Он показывал на зеленую плату, из которой торчали связки проводов.
— Это! — говорил он Эдику, который с покорным видом ученика пристально смотрел на Донга и делал какие-то пометки в блокнотике. «Чтобы потом показать дяде Ефиму», — сообразил я. — Здесь, — говорил Донг и тыкал плату в коробку. — Здесь! — утвердительным тоном повторял он, так как словарный запас его был явно ограничен.
— Извините, вы сказали, что эту плату полагается воткнуть в позицию номер восемь? — вежливо спрашивал Эдик тоненьким голоском со своим Оксфордским произношением, вытягивая трубочкой губы и слегка наклоняя голову.
— Здесь! — Донг снова вынимал плату. — Это! Здесь! — и он втыкал ее на место. Затем Донг брал черненький проводок с разъемчиком. — Это! — говорил он, крутя проводком перед носом Эдика — Здесь! — Он втыкал проводок на место, и лицо его становилось лучезарно-довольным, отражавшим глубокое удовлетворение простым и незатейливым устройством окружающего нас материального мира.
Посмотреть на историческую сцену хотелось многим, и сотрудники то и дело пробегали через сборочный цех, едва в силах сдержать улыбку.
— Ну и мудак! — на бегу со злостью бросил Леонид. — Ученый, одно слово. Посмотри, насколько он бесполезен, даже от Донга больше пользы, чем от этого идиота. Он же нам все соединения перепутает! Да его никуда на пушечный выстрел подпускать нельзя!
Страхи Леонида, впрочем, оказались преувеличенными. Уже к вечеру Эдик гордо сидел посреди жужжащих коробок, доставая платы из больших черных картоннных ящиков и втыкая их в полупустые серые приборы. Изредко он сверялся со своими записями, и у него возникали затруднения. Тогда он почтительно подходил к Донгу.
—Это! Здесь! — с гордостью объяснял Донг, и Эдик снова оставался наедине с собой.
— Ты знаешь, я уже почти во всем разобрался! — Эдик радостно подбежал ко мне в кафетерии. — Всего один день, и я уже могу собирать приборы почти так же, как Донг! — лицо его светилось гордостью. — Я даже уже одну неисправность починил. Ничего, дядя Ефим не пожалеет о том, что он меня пригласил.
На следующий день я обратил внимание на то, что у Эдика какое-то важное и таинственное выражение лица.
— Посмотри, — Эдик с видом заговорщика поманил меня пальцем. — Я только что такое обнаружил!
Настороженный пока еще мне неизвестным открытием Эдика я протиснулся бочком между рядами собирающихся установок.
— Я еще утром починил все неисправные машины и был очень заинтересован аэродинамическими потоками внутри машины Пусика. — Эдик потупил глаза. — Ведь дядя Ефим просил меня заниматься исследованиями в свободное время. Так вот, вид движения воздуха играет очень важную роль в процессе охлаждения электронных устройств. Воздух может стоять на месте, и в этом случае теплообмен происходит преимущественно за счет излучения… — Я с некоторым испугом приготовился выслушать длинную лекцию о турбулентных потоках, и интуиция меня не подвела… — Движение же воздуха, ламинарное или турбулентное приводит к конвективной форме теплообмена, для которой на задней панели прибора укреплен вентилятор… — Эдик пристально посмотрел на меня. — Так вот, — Эдик взял маленький листок бумажки, поднес его к жужжащему вентилятору на одной из только что собранных серых коробок с надписью «Pusik» и выпустил его из рук.
По всем мыслимым законам науки, листок этот должен был либо присосаться к вентилятору, либо отлететь в сторону. К моему удивлению, с ним не произошло ни того, ни другого: листок чуть качнулся в воздухе, немного потрепетал и плавно, как перышко, опустился на стол. Я потряс головой и не веря своим глазам заглянул в машину. Вентилятор шумел, лопасти его крутились, как и полагается. Я поднес руку и еще раз с удивлением убедился, что в непосредственной близости от вентилятора не наблюдается абсолютно никакого движения воздуха, разве что легкие пульсирующие фырканья лишь изредка поглаживали кожу.
—Таким образом, внутри прибора дяди Ефима наблюдается явный теплообмен путем излучения при равенстве конвективной составляющей нулю! — Эдик торжествующе посмотрел на меня.
— Но как это может быть? — я продолжал недоумевать.
— Очень просто. — Эдик улыбнулся. — Внутри машины установлен еще один такой же вентилятор, и их по ошибке включили навстречу друг другу. Так что один вентилятор засасывает воздух внутрь, а другой выкачивает его наружу, почти полностью компенсируя первый! И самое удивительное, что компания поставляет такие машины уже несколько месяцев!
Я неожиданно вспомнил, что на недавнем совещании Леонид сообщил о необычно высокой частоте поломок новых систем, а Борис, нервно бегая у доски, объяснял отказы плохим качеством новых микросхем, которые вместо Техаса, в котором всегда преобладали республиканцы, теперь начали производить где-то в Масачуссетсе, в котором недавно победили на выборах демократы… Открытие, произведенное Эдиком, как и любая гениальная теория, объясняла поломки причинами, независимыми от политической ситуации: машина просто начинала перегреваться.
— Ты только никому не рассказывай об этом, — Эдик строго посмотрел на меня. — Для меня очень важно, чтобы дяде Ефиму я все рассказал сам.
Реакция Ефима на открытие, последовавшая буквально через несколько минут во время очередного обхода компании, была неожиданной:
— Листен, Листен, Листен! — Ефим раздраженно кричал и размахивал руками. — Ну и что, мать твою, оттого что они навстречу включены? Что от этого Земной шар крутиться перестал? Ну что ты прыгаешь, я тебя для этого сюда поставил?
— Нет, дядя Ефим, но…
— Вот и делай то, для чего я тебя сюда поставил, ты понял, о чем я говорю? — Ефим подозрительно посмотрел на Эдика. Тот глядел ему прямо в глаза незамутненным взглядом.
— Хорошо, дядя Ефим, конечно, я понимаю, я уже разобрался почти во всем, вы можете не сомневаться. — Эдик явно находил скрытый смысл в руководящих указаниях Пусика.
— Вот и занимайся починкой, не лезь не в свое дело, понял? — Ефим скептически потряс головой. — Нет, молодец, конечно, что раскопал, правильно. Но зря сюда сунулся, какая тебе разница? Я Леониду вставлю, это бардак. Но ты сам посуди, какая мне разница — ломаются системы, они их нам пришлют, а ты их чинить будешь. Вот так вот! Все довольны! — Ефим взял бумажку, поднес ее к вентилятору и отпустил. — Да, красиво летит, — сказал он мечтательно. — Так что научись чинить машины, это тебе пригодится.
— Да, у дяди Ефима какие-то свои планы. — Эдик никак не мог построить причинно-следственные закономерности происходящего, но явно ощущал их загадочное присутствие. — Ну что же, буду учиться починке.
Вскоре на магический опыт с бумажкой уже смотрели Борис с Леонидом.
— Черт побери! — Леонид был раздражен. — Придется переделывать все системы. — Борис с неодобрением взглянул на Эдика, копающегося во внутренностях ящика, и они ушли.
— Как же так? — Эдик явно недоумевал. — Ведь это же так важно, системы выходят из строя. — Он был явно разочарован тем, что его открытие было оставлено без должного внимания, и пытался остановить всех проходящих мимо сотрудников, демонстрируя им нехитрый опыт с бумажкой.
Аудитория у Эдика была неблагодарной. Бывшие доценты и изобретатели боялись подолгу задерживаться вдалеке от своего рабочего места, к тому же вблизи от попавшего в опалу коллеги и, втягивая головы в плечи, старались улизнуть под любым предлогом.
— Но это же очень важно! — Эдик напал на Сергея, одного из инженеров, работавшего под началом Леонида.
— Извини, у меня дела, ей же богу нету сейчас времени! Леонид ругаться будет!
— Но ты же инженер, отвечаешь за производство и обязан меня выслушать.
— Эдик, давай в другой раз, пожалуйста.
— Ну как же так? — Эдик с видом отчаявшегося спасителя человечества посмотрел вокруг, ища поддержки. — Ну давай, я тебе за пять минут все расскажу!
— Ну ладно, — Сергей вздохнул и, как долго сопротивлявшаяся девушка, наконец решившая, что отдаться домогателю будет проще, чем отбиться от его притязаний, присел на стул рядом с Эдиком.
— Так вот, — Эдик слегка почистил перышки. Он наклонил голову набок.
— Обычно теплообмен совершается путем радиационных потерь и конвекции….
— на лице у Сергея появилось отчаянное и обреченное выражение.
