ты башкой. Нет, точка между
бровей мне не нравится. Не хочу ее клевать. У самого в этом месте
зачесалось, зазудело. Увы, никогда мне не стать полноценным
убийцей-профессионалом. Соединю-ка взором прицел и пуговицу на Серегином
нагрудном кармане. Она как раз пришита к сердцу. Металлическая пуговка
поблескивает в лучах стекающего под землю солнца, а на ней пятиконечная
звездочка. Некогда защищала она трусливых колдунов от злых духов, стала
двести лет назад символом дяди Сэма, а затем, налившись кровью, манящей
звездой коммунизма. Свел пентакль нас с Колесниковым, пентакль и разлучит.
Ну все, пора. Палец дожимает спусковой крючок. Вот пуля просвистела и ага.
Вернее, пока. Пока, Сережа, потому что договорились мы по-плохому. До
встречи в одном из подвалов преисподней. Передавай там привет, кому
положено. Наверное, еще примут там тебя на работу по совместительству.
Хоть грохнул я того, кто меня прикончил бы при первой же возможности, а все
равно пакостное ощущение. Он бы меня не только пришил, но еще поколотил бы
грязными ногами и с удовольствием попотрошил бы, представься возможность. А
я все равно распережевался. Как-никак прислал пулю человеку, который вчера
со мной пил чай, сидел рядом, обменивался инфракрасными лучами и дышал
одним кислородом. На него сейчас рухнул мир, и это из-за меня.
От мрачных и торжественных мыслей меня удачно отвлек длинный мясистый лист
кустарника. В то время, пока я сидел под ним, он занимался не только мирным
фотосинтезом. Листик успел а-ля гусеница оснаститься сотней крохотных ножек
и теперь пытался сняться с черенка. Опытный, гад. В передней его части уже
оформилось хищное отверстие с мелкими-мелкими зубчиками по краям. Кажется,
наглый листик решил дополнить фотосинтез мясоедением. Но как? А вот так - в
качестве ответа эта гадость свалилась мне на голову, я едва отскочил.
Сытный обед, оказывается, должен был начаться с меня. Конечно, я не отказал
себе в удовольствии перерубить атакующий листик штык-ножом. Внутри
обнаружились интересные потроха: не только зеленая мякоть, но и изумрудная
жидкость, и слизневидные волоконца,- кажется, нервные тяжи,- и еще какие-то
пузырьки, напоминающие внутренние органы.
Да что же я залюбовался - давно пора сматываться. Баранка наверняка
зафиксировал звук выстрела и теперь торопится сюда. Неизвестно, кто кого
первым оприходует. Мне не хочется кромсать этого обормота, да и лезть под
его пулю тоже не улыбается. Для скрытости складываясь в поясе и озираясь
для осведомленности, я заторопился прочь. А плотоядные листики вплотную
занимались мной, открепляясь от черенков и спускаясь на паутинных ниточках.
Настоящий охотничий листопад. Я едва успевал разбрасывать их штык-ножом и
дулом автомата. Насилу шкуру унес.
Когда выбрался на относительно спокойный участок этого буйного болота, то
сообразил заднепроходным умом, что надо было все-таки Серегин "Ингрэм"
прибрать. Это меня подлые листики сбили с понталыку. Все, отныне буду
сверхвнимательным и супербдительным.
"Я не жертва, не жертва",- внушал я себе мужественным шепотом. Силы,
руководящие природой, в этом регионе не столько вредят, сколько играют со
мной. По крайней мере, именно так я должен все воспринимать, если не хочу
стать истериком и крикуном.


Чтобы не ломать коротенькие растеньица, ноги надо волочить, хотя на такого
сорта ходьбу тратится побольше сил. А чтобы не гнуть высокие стебли,
требуется иной раз пробираться боком и даже поправлять их после себя рукой.
Надеюсь, я соблюдаю правила болотной игры лучше, чем мои бывшие
однополчане.
Спустя час местность опять стала посуше, и я неожиданно наткнулся на
дренажную канаву. Поблизости трудятся какие-нибудь феллахи? Скорее всего,
нет. Канава была старушкой. Там и сям оползни перебороздили ее, вода по ней
не текла вовсе, а зеленела кое-где в мелких ямках.
Однако, впервые за долгое время встретился след какой-то работы. И то
приятно. Я перебрался через ровик и еще немного погодя передо мной
предстала стена, вернее, остатки некоего искусственного сооружения,
возможно дамбы или запруды. Такие конструкции здесь ничуть не изменились со
времен первого почетного гражданина Земли. В основании - кладка из
обоженных кирпичей, скрепленных битумом, а выше сырцовые кирпичики,
слепленные из более-менее промытой глины и высушенные на солнце. К
историческому процессу такие изделия относятся весьма нестойко, разбухают
под действием воды и оплывают, превращая все сооружение в глиняный холм.
