откуда и знать сыну дикого народа, как нужно вести себя с царями?
Пустив коня рысью, эмир чуть слышно проговорил:
— Пусть их место будет в раю,— и провел руками по лицу.
Один из сыновей, ехавший рядом, не расслышав, переспросил:
— Слушаю, великий хазрет. Тимур приказал тусклым голосом:
— Перевести башкирские тысячи в самый первый ряд передового тумена в центре.
Уже этим самым войска Аргына заранее были обречены на гибель. Башкиры, отбив первое нападение Тохтамыша, должны были остаться лежать, как те искалеченные бурей деревья, но ценой своей жизни открыть передовым туменам эмира дорогу в центре.
Поначалу Аргын не понял, что ждет его войско. Когда снова тронулись в поход и его тысячи перевели во главу колонны, он это даже истолковал к лучшему. Сзади только и знали что глотали пыль, а здесь хоть вдоволь, всей грудью дышишь свежим воздухом. На привале же трава коням достается свежая, невытоптанная, вода чистая, незамутненная.
Сразу, как влились в войска Тимура, Аргын попытался отыскать брата Айсуака. Но в растянувшихся на десятки верст воинских колоннах найти нужного человека было немыслимо. И еще Хабрау все никак не может уехать из войска. Да и джигитам не хочется отпускать его от себя.
В течение двух дней, не прерывая движения, тумены великого эмира обучались новому боевому построению. И здесь башкиры не подвели, заслужили похвалу темника авангарда. Аргыну с Таймасом и обоим тысячникам накинули на плечи дорогие зиляны.
Когда до речки Кондурчи оставалось с полдня пути, ранним вечером, в самом начале сумерек, был дан приказ занять боевой порядок и располагаться на отдых. Аргын уже слышал, что разведчики наткнулись на заставы Тохтамыша, сошлись в рукопашной и было с обеих сторон много раненых, даже убитых. Значит, уже завтра на рассвете его джигиты сойдутся с неприятелем лицом к лицу.
Вдруг тревога охватила его, он отправился искать Хабрау. В походе сэсэн ехал в рядах то одной сотни, то другой. Мерно идут кони. И в плавный их ход, топот копыт вливается звон домбры. В какой сотне Хабрау, там и боевая песня — то звучит приглушенно, то вдруг взлетит дружно.
И сейчас, на отдыхе, сэсэн ложиться не спешит. Собрал вокруг себя джигитов, играет на домбре, напевает кубаир:
Это смерть высоких круч — Если скроются меж туч. Месяца и солнца смерть — Коль зайдут, красны как медь. Смерть кормилицы-земли — Если снеги замели Для мужчины значит смерть — Над отчизной вражья плеть.
Притихли джигиты. Аргын, стараясь остаться незамеченным, отошел в сторону, присел на корточки и задумался. В последнее время он свои грубые замашки и жестокость к воинам словно бы забыл. Вдруг порою пройдет по сердцу какая-то печаль ли, тревога ли, и погибший в войсках Орды брат Таргын вспоминается, а задремлет, приходит в сон и изводит его Зумрат, отцова молодая жена.
Все текут и текут строки кубаира, как бурлящая на перекатах река, рокот домбры то взлетает брызгами ввысь, то затихает и идет журчащим круговоротом. «Если спрячешь саблю в ножны, станешь ты рабом Орды. Будешь прятаться от схватки, станешь ты рабом Орды»,— поет сэсэн, крепит в джигитах отвагу, зовет их в завтрашнем бою биться с врагом без пощады.
Поначалу Аргын был против того, чтобы Хабрау шел с ними в поход. До домбры, до песни ли в бою? И другие турэ поддержали его, не хотели славного сэсэна отправить прямиком в огонь. Но Юлыш сказал: «Только Хабрау сможет разыскать Айсуака и тех джигитов. К тому же в войсках Тимура есть у него друг. Не такое это дело, освобождение заложников, чтобы можно было обойтись без знакомства»,— чем и прекратил спор. Пришлось Аргыну согласиться. А теперь сэсэн здесь, и в том для него утешение. Но и забота: как бы побыстрее, до начала смертного боя, выпроводить отсюда сэсэна.
