.. Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет
интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки,
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно
спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков - тот через
раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и
заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки - так,
чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски
слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил
приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко
и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть
тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не
такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем
понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы
пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что
я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за
бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов
с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а
также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет
пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете,
допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять
Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея
Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил
Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся -
постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище,- демократия
будет соблюдена,- но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из
Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез
наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в
полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они, не засунут
греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут
аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже за тот визит
к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без
занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут любимчиками
естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я
всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей? Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию ведет
товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на это
указывают многие приказы и действия Остапенки. Но тогда - что требуется
посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет,
виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен? Чтобы мы тут все
передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а
он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской
дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но, вдобавок, еще и
агент ЦРУ - такое ведь тоже бывает? Или причина его союзничества связана с
детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в
ушибленной голове? Это, конечно, самое сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких курчавых, как
он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких, как он, зачинаются
трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из плодовитых
арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить тошнотворную
мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие, работоспособные
и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом посту. В общем, с
виду - образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный орган, а
то больно долго умывался?- поинтересовался я, а Хасан молвил, глядя на
парочку чекистов.- Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего?- встрепенулся Серега.- Мы с товарищем подполковником никакие
тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да?- объяснился Хася.
- Гильгамеш и Энкиду - герои шумеро-вавилонского мифологического эпоса,-
добавил я.- Первый из них правил городом Урук, который когда-то
располагался в этих краях. Этот товарищ - что-то вроде Иван-царевича. А
Энкиду - лопоухий дикарь, которого боги наскоро сделали и придали в помощь
первому герою, когда тот собрался в поход, чтобы прикончить монстра по
имени Хумбабу.
- И стало быть прикончил эту самую чертову бабу. А потом что?-
поинтересовался со скуки Серега.
- Потом к нему пристала со своей любовью Иштар, это - вавилонская Венера.
Или, по-нашему, баба-яга.
- Ну и, должно быть, Иван-царевич ее послал подальше, потому что ничего
венерического подцепить не желал, а надежных гондонов тогда в продаже не
было.
- Сережа, ты на удивление прозорлив. Он действительно богиню послал, но
из-за этого помер его дружок Энкиду.
- Он-то за что?
- За то. Ему пора было сыграть главную роль. Расстроившись из-за смерти
приятеля, Гильгамеш побрел хрен знает куда. Если точнее, к одному
гражданину, который пережил потоп, и являлся таким образом
пра-пра-прадедушкой всех живущих, а кроме того был весь из себя ядреный,
потому что регулярно жевал растение, дающее бессмертие. Или, может, не
жевал, а выжимал из него антинекротический сок.
- И ваш Иван-царевич, конечно же, нажрался этого растения до полного усеру,
обессмертился, и живет где-нибудь до сих пор, например, в Швейцарии?
- Нет, он решил отнести его людям.
- Да, я посмотрю, он - коммунист настоящий.
- Он был царь, Сережа, и заботился лишь об увеличении количества
налогоплатильщиков. Скорее можно Хумбабу назвать коммунистом - в общем-то
простое чудовище, не занимающееся частным предпринимательством.
- Эй, не шутите там с такими вещами как маленькие,- прикрикнул недовольный
Остапенко,- не то три шкуры спущу.
- Есть не шутить, товарищ подполковник. Так вот, пока Гильгамеш добирался
до людей, то однажды прикорнул под кустиком, а какая-то жадная змея
подползла и быстренько слопала это самое растение.
- Так погодите, Иван-царевич же не кому-то в отдельности тащил один
стебелек. Сами сказали, что он хотел осчастливить весь народ,- возмутился
Серега, почуявший недостоверность.
- Правильно, товарищ старший лейтенант. Из вашего справедливого замечания
можно сделать два вывода. Первый, что растений таких имелось целое поле, и
Гильгамеш построил дорогу с мостами, чтобы перевозить урожай бессмертия
жителям Урука. Кстати, транспортная магистраль потребовала хороших
капиталовложений, поэтому наш герой выпустил акции, да и антинекротический
сок продавал за приличные деньги. А какие-то гады-террористы, нанятые
владельцами похоронных бюро, совершили диверсию, например, на главном
мосту. И второй вывод - все это иносказание. Растение бессмертия - что-то
вроде древа жизни из Библии, которое на самом деле произрастает только в
мире духовном...
- А ворюга-змея, значит, родственница того самого змея, который объегорил
Адама и Еву? Все, расчухал.
- Колесников, да тебе пора заняться сравнительным анализом древнесемитских
сказаний. Тебе учиться этому не надо, и так все знаешь. Глядишь, и
диссертацию бы накатал одной левой ногой.
- Ну уж, диссертацию,- Серега даже зарумянился немного.- Ну их, семитов
этих, в задницу и передницу, одна морока с ними.


Этой ночью дежурил Маков, и именно тогда я решил прорываться. Завтра уже
могла прилететь вертушка. А сегодня днем, под бдительными очами Колесникова
и Остапенки, я вылезал из стальной коробки вездехода - якобы умыться и
погреть организм, но на самом деле, чтобы провести рекогносцировку
местности, незаметно шныряя глазами.
Наш островок держался на месте прочно, а машина, которая первоначально
лежала почти на боку, сейчас имела крен всего лишь градусов пятнадцать,
однако корма из-за дифферента по-прежнему мокла в воде. Мимо текла все та
же мутная жижа, только почти спокойная, судя по смирно проплывающим
корягам, пучкам каких-то растений и прочему мусору. Баранка уже
облазил-обнырял всю машину и пришел к верной мысли, что даже тащить ее на
буксире окажется мучительным делом. Оси мостов были погнуты, а какая-то
каменюка проломила переднюю решетку и раздолбала винт водометного
движителя.