Через подобный хрестоматийный холм я как раз перебрался. А потом споткнулся
о какой-то крепенький кирпич, коварно торчащий из влажной земли. Он был
пару ладоней в длину и ширину, да сантиметров семь в высоту. Я машинально
наклонился и заметил оттиснутые в глине клинописные знаки. Выходит,
современные феллахи спокойно употребляют для своих убогих построек
археологические кирпичи, не подозревая, что Британский музей может уплатить
за них фунты стерлингов, которых хватит на полгода сладкой жизни.
Я появлялся несколько раз на факультативе по аккадской клинописи, но
прочитать надпись мне оказалось, конечно, не по мозговым силам. Ведь даже
старовавилонское письмо было уже слоговым и фонетическим... А нет, виноват,
вроде бы различаю что-то.
Знаки, обозначающие ходьбу и понятия "левый", "правый", "прямой". Далее
эрудитничать не могу, разве что догадаюсь о смысле надписи. Похоже на
кирпиче начертано, что, дескать, пойдешь налево - харчи потеряешь, направо
- автомат в воду уронишь, а прямо отправишься - напорешься яйцами на
какие-нибудь ядовитые колючки.
Дамба не дамба, но за стеной водянистость грунта еще уменьшилась, даже
новые виды растений зазеленели. Тополя шумят кронами, трава демонстрирует
сочность, какие-то полудикие злаки собираются колос пускать- здесь,
сдается, некогда и поле было, и скот бродил. А потом я заметил метрах в ста
лань. Я люблю животных, особенно тех, что повкуснее. Так на харчи потянуло,
причем мясные, питательные для ума и тела, что в желудке черная
требовательная дыра прорезалась.
Сразу план созрел: сейчас подстрелю милашку,- звуковое сопровождение,
конечно, будет неслабым,- а затем быстро взвалю ее на спину, оттащу куда
подальше, в укромный уголок, там разделаю. Что-то быстро сожру на месте,
слегка обжарив, остальное прокопчу и суну в вещмешок. Будет мне запас
жиров-белков на неделю вперед, ведь сколько еще шляться придется до полной
виктории или окончательной конфузии - неизвестно.
Быстро подкрутив секторный прицел, уловил место под рогом на мушку и
шлепнул животинку с одного выстрела. Тут же бегом к ней. Когда подбежал,
ланька, по счастью, уже околела, домучивать не понадобилось. Но едва
протянул я к добыче жадные руки, как между моими пальцами и ее шкурой
свечение образовалось, такая сияющая полоска. Отдернул с испуга ладонь, а у
меня на пальцах голубоватые огоньки остались, как и у самой лани на шкуре.
Они, чуть потрескивая, слегка пощипали кожу и вскорости мирно исчезли.
Я перевел дух и взглянул на небо - там, словно, на митинге, толпились
недовольные чем-то тучи. Значит, ничего особенного, атмосферное
электричество вызвало появление коронных разрядов, знаменитых огней святого
Эльма. Только вот если хлынет дождь, как я буду жарить и коптить жертву
своей плотоядности? Я быстренько взвалил ее на спину и тут уловил странные
звуки. Сразу обернулся и ознакомился с новыми представителями местной
фауны. Волки в шагах тридцати. Три подлые морды с проницательными глазами.
Учуяли, паршивцы, мясной обед. Они были бурые, грязные и мокрые. Крепкие
загривки и мощные челюсти делали их похожими на гиен. Может, это и были
гиены.
Я двинулся спешным шагом, а "паршивцы", разумно выдерживая дистанцию,- они
прекрасно чувствовали мою вооруженность,- направились, естественно, за
мной. Это, между прочим, действовало на нервы, взвинчивало. К тому же
измученность, вызванная нездоровым образом жизни, давала о себе знать.
Парило не по сезону, что тоже усугубляло обстановку. Вдобавок, из трех
тварей вскоре получилось пятеро, а затем семеро. Они слегка повизгивали и
чуть-чуть потявкивали, предвкушая объеденье. Кровь из пулевой дырки на
шкуре лани аппетитно - на взгляд волчьей общественности - стекала мне на
спину и застывала неприятными потеками,
Наверное, я прошел меньше, чем надо. Остановился на небольшой полянке,
заросшей душистой травой, и начал штык-ножом кромсать тушу, что лишь весьма
отдаленно напоминало квалифицированное разделывание. Воспоминания о работе
мясников мало помогали, подражал я, наверное, потрошителям из фильмов
ужасов. Да и бурая зубастая публика меня изрядно нервировала.
Приостановившись, я скинул какую-то кишку, зацепившуюся за шею, утер
физиономию, обрызганную желчью. Затем отрезанный ломтик наколол на прут,
бензиновой своей зажигалкой запалил несколько хворостинок. Худо-бедно
обжарил бифштекс - надеюсь, глисты у диких зверей не слишком огнеупорные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41