— Вы ничего об этом не говорили.— Правильно. Я решил предоставить Сен-Режану сообщить вам об этом, если он сочтет нужным.— Вы признаете, что когда господин де Шеньер отказал вам в разрешении на отъезд, вы его ударили? — спросил Л а Уссэ.— Когда он отказал, да. Но не потому что отказал, а из-за того, в каких оскорбительных выражениях он это сделал.Было заметно, что собравшиеся в библиотеке неприятно поражены известием о том, что отряд Сен-Режана, в котором эмигранты привыкли видеть свою единственную защиту, собирается их покинуть. Остающиеся двести человек будут абсолютно беспомощны без поддержки в виде сотни шуанов Сен-Режана. Более того, они понимали, что только на особую военную тактику шуанов, на их прекрасное знание страны и на их быстроту могут рассчитывать эмигранты в минуту крайней опасности. Всеобщее негодование, вызванное угрозой подобного дезертирства, высказал Герниссак.— Никакие выражения, сударь, не могут быть слишком оскорбительными. Вы и Сен-Режан ставленники этого предателя Пюизе и вполне стоите его, — ярость гасконца переливалась через край: — Крысы бегут с обреченного корабля. Как Пюизе на Киброне, так и вы здесь со своей бандой сообщников спешите укрыться в безопасном месте, бросая на произвол судьбы тех, кого вы предали.Речь гасконца распалила страсти остальных, и глядя вокруг себя, Кантэн не мог скрыть презрения.— Тех, кого мы предали? Да понимаете ли вы, что говорите? Как и кого мы предали?Герниссак едва не задыхался от душившей его злобы.— Вы предали их тем, что заставили следовать за собой. Вы, Кадудаль, Сен-Режан и остальные шакалы Пюизе.Ла Марш подхватил обвинение гасконца с тем большей готовностью, что увидел в нем оправдание себе и своим единомышленникам.— Нас удалили с Киброна, чтобы разделить и ослабить силы роялистов. Вот преступление, жертвами которого мы стали — мы те, кто пал на Киброне, кто был расстрелян в Ванне. Сам же Пюизе бежал в Англию, чтобы получить свои тридцать серебренников, цену за пролитую кровь французов.Страсть Герниссака заразила всех присутствующих. Один за другим они в разных выражениях повторили суть обвинения гасконца. Какое-то время казалось, будто они забыли о цели, ради которой собрались. Один Ла Уссэ не вышел из порученной ему роли и спокойно дожидался, пока страсти улягутся.Констан сидел, плотно сжав губы, довольный тем, что злоба, обуявшая членов импровизированного суда, поможет ему достичь цели.Наконец небольшая пауза позволила Кантэну вставить несколько слов.— Клянусь честью, господа, наблюдая за ходом этой пародии на трибунал, я не перестаю спрашивать себя: кого вы судите — меня или джентльменов, снабдивших вас мундирами, которые вы носите.Этим замечанием Кантэн вызвал новую волну нападок, главным образом со стороны престарелого Месонфора.— И вы еще потешаетесь над нами. Уж не потому ли, что вам слишком хорошо известны тайны этого мерзавца Пюизе и цена, которую заплатил ему коварный убийца Питт за наше уничтожение?— Да он и сам наполовину англичанин, — проговорил кто-то тоном человека, сообщающего последнее доказательство виновности обвиняемого.— Помилуйте, господа, — возразил Кантэн. — Не все сразу. По крайней мере, соберитесь с мыслями и вспомните, за какое преступление вы меня судите. За то, что я наполовину англичанин, за то, что я сообщник господина де Пюизе или за то, что я ударил грязного труса, который вами командует?— Вы нам ответите за все сразу, — выкрикнул свирепый Герниссак.С опозданием вспомнив, что надо навести порядок, Ла Уссэ ударил кулаком по столу.— Господа! Господа! Мы не можем заниматься теми вопросами, для которых не располагаем достаточными уликами.Но Герниссака не так то легко было угомонить; ведь речь шла о вопросе, который превратился для него в навязчивую идею.— Разве мы не располагаем свидетельствами того, что Пюизе продал нас, что он получает деньги от англичан?— Но, сударь, мы собрались не для того, чтобы судить Пюизе. Какими бы уликами против него мы ни располагали, это не улики против нашего обвиняемого.— Неужели связь этого человека с Пюизе ничего не значит — его и его сообщника Сен-Режана, который собирается дезертировать из наших рядов?Ла Уссэ стал проявлять явные признаки раздражения.— Так мы никогда не закончим. Мы собрались с тем, чтобы рассмотреть обвинение в нарушении субординации и в открытом насилии.— Так какого дьявола вы этим не занимаетесь? — крикнул Ла Марш. — Что проку даром тратить время? Расстрелять его да и все.Поскольку политические страсти достигли точки кипения, все дружно согласились с предложением Ла Марша.— Если вам дорога собственная шкура, господа, — спокойно сказал Кантэн, — вы не совершите столь необдуманный поступок. Мой союзник по предательству Сен-Режан и его шуаны могут представить вам счет за мое убийство.— Вы на это рассчитываете? — холодно спросил Констан.— Вы угрожаете нам мятежом, чтобы тянуть время? — поддержал командира Ла Уссэ. — Тем самым, сударь, вы еще более отягчаете свое преступление. Никакими угрозами вы не помешаете нам исполнить наш прямой долг.Внешне Кантэн сохранял полнейшую невозмутимость, но в душу его закралась тревога. Он начал серьезно опасаться не самого приговора, а его немедленного исполнения до того, как успеют вмешаться шуаны. Он полагал — и, без сомнения, полагал правильно, — что Констан намерен сообщить Сен-Режану о свершившемся факте, уверенный в том, что Сен-Режан не остановится перед кровопролитием ради спасения Кантэна, но не рискнет идти на открытое столкновение с эмигрантами ради того, чтобы за него отомстить.— Едва ли вы сознаете всю серьезность своего положения, — сурово проговорил Ла Уссе. — В противном случае вы не держали бы себя так легкомысленно. Если вам есть что сказать для смягчения обвинения, которое вы не можете отрицать, я предоставляю вам последнюю возможность.По-прежнему внешне сохраняя полное спокойствие, Кантэн стоял, опершись руками о спинку легкого стула. Прежде чем ответить, он едва заметно улыбнулся.— Разве мои слова способны унять слепые страсти и укротить неуемную злобу? Я впустую истрачу силы, которые мне еще могут понадобиться. Например, вот для этого.С этими словами он поднял стул, раскрутил его над головой и бросил в окно. Стекло вдребезги разбилось. Затем он крикнул во всю силу своих легких.— Ко мне! Сен-Режан! Ко мне!В тот же миг его схватили крепкие руки Дюмануара и Ла Марша. Рев голосов заполнил библиотеку. Молодой субалтерн бросился на помощь двум старшим офицерам, которые изо всех сил боролись с Кантэном, и втроем они повалили его на пол.Падая, Кантэн с надеждой подумал, что шум, поднятый этими глупцами, не может не привлечь внимания шуанов, к чему собственно, он и стремился. Через плечо Ла Марша, который надавил на него коленом, он увидел, что дверь открывается и во внезапно наступившей тишине услышал голос с сильным бретонским акцентом.— Что здесь происходит, черт побери?
Глава XМСТИТЕЛЬ
Вновь прибывший, крепкий малый в мешковатых бретонских штанах, засаленной рубахе, зеленой вельветовой куртке и красном ночном колпаке, плотно сидевшем на русой голове, с изумлением уставился на Кантэна, и тот узнал в нем розовощекого Жоржа Кадудаля, который, как он думал, находится за много миль от Кэтлегона.Несколько мгновений шуан и эмигранты в немом изумлении смотрели друг на друга. Затем Констан выпрямился во весь рост и свирепо спросил его.— Что вам здесь надо? Зачем вы вернулись?— Клянусь Богоматерью Орэ! Хорош прием брата по оружию! Зачем я вернулся? Чтобы привести к вам гостя. — Обернувшись, он сказал: — Войдите, господин граф.Быстрые шаги, звон шпор по мраморным плитам и в дверях, заслонив проход, выросла высокая фигура в длинном черном рединготе.Казалось, господа из полка «Верные трону» увидели перед собой призрак. Они и впрямь могли так подумать. Перед ними стоял не кто иной, как граф де Пюизе — человек, который согласно полученным ими достоверным сведениям бежал в Англию. За Пюизе шел Сен-Режан.Граф широким жестом снял с головы круглую черную шляпу и с эффектной небрежностью бросил ее на стул. Теперь поля шляпы не скрывали его лица, и все увидели, что оно осунулось и посерело, хотя высокомерия в нем не убавилось ни на йоту. Пюизе театрально поклонился.— Ваш покорный слуга, господа! — в его металлическом голосе звучала насмешка.Граф медленно вошел в комнату; его глубоко посаженные глаза с любопытством рассматривали растянувшуюся на полу под окном группу.— Чему я помешал? — он огляделся, словно ища ответа, но не получил его: те, кого он застал в библиотеке, продолжали смотреть на него с чувством близким к благоговейному ужасу.Кадудаль протиснулся к окну.— Господин маркиз! Так это вы звали на помощь?— Разве я не похож на того, кому она нужна? — при приближении Кадудаля трое офицеров, державших Кантэна, отпустили его, и он сел. — Добрый вечер, господин де Пюизе. Вы спрашиваете, чему вы помешали? Как ни трудно в это поверить, но вы помешали военному трибуналу. — Поскольку Кантэна уже никто не удерживал, он встал и отряхнулся. — Вот эти господа вменяют мне в вину несоблюдение субординации. Кто-кто, а уж они-то прекрасно понимают, что это за преступление.Пюизе обвел взглядом всех присутствующих.— Военный трибунал. Очень кстати. Поскольку вы собрались здесь, то, возможно, займетесь и моим делом. Как сообщил мне мой друг Жорж Кадудаль, меня обвиняют в трусости и предательстве.Никто из офицеров не осмелился ответить графу, испытывая неловкость под его презрительным взглядом.— Итак, господа? — с наигранным смирением Пюизе развел руками. — Я здесь, перед вами. Кто из вас предъявит мне обвинения, на которые, как я догадываюсь, вы не скупились в мое отсутствие?Наконец, Констан обрел голос и утраченную было наглость.— Вам лучше знать, зачем вы находитесь в Кэтлегоне. Но если вы и впрямь намерены держаться столь же высокомерно, мы откроем вам глаза на вашу ошибку.— Зачем я здесь? Во-первых, чтобы своим присутствием доказать, что я не бежал в Англию, как утверждают болтливые лгуны.Тут Герниссак, усмотревший в словах Пюизе вызов, брошенный лично ему, смело выступил вперед.— По крайней мере, вы не станете отрицать, что трусливо бежали с поля боя на английский флагманский корабль. Я видел это собственными глазами.Вопреки ожиданиям, Пюизе не выразил возмущения.— Вы не ошиблись. Я действительно отправился на флагманский корабль сэра Джона. Но не для того, о чем вы говорите. — (Стоявший за спиной графа Кадудаль презрительно рассмеялся). — Я выполнял свой долг, долг полководца, которому все изменили. Я отправился туда убедить сэра Джона ввести в действие английские корабли в последней надежде на то, что огонь их орудий предотвратит или по крайней мере уменьшит катастрофу, постигшую нас. И он вполне мог бы это сделать. Фрегат открыл огонь по республиканцам и уже почти остановил наступление их батальонов, когда господа, почитающие себя цветом французской нации, в очередной раз предали меня. Вопреки моему приказу стоять до последнего, они вступили в переговоры о капитуляции и прислали на борт фрегата требование прекратить огонь.— Такова ваша версия? — усмехнулся Констан.— Такова моя версия. На свою беду, как доказали последствия, эти господа на Киброне отказались выполнять мои приказы в тот самый час, когда я еще мог их спаси и, более того, привести к верной и легкой победе.Ответом на объяснение Пюизе послужил презрительный смех.— Вполне естественно, — спокойно продолжал он, — что вас забавляют последствия, которые возымели для дела короля и монархии бездарность, злая воля, пустое тщеславие и прямое предательство, — то есть единственные качества, которые вы, господа, проявили.— И у вас хватает бесстыдства говорить о предательстве? — спросил Констан.Пюизе посмотрел на него, и взгляд его холодных, пронзительных глаз сделался беспощадным.— Я только подошел к вопросу о предательстве. Сейчас я покажу вам его плоды. То, что оно уничтожило меня, не так уж важно, — его тон стал разящим, как острие кинжала, — но то, что оно уничтожило планы, так долго вынашиваемые, планы, которые я годами совершенствовал, то, что оно обратило в ничто бесценную помощь, которой никто, кроме меня не мог добиться, от английского правительства, — трагедия, а расплата за нее — потеря монархии.— Это вы и пришли сказать нам? — язвительно спросил Герниссак.— Если так, — добавил Констан, — вы даром тратите время. Ваша речь не произведет на нас особого впечатления.— Когда я скажу все, что намерен, то, возможно, произведет. Одна из причин, по которой я нахожусь здесь — желание доказать, что я не бежал в Англию, а остался в Бретани. Я мог бы бежать. Будучи на борту корабля сэра Джона Уоррена, мог бы вернуться вместе с ним. Но во Франции у меня были обязанности, которые надлежало выполнить. Оставалось выяснить подробности событий, чтобы дать в них отчет английскому правительству, если я когда-нибудь снова окажусь в Англии.— Вот этому мы вполне верим, — Констан усмехнулся, и его смех поддержали еще два или три офицера.Пюизе словно ничего не заметил.— Я пять дней провел в Ванне — в самом логове льва, как вы могли бы сказать. Я был там, когда Сомбрей заплатил жизнью за свою наивную доверчивость при подписании капитуляции. С ними были и те, кто убедил его не подчиниться моим приказам, относясь к нашему предприятию, как к авантюре, заведомо обреченной на неудачу, в том числе и ваш брат, господин де Шеньер. Я видел, как их всех расстреляли. Общее число расстрелянных в Ванне, господа, около семисот человек.Из уст собравшихся вырвался крик.— Я вижу, описание этой бойни все-таки произвело на вас впечатление. Надеюсь, оно заставит вас — вас, собравшихся здесь проводить суд по обвинению в нарушении субординации, — задуматься над страшной виной тех, кто по глупости или злому умыслу позволил себе нарушить субординацию по отношению ко мне, главнокомандующему экспедицией, и допустил пролитие рек французской крови.— Кто же в этом повинен больше вас? — крикнул Констан.— Я здесь именно для того, чтобы сказать вам об этом.— Пролитая кровь вопиет к небесам об отмщении, — пылко воскликнул Герниссак.— К небесам? Да, без сомнения. Но и ко мне. Послушайте меня еще немного, господа. Здесь, среди вас, находится несколько офицеров из корпуса, который покинул Киброн под командованием шевалье де Тэнтеньяка, чтобы на рассвете шестнадцатого июля быть в тылу у Гоша, — Пюизе переполняло негодование, и его дрожащий от гнева голос заполнил все помещение, — то была последняя попытка исправить зло, причиненное несоблюдением субординации бездарным глупцом, и если бы ваш корпус выполнил полученный приказ, попытка эта могла бы увенчаться успехом. Вместо этого — трагедия Киброна, разгром Королевской католической армии и бойня в Ванне. Чего, я спрашиваю, заслуживают те, кто в этом повинны?Пюизе окончательно подчинил всех своей воле. Даже язвительный Герниссак сжался под огненным взглядом, который заставлял каждого из них чувствовать себя не только обвиняемым, но и виновным.— Пока там, на Киброне, мы с глупой доверчивостью рассчитывали на вас, вы веселились здесь, в этом самом доме, куда теперь вернулись, как собаки к своей блевотине.В ответ на подобное оскорбление послышался возмущенный ропот.— Не лаять на меня! — громовым голосом крикнул Пюизе, заставив всех смолкнуть. — Пока мы готовились к бою, не сомневаясь в том, что вы, верные данному слову, находитесь на пути к отведенным вам позициям, вы здесь пировали, танцевали и ухаживали за женщинами, собранными вам на усладу изменницей-шлюхой, чтобы ввести вас в обман.Здесь Констан нарушил оцепенение, в которое поверг его сторонников праведный гнев Пюизе и проснувшееся в них чувство — стыда.— Думаю, мы уже достаточно наслушались. Коли вам так много известно, может быть, вы знаете и о том, что Тэнтеньяк мертв. Очернять его память, какая гнусность!— Я говорю не о Тэнтеньяке. Это была верная, преданная душа. Столь же преданная, сколь и отважная. Если бы он остался в живых, приказ был бы выполнен.— Тогда вы имеете в виду Белланже. Он тоже убит.— Вашей собственной рукой. Мне все известно. Итак, он не может ответить за свое предательство. Но вы, господин де Шеньер, вы ответите.— Я? — темные глаза Констана расширились. Он побледнел.— Неужели я удивил вас? Не ваше ли возмутительное нарушение субординации по отношению к Тэнтеньяку, когда вы увели с собой три тысячи человек, ослабило его корпус перед нападением республиканцев, во время которого он был убит? Разве не эти события сделали невозможным своевременное прибытие ваших отрядов в Плоэрмель?От язвительности Констана не осталось и следа. Его захлестнуло ощущение близкой беды и внезапный страх перед величественным человеком, который воплощенным возмездием стоял перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42