Конечно, на многих он действует одурманивающе, но чек под него выписать нельзя. 'Основанием для чека, да и для всей жизни, должен быть н'е звон золота, а само золото. Иначе чек окажется необеспеченным, и дальше тюрьмы с ним не уйдешь. Золото же отворяет не только двери королевских дворцов или тюрем. Перед ним раскрываются даже небесные врата. Карту мира золото перекраивает так, как ему выгоднее. А заведенный порядок изменяют не народы, а классы. Однако и это лишь самообман, ибо золото подчиняет себе даже самых идеальных вождей. До тех пор, пока не вьшрет нынешнее человечество или не изменятся люди, на свете не может быть власти, не зависящей от золота. Его блеск притягивает людей сильнее, чем огонек свечи — летающих в ночной тьме мотыльков.
— Может быть, в мире коммерсантов все это действительно так. Но ведь жизнь гораздо шире, и на ее просторах хватает места и для идеалов. Мы, молодые, еще не настолько испорчены прозой жизни.
— Вам только так кажется! По сути дела всё в жизни — сплошная коммерция. Скажите, какие идеалы руководили вами, когда вы помогали мне продать На-гайнису акции или, наоборот, когда вы помогали На-гайнису завладеть давно уже привлекавшими его акциями? Этими идеалами были погоня за наживой и
желание спихнуть меня с места. Мне нравится, что вы столь откровенны!
— Я никогда не говорил вам ничего подобного. — Саусайс ощетинился, точно еж.
—Не нужно и говорить, оно понятно само собой. На этом деле заработали только вы один, а мы с На-гайнисом оба потерпели убыток. Я потерял место и акции, а Нагайнис — деньги. Значит, заработал только посредник.
— Вы же продали акции Зутиса, а не свои.
— В конце-то концов это одно и то же, потому что я боюсь, как бы акции Зутиса впоследствии не оказались моими. Но не будем спорить. Поживем — увидим, кто из нас прав. Только не давайте сбить себя с толку, а работайте в задуманном, направлении, потому что и я со своей стороны тоже предприму все, что возможно. Конечно, в свою, а не в вашу пользу!
И он засмеялся таким странным смехом, что Сау-сайсу стало не по себе. Что могли означать эти слова Цеплиса? Не устроил бы он мне такую же штуку, как Аустре с теми брильянтамиГ Обещает, разрешает радоваться, а дать не дает. Аустра же так и не получила колье, а теперь не смеет о нем и заикнуться. Цеплис стал до того странным, что даже разговаривать с ним как-то жутко. Просто жаль веселую Аустру: как она теперь изменилась! И лейтенант заметил, что в обществе Цеплиса он и сам чувствует себя неважно...
Всецело занятый продажей акций, Цеплис действительно, стал относиться к Аустре холодно и сдержанно. Теперь ему казалось, будто Аустра приносит несчастье, и в серьезных делах надо держаться от нее подальше. Наоборот, близость Берты всегда вдохновляла его на большие дела и придавала силы. Немножко неудобно, что Аустра все еще ждет обещанное колье, давно уже отданное Берте. Все-таки должна бы понять, что она не заслуживает такого дорогого подарка. .. Отчасти из-за этой неловкости, а главное, из-за отсутствия времени Цеплис так и не поинтересовался еще состоянием кассы, отданной в распоряже-ние Аустры. Он чувствовал, что там не все благополучно, но как-то неприятно было сразу раскрывать
проделки Аустры, совершенные еще во времена его благосклонного отношения к ней. «Да и вряд ли там большая недостача, — рассуждал Цеплис.— Аустра ее сама покроет, и все будет в порядке. А если я теперь примусь проверять кассу, мне, может быть, придется сейчас же уволить Аустру. Как она будет себя чувствовать, получив вместо брильянтов, увольнение с работы? Нет, все-таки нельзя поступать так жестоко». Аустру совершенно подавляло непонятное поведение Цеплиса. Она сознавала себя преступницей, которой не избежать тюрьмы. Никто не пожалеет ее, не спасет. Она много раз пыталась поговорить с Саусай-сом и узнать, о чем беседовал с ним тот раз в ресторане Цеплис. Но из этого ничего не вышло, так как Эдмунд теже сделался сдержанным и таинственно-деловитым. Неужели правда — все мужчины, занявшись серьезными делами, сразу же забывают женщин? Пусть бы они еще подвергали подобной участи своих давно опостылевших жен. Но вести себя так с нею? Этого Аустра не могла ни понять, ни простить. Это было верхом наглости, какую могли себе позволить только грубые и жадные торгаши. С другими поклонниками у Аустры тоже не клеилось. Она стала нервной, раздражительной, ей все казалось, будто каждый хочет лишь использовать ее в своих интересах. Перед глазами все время маячила недостача в кассе. Страшно подумать, чем это кончится? Будь Цеплис таким, как раньше, он простил бы ей все. Тогда он был тряпкой, которую можно комкать, как угодно. Тогда -и надо было уладить вопрос с недостачей! А теперь? Аустра замирала от страха и почти уже не вспоминала о колье.
Счастливее всех чувствовал себя в это время Нагайнис. Покупка акций занимала его гораздо больше, чем выгодные заказы строящейся железной дороги. Нагайнис был из тех людей, которым лежащие в кармане деньги не дают покоя. Эти деньги надо немедленно пустить в оборот, чтоб угомониться и потом восхищаться гениальностью собственных планов и замыслов. Набирая отовсюду деньги, Нагайнис волновался и суетился, зато теперь спокойно перелистывал при-
обретенные акции. Ух, и отомстит же он на следующем собрании акционеров Цеплису — и за то, что этот нахал в свое время не одолжил ему денег, и за то, что не продавал акций! Уж теперь он узнает силу Нагайниса! Нельзя же позволить одному зазнавшемуся выскочке бахвалиться на всю Ригу, — на всю Латвию! Повсюду только и слышишь о Цеплисе, будто никто другой не способен делать кирпичи. Да вон Саусайс будет делать их еще лучше! Такие непомерные славословия Цеплису обижают других промышленников. Чем кирпичи лучше подков и мышеловок? Как начнут кого-нибудь восхвалять, так уж поднимут до небес, а других и вовсе не видят. Так нельзя! Мял бы себе потихоньку глину, где-нибудь в провинции, да обжигал кирпичи, никто бы его не трогал, все только радовались бы его усердию. Но если он чванится на всю Ригу и хвастает своими связями с заграницей, этому надо положить конец. Разве он, Нагайнис, не продавал за границу мышеловки? Но его фотографии еще никогда не появлялись в газетах, а физиономию Цеплиса печатали уже много раз. Неужели только бахвалы могут стать знаменитыми, а скромные труженики не стоят ни гроша? Этому надо положить конец! Почему именно Цеплис считается образцовым современным промышленником, с которого все должны брать пример? Каждый делает свое дело, только не распускает язык и не кичится. Нужно проучить этих пустозво-, нов! Нагайнис чувствовал себя достаточно сильным, чтобы полностью уничтожить Цеплиса и поставить на его место Саусайса. Что ж, у зятя оказался хороший нюх, раз он сумел разузнать, где можно достать акции «Цеплис»! За это он в самом деле- заслужил место директора акционерного общества. Долго ли может женатый человек пробавляться этим жалким офицерским окладом? Одним самопожертвованием на благо родины не проживешь. Нужны еще деньги и доходы. Такое местечко — это, пожалуй, даже лучше обещанного приданого. И* Нагайнис впервые с радостью ощутил, что у него есть какие-то обязанности перед Сау-сайсом. Будет хорошо зятю, так и дочь заживет припеваючи. Пусть все завистники поглядят, как Нагайнис
заботится о зяте и дочери! Тогда уж не скажут, будто старик надул зятя, и всем насмешникам будут заткнуты рты, Нагайнис умеет не только обещать, но и держать свое слово! Птица заботится о птенцах, как же людям не заботиться о своих детях?
Полный подобных радужных мыслей, Нагайнис с нетерпеньем дожидался собрания акционеров общества «Цеплис». Он был так увлечен этим, что совершенно забросил свои предприятия, и они опять покати* лись под гору. Ведь погнавшись за оленем, не думают о куропатках, — хотя на этих куропатках строилось все благополучие Нагайниса, а олень еще мог оказаться тощим и несъедобным. Однако до собрания акционеров было далеко, и Нагайнис рассчитывал, что Цеплис будет нарочно тянуть с его созывом. Это отчасти даже хорошо — у Нагайниса останется время переговорить с остальными акционерами, чтобы завербовать себе сторонников для свержения Цеплиса. Надо думать, что и тот не будет дремать, а сделает все, чтобы удержаться на месте. Нагайнис надеялся все-таки добиться своего. Выгодные заказы и улучшение материального положения исправили и его репутацию среди торговцев и промышленников. Многие из зависти пытались еще и теперь пренебрегать им, но должны были признать, что Нагайнис жить умеет. У каждого бывают неудачи в работе, которым радуются враги. Почему же таких неудач не могло быть и у Нагайниса? Но в том, что он теперь выкрутился и опять при деньгах, никто уже не сомневался. Все должны были признать, что Нагайнис — человек с, настоящей хваткой, способный выкарабкаться даже из ворот преисподней. На его сторону можно переходить без всяких опасений. Кто же не захочет быть союзником победителя?
Цауне полностью примирился с главенствующей ролью Аустры на работе. Так пожелал директор, против его воли не пойдешь. А если пойдешь, в такой борьбе нечего ждать успеха. Бороться может равный с равным, но не подчиненный с начальником. Ведь Цеплис никогда ни в одном вопросе не интересовался
мнениями своих подчиненных. Цауне не раз жалел о том, что не подал на Цеплиса жалобу за нападение. Тогда директор уважал бы его хоть немного. Теперь же он вовсе не считался с 'Цауне. Всем распоряжалась и все решала Аустра. Как ненавидел Цауне эту накрашенную, развратную бабу! Но противиться ей он не смел. Ее приказания приходилось выполнять, хотя бы и с затаенным недовольством, потому что устами Аустры всегда говорил или, по крайней мере, мог говорить директор. Однако в самое последнее время там, наверху, что-то такое изменилось. Аустра сделалась менее надменной и перестала хлопать дверями директорского кабинета. На Цауне она больше уже не кричала и начала называть его коллегой. Такая перемена в. Аустре раздражала бухгалтера, и он однажды довольно грубо отрезал:
— Какой я вам коллега! Вы — директриса, в ваших руках касса и все тайны фирмы!
— Цаунчик, не надо так говорить. Когда-то я знала все тайны Цеплиса, а теперь уже не то. Он совсем оттолкнул меня, и я даже не знаю почему. Все время он так хорошо относился ко мне.
— Так всегда бывает, мадемуазель Зиле. Когда-то из-за вас он оттолкнул меня. Отобрал ключи от кассы и передал вам. Чего же вы теперь расстраиваетесь? Видно, нашлась какая-нибудь получше.
— Да пусть их там будут хоть десятки! — со злостью бросила Аустра. — Только не напоминайте мне о кассе. Как подумаю, просто жутко становится.
— Значит, вы растратили деньги фирмы? — почти радостно отозвался Цауне. 0н давно уже чувствовал это, и вот представилась возможность высказать свои подозрения.
— Я даже не могу решиться подсчитать и проверить кассу. От одной мысли в глазах темно делается.
— Сосчитайте только наличные деньги в кассе, а у меня все подытожено. У вас должно быть около двенадцати тысяч лат.
— Тогда вы ничего не знаете. У меня только около двух тысяч, — Аустра побледнела, но взяла себя в руки и храбро продолжала: — Конечно, много было
таких расходов, о которых вам неизвестно. На ваши книги, Цаунчик, нельзя полагаться.
— На них вполне можно полагаться. Другой вопрос, насколько цифры в моих книгах окажутся приятными для вас. Бухгалтерия удерживает нашу жизнь в известных рамках.
— Я не выношу рамок, создаваемых цифрами! Надо сжечь ваши книги, да и вас вместе с ними.
— Господин Цеплис тоже так думает? Нужно спросить, как он смотрит на это ваше столь огненное предложение. Я ведь беспрекословно выполняю приказания, исходящие от любого из вас. — В голосе Цауне звучало злорадство. Наконец-то он может отомстить Аустре за нанесённые ею обиды!
— Как вам не стыдно, Цаунчик! Разве можно говорить с Цеплисом о таких вещах?
— Вам ведь нечего бояться Цеплиса и нечего скрывать от него?
— Да, раньше я его не боялась, а теперь боюсь. Помогите мне! Давайте покажем в книгах такой расход, чтобы остаток совпадал с кассой. Вы это можете.
— Нет, не могу. Я вношу в книги только действительные расходы.
— Но ведь это тоже действительные расходы! Куда же иначе ушли бы деньги?
— Я был бы рад этому поверить. Но для проведения расходов по книгам необходимы квитанции. Иначе нельзя.
— Неужели же всюду выдают квитанции?
— Деньги фирмы нельзя платить иначе, как только под квитанцию.
— Вы — эгоистичный педант. Разве деньги фирмы ваши собственные, что вы так распинаетесь из-за них?
— Конечно, нет. Но выполнение своего долга — это не эгоизм и не педантизм.
— Вы, наверное, хотите заслужить прибавку к жалованью и благодарность, если так стараетесь выслужиться?
— Где уж мне мечтать о таких вещах! Хорошо бы хоть удержаться на месте! Все это время благосклонность директора щедро изливалась на вас. Составьте
отчет о своих расходах, пусть Цеплис подпишет, и я, не моргнув глазом, внесу их в книги.
— Настолько-то у меня бы ума хватило, будь оно так просто. Но теперь это невозможно, благосклонность директора я потеряла. Еще недавно это было бы для меня совсем легкое дело.
— Благосклонность директора следовало беречь. Тогда вместе с обещанными брильянтами вам была бы подарена и эта недостача в кассе. Зачем вы связались с Саусайсом?
— Да разве Саусайс виноват в том, что я еще не получила колье? Уж он-то Цеплису ничего не расскажет.
— Как, вы даже не получили обещанных брильянтов? Ну, значит, ваши дела совсем плохи! — Цауне даже рассмеялся, так ему было приятно, что Аустра чувствует себя униженной и убитой. Довольно она тиранила его!
— Если вы не будете делать, как я приказываю, я скажу Цеплису, чтоб он вас уволил! — воскликнула взбешенная Аустра. И зачем она проболталась о том, что Цеплис не подарил ей колье? Таких вещей Цауне не должен знать. Все время он поджимал хвост перед Аустрой, а тут сразу начал дерзить.
— Как это вы скажете, чтоб он меня уволил, если не можете даже попросить списать недостачу в кассе? Говорите, я ничуть не боюсь! Уж если не получили брильянтов, значит, и уволить меня не сможете. И правда, за что же директору дарить вам брильянты? Работница вы плохая, а растратчица выдающаяся. За такие дела не награждают! Недавно вы учили меня, как надо жить. Если бы я последовал вашим советам, то теперь находился бы в таком же положении, как вы. Труд и сознание исполненного долга дают все-таки большее. удовлетворение, чем ваши легкомысленные кутежи. Чего стоят теперь позолоченные, украшенные брильянтами и обернутые в шелка слова Цеплиса? За опустошение толстого директорского кошелька вам придется расплачиваться! Вот вы хвастались, что Цеп-лись за один вечер, даже за один час, говорит вам милых слов больше, чем своей жене за целый месяц.
Но какой прок во всех милых словах, если за ними нет настоящего чувства? Цеплис безжалостно погубит вас, и о спасении вы даже не мечтайте. Может быть, и брильянты он вам только пообещал, а своей супруге отдал, не обещая, — разглагольствовал Цауне. Сердце его было переполнено долго копившейся злобой. Аустра с удивлением выслушала тираду бухгалтера. Замкнутый, простоватый тихоня сразу сделался красноречивым и умным.
— Почему вы, думаете, что Цеплис отдал колье своей Берте? — Аустра была совершенно потрясена последними словами Цауне.
— А кому же другому? Не станет же он носить колье в кармане?
— И правда! От ювелира он давно его взял. Неужели мужчины действительно такие подлые обманщики?
— В критические моменты у мужчин рассудительность и сознание своего долга всегда берут верх над остальными чувствами. Иначе все на свете давно полетело бы вверх тормашками.
— Я сама была дурой, что так долго ждала и не требовала обещанное! Было время, когда ему не помогли бы никакая рассудительность и сознание долга. Он был тряпкой, о которую я могла вытирать свои туфли.
— А теперь он вас посадит в тюрьму в тех туфлях, которые вам подарил.
— Меня в тюрьму? — Голос Аустры задрожал от 'страха, и даже сквозь краску было видно, как побледнело ее лицо. — Мы еще посмотрим, кто из нас первый сядет в тюрьму! Вы ведь тоже не такой уж ангел, чтобы читать другим нравоучения.
— Я всегда честно работал, а за это пока еще в тюрьму не сажают. За ваши грехи я не ответчик. Вы же не просили у меня совета, когда очищали кассу фирмы! А теперь я не могу помочь вам скрыть ваши грязные дела.
— Поверьте мне, Цаунчик, когда вы будете сидеть в тюрьме, я буду гулять по цветущим южным садам.
— Тогда уж скорее по райским садам, потому что я-то в тюрьму не попаду никогда. — В словах Цауне звучала не только уверенность в своей правоте, но и непоколебимое убеждение.
— Попомните мои слова. Да, я не сумела раскусить Цеплиса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Может быть, в мире коммерсантов все это действительно так. Но ведь жизнь гораздо шире, и на ее просторах хватает места и для идеалов. Мы, молодые, еще не настолько испорчены прозой жизни.
— Вам только так кажется! По сути дела всё в жизни — сплошная коммерция. Скажите, какие идеалы руководили вами, когда вы помогали мне продать На-гайнису акции или, наоборот, когда вы помогали На-гайнису завладеть давно уже привлекавшими его акциями? Этими идеалами были погоня за наживой и
желание спихнуть меня с места. Мне нравится, что вы столь откровенны!
— Я никогда не говорил вам ничего подобного. — Саусайс ощетинился, точно еж.
—Не нужно и говорить, оно понятно само собой. На этом деле заработали только вы один, а мы с На-гайнисом оба потерпели убыток. Я потерял место и акции, а Нагайнис — деньги. Значит, заработал только посредник.
— Вы же продали акции Зутиса, а не свои.
— В конце-то концов это одно и то же, потому что я боюсь, как бы акции Зутиса впоследствии не оказались моими. Но не будем спорить. Поживем — увидим, кто из нас прав. Только не давайте сбить себя с толку, а работайте в задуманном, направлении, потому что и я со своей стороны тоже предприму все, что возможно. Конечно, в свою, а не в вашу пользу!
И он засмеялся таким странным смехом, что Сау-сайсу стало не по себе. Что могли означать эти слова Цеплиса? Не устроил бы он мне такую же штуку, как Аустре с теми брильянтамиГ Обещает, разрешает радоваться, а дать не дает. Аустра же так и не получила колье, а теперь не смеет о нем и заикнуться. Цеплис стал до того странным, что даже разговаривать с ним как-то жутко. Просто жаль веселую Аустру: как она теперь изменилась! И лейтенант заметил, что в обществе Цеплиса он и сам чувствует себя неважно...
Всецело занятый продажей акций, Цеплис действительно, стал относиться к Аустре холодно и сдержанно. Теперь ему казалось, будто Аустра приносит несчастье, и в серьезных делах надо держаться от нее подальше. Наоборот, близость Берты всегда вдохновляла его на большие дела и придавала силы. Немножко неудобно, что Аустра все еще ждет обещанное колье, давно уже отданное Берте. Все-таки должна бы понять, что она не заслуживает такого дорогого подарка. .. Отчасти из-за этой неловкости, а главное, из-за отсутствия времени Цеплис так и не поинтересовался еще состоянием кассы, отданной в распоряже-ние Аустры. Он чувствовал, что там не все благополучно, но как-то неприятно было сразу раскрывать
проделки Аустры, совершенные еще во времена его благосклонного отношения к ней. «Да и вряд ли там большая недостача, — рассуждал Цеплис.— Аустра ее сама покроет, и все будет в порядке. А если я теперь примусь проверять кассу, мне, может быть, придется сейчас же уволить Аустру. Как она будет себя чувствовать, получив вместо брильянтов, увольнение с работы? Нет, все-таки нельзя поступать так жестоко». Аустру совершенно подавляло непонятное поведение Цеплиса. Она сознавала себя преступницей, которой не избежать тюрьмы. Никто не пожалеет ее, не спасет. Она много раз пыталась поговорить с Саусай-сом и узнать, о чем беседовал с ним тот раз в ресторане Цеплис. Но из этого ничего не вышло, так как Эдмунд теже сделался сдержанным и таинственно-деловитым. Неужели правда — все мужчины, занявшись серьезными делами, сразу же забывают женщин? Пусть бы они еще подвергали подобной участи своих давно опостылевших жен. Но вести себя так с нею? Этого Аустра не могла ни понять, ни простить. Это было верхом наглости, какую могли себе позволить только грубые и жадные торгаши. С другими поклонниками у Аустры тоже не клеилось. Она стала нервной, раздражительной, ей все казалось, будто каждый хочет лишь использовать ее в своих интересах. Перед глазами все время маячила недостача в кассе. Страшно подумать, чем это кончится? Будь Цеплис таким, как раньше, он простил бы ей все. Тогда он был тряпкой, которую можно комкать, как угодно. Тогда -и надо было уладить вопрос с недостачей! А теперь? Аустра замирала от страха и почти уже не вспоминала о колье.
Счастливее всех чувствовал себя в это время Нагайнис. Покупка акций занимала его гораздо больше, чем выгодные заказы строящейся железной дороги. Нагайнис был из тех людей, которым лежащие в кармане деньги не дают покоя. Эти деньги надо немедленно пустить в оборот, чтоб угомониться и потом восхищаться гениальностью собственных планов и замыслов. Набирая отовсюду деньги, Нагайнис волновался и суетился, зато теперь спокойно перелистывал при-
обретенные акции. Ух, и отомстит же он на следующем собрании акционеров Цеплису — и за то, что этот нахал в свое время не одолжил ему денег, и за то, что не продавал акций! Уж теперь он узнает силу Нагайниса! Нельзя же позволить одному зазнавшемуся выскочке бахвалиться на всю Ригу, — на всю Латвию! Повсюду только и слышишь о Цеплисе, будто никто другой не способен делать кирпичи. Да вон Саусайс будет делать их еще лучше! Такие непомерные славословия Цеплису обижают других промышленников. Чем кирпичи лучше подков и мышеловок? Как начнут кого-нибудь восхвалять, так уж поднимут до небес, а других и вовсе не видят. Так нельзя! Мял бы себе потихоньку глину, где-нибудь в провинции, да обжигал кирпичи, никто бы его не трогал, все только радовались бы его усердию. Но если он чванится на всю Ригу и хвастает своими связями с заграницей, этому надо положить конец. Разве он, Нагайнис, не продавал за границу мышеловки? Но его фотографии еще никогда не появлялись в газетах, а физиономию Цеплиса печатали уже много раз. Неужели только бахвалы могут стать знаменитыми, а скромные труженики не стоят ни гроша? Этому надо положить конец! Почему именно Цеплис считается образцовым современным промышленником, с которого все должны брать пример? Каждый делает свое дело, только не распускает язык и не кичится. Нужно проучить этих пустозво-, нов! Нагайнис чувствовал себя достаточно сильным, чтобы полностью уничтожить Цеплиса и поставить на его место Саусайса. Что ж, у зятя оказался хороший нюх, раз он сумел разузнать, где можно достать акции «Цеплис»! За это он в самом деле- заслужил место директора акционерного общества. Долго ли может женатый человек пробавляться этим жалким офицерским окладом? Одним самопожертвованием на благо родины не проживешь. Нужны еще деньги и доходы. Такое местечко — это, пожалуй, даже лучше обещанного приданого. И* Нагайнис впервые с радостью ощутил, что у него есть какие-то обязанности перед Сау-сайсом. Будет хорошо зятю, так и дочь заживет припеваючи. Пусть все завистники поглядят, как Нагайнис
заботится о зяте и дочери! Тогда уж не скажут, будто старик надул зятя, и всем насмешникам будут заткнуты рты, Нагайнис умеет не только обещать, но и держать свое слово! Птица заботится о птенцах, как же людям не заботиться о своих детях?
Полный подобных радужных мыслей, Нагайнис с нетерпеньем дожидался собрания акционеров общества «Цеплис». Он был так увлечен этим, что совершенно забросил свои предприятия, и они опять покати* лись под гору. Ведь погнавшись за оленем, не думают о куропатках, — хотя на этих куропатках строилось все благополучие Нагайниса, а олень еще мог оказаться тощим и несъедобным. Однако до собрания акционеров было далеко, и Нагайнис рассчитывал, что Цеплис будет нарочно тянуть с его созывом. Это отчасти даже хорошо — у Нагайниса останется время переговорить с остальными акционерами, чтобы завербовать себе сторонников для свержения Цеплиса. Надо думать, что и тот не будет дремать, а сделает все, чтобы удержаться на месте. Нагайнис надеялся все-таки добиться своего. Выгодные заказы и улучшение материального положения исправили и его репутацию среди торговцев и промышленников. Многие из зависти пытались еще и теперь пренебрегать им, но должны были признать, что Нагайнис жить умеет. У каждого бывают неудачи в работе, которым радуются враги. Почему же таких неудач не могло быть и у Нагайниса? Но в том, что он теперь выкрутился и опять при деньгах, никто уже не сомневался. Все должны были признать, что Нагайнис — человек с, настоящей хваткой, способный выкарабкаться даже из ворот преисподней. На его сторону можно переходить без всяких опасений. Кто же не захочет быть союзником победителя?
Цауне полностью примирился с главенствующей ролью Аустры на работе. Так пожелал директор, против его воли не пойдешь. А если пойдешь, в такой борьбе нечего ждать успеха. Бороться может равный с равным, но не подчиненный с начальником. Ведь Цеплис никогда ни в одном вопросе не интересовался
мнениями своих подчиненных. Цауне не раз жалел о том, что не подал на Цеплиса жалобу за нападение. Тогда директор уважал бы его хоть немного. Теперь же он вовсе не считался с 'Цауне. Всем распоряжалась и все решала Аустра. Как ненавидел Цауне эту накрашенную, развратную бабу! Но противиться ей он не смел. Ее приказания приходилось выполнять, хотя бы и с затаенным недовольством, потому что устами Аустры всегда говорил или, по крайней мере, мог говорить директор. Однако в самое последнее время там, наверху, что-то такое изменилось. Аустра сделалась менее надменной и перестала хлопать дверями директорского кабинета. На Цауне она больше уже не кричала и начала называть его коллегой. Такая перемена в. Аустре раздражала бухгалтера, и он однажды довольно грубо отрезал:
— Какой я вам коллега! Вы — директриса, в ваших руках касса и все тайны фирмы!
— Цаунчик, не надо так говорить. Когда-то я знала все тайны Цеплиса, а теперь уже не то. Он совсем оттолкнул меня, и я даже не знаю почему. Все время он так хорошо относился ко мне.
— Так всегда бывает, мадемуазель Зиле. Когда-то из-за вас он оттолкнул меня. Отобрал ключи от кассы и передал вам. Чего же вы теперь расстраиваетесь? Видно, нашлась какая-нибудь получше.
— Да пусть их там будут хоть десятки! — со злостью бросила Аустра. — Только не напоминайте мне о кассе. Как подумаю, просто жутко становится.
— Значит, вы растратили деньги фирмы? — почти радостно отозвался Цауне. 0н давно уже чувствовал это, и вот представилась возможность высказать свои подозрения.
— Я даже не могу решиться подсчитать и проверить кассу. От одной мысли в глазах темно делается.
— Сосчитайте только наличные деньги в кассе, а у меня все подытожено. У вас должно быть около двенадцати тысяч лат.
— Тогда вы ничего не знаете. У меня только около двух тысяч, — Аустра побледнела, но взяла себя в руки и храбро продолжала: — Конечно, много было
таких расходов, о которых вам неизвестно. На ваши книги, Цаунчик, нельзя полагаться.
— На них вполне можно полагаться. Другой вопрос, насколько цифры в моих книгах окажутся приятными для вас. Бухгалтерия удерживает нашу жизнь в известных рамках.
— Я не выношу рамок, создаваемых цифрами! Надо сжечь ваши книги, да и вас вместе с ними.
— Господин Цеплис тоже так думает? Нужно спросить, как он смотрит на это ваше столь огненное предложение. Я ведь беспрекословно выполняю приказания, исходящие от любого из вас. — В голосе Цауне звучало злорадство. Наконец-то он может отомстить Аустре за нанесённые ею обиды!
— Как вам не стыдно, Цаунчик! Разве можно говорить с Цеплисом о таких вещах?
— Вам ведь нечего бояться Цеплиса и нечего скрывать от него?
— Да, раньше я его не боялась, а теперь боюсь. Помогите мне! Давайте покажем в книгах такой расход, чтобы остаток совпадал с кассой. Вы это можете.
— Нет, не могу. Я вношу в книги только действительные расходы.
— Но ведь это тоже действительные расходы! Куда же иначе ушли бы деньги?
— Я был бы рад этому поверить. Но для проведения расходов по книгам необходимы квитанции. Иначе нельзя.
— Неужели же всюду выдают квитанции?
— Деньги фирмы нельзя платить иначе, как только под квитанцию.
— Вы — эгоистичный педант. Разве деньги фирмы ваши собственные, что вы так распинаетесь из-за них?
— Конечно, нет. Но выполнение своего долга — это не эгоизм и не педантизм.
— Вы, наверное, хотите заслужить прибавку к жалованью и благодарность, если так стараетесь выслужиться?
— Где уж мне мечтать о таких вещах! Хорошо бы хоть удержаться на месте! Все это время благосклонность директора щедро изливалась на вас. Составьте
отчет о своих расходах, пусть Цеплис подпишет, и я, не моргнув глазом, внесу их в книги.
— Настолько-то у меня бы ума хватило, будь оно так просто. Но теперь это невозможно, благосклонность директора я потеряла. Еще недавно это было бы для меня совсем легкое дело.
— Благосклонность директора следовало беречь. Тогда вместе с обещанными брильянтами вам была бы подарена и эта недостача в кассе. Зачем вы связались с Саусайсом?
— Да разве Саусайс виноват в том, что я еще не получила колье? Уж он-то Цеплису ничего не расскажет.
— Как, вы даже не получили обещанных брильянтов? Ну, значит, ваши дела совсем плохи! — Цауне даже рассмеялся, так ему было приятно, что Аустра чувствует себя униженной и убитой. Довольно она тиранила его!
— Если вы не будете делать, как я приказываю, я скажу Цеплису, чтоб он вас уволил! — воскликнула взбешенная Аустра. И зачем она проболталась о том, что Цеплис не подарил ей колье? Таких вещей Цауне не должен знать. Все время он поджимал хвост перед Аустрой, а тут сразу начал дерзить.
— Как это вы скажете, чтоб он меня уволил, если не можете даже попросить списать недостачу в кассе? Говорите, я ничуть не боюсь! Уж если не получили брильянтов, значит, и уволить меня не сможете. И правда, за что же директору дарить вам брильянты? Работница вы плохая, а растратчица выдающаяся. За такие дела не награждают! Недавно вы учили меня, как надо жить. Если бы я последовал вашим советам, то теперь находился бы в таком же положении, как вы. Труд и сознание исполненного долга дают все-таки большее. удовлетворение, чем ваши легкомысленные кутежи. Чего стоят теперь позолоченные, украшенные брильянтами и обернутые в шелка слова Цеплиса? За опустошение толстого директорского кошелька вам придется расплачиваться! Вот вы хвастались, что Цеп-лись за один вечер, даже за один час, говорит вам милых слов больше, чем своей жене за целый месяц.
Но какой прок во всех милых словах, если за ними нет настоящего чувства? Цеплис безжалостно погубит вас, и о спасении вы даже не мечтайте. Может быть, и брильянты он вам только пообещал, а своей супруге отдал, не обещая, — разглагольствовал Цауне. Сердце его было переполнено долго копившейся злобой. Аустра с удивлением выслушала тираду бухгалтера. Замкнутый, простоватый тихоня сразу сделался красноречивым и умным.
— Почему вы, думаете, что Цеплис отдал колье своей Берте? — Аустра была совершенно потрясена последними словами Цауне.
— А кому же другому? Не станет же он носить колье в кармане?
— И правда! От ювелира он давно его взял. Неужели мужчины действительно такие подлые обманщики?
— В критические моменты у мужчин рассудительность и сознание своего долга всегда берут верх над остальными чувствами. Иначе все на свете давно полетело бы вверх тормашками.
— Я сама была дурой, что так долго ждала и не требовала обещанное! Было время, когда ему не помогли бы никакая рассудительность и сознание долга. Он был тряпкой, о которую я могла вытирать свои туфли.
— А теперь он вас посадит в тюрьму в тех туфлях, которые вам подарил.
— Меня в тюрьму? — Голос Аустры задрожал от 'страха, и даже сквозь краску было видно, как побледнело ее лицо. — Мы еще посмотрим, кто из нас первый сядет в тюрьму! Вы ведь тоже не такой уж ангел, чтобы читать другим нравоучения.
— Я всегда честно работал, а за это пока еще в тюрьму не сажают. За ваши грехи я не ответчик. Вы же не просили у меня совета, когда очищали кассу фирмы! А теперь я не могу помочь вам скрыть ваши грязные дела.
— Поверьте мне, Цаунчик, когда вы будете сидеть в тюрьме, я буду гулять по цветущим южным садам.
— Тогда уж скорее по райским садам, потому что я-то в тюрьму не попаду никогда. — В словах Цауне звучала не только уверенность в своей правоте, но и непоколебимое убеждение.
— Попомните мои слова. Да, я не сумела раскусить Цеплиса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45