У Хабрау же свои мысли, свои помыслы. Будет от него польза в бою или нет, но оставить товарищей он не мог. Джигиты в глаза ему смотрят, им нужны слова надежды.
Когда их с правого крыла перевели в центр, на самое острие удара, Хабрау, как и Аргын с Таймасом, понял, что ожидает башкирское войско. Вместе с передовым туменом они полягут первыми. Но разве из-за этого отступит он в задние ряды? Коли останется жив, найдет и освободит заложников. А пока его место здесь — плечом к плечу со своими джигитами.
18
Богара метался, не находя себе места. Больше двух недель миновало, как ушел Аргын, но до сего времени от него никаких вестей. По расчетам бея, Хромой Тимур давно пришел на берега Итиля. Должно быть, эмир и хан уже сошлись в бою, и кто-то потерпел поражение, а кто-то торжествует победу. Но почему же до сего времени нет гонца от Аргына? Ведь условились же! Или сам он и две тысячи его ратников остались лежать на поле боя?
С тяжелым сердцем отправил Богара своего сына в путь. Но что он мог поделать? Когда разговор зашел о том, кого поставить во главе уходящего в распоряжение Хромого Тимура двухтысячного войска, большинство турэ уткнулись глазами в землю. Ни один из них не вскочил, не сказал: «Я пойду, почтенный бей!» Он и послал своего сына — дабы показать, что дело, начатое им, надежно. Ладно еще, хватило у бея ума назначить горячему неопытному Аргыну в помощники старого Таймаса-батыра.
Терзается Богара из-за Аргына, из-за томящегося в заложниках Айсуака, но более того — здешние дела всю душу извели. Да и как не извести? Более двадцати тысяч стоят у него в верховьях Демы и Ашкадара, и держать их в узде с каждым днем становится все трудней. Какой отряд ни возьми, воины не ладят между собой, ссоры вспыхивают по любому пустяку, даже порой доходит до сабель. И ни уговорами, ни наказанием их не осалить, не утихомирить. Оно и понятно: когда войска на одном месте, воины изнывают от безделья и неизвестности, падает дисциплина. Слышно, что джигиты из дальних земель ропщут: «Зачем нас на коней посадили, если на привязи решили держать? Мы тут будем стоять, а там кто-нибудь наши аулы захватит!» — и хотят разъехаться по домам.
Первым здесь оказался опять Байгильде. Как только понял, что Богара решил окончательно порвать с Ордой, а идти на Тимура у него и в мыслях нет, забрал сотню своих сайканских джигитов, остававшихся в его подчинении, и бежал из лагеря. Не послушался бей Татлыбике. Она предупреждала: «Не верь Байгильде, за каждым шагом этого головореза нужно следить. А самое верное— убрать с дороги». Теперь уже и другие сайканы ходят угрюмые и при виде бея отводят глаза.
Даже Юлыш, и тот не хочет ждать, не терпится ему, поднять саблю на хана. Уж не сомневается ли он в расчетах Богары? Не потому ли твердит все: «Нужно слать гонцов к табынцам и юрматинцам. Если и они поднимутся, не страшны нам ни Тохтамыш, ни Тимур»? А Богара думает иначе. Юрматы, табын, гайна — племена воинственные, драчуны изрядные. Сесть-то на коней они сядут, но потом, когда падет Орда, каждый из них начнет перед другими заноситься, захочет подчинить себе все башкирские земли. Нет, таких опасных помощников Богаре не нужно. Сначала, пользуясь тем, что хан и эмир вцепились друг другу в глотку, он создаст на Южном Урале свое государство и уж потом, поглаживая по головке, подомнет под себя одного за другим и юрматинских, и табынских забияк.