Кроме того, мы с Дробилиным еще пару раз включали бореевскую аппаратуру,
вернее то, что от нее осталось. Интересное пятно, что представляло наше
некогда дружное воинство, было практически разодрано точками-"бактериями",
которые победно раздулись, превратившись в кляксочки. Это означало, что с
большой вероятностью наши пути-дорожки разбегутся, то есть, изменившиеся
мотивы и стремления бывших соратников будут настолько тверды и насыщены
волей, что вызовут расходящиеся потоки событий.
Вся эта кодла разжиревших точек не только разрывала нашу команду, но и
загоняла ее в объятия распахивающейся и захлопывающейся бульбы плотоядного
вида. Это предрекало и какую-то общность судьбы. Выглядело все довольно
зловеще. Кем-то разыгрывалась хитрая матричная комбинация. Однако чтобы
разобраться с ней по-свойски, не хватало мощностей обработчика, а может, и
ума.
Меж тем к вечеру в моем внутреннем мире дозрел бедовый план. И когда Маков
принес снятый с примуса котелок с чаем, я подобрался к сосуду, сжимая в
кулаке горсть таблеток люминала. Псевдоаспирин я вытащил из аптечки еще
раньше, ссылаясь на головную и горловую боли - никто из присутствующих не
заглядывал в мою медкарту, из которой стало бы известно, что со школьных
лет простуды огибали меня стороной.
В углу кабины раздалось какое-то шуршание.
- Не змея ли заползла?- поинтересовался я.- Такая маленькая, метра на два,
хочет зубчиком кого-нибудь пощекотать.
Воспользовавшись тем, что внимание всех отвлеклось на действительную или
мнимую змею, я щедрой рукой сыпанул таблетки в котелок. Раздалось
неожиданно ядовитое шипение, вызванное процессом растворения в грязной
воде, но все соседи по вездеходу как раз были увлечены близким присутствием
противной рептилии. И действительно, через несколько секунд Серега с
помощью Колиной кепки выудил за хвост пресмыкающееся. Правда не змею, а
вполне безобидную ящерку. Тут юркой рептилии и наказание. Раскрылся люк,
старлей вылез наружу, и немного погодя вернулся с довольной ухмылкой
поперек лица.
- Я ее - как воблой об стол. Чтоб другим гадам неповадно было.
Все с удовлетворением расселись хлебать чай, заедая его печеньем и тушенкой
из сухих пайков. Только Остапенко несколько раз произнес:
- Ну что за дерьмовая вода,- потом еще уточнил:- Маков, ты ее процеживал
внимательным образом?
- Как вы и приказали, товарищ подполковник, через три слоя марли. Ну, какая
тут может быть вода, конечно, дерьмовая, с яйцами-глистами. В нее все
звери, птицы и люди обкакались со страха, едва рухнула дамба.
- Полезное - всегда невкусно,- справедливо напомнил Серега.
Ничего, соколики все выхлебали до последней сопли, включая мои
фенобарбиталы. Коля даже добавки попросил. Только я свой чай, в основном,
аккуратно сливал по ноге в ботинок. Было неприятно, но терпимо, немного
напоминало тот эпизод, когда я последний раз описался в детском саду на
утреннике в честь седьмого ноября.
Остаток в своей кружке я даже не стал сливать, а отставил в сторону,
согласившись с мнением подполковника, что вода дерьмовая. Вскоре настал
черед Баранке заступать на ночное дежурство. Петрович, зевая, достал из
оружейного ящика "ПМ", вставил магазин в рукоятку, лязгнул затвором и
протянул оружие Макову.
- Смотри, чтобы никакая гада в машину не залезла... и никто из нее не
вылез.
Наверное, уже объяснил подполковник прапорщику, что следует ждать фокусов
именно от майора Фролова, однако Коля все равно возмутился:
- Как же я с этой пукалкой обороняться стану, если враги попрут, ну, если с
той стороны? Да я "макаровым" даже толково пользоваться не умею, дайте мне
автомат, я к автомату привычен.
Не мог Остапенко снова объяснять, что для обороны от майора Фролова
пистолет более надежное оружие, а может прикинул, что могут, и в самом
деле, "с той стороны" враги навалиться.
Со вздохом-зевком сожаления Петрович выудил "АК-74" и рожок к нему, да еще
Маков напомнил про штык-нож.
- Только приклад, товарищ прапорщик, не выдвигай, ни к чему это.
Зевающий Коля ухватил привычное оружие.
- И чтоб глаза в руки взял и уши на макушке. Понял, Маков?
- Понял, товарищ подполковник. У меня и фамилия от слова "макушка"
происходит.
Через полчаса все раззевались до невозможности; через сорок минут
мучительные движения ртами прекратились, и все захрапели на разные
немелодичные лады. Через час я встал, вынул из-под головы вещмешок, в
который уже засунул плитку шоколада, пару консервов, открывашку - чтобы не
повторить несчастной судьбы героев Джерома и Ликока - и двинулся к люку, по
дороге подхватывая гаечный ключ и какие-то тряпки. Я знал, что произойдет,
если кто-то проснется - взрывная реакция с моей стороны, а затем автоматное
очередь прямо в мое брюхо. Как говорится, съем последний обед.
Чтобы открыть бортовой люк, надо было повернуть две ручки. Одна из них
страшно заскрипела, и в ответ товарищ подполковник жалобно застонал и
внушительно бзднул из-за избытка отравляющих веществ внутри себя. Я на
минуту замер, слушая стуки своего сердца;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41