Андрей при попытке объяснить ему основы теплообмена только фыркнул:
— Мне Борис уже все рассказал, — важно продекламировал он. — Это дело прошлое, а вам я бы рекомендовал заняться работой и не отвлекать сотрудников от их дел!
Эдик вздохнул и огляделся по сторонам. За соседним столом сидел Рао, человек неизвестного географического и этнического происхождения, по слухам китаец, из джунглей Амазонки. Рао отличался тем, что говорил только по-испански, отзываясь всего на несколько английских слов, и обладал глубочайшим уважением ко всем белым людям. По-видимому, он не различал среди них ни американцев, ни русских, так же как европеец, попавший в Азию, с трудом может отличить китайца от корейца или от японца.
На Пусике Рао занимался сортировкой соединительных кабелей — длинный кабель он складывал в коробку рядом с длинным, белый с белым и короткий с коротким. Работой он очень дорожил, так как умение различать длину и цвет тысяч проводов, необходимое компании Пусика, позволяло ему существовать.
Эдик встал, снова глубоко вздохнул и подошел к Рао, который сразу же вскочил и с уважением склонил голову, ожидая указаний господина инженера. Эдик снова взял кусочек бумажки и поднес его к вентилятору. Листок повис в воздухе и, плавно колеблясь, опустился на пластиковую поверхность стола. Рао с интересом следил за этим необычным физическим экспериментом, напряженно пытаясь понять смысл происходящего.
— Турбулентные потоки… Теплообмен, — донеслось до меня. На моих глазах совершалась одновременно смычка умственного и физического труда, города и деревни. Рао старательно кивал и, похоже, был польщен столь продолжительным диалогом с белым человеком.
— Си, Си, сеньор инженер, — донеслось до меня.
Эдик продолжал рассказывать. Рао схватил листок и указал на него пальцем, явно пытаясь спросить, что же Эдик имел ввиду. Он прижал листок к груди, вопрошающе смотря на Эдика, затем повторил исторический опыт со свободным падением. Вдохновленный Эдик очень обрадовался, начал оживленно жестикулировать руками, указывая на вентилятор, и тут бедняга Рао окончательно запутался. Он явно ожидал, что Синьор инженер имеет в виду какой-то кабель, и кинулся к коробкам, начав доставать из них один кабель за другим и пытаясь предложить их Эдику. Ошарашенный обилием проводов теоретик вскоре был вынужден перейти на язык жестов, упорно отказываясь от белых, черных, длинных и коротких проводов. Через минуту Рао исчерпал свой запас и снова почтительно склонил голову, дожидаясь распоряжений начальника. Увидев застывшую перед собой фигуру со склоненной головой, Эдик растерянно махнул рукой.
— Си, Сеньор инженер, — радостно сказал Рао и сел на место. По-видимому, это был самый длинный за всю историю его работы диалог с начальством, так как каждый раз после этого случая он почтительно кланялся и здоровался при встрече с Эдиком, обнажая свои неправдоподобно желтые зубы.
Ко всеобщему удивлению, Эдик довольно быстро разобрался с технологией поиска неисправностей в замысловатых внутренностях Пусиковских коробок. «Я уже все умею, — радостно рассказывал Эдик во время послеобеденных прогулок вокруг компании. — Наверное, дядя Ефим меня скоро переведет на другую работу.»
Ефим, казалось, забыл о существовании Эдика, всецело занявшись проблемой дырок в подставках. Он дни и ночи пропадал в отделении для механиков, устраивая жуткие скандалы и то давая распоряжения просверлить отверстия, то отказываясь от них и выкидывая все подготовленные детали. Не прошло и недели, как все привыкли к немного нелепой фигуре Эдика, всем своим видом доказывающей, что скромный профессор из Кембриджа вполне в состоянии заниматься починкой замысловатых приборов, рожденных Командой под руководством бурлящего мрачного гения Ефима Пусика.
Глава 19. Дырки.
— Все, не могу больше! — Ефим нервным движением стиснул в руке салфетку. — Хватит! — Он раздраженно ходил с раскрасневшимся от гнева лицом из одного угла просторной комнаты в другой.
Академик с удивлением смотрел на немного сутулую фигуру Ефима, одетого в добротный черный пиджак, белоснежную рубашку и подобранный со вкусом галстук. Ефим расширил ноздри и лицо его стало багровым.
— Ты понимаешь, всему приходит конец. И моему терпению тоже. У них же куриные мозги, они не видят ничего дальше собственного носа. Все эти механики — это вообще кошмар, конец света! Борис бегает среди них, несет херню с умным видом, а дело стоит. Ты понимаешь, о чем я говорю? Сделали эти дырки зачем-то, просверлили не там, где надо было. Хоть ты нам помоги, что ли.
— Ефим, я все рассчитал, это элементарная задачка…
— Листен, Листен, все не так просто. Я чувствую, у меня на такие вещи чутье. Да, ты рассчитал, а на самом деле еще два десятка факторов будут играть. Сделаешь дырки рядом — вибрации начнутся, сделаешь подальше — основание начнет перекашиваться. Мне хочется сделать машину чистой, идеальной, отточить все до совершенства. Это как мой ребенок, ты понял?
— Ефим, о чем разговор, я еще раз все проверю…
— Да, пожалуйста. Нет, если не хочешь, не надо, я тебя не насилую.
— Ефим, я привык приносить пользу, не хочу чувствовать себя лишним ртом.
— Да брось ты, что за идиотские комплексы! У меня душа отдыхает, когда я с тобой разговариваю, считай, что ты этим одним пользу приносишь. Не хочешь, я понимаю, дырки это как-то непоэтично. Знаешь что, я к тебе пришлю Бориса, он в курсе всех этих проблем, как никто другой. Вытяни из него информацию, потрать денек-другой. Хотя я понимаю, он сволочь порядочная. — Ефим пристально посмотрел в глаза академику.
— Да нет, Ефим, я скажу честно, общаться с ним меня не тянет, а в работе у меня редко с кем-либо возникали конфликты…
— Думаешь, меня с ним общаться тянет? Такой деликатный, вежливый, скажет спасибо, улыбнется, а глядишь он невзначай тебе в морду плюнул. И при этом оскалится и скажет: «Извините». Он бы в нацистской Германии прижился, казнил бы людей в угоду идеологии с вежливым выражением на лице. Он же антисемит, что думаешь, я этого не вижу? Ну что поделать, для дела он полезен, блестящий ум, хотя и не может сделать ничего нового.
Академик тяжело вздохнул. Перспектива провести несколько дней бок о бок с Борисом его не вдохновляла.
— Хорошо, Ефим. Кстати, ты обещал помочь перетащить одного-двоих моих ребят. Мы бы здесь сделали маленькую лабораторию…
— Ладно, — Ефим нахмурился. — Дай мне их бумаги, начнем оформлять потихоньку. Знаешь что, пригласи-ка их поначалу поработать на месяц-другой, а там посмотрим, как дело пойдет. Позвони им прямо из компании, пусть приезжают, а все визы мы оформим. Хорошо?
— Да, конечно Ефим. У меня Володя в Москве, толковый парень, и Гриша в Израиле..
— Ну, пусть приедут, поработают, это не проблема. — Ефим поморщился.
— Значит договорились? Я Бориса к тебе пришлю, уж потерпи немного. — Он слегка усмехнулся.
Академик открыл тетрадь и снова всмотрелся в страницы, заполненные формулами и эскизами. Все несложные выкладки были ясны и понятны, и он с удивлением пожал плечами.
— Здравствуйте, — Борис появился на пороге, всем своим видом излучая недоброжелательность. — Ефим просил меня обсудить с вами проблему отверстий, — подчеркнуто официально сказал он по-английски.
— Да, — академик тоже перешел на английский. — Давайте так, вы мне еще раз изложите проблему, а я покажу свои последние расчеты.
— Хорошо, — Борис с каменным лицом подошел к доске и начал быстрыми, немного нервными движениями чертить схему злосчастной подставки. — Первоначальная идея Ефима состояла в том, что крепление производится вот в этих точках. — Борис ударился в объяснения, и академик почувствовал, что он перестает понимать беглую английскую речь.
— Борис, — сказал он по-русски, — извините, я плохо слышу, да и говорю не очень бегло. У меня просьба: или говорите немного медленнее, или перейдем на русский.
— На территории компании я по-русски не говорю, — холодно отчеканил Борис.
«Абсурд, — подумал академик с досадой. — Нас же никто не слышит, почему два человека, родившихся в России, должны разговаривать между собой на ломаном иностранном языке.»
Борис немного замедлил темп. Он отчетливо, слегка брезгливо выговаривал слова и держался официально, как чиновник, выполняющий неприятное распоряжение своего начальника.
— Коллега, — академик вскочил с места. — Это все очень интересно, но ваши соображения не всегда верны. Смотрите! — он открыл тетрадь. — Ведь толщина пластины много меньше, чем ее длина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Это! — говорил он Эдику, который с покорным видом ученика пристально смотрел на Донга и делал какие-то пометки в блокнотике. «Чтобы потом показать дяде Ефиму», — сообразил я. — Здесь, — говорил Донг и тыкал плату в коробку. — Здесь! — утвердительным тоном повторял он, так как словарный запас его был явно ограничен.
— Извините, вы сказали, что эту плату полагается воткнуть в позицию номер восемь? — вежливо спрашивал Эдик тоненьким голоском со своим Оксфордским произношением, вытягивая трубочкой губы и слегка наклоняя голову.
— Здесь! — Донг снова вынимал плату. — Это! Здесь! — и он втыкал ее на место. Затем Донг брал черненький проводок с разъемчиком. — Это! — говорил он, крутя проводком перед носом Эдика — Здесь! — Он втыкал проводок на место, и лицо его становилось лучезарно-довольным, отражавшим глубокое удовлетворение простым и незатейливым устройством окружающего нас материального мира.
Посмотреть на историческую сцену хотелось многим, и сотрудники то и дело пробегали через сборочный цех, едва в силах сдержать улыбку.
— Ну и мудак! — на бегу со злостью бросил Леонид. — Ученый, одно слово. Посмотри, насколько он бесполезен, даже от Донга больше пользы, чем от этого идиота. Он же нам все соединения перепутает! Да его никуда на пушечный выстрел подпускать нельзя!
Страхи Леонида, впрочем, оказались преувеличенными. Уже к вечеру Эдик гордо сидел посреди жужжащих коробок, доставая платы из больших черных картоннных ящиков и втыкая их в полупустые серые приборы. Изредко он сверялся со своими записями, и у него возникали затруднения. Тогда он почтительно подходил к Донгу.
—Это! Здесь! — с гордостью объяснял Донг, и Эдик снова оставался наедине с собой.
— Ты знаешь, я уже почти во всем разобрался! — Эдик радостно подбежал ко мне в кафетерии. — Всего один день, и я уже могу собирать приборы почти так же, как Донг! — лицо его светилось гордостью. — Я даже уже одну неисправность починил. Ничего, дядя Ефим не пожалеет о том, что он меня пригласил.
На следующий день я обратил внимание на то, что у Эдика какое-то важное и таинственное выражение лица.
— Посмотри, — Эдик с видом заговорщика поманил меня пальцем. — Я только что такое обнаружил!
Настороженный пока еще мне неизвестным открытием Эдика я протиснулся бочком между рядами собирающихся установок.
— Я еще утром починил все неисправные машины и был очень заинтересован аэродинамическими потоками внутри машины Пусика. — Эдик потупил глаза. — Ведь дядя Ефим просил меня заниматься исследованиями в свободное время. Так вот, вид движения воздуха играет очень важную роль в процессе охлаждения электронных устройств. Воздух может стоять на месте, и в этом случае теплообмен происходит преимущественно за счет излучения… — Я с некоторым испугом приготовился выслушать длинную лекцию о турбулентных потоках, и интуиция меня не подвела… — Движение же воздуха, ламинарное или турбулентное приводит к конвективной форме теплообмена, для которой на задней панели прибора укреплен вентилятор… — Эдик пристально посмотрел на меня. — Так вот, — Эдик взял маленький листок бумажки, поднес его к жужжащему вентилятору на одной из только что собранных серых коробок с надписью «Pusik» и выпустил его из рук.
По всем мыслимым законам науки, листок этот должен был либо присосаться к вентилятору, либо отлететь в сторону. К моему удивлению, с ним не произошло ни того, ни другого: листок чуть качнулся в воздухе, немного потрепетал и плавно, как перышко, опустился на стол. Я потряс головой и не веря своим глазам заглянул в машину. Вентилятор шумел, лопасти его крутились, как и полагается. Я поднес руку и еще раз с удивлением убедился, что в непосредственной близости от вентилятора не наблюдается абсолютно никакого движения воздуха, разве что легкие пульсирующие фырканья лишь изредка поглаживали кожу.
—Таким образом, внутри прибора дяди Ефима наблюдается явный теплообмен путем излучения при равенстве конвективной составляющей нулю! — Эдик торжествующе посмотрел на меня.
— Но как это может быть? — я продолжал недоумевать.
— Очень просто. — Эдик улыбнулся. — Внутри машины установлен еще один такой же вентилятор, и их по ошибке включили навстречу друг другу. Так что один вентилятор засасывает воздух внутрь, а другой выкачивает его наружу, почти полностью компенсируя первый! И самое удивительное, что компания поставляет такие машины уже несколько месяцев!
Я неожиданно вспомнил, что на недавнем совещании Леонид сообщил о необычно высокой частоте поломок новых систем, а Борис, нервно бегая у доски, объяснял отказы плохим качеством новых микросхем, которые вместо Техаса, в котором всегда преобладали республиканцы, теперь начали производить где-то в Масачуссетсе, в котором недавно победили на выборах демократы… Открытие, произведенное Эдиком, как и любая гениальная теория, объясняла поломки причинами, независимыми от политической ситуации: машина просто начинала перегреваться.
— Ты только никому не рассказывай об этом, — Эдик строго посмотрел на меня. — Для меня очень важно, чтобы дяде Ефиму я все рассказал сам.
Реакция Ефима на открытие, последовавшая буквально через несколько минут во время очередного обхода компании, была неожиданной:
— Листен, Листен, Листен! — Ефим раздраженно кричал и размахивал руками. — Ну и что, мать твою, оттого что они навстречу включены? Что от этого Земной шар крутиться перестал? Ну что ты прыгаешь, я тебя для этого сюда поставил?
— Нет, дядя Ефим, но…
— Вот и делай то, для чего я тебя сюда поставил, ты понял, о чем я говорю? — Ефим подозрительно посмотрел на Эдика. Тот глядел ему прямо в глаза незамутненным взглядом.
— Хорошо, дядя Ефим, конечно, я понимаю, я уже разобрался почти во всем, вы можете не сомневаться. — Эдик явно находил скрытый смысл в руководящих указаниях Пусика.
— Вот и занимайся починкой, не лезь не в свое дело, понял? — Ефим скептически потряс головой. — Нет, молодец, конечно, что раскопал, правильно. Но зря сюда сунулся, какая тебе разница? Я Леониду вставлю, это бардак. Но ты сам посуди, какая мне разница — ломаются системы, они их нам пришлют, а ты их чинить будешь. Вот так вот! Все довольны! — Ефим взял бумажку, поднес ее к вентилятору и отпустил. — Да, красиво летит, — сказал он мечтательно. — Так что научись чинить машины, это тебе пригодится.
— Да, у дяди Ефима какие-то свои планы. — Эдик никак не мог построить причинно-следственные закономерности происходящего, но явно ощущал их загадочное присутствие. — Ну что же, буду учиться починке.
Вскоре на магический опыт с бумажкой уже смотрели Борис с Леонидом.
— Черт побери! — Леонид был раздражен. — Придется переделывать все системы. — Борис с неодобрением взглянул на Эдика, копающегося во внутренностях ящика, и они ушли.
— Как же так? — Эдик явно недоумевал. — Ведь это же так важно, системы выходят из строя. — Он был явно разочарован тем, что его открытие было оставлено без должного внимания, и пытался остановить всех проходящих мимо сотрудников, демонстрируя им нехитрый опыт с бумажкой.
Аудитория у Эдика была неблагодарной. Бывшие доценты и изобретатели боялись подолгу задерживаться вдалеке от своего рабочего места, к тому же вблизи от попавшего в опалу коллеги и, втягивая головы в плечи, старались улизнуть под любым предлогом.
— Но это же очень важно! — Эдик напал на Сергея, одного из инженеров, работавшего под началом Леонида.
— Извини, у меня дела, ей же богу нету сейчас времени! Леонид ругаться будет!
— Но ты же инженер, отвечаешь за производство и обязан меня выслушать.
— Эдик, давай в другой раз, пожалуйста.
— Ну как же так? — Эдик с видом отчаявшегося спасителя человечества посмотрел вокруг, ища поддержки. — Ну давай, я тебе за пять минут все расскажу!
— Ну ладно, — Сергей вздохнул и, как долго сопротивлявшаяся девушка, наконец решившая, что отдаться домогателю будет проще, чем отбиться от его притязаний, присел на стул рядом с Эдиком.
— Так вот, — Эдик слегка почистил перышки. Он наклонил голову набок.
— Обычно теплообмен совершается путем радиационных потерь и конвекции….
— на лице у Сергея появилось отчаянное и обреченное выражение.
Андрей при попытке объяснить ему основы теплообмена только фыркнул:
— Мне Борис уже все рассказал, — важно продекламировал он. — Это дело прошлое, а вам я бы рекомендовал заняться работой и не отвлекать сотрудников от их дел!
Эдик вздохнул и огляделся по сторонам. За соседним столом сидел Рао, человек неизвестного географического и этнического происхождения, по слухам китаец, из джунглей Амазонки. Рао отличался тем, что говорил только по-испански, отзываясь всего на несколько английских слов, и обладал глубочайшим уважением ко всем белым людям. По-видимому, он не различал среди них ни американцев, ни русских, так же как европеец, попавший в Азию, с трудом может отличить китайца от корейца или от японца.
На Пусике Рао занимался сортировкой соединительных кабелей — длинный кабель он складывал в коробку рядом с длинным, белый с белым и короткий с коротким. Работой он очень дорожил, так как умение различать длину и цвет тысяч проводов, необходимое компании Пусика, позволяло ему существовать.
Эдик встал, снова глубоко вздохнул и подошел к Рао, который сразу же вскочил и с уважением склонил голову, ожидая указаний господина инженера. Эдик снова взял кусочек бумажки и поднес его к вентилятору. Листок повис в воздухе и, плавно колеблясь, опустился на пластиковую поверхность стола. Рао с интересом следил за этим необычным физическим экспериментом, напряженно пытаясь понять смысл происходящего.
— Турбулентные потоки… Теплообмен, — донеслось до меня. На моих глазах совершалась одновременно смычка умственного и физического труда, города и деревни. Рао старательно кивал и, похоже, был польщен столь продолжительным диалогом с белым человеком.
— Си, Си, сеньор инженер, — донеслось до меня.
Эдик продолжал рассказывать. Рао схватил листок и указал на него пальцем, явно пытаясь спросить, что же Эдик имел ввиду. Он прижал листок к груди, вопрошающе смотря на Эдика, затем повторил исторический опыт со свободным падением. Вдохновленный Эдик очень обрадовался, начал оживленно жестикулировать руками, указывая на вентилятор, и тут бедняга Рао окончательно запутался. Он явно ожидал, что Синьор инженер имеет в виду какой-то кабель, и кинулся к коробкам, начав доставать из них один кабель за другим и пытаясь предложить их Эдику. Ошарашенный обилием проводов теоретик вскоре был вынужден перейти на язык жестов, упорно отказываясь от белых, черных, длинных и коротких проводов. Через минуту Рао исчерпал свой запас и снова почтительно склонил голову, дожидаясь распоряжений начальника. Увидев застывшую перед собой фигуру со склоненной головой, Эдик растерянно махнул рукой.
— Си, Сеньор инженер, — радостно сказал Рао и сел на место. По-видимому, это был самый длинный за всю историю его работы диалог с начальством, так как каждый раз после этого случая он почтительно кланялся и здоровался при встрече с Эдиком, обнажая свои неправдоподобно желтые зубы.
Ко всеобщему удивлению, Эдик довольно быстро разобрался с технологией поиска неисправностей в замысловатых внутренностях Пусиковских коробок. «Я уже все умею, — радостно рассказывал Эдик во время послеобеденных прогулок вокруг компании. — Наверное, дядя Ефим меня скоро переведет на другую работу.»
Ефим, казалось, забыл о существовании Эдика, всецело занявшись проблемой дырок в подставках. Он дни и ночи пропадал в отделении для механиков, устраивая жуткие скандалы и то давая распоряжения просверлить отверстия, то отказываясь от них и выкидывая все подготовленные детали. Не прошло и недели, как все привыкли к немного нелепой фигуре Эдика, всем своим видом доказывающей, что скромный профессор из Кембриджа вполне в состоянии заниматься починкой замысловатых приборов, рожденных Командой под руководством бурлящего мрачного гения Ефима Пусика.
Глава 19. Дырки.
— Все, не могу больше! — Ефим нервным движением стиснул в руке салфетку. — Хватит! — Он раздраженно ходил с раскрасневшимся от гнева лицом из одного угла просторной комнаты в другой.
Академик с удивлением смотрел на немного сутулую фигуру Ефима, одетого в добротный черный пиджак, белоснежную рубашку и подобранный со вкусом галстук. Ефим расширил ноздри и лицо его стало багровым.
— Ты понимаешь, всему приходит конец. И моему терпению тоже. У них же куриные мозги, они не видят ничего дальше собственного носа. Все эти механики — это вообще кошмар, конец света! Борис бегает среди них, несет херню с умным видом, а дело стоит. Ты понимаешь, о чем я говорю? Сделали эти дырки зачем-то, просверлили не там, где надо было. Хоть ты нам помоги, что ли.
— Ефим, я все рассчитал, это элементарная задачка…
— Листен, Листен, все не так просто. Я чувствую, у меня на такие вещи чутье. Да, ты рассчитал, а на самом деле еще два десятка факторов будут играть. Сделаешь дырки рядом — вибрации начнутся, сделаешь подальше — основание начнет перекашиваться. Мне хочется сделать машину чистой, идеальной, отточить все до совершенства. Это как мой ребенок, ты понял?
— Ефим, о чем разговор, я еще раз все проверю…
— Да, пожалуйста. Нет, если не хочешь, не надо, я тебя не насилую.
— Ефим, я привык приносить пользу, не хочу чувствовать себя лишним ртом.
— Да брось ты, что за идиотские комплексы! У меня душа отдыхает, когда я с тобой разговариваю, считай, что ты этим одним пользу приносишь. Не хочешь, я понимаю, дырки это как-то непоэтично. Знаешь что, я к тебе пришлю Бориса, он в курсе всех этих проблем, как никто другой. Вытяни из него информацию, потрать денек-другой. Хотя я понимаю, он сволочь порядочная. — Ефим пристально посмотрел в глаза академику.
— Да нет, Ефим, я скажу честно, общаться с ним меня не тянет, а в работе у меня редко с кем-либо возникали конфликты…
— Думаешь, меня с ним общаться тянет? Такой деликатный, вежливый, скажет спасибо, улыбнется, а глядишь он невзначай тебе в морду плюнул. И при этом оскалится и скажет: «Извините». Он бы в нацистской Германии прижился, казнил бы людей в угоду идеологии с вежливым выражением на лице. Он же антисемит, что думаешь, я этого не вижу? Ну что поделать, для дела он полезен, блестящий ум, хотя и не может сделать ничего нового.
Академик тяжело вздохнул. Перспектива провести несколько дней бок о бок с Борисом его не вдохновляла.
— Хорошо, Ефим. Кстати, ты обещал помочь перетащить одного-двоих моих ребят. Мы бы здесь сделали маленькую лабораторию…
— Ладно, — Ефим нахмурился. — Дай мне их бумаги, начнем оформлять потихоньку. Знаешь что, пригласи-ка их поначалу поработать на месяц-другой, а там посмотрим, как дело пойдет. Позвони им прямо из компании, пусть приезжают, а все визы мы оформим. Хорошо?
— Да, конечно Ефим. У меня Володя в Москве, толковый парень, и Гриша в Израиле..
— Ну, пусть приедут, поработают, это не проблема. — Ефим поморщился.
— Значит договорились? Я Бориса к тебе пришлю, уж потерпи немного. — Он слегка усмехнулся.
Академик открыл тетрадь и снова всмотрелся в страницы, заполненные формулами и эскизами. Все несложные выкладки были ясны и понятны, и он с удивлением пожал плечами.
— Здравствуйте, — Борис появился на пороге, всем своим видом излучая недоброжелательность. — Ефим просил меня обсудить с вами проблему отверстий, — подчеркнуто официально сказал он по-английски.
— Да, — академик тоже перешел на английский. — Давайте так, вы мне еще раз изложите проблему, а я покажу свои последние расчеты.
— Хорошо, — Борис с каменным лицом подошел к доске и начал быстрыми, немного нервными движениями чертить схему злосчастной подставки. — Первоначальная идея Ефима состояла в том, что крепление производится вот в этих точках. — Борис ударился в объяснения, и академик почувствовал, что он перестает понимать беглую английскую речь.
— Борис, — сказал он по-русски, — извините, я плохо слышу, да и говорю не очень бегло. У меня просьба: или говорите немного медленнее, или перейдем на русский.
— На территории компании я по-русски не говорю, — холодно отчеканил Борис.
«Абсурд, — подумал академик с досадой. — Нас же никто не слышит, почему два человека, родившихся в России, должны разговаривать между собой на ломаном иностранном языке.»
Борис немного замедлил темп. Он отчетливо, слегка брезгливо выговаривал слова и держался официально, как чиновник, выполняющий неприятное распоряжение своего начальника.
— Коллега, — академик вскочил с места. — Это все очень интересно, но ваши соображения не всегда верны. Смотрите! — он открыл тетрадь. — Ведь толщина пластины много меньше, чем ее длина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43