А вот войскам действительно нельзя сидеть в безделье. Может, отправиться следом за Хромым Тимуром к Итилю? «Здравствуй, великий эмир, войско, что ты просил, я привел под твою руку. Что прикажешь?» Дальше и гадать не надо. Хромой царь бросит башкир в самое пекло боя. Нет, такой глупости бей не сделает. Войско ему самому нужно.
В эти-то беспокойные дни от минского турэ Янбека и прибыли гонцы.
По их словам, пятнадцать дней тому назад возле речки Кондурча между войсками Тимура и Тохтамыша случилась великая сеча.
1 Это сражение произошло в 1391 году 18 июня между нынешними городами Куйбышевом и Чистополем.
Бесчисленные рати полегли с каждой стороны, но Тимур вышел победителем. Остатки разгромленных туменов Тохтамыша бежали на юг, а воины Тимура, преследуя ордынские войска, положили их тысячами.
Но главное, что велел передать Янбек: три тысячи, уцелевшие от ногайского тумена, пробившись из окружения, пошли в отход не к Итилю, а сюда, на башкирские земли. Ногайский эмир, старый стервятник, остался жив. Должно быть, намеревается, разграбив кипчакские земли, набрать пропитания для войска, заменить изможденных лошадей и, перебравшись через Яик, уйти в Срединную степь. Если бей не поможет, полутора тысячам Янбека ногаев не остановить.
В том, что победит Железный Хромец, Богара и прежде не очень сомневался, однако боялся, что война перекинется на его земли. Теперь же, когда ордынцы бежали вниз по Итилю на юг, бей утвердился в том, что Тимур не повернет к Уралу, а будет преследовать Тохтамыша. Вести гонцов окрылили его.
Кипчакские аулы прятались в лесах и горных ущельях. Узнав же, что опасность миновала, они, слышно, потянулись обратно в степь. Да и что им остается? Скот-то кормить нужно. Они и не думают, что, спасшись от Орды и Тимура, станут добычей вырвавшегося из кольца ногайского тумена.
Богара должен разбить ногаев и упредить грабеж. Назначив Юлыша главой пятитысячного войска, он бросил его навстречу врагу. Сам же с основными силами неспешным ходом через отроги Кансуры направился к Акхыу.
Он все еще надеялся, что Аргын жив. На случай, если он вернется на место прежней стоянки, бей оставил там сотню воинов, они должны были вести Аргына по следу отца.
Не знал Богара, что, направив основные силы не к Яику, а к излучине Акхыу, совершил непоправимую ошибку.
А сын бея, отважный воин Аргын, к тому времени уже покинул этот светлый мир.
...Две тысячи его всадников были поставлены сразу позади шести тысяч тяжеловооруженных пеших воинов. Очередь до башкир дошла скоро. Только сшиблись два войска и пешие ратники, метнув стрелы и копья, отошли назад, конница Тимурова авангарда и две башкирские тысячи ворвались в центр ханских войск. Тем временем правое и левое крыло, растягиваясь на несколько верст, начали обходить полчища Тохтамыша.
Яростно ржут кони, с криками валятся из седел раненые и умирающие, со свистом летят стрелы, звенят сабли и копья.
Еще бой не разгорелся во всю силу, а половина башкирских конников уже полегла. Аргын, неистово размахивая саблей, звал своих джигитов вперед, но строй их редел и редел. Сразив пятерых-шестерых врагов, пал спутник Хабрау, усергенский богатырь Арслан. Чуть поодаль ордынцы окружили Ильтугана и двух тамьянских джигитов. Аргын бросился им на помощь, но не успел — все трое уже рухнули под копыта коней. В это время кто-то крикнул ему: «Хай, Аргын, бесстыжее твое лицо! Против свата пошел? Вот тебе, изменник!» — и, нацелившись, метнул в него копье. Аргын успел уклониться, и копье с бунчуком пролетело возле плеча.
Это был Кутлыяр. Аргын, подняв коня на дыбы, повернул и ринулся на него. Долго бились они. У одного свата из виска кровь течет, а другой не может даже улучить миг и вытащить впившуюся в бок стрелу.
Но вот Аргын, вконец разъяренный от запаха струящихся по лицу пота и крови, начал теснить врага. Прорычал: «Умри, шакал проклятый!» — и, зло выругавшись, обрушил саблю на голову Кутлыяра.
Но в центре у Тохтамыша сил оказалось больше. Передовые тысячи Тимура, не выдержав натиска, стали пятиться назад. Но башкиры, сколько их еще оставалось в живых, всё рвались вперед. У кого сломалась сабля — взялся за палицу, кто потерял палицу — мозжил головы врагов камчой со свинцовой заплеткой. И в неудержимом своем запале не заметили джигиты Аргына, что передовой тумен начал отступать.
Ордынская конница, охватив башкир железным кольцом, теснила их к своему тылу. Положение было гибельным. На каждого башкирского воина насели по два, по три врага. Видит Аргын: многие его джигиты, истекая кровью, рухнули под конские копыта и все меньше сил у тех, кто еще в седле. Руки устали, от рукоятей сабель вспухли ладони. Хабрау еще в седле, направо, налево раскидывает сабельные удары: «Вот тебе! Вот! За Йылкыбая!..» Шапку с головы сбили, из висящей за спиной домбры торчит стрела.
И вдруг для Аргына весь огромный бой замер и затих. Лишь стрела прозвенела тонко и вошла ему в грудь. Упала взметнувшаяся с саблей рука, мощное тело склонилось к гриве коня. Собрав силы, Аргын прошептал: «Таймас-агай, пригляди за сэсэном!..» — обнял коня за шею и закрыл глаза.
И не было бы башкирским джигитам спасения, если бы в этот миг, воодушевив, прибавив сил одной из отчаянно рубившихся сторон, а другую повергнув в страх, не прозвучало: «Знамя! Опрокинулось ханское знамя! Подох Тохтамыш!» Ордынские конники, выворачиваясь в седле, разом посмотрели назад — там, где только что гордо развевался главный ханский стяг, ничего нет — и, развернув коней, бросились врассыпную. Начавшие было подаваться войска Тимура устремились вперед.
Из двух тысяч воинов Аргына на конях оставалось всего четыре сотни. Эмир передовых туменов дал им отдых, разрешил им отыскать своих раненых товарищей, перенести в шатры, стоявшие верстах в пяти отсюда, и отдать в руки лекарям, а самим с зарей снова встать в строй.
Таймас-батыр, весь черный от гнева и горя, поник головой, не смел даже глянуть в глаза своим джигитам. Словно он и был повинен в этом смертоубийстве, в коварстве колченогого царя. Старый воин решил приказа не выполнять и остатки башкирского войска повернуть домой. Решил из благих побуждений и даже представить не мог, что ожидает оставшихся в живых воинов в пути. Перевязав раненых, они собрали раскиданных по степи мертвых своих соплеменников и предали их земле. И только после этого тронулись в путь.
Аргын все еще боролся со смертью. Полежит немного молодой батыр, а потом упрямо рвется встать, но только всколыхнется — изо рта пенится кровь. И наконец на рассвете жесткое его лицо сквозь муку озарила улыбка. «Посади меня лицом к Урал-тау»,— сказал он джигиту, который был возле него. Одна-единственная слеза скатилась по щеке. «Сыночки...» — сказал он еле слышно, вспомнив маленьких своих детей. Это было его последним словом.
Как ни ослабли джигиты, как ни ломило усталые, натруженные саблей и палицей тела, уснуть они не могли. У каждого кто-то погиб в сегодняшнем бою — старший или младший брат, близкий родич или задушевный друг. А их самих, живых, что ждет? Откроет ли им эта страш-
пая битва дорогу к свободе? Избавит ли от гнета и унижения? И, как на грех, в час тяжких дум нет среди них Хабрау. Только они вышли из боя, сэсэн отправился искать Айсуака. Будь он здесь, звенела бы домбра и нашлись бы у него слова, что утешением легли бы на тоскливые души джигитов.
Таймас был ранен стрелой в ногу. Рану обернули паленой шкурой, перевязали, но боль не унялась. Старый батыр, морщась и стискивая зубы, то сунет ногу в стремя, то снова вытащит. Его боевой конь, за ночь отъевшийся и отдохнувший, только взяли путь в сторону своих кочевий, сразу заиграл мускулами груди и все норовил пуститься вскачь. Никак не поймет, что нельзя хозяину торопиться, должен идти вровень с поступью тех коней, которые несут на себе раненых.
Переваливая невысокие взгорья, спускаясь в низины и пересекая прорезанные вешними водами овражки, тянется к востоку грустный караван. Звякает порой железо, невольно застонет раненый, стукнет о камень копыто, и вновь ни единого звука.
Вот так медленно, безмолвно шел караван, как вдруг позади него возникли пять-шесть всадников. Вот они подъехали совсем близко, помаячили, вглядываясь в башкир, и поскакали прочь. Джигиты начали было стягиваться в кулак, но, увидев, что опасности нет, спокойно продолжили путь.
Впереди темнели очертания леса. «Доберемся туда и устроим отдых»,— подумал Таймас. Велел ускорить шаг. Но еще больше, чем об отдыхе, думал он о безопасности. Войдут в лес, скроются от чужого глаза, и станет покойнее на душе у Таймаса.
До леса оставалось еще с версту, как сзади раздались громкие крики, пронзительный свист и дробный раскат копыт. Целое войско с двух сторон шло на обхват отряда Таймаса. Джигиты остановились и начали стягиваться к своему военачальнику.
У батыра было всего триста джигитов, которые могли еще держать оружие в руках, но и они, рассадив раненых товарищей по двое на каждого коня, сами еле брели от усталости. К тому же колчаны были пусты, все стрелы они истратили во вчерашнем сражении.
Это были ногаи. Почему они здесь? Откуда они появились? Таймас, конечно, не знал, что после вчерашней битвы ногайский эмир вместе с тремя тысячами своих
Роставшихся в живых разбойников бежал не к Итилю, а в башкирские степи. Таймас подозвал двух джигитов, на чьих конях сидело только по одному раненому, велел ссадить их, а самим скакать без сна и отдыха к Богаре, сообщить, что ногаи вошли в башкирскую степь. Проводив гонцов долгим взглядом, повернулся к своему войску. Что делать? Бежать уже поздно, и сил, чтобы дать хороший бой на прощание, тоже мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Пустив коня рысью, эмир чуть слышно проговорил:
— Пусть их место будет в раю,— и провел руками по лицу.
Один из сыновей, ехавший рядом, не расслышав, переспросил:
— Слушаю, великий хазрет. Тимур приказал тусклым голосом:
— Перевести башкирские тысячи в самый первый ряд передового тумена в центре.
Уже этим самым войска Аргына заранее были обречены на гибель. Башкиры, отбив первое нападение Тохтамыша, должны были остаться лежать, как те искалеченные бурей деревья, но ценой своей жизни открыть передовым туменам эмира дорогу в центре.
Поначалу Аргын не понял, что ждет его войско. Когда снова тронулись в поход и его тысячи перевели во главу колонны, он это даже истолковал к лучшему. Сзади только и знали что глотали пыль, а здесь хоть вдоволь, всей грудью дышишь свежим воздухом. На привале же трава коням достается свежая, невытоптанная, вода чистая, незамутненная.
Сразу, как влились в войска Тимура, Аргын попытался отыскать брата Айсуака. Но в растянувшихся на десятки верст воинских колоннах найти нужного человека было немыслимо. И еще Хабрау все никак не может уехать из войска. Да и джигитам не хочется отпускать его от себя.
В течение двух дней, не прерывая движения, тумены великого эмира обучались новому боевому построению. И здесь башкиры не подвели, заслужили похвалу темника авангарда. Аргыну с Таймасом и обоим тысячникам накинули на плечи дорогие зиляны.
Когда до речки Кондурчи оставалось с полдня пути, ранним вечером, в самом начале сумерек, был дан приказ занять боевой порядок и располагаться на отдых. Аргын уже слышал, что разведчики наткнулись на заставы Тохтамыша, сошлись в рукопашной и было с обеих сторон много раненых, даже убитых. Значит, уже завтра на рассвете его джигиты сойдутся с неприятелем лицом к лицу.
Вдруг тревога охватила его, он отправился искать Хабрау. В походе сэсэн ехал в рядах то одной сотни, то другой. Мерно идут кони. И в плавный их ход, топот копыт вливается звон домбры. В какой сотне Хабрау, там и боевая песня — то звучит приглушенно, то вдруг взлетит дружно.
И сейчас, на отдыхе, сэсэн ложиться не спешит. Собрал вокруг себя джигитов, играет на домбре, напевает кубаир:
Это смерть высоких круч — Если скроются меж туч. Месяца и солнца смерть — Коль зайдут, красны как медь. Смерть кормилицы-земли — Если снеги замели Для мужчины значит смерть — Над отчизной вражья плеть.
Притихли джигиты. Аргын, стараясь остаться незамеченным, отошел в сторону, присел на корточки и задумался. В последнее время он свои грубые замашки и жестокость к воинам словно бы забыл. Вдруг порою пройдет по сердцу какая-то печаль ли, тревога ли, и погибший в войсках Орды брат Таргын вспоминается, а задремлет, приходит в сон и изводит его Зумрат, отцова молодая жена.
Все текут и текут строки кубаира, как бурлящая на перекатах река, рокот домбры то взлетает брызгами ввысь, то затихает и идет журчащим круговоротом. «Если спрячешь саблю в ножны, станешь ты рабом Орды. Будешь прятаться от схватки, станешь ты рабом Орды»,— поет сэсэн, крепит в джигитах отвагу, зовет их в завтрашнем бою биться с врагом без пощады.
Поначалу Аргын был против того, чтобы Хабрау шел с ними в поход. До домбры, до песни ли в бою? И другие турэ поддержали его, не хотели славного сэсэна отправить прямиком в огонь. Но Юлыш сказал: «Только Хабрау сможет разыскать Айсуака и тех джигитов. К тому же в войсках Тимура есть у него друг. Не такое это дело, освобождение заложников, чтобы можно было обойтись без знакомства»,— чем и прекратил спор. Пришлось Аргыну согласиться. А теперь сэсэн здесь, и в том для него утешение. Но и забота: как бы побыстрее, до начала смертного боя, выпроводить отсюда сэсэна.
У Хабрау же свои мысли, свои помыслы. Будет от него польза в бою или нет, но оставить товарищей он не мог. Джигиты в глаза ему смотрят, им нужны слова надежды.
Когда их с правого крыла перевели в центр, на самое острие удара, Хабрау, как и Аргын с Таймасом, понял, что ожидает башкирское войско. Вместе с передовым туменом они полягут первыми. Но разве из-за этого отступит он в задние ряды? Коли останется жив, найдет и освободит заложников. А пока его место здесь — плечом к плечу со своими джигитами.
18
Богара метался, не находя себе места. Больше двух недель миновало, как ушел Аргын, но до сего времени от него никаких вестей. По расчетам бея, Хромой Тимур давно пришел на берега Итиля. Должно быть, эмир и хан уже сошлись в бою, и кто-то потерпел поражение, а кто-то торжествует победу. Но почему же до сего времени нет гонца от Аргына? Ведь условились же! Или сам он и две тысячи его ратников остались лежать на поле боя?
С тяжелым сердцем отправил Богара своего сына в путь. Но что он мог поделать? Когда разговор зашел о том, кого поставить во главе уходящего в распоряжение Хромого Тимура двухтысячного войска, большинство турэ уткнулись глазами в землю. Ни один из них не вскочил, не сказал: «Я пойду, почтенный бей!» Он и послал своего сына — дабы показать, что дело, начатое им, надежно. Ладно еще, хватило у бея ума назначить горячему неопытному Аргыну в помощники старого Таймаса-батыра.
Терзается Богара из-за Аргына, из-за томящегося в заложниках Айсуака, но более того — здешние дела всю душу извели. Да и как не извести? Более двадцати тысяч стоят у него в верховьях Демы и Ашкадара, и держать их в узде с каждым днем становится все трудней. Какой отряд ни возьми, воины не ладят между собой, ссоры вспыхивают по любому пустяку, даже порой доходит до сабель. И ни уговорами, ни наказанием их не осалить, не утихомирить. Оно и понятно: когда войска на одном месте, воины изнывают от безделья и неизвестности, падает дисциплина. Слышно, что джигиты из дальних земель ропщут: «Зачем нас на коней посадили, если на привязи решили держать? Мы тут будем стоять, а там кто-нибудь наши аулы захватит!» — и хотят разъехаться по домам.
Первым здесь оказался опять Байгильде. Как только понял, что Богара решил окончательно порвать с Ордой, а идти на Тимура у него и в мыслях нет, забрал сотню своих сайканских джигитов, остававшихся в его подчинении, и бежал из лагеря. Не послушался бей Татлыбике. Она предупреждала: «Не верь Байгильде, за каждым шагом этого головореза нужно следить. А самое верное— убрать с дороги». Теперь уже и другие сайканы ходят угрюмые и при виде бея отводят глаза.
Даже Юлыш, и тот не хочет ждать, не терпится ему, поднять саблю на хана. Уж не сомневается ли он в расчетах Богары? Не потому ли твердит все: «Нужно слать гонцов к табынцам и юрматинцам. Если и они поднимутся, не страшны нам ни Тохтамыш, ни Тимур»? А Богара думает иначе. Юрматы, табын, гайна — племена воинственные, драчуны изрядные. Сесть-то на коней они сядут, но потом, когда падет Орда, каждый из них начнет перед другими заноситься, захочет подчинить себе все башкирские земли. Нет, таких опасных помощников Богаре не нужно. Сначала, пользуясь тем, что хан и эмир вцепились друг другу в глотку, он создаст на Южном Урале свое государство и уж потом, поглаживая по головке, подомнет под себя одного за другим и юрматинских, и табынских забияк.
А вот войскам действительно нельзя сидеть в безделье. Может, отправиться следом за Хромым Тимуром к Итилю? «Здравствуй, великий эмир, войско, что ты просил, я привел под твою руку. Что прикажешь?» Дальше и гадать не надо. Хромой царь бросит башкир в самое пекло боя. Нет, такой глупости бей не сделает. Войско ему самому нужно.
В эти-то беспокойные дни от минского турэ Янбека и прибыли гонцы.
По их словам, пятнадцать дней тому назад возле речки Кондурча между войсками Тимура и Тохтамыша случилась великая сеча.
1 Это сражение произошло в 1391 году 18 июня между нынешними городами Куйбышевом и Чистополем.
Бесчисленные рати полегли с каждой стороны, но Тимур вышел победителем. Остатки разгромленных туменов Тохтамыша бежали на юг, а воины Тимура, преследуя ордынские войска, положили их тысячами.
Но главное, что велел передать Янбек: три тысячи, уцелевшие от ногайского тумена, пробившись из окружения, пошли в отход не к Итилю, а сюда, на башкирские земли. Ногайский эмир, старый стервятник, остался жив. Должно быть, намеревается, разграбив кипчакские земли, набрать пропитания для войска, заменить изможденных лошадей и, перебравшись через Яик, уйти в Срединную степь. Если бей не поможет, полутора тысячам Янбека ногаев не остановить.
В том, что победит Железный Хромец, Богара и прежде не очень сомневался, однако боялся, что война перекинется на его земли. Теперь же, когда ордынцы бежали вниз по Итилю на юг, бей утвердился в том, что Тимур не повернет к Уралу, а будет преследовать Тохтамыша. Вести гонцов окрылили его.
Кипчакские аулы прятались в лесах и горных ущельях. Узнав же, что опасность миновала, они, слышно, потянулись обратно в степь. Да и что им остается? Скот-то кормить нужно. Они и не думают, что, спасшись от Орды и Тимура, станут добычей вырвавшегося из кольца ногайского тумена.
Богара должен разбить ногаев и упредить грабеж. Назначив Юлыша главой пятитысячного войска, он бросил его навстречу врагу. Сам же с основными силами неспешным ходом через отроги Кансуры направился к Акхыу.
Он все еще надеялся, что Аргын жив. На случай, если он вернется на место прежней стоянки, бей оставил там сотню воинов, они должны были вести Аргына по следу отца.
Не знал Богара, что, направив основные силы не к Яику, а к излучине Акхыу, совершил непоправимую ошибку.
А сын бея, отважный воин Аргын, к тому времени уже покинул этот светлый мир.
...Две тысячи его всадников были поставлены сразу позади шести тысяч тяжеловооруженных пеших воинов. Очередь до башкир дошла скоро. Только сшиблись два войска и пешие ратники, метнув стрелы и копья, отошли назад, конница Тимурова авангарда и две башкирские тысячи ворвались в центр ханских войск. Тем временем правое и левое крыло, растягиваясь на несколько верст, начали обходить полчища Тохтамыша.
Яростно ржут кони, с криками валятся из седел раненые и умирающие, со свистом летят стрелы, звенят сабли и копья.
Еще бой не разгорелся во всю силу, а половина башкирских конников уже полегла. Аргын, неистово размахивая саблей, звал своих джигитов вперед, но строй их редел и редел. Сразив пятерых-шестерых врагов, пал спутник Хабрау, усергенский богатырь Арслан. Чуть поодаль ордынцы окружили Ильтугана и двух тамьянских джигитов. Аргын бросился им на помощь, но не успел — все трое уже рухнули под копыта коней. В это время кто-то крикнул ему: «Хай, Аргын, бесстыжее твое лицо! Против свата пошел? Вот тебе, изменник!» — и, нацелившись, метнул в него копье. Аргын успел уклониться, и копье с бунчуком пролетело возле плеча.
Это был Кутлыяр. Аргын, подняв коня на дыбы, повернул и ринулся на него. Долго бились они. У одного свата из виска кровь течет, а другой не может даже улучить миг и вытащить впившуюся в бок стрелу.
Но вот Аргын, вконец разъяренный от запаха струящихся по лицу пота и крови, начал теснить врага. Прорычал: «Умри, шакал проклятый!» — и, зло выругавшись, обрушил саблю на голову Кутлыяра.
Но в центре у Тохтамыша сил оказалось больше. Передовые тысячи Тимура, не выдержав натиска, стали пятиться назад. Но башкиры, сколько их еще оставалось в живых, всё рвались вперед. У кого сломалась сабля — взялся за палицу, кто потерял палицу — мозжил головы врагов камчой со свинцовой заплеткой. И в неудержимом своем запале не заметили джигиты Аргына, что передовой тумен начал отступать.
Ордынская конница, охватив башкир железным кольцом, теснила их к своему тылу. Положение было гибельным. На каждого башкирского воина насели по два, по три врага. Видит Аргын: многие его джигиты, истекая кровью, рухнули под конские копыта и все меньше сил у тех, кто еще в седле. Руки устали, от рукоятей сабель вспухли ладони. Хабрау еще в седле, направо, налево раскидывает сабельные удары: «Вот тебе! Вот! За Йылкыбая!..» Шапку с головы сбили, из висящей за спиной домбры торчит стрела.
И вдруг для