Однако получение охранного свидетельства задерживалось, поскольку агенты якобинцев в Лондоне не были полностью уверены в последствиях термидорианского переворота, и переносить промедление становилось тем труднее, чем меньше времени оставалось до истечения установленного срока, после чего Кантэн неизбежно попадал в списки эмигрантов. В данном отношении прекращение Террора не принесло никаких изменений в закон.Наконец к середине августа благодаря усилиям сэра Джорджа Кантэн все-таки обзавелся прусским паспортом и охранным свидетельством Комитета общественной безопасности, в котором приводилось описание его личности и указание цели, с коей он прибывает во Францию. Под охранным свидетельством стояли подписи Барра, Тальена и Карно [Барра(с), Тальен, Карно — Поль Баррас (1755-1829), Жан-Ломбер Тальен (1767-1820) и Лазар Никола Карно (1753-1823), — члены Конвента и Комитета общественного спасения, яростные противники монтеньяров, организаторы свержения Робеспьера. Баррас и Карно затем были членами Директории — правительства, установленного после свержения Конвента] . Кроме того, через мистера Шарпа он вооружился соответствующим образом оформленными копиями всех документов, необходимых для подтверждения его рождения и прав.Академию он оставил заботам О’Келли с правом в случае необходимости нанять еще одного помощника и вести дела по своему усмотрению.— А зачем вам вообще понадобилось уезжать? — поинтересовался О’Келли, который был осведомлен не обо всех деталях вопроса о наследстве. — При том, как нынче обстоят дела во Франции, и учитывая, что вы оставляете здесь, неужели вы рассчитываете получить нечто такое, что оправдывало бы риск, на который вы идете?Весть о близком отъезде господина де Морле мгновенно облетела всю эмигрантскую колонию, и разумеется не один О’Келли задавал ему подобный вопрос. Но лишь к одному человеку, задавшему его, он отнесся с полной серьезностью.В утро отъезда, когда груженный поклажей экипаж, которому предстояло доставить господина де Морле в Саутгемптон [Саутгемптон — портовый порт на юге Великобритании] , стоял у дверей, Барлоу доложил, что его желает видеть мадемуазель де Шеньер.Кантэн только что позавтракал и в отделанной белыми панелями столовой давал последние указания О’Келли и Рамелю. Он отпустил их, чувствуя, что сердце его вдруг сильно забилось.Мадемуазель де Шеньер была поражена тем, что застала его в дорожных сапогах; губы ее слегка приоткрылись, а глаза заметно расширились.— Кажется, я успела вовремя! — воскликнула она.— Чтобы пожелать мне счастливого пути. С вашей стороны, мадемуазель, очень мило...— Ах! Нет-нет! — перебила она и, взволнованно стягивая перчатки, остановилась перед молодым человеком. — Вы сочтете меня чудовищно самонадеянной, кузен Кантэн. Я пришла... Я пришла, чтобы даже сейчас, в самую последнюю минуту, отговорить вас от путешествия.— Отговорить? — У Кантэна перехватило дыхание, но он справился с собой, дабы она ничего не заподозрила. — Отговорить? Но я полагал, что вы целиком разделяете взгляды своих кузенов, что честь имени — кажется, так и было сказано? — требует этого.— Вовсе нет. Я никогда не разделяла взглядов моих кузенов в этом отношении А сейчас — менее чем когда бы то ни было.— Если не ошибаюсь, вы упрекнули меня в том, что из-за горячности, с которой они убеждали меня добиваться получения наследства, я позволил себе усомниться в их бескорыстии.— Это совсем другое дело. Я поняла ваши колебания и не сочла их проявлением трусости, хотя и пожалела, что вы затаили против них подобные подозрения. Но теперь Вас обманывают, говоря, что со смертью Робеспьера положение дел во Франции изменилось и вы будете там в безопасности. Террор возможно и уменьшился, но остались республиканские законы, осталась ненависть к нашему классу. И то и другое таит для вас немалую угрозу.— Коль скоро именно такой угрозе я обязан очаровательной заботливости, то с удовольствием проверю, насколько она велика.Прекрасные синие глаза мадемуазель де Шеньер расширились, лицо стало таким же белым, как изящная шея и кружевная косынка, крест-накрест лежавшая на ее девичьей груди.— Сейчас, господин кузен, равно неуместны как шутки так и любезности. Я пришла лишь затем, чтобы предупредить вас об опасности, которой вы подвергаетесь.— Смею ли я осведомиться об источнике вашей информации относительно положения дел во Франции? — улыбнулся Кантэн.— Я получила ее от Сен-Жиля.— Вы, разумеется, не хотите сказать, что он и послал вас сообщить мне об этом?— А если бы я сказала так, вы бы поверили мне? — спросила мадемуазель де Шеньер.— Надеюсь, мне никогда не придется подвергать сомнению правдивость ваших слов.— У вас не будет для этого повода — В тоне ее голоса вновь звучало высокомерие — Сен-Жиль меня не посылал. Он даже ни о чем мне не говорил. Но если вам непременно нужна ссылка на источник, то вот он: вчера я услышала разговор Сен-Жиля с Констаном.— Понимаю. Понимаю. И как же он поведал об этом? Думаю, что-нибудь в таком роде: «Когда этот глупец окажется во Франции и его схватят он поймет, как неосмотрительно доверять слухам об изменившемся настроении санкюлотов». Разве не так, мадемуазель?Во взгляде, который бросила на него мадемуазель де Шеньер, господин де Морле заметил удивление, смешанное с раздражением.— А если и так? Ах, не трудитесь отвечать! Я признаю, что все было именно так, как вы сказали.— Вот видите, постепенно я узнаю своих кузенов. Не сомневаюсь, что все это говорилось с усмешкой.— Поскольку вы настолько хорошо осведомлены, то, без сомнения, догадаетесь, что значит их усмешка.— Нетрудно предположить.— Особенно человеку с вашей подозрительностью, который везде видит усмешки и прочие проявления коварства.— Тогда как вы постараетесь убедить меня, будто Сен-Жиль весьма сожалеет, что я подвергаю свою жизнь опасности.— Почему бы вам не предположить, что так оно и есть? Это так же просто, как предположить обратное.— Но только не в человеке, который несколько дней назад на этом самом месте уговаривал меня отправиться во Францию, поскольку теперь мне там ничто не угрожает.Насмешливость мадемуазель де Шеньер как рукой сняло. Она решительно приблизилась к Кантэну и дотронулась до его руки.— Сен-Жиль уговаривал вас?Кантэн улыбнулся.— Ваше удивление доказывает, сколь мало вы догадываетесь, в каких целях ваши кузены хотят использовать меня.— О, я понимаю, что вы имеете в виду. Но это невозможно, отвратительно! Нельзя подозревать их в таких намерениях. В конце концов, я знаю их, а вы нет. Я знаю, Сен-Жиль не способен на подобную низость. Если, как вы говорите, он приходил уговаривать вас, то лишь потому, что верил тому, чему верят все. Он тогда не знал, что настроения во Франции почти не изменились.— В таком случае почему он не пришел снова и не предупредил меня?Мадемуазель де Шеньер на мгновение задумалась.— Прием, оказанный ему вами в последний раз, располагал к этому? — спросила она. — Или вы проявили свою оскорбительную подозрительность?— Ей-богу, это не исключено, — признал Кантэн, несколько поколебленный в своей уверенности.— Как я догадываюсь, вы не дали согласия. Сен-Жиль сказал Констану: «Если этот глупец поедет...» Надеюсь, вы начинаете понимать, что своей подозрительностью сами напрашиваетесь на усмешки. Но оставим это. Я вас предупредила. Вы прислушаетесь к моим словам?Вопрос был задан почти умоляющим тоном. Кантэн вздрогнул.— Я сохраню их в душе как величайшее сокровище. Но ваше предупреждение пришло слишком поздно. Я уже все решил. Экипаж у дверей. Я должен следовать своей судьбе.— Мне не к лицу быть навязчивой, — серьезно проговорила мадемуазель де Шеньер. — Скажу одно: если вы уедете, я больше никогда вас не увижу.Кантэн вплотную подошел к ней. Он наклонил голову и, приглушив голос до шепота, сказал:— Вам это небезразлично, Жермена?Она отпрянула, словно в испуге, но, мгновенно совладав с собой, проговорила с поразительным достоинством:— Когда какой-нибудь член моей семьи подвергается опасности, мне это, естественно, небезразлично.— И все? — с заметным разочарованием спросил Кантэн, но, тоже совладав с собой, продолжил: — Конечно, конечно... Но позвольте разубедить вас. Я хорошо вооружен на случай опасности, о которой вы говорите. Я отправляюсь во Францию с охранным свидетельством, выданным Комитетом общественной безопасности.— Как вам удалось получить его?Вместо облегчения в голосе мадемуазель де Шеньер послышалось легкое удивление.Кантэн рассмеялся.— Среди моих добрых друзей есть люди разной политической окраски.— Понимаю. И вы обратились за поддержкой и защитой к своим друзьям-республиканцам. — Она снова приняла насмешливый тон. — В таком случае, я, конечно же, впустую потратила свое и ваше время. Прошу извинения за назойливость. Прощайте, господин кузен, и доброго вам пути.Она сделала нарочито низкий реверанс и, взмахнув юбками, подошла к двери. Кантэн бросился за ней.— В чем дело, Жермена? Чем я оскорбил вас на сей раз?— Оскорбили? Как вам могло прийти это в голову? Вы вольны выбирать себе друзей, сударь. Уверена, что они не обманут ваших надежд.Кантэн понял, что больно задел ее, воспитанную в роялистских убеждениях, отличавшихся такой непримиримостью, что даже конституционному монархисту человек, разделявший их, мог подать руку лишь в минуту крайней необходимости. Пользоваться благосклонностью республиканцев было для этих «чистых» величайшим оскорблением.— Вы слишком строго меня судите, — пожаловался Кантэн.— Вас, сударь? Я? — Мадемуазель де Шеньер вскинула брови. — У меня нет ни права, ни желания судить вас. Еще раз прощайте.То был приказ более не задерживать ее. Несколько расстроенный Кантэн покорился, и хотя душа его болела, пока он провожал свою гостью вниз по лестнице и помогал ей сесть в экипаж, губы его изображали холодную официальную улыбку — под стать той, что застыла на устах мадемуазель де Шеньер.
Глава VIIIПРЕДЪЯВЛЕНИЕ ПРАВ
Переезд через узкий пролив между Англией и Францией во все времена казался путешествием из одного мира в другой — так различались природа, нравы, язык, обычаи, одежда, архитектура, пища и прочие стороны жизни страны прибытия и страны отбытия. Но в 1794 году — или во II году Единой и Неделимой Республики — следы бурного политического водоворота, пронесшегося над Францией, еще более усугубляли это различие.На обычном пакетботе [Пакетбот — небольшое судно, преимущественно речное, предназначенное для перевозки пассажиров] Кантэн переправился из Саутгемптона на остров Джерси [Джерси — остров в проливе Ла-Манш, территория Великобритании; расположен вблизи побережья Франции] , откуда французское рыболовное судно доставило его в Сен-Мало [Сен-Мало — порт на северо-западе Франции, в Бретани] , переименованные в Пер-Мало, поскольку небесную иерархию новый календарь Свободы изгнал из употребления столь же сурово, как и земную.Когда Пер-Мало остался позади, вокруг открылась картина запустения и нищеты. По обеим сторонам большой Реннской дороги, по которой катила почтовая карета, перед глазами Кантэна проплывали запущенные парки, заросшие сорняками сады, брошенные замки — унылые свидетели того, как цвела эта земля под властью блистательного класса, о своей принадлежности к которому он недавно узнал. Еще более грустное впечатление производили мелькавшие то здесь, то там почерневшие руины некогда величественных особняков. По странной иронии судьбы Бретань, ныне считавшаяся одним из последних оплотов верности трону и алтарю, была одной из первых провинций Франции, которые особенно яростно восстали против старого порядка. Именно здесь, где пропасть между дворянами и простолюдинами была особенно глубокой и феодальное право особенно жестоко угнетало народ, блеснули первые вспышки революционной грозы. И здесь же дали суровый отпор, когда новый порядок попытался лишить бретонцев свободы вероисповедания, изгнал местных священников, заменил их чуждыми простым христианам отступниками-конституционалистами и объявил принудительный набор рекрутов.Это послужило последним оскорблением для крестьян запада страны, которых даже голод не заставил отказаться от призрачной веры в покой и изобилие, столь щедро обещанных рачителями Свободы, Равенства и Братства [Свобода, Равенство, Братство — три основных принципа Великой Французской революции] . Они были готовы предоставить рекрутов по требованию Республики, но не для того, чтобы тех посылали на бойню неведомых сражений, а для защиты единственной свободы, которую оставил им Век Разума — свободы сохранить жизнь и спасти веру.В годину бедствий они вновь обратились к своим Богом данным властителям, против которых они недавно восставали и которых осталось так немного.Великое восстание запада Франции против Республики, по крайней мере в начале, подняли не дворяне, стремившиеся возродить порядок, позволявший им пользоваться всеми благами жизни, то было восстание крестьян, которые объединились в тысячные отряды и умоляли, а иногда — как в знаменитом случае с господином де Шареттом в Вандее — угрозами заставляли дворян возглавить их.Именно эти отряды во главе с маркизом де Руэри и подчинялись теперь приказам графа де Пюизе.Когда Кантэн прибыл в Бретань, многие из этих отрядов были временно распущены, и их участники в ожидании призыва к выступлению занимались обработкой полей. Однако другие продолжали оставаться под ружьем и, скрываясь в густых лесах, где республиканские войска не осмеливались охотиться на них, время от времени нападали на колонны республиканцев, чтобы пополнить запасы продовольствия и снаряжения. Сигналом к сбору у них служил крик совы — chat huant — отчего их и прозвали шуанами.Однако Кантэн познакомился с ними несколько позднее. За сто миль пути из Пер-Мало до Анжера он не повстречал ни одного шуана. Благодаря барщине старого режима дороги, по которым он ехал, были гораздо лучше английских — единственное сравнение в пользу Франции. Повсюду в этой провинции он видел неприкрытую нищету, невозделанные или плохо возделанные поля, убогие деревни с домами без стекол, сложенными из грязной глины, в которых обитали полуголодные оборванцы, тупо глазевшие на почтовую карету, громыхающую по разбитой дороге. На полпути между Пор-Мало и Ренном на многие мили простиралась заболоченная пустыня, где цвел один можжевельник да изредка тянулся к небу одинокий каменный столб. Ближе к Ренну окружающая картина стала менее унылой. На полях появилось некоторое оживление. Работали в основном женщины, но даже самые молодые из них морщинистыми изнуренными лицами походили на старух.Прибыв в Ренн, Кантэн остановился в прекрасной гостинице, в которой подавали отвратительную пищу, — скудость и нужда были пока что единственными зримыми плодами, принесенными Древом Свободы. Здесь, на огромной площади, которую некогда украшала статуя Людовика XV, он впервые увидел гильотину — красную, грозную, но праздную. Здесь же его замучили вопросами чиновники с кокардами и широкими поясами. Было заметно, что перемены, произошедшие после падения Робеспьера, приводят их в замешательство. Увидев бумаги Кантэна, они почувствовали явное облегчение.Без каких-либо неожиданностей Кантэн, наконец, прибыл в Анжер — довольно большой город с каменными домами, черепичными крышами, несколькими площадями и прекрасным променадом над Сартом [...прекрасным променадом над Сартом... — Сарт — река во Франции] , обсаженным ломбардскими тополями.Он поселился в гостинце «Три голубя», которая одновременно служила почтой, и, следуя советам мистера Эдгара Шарпа, стал разыскивать брата своей матери, Пьера Ледигьера.На пороге самого скромного дома на площади, которую ему указали, Кантэна остановила неряшливая экономка и сообщила, что гражданин Ледигьер два дня назад уехал в Нант. Экономка не знала, когда он вернется. В те дни никто не мог загадывать, что случится даже на следующее утро. В Нанте у гражданина Ледигьера много дел. Он уехал с двумя комиссарами, прибывшими из Парижа проверить ведение общественных дел. Стало известно о злоупотреблениях, чинимых в Нанте представителем по имени Карьер, ставленником этого чудовища Робеспьера. Все дела запущены, и гражданин Ледигьер вынужден помочь комиссарам в наведении порядка. Возможно, на это потребуется некоторое время.Постепенно поток слов перешел в тонкий ручеек, и Кантэн сумел направить его в нужное русло, протянув экономке листок бумаги со своим именем и названием гостиницы, чтобы та отдала его гражданину Ледигьеру, когда тот вернется.Теперь в распоряжении Кантэна оказалось больше времени, нежели он предполагал, ведь прежде чем предпринимать те или иные действия, ему приходилось дожидаться возвращения Ледигьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Глава VIIIПРЕДЪЯВЛЕНИЕ ПРАВ
Переезд через узкий пролив между Англией и Францией во все времена казался путешествием из одного мира в другой — так различались природа, нравы, язык, обычаи, одежда, архитектура, пища и прочие стороны жизни страны прибытия и страны отбытия. Но в 1794 году — или во II году Единой и Неделимой Республики — следы бурного политического водоворота, пронесшегося над Францией, еще более усугубляли это различие.На обычном пакетботе [Пакетбот — небольшое судно, преимущественно речное, предназначенное для перевозки пассажиров] Кантэн переправился из Саутгемптона на остров Джерси [Джерси — остров в проливе Ла-Манш, территория Великобритании; расположен вблизи побережья Франции] , откуда французское рыболовное судно доставило его в Сен-Мало [Сен-Мало — порт на северо-западе Франции, в Бретани] , переименованные в Пер-Мало, поскольку небесную иерархию новый календарь Свободы изгнал из употребления столь же сурово, как и земную.Когда Пер-Мало остался позади, вокруг открылась картина запустения и нищеты. По обеим сторонам большой Реннской дороги, по которой катила почтовая карета, перед глазами Кантэна проплывали запущенные парки, заросшие сорняками сады, брошенные замки — унылые свидетели того, как цвела эта земля под властью блистательного класса, о своей принадлежности к которому он недавно узнал. Еще более грустное впечатление производили мелькавшие то здесь, то там почерневшие руины некогда величественных особняков. По странной иронии судьбы Бретань, ныне считавшаяся одним из последних оплотов верности трону и алтарю, была одной из первых провинций Франции, которые особенно яростно восстали против старого порядка. Именно здесь, где пропасть между дворянами и простолюдинами была особенно глубокой и феодальное право особенно жестоко угнетало народ, блеснули первые вспышки революционной грозы. И здесь же дали суровый отпор, когда новый порядок попытался лишить бретонцев свободы вероисповедания, изгнал местных священников, заменил их чуждыми простым христианам отступниками-конституционалистами и объявил принудительный набор рекрутов.Это послужило последним оскорблением для крестьян запада страны, которых даже голод не заставил отказаться от призрачной веры в покой и изобилие, столь щедро обещанных рачителями Свободы, Равенства и Братства [Свобода, Равенство, Братство — три основных принципа Великой Французской революции] . Они были готовы предоставить рекрутов по требованию Республики, но не для того, чтобы тех посылали на бойню неведомых сражений, а для защиты единственной свободы, которую оставил им Век Разума — свободы сохранить жизнь и спасти веру.В годину бедствий они вновь обратились к своим Богом данным властителям, против которых они недавно восставали и которых осталось так немного.Великое восстание запада Франции против Республики, по крайней мере в начале, подняли не дворяне, стремившиеся возродить порядок, позволявший им пользоваться всеми благами жизни, то было восстание крестьян, которые объединились в тысячные отряды и умоляли, а иногда — как в знаменитом случае с господином де Шареттом в Вандее — угрозами заставляли дворян возглавить их.Именно эти отряды во главе с маркизом де Руэри и подчинялись теперь приказам графа де Пюизе.Когда Кантэн прибыл в Бретань, многие из этих отрядов были временно распущены, и их участники в ожидании призыва к выступлению занимались обработкой полей. Однако другие продолжали оставаться под ружьем и, скрываясь в густых лесах, где республиканские войска не осмеливались охотиться на них, время от времени нападали на колонны республиканцев, чтобы пополнить запасы продовольствия и снаряжения. Сигналом к сбору у них служил крик совы — chat huant — отчего их и прозвали шуанами.Однако Кантэн познакомился с ними несколько позднее. За сто миль пути из Пер-Мало до Анжера он не повстречал ни одного шуана. Благодаря барщине старого режима дороги, по которым он ехал, были гораздо лучше английских — единственное сравнение в пользу Франции. Повсюду в этой провинции он видел неприкрытую нищету, невозделанные или плохо возделанные поля, убогие деревни с домами без стекол, сложенными из грязной глины, в которых обитали полуголодные оборванцы, тупо глазевшие на почтовую карету, громыхающую по разбитой дороге. На полпути между Пор-Мало и Ренном на многие мили простиралась заболоченная пустыня, где цвел один можжевельник да изредка тянулся к небу одинокий каменный столб. Ближе к Ренну окружающая картина стала менее унылой. На полях появилось некоторое оживление. Работали в основном женщины, но даже самые молодые из них морщинистыми изнуренными лицами походили на старух.Прибыв в Ренн, Кантэн остановился в прекрасной гостинице, в которой подавали отвратительную пищу, — скудость и нужда были пока что единственными зримыми плодами, принесенными Древом Свободы. Здесь, на огромной площади, которую некогда украшала статуя Людовика XV, он впервые увидел гильотину — красную, грозную, но праздную. Здесь же его замучили вопросами чиновники с кокардами и широкими поясами. Было заметно, что перемены, произошедшие после падения Робеспьера, приводят их в замешательство. Увидев бумаги Кантэна, они почувствовали явное облегчение.Без каких-либо неожиданностей Кантэн, наконец, прибыл в Анжер — довольно большой город с каменными домами, черепичными крышами, несколькими площадями и прекрасным променадом над Сартом [...прекрасным променадом над Сартом... — Сарт — река во Франции] , обсаженным ломбардскими тополями.Он поселился в гостинце «Три голубя», которая одновременно служила почтой, и, следуя советам мистера Эдгара Шарпа, стал разыскивать брата своей матери, Пьера Ледигьера.На пороге самого скромного дома на площади, которую ему указали, Кантэна остановила неряшливая экономка и сообщила, что гражданин Ледигьер два дня назад уехал в Нант. Экономка не знала, когда он вернется. В те дни никто не мог загадывать, что случится даже на следующее утро. В Нанте у гражданина Ледигьера много дел. Он уехал с двумя комиссарами, прибывшими из Парижа проверить ведение общественных дел. Стало известно о злоупотреблениях, чинимых в Нанте представителем по имени Карьер, ставленником этого чудовища Робеспьера. Все дела запущены, и гражданин Ледигьер вынужден помочь комиссарам в наведении порядка. Возможно, на это потребуется некоторое время.Постепенно поток слов перешел в тонкий ручеек, и Кантэн сумел направить его в нужное русло, протянув экономке листок бумаги со своим именем и названием гостиницы, чтобы та отдала его гражданину Ледигьеру, когда тот вернется.Теперь в распоряжении Кантэна оказалось больше времени, нежели он предполагал, ведь прежде чем предпринимать те или иные действия, ему приходилось дожидаться возвращения Ледигьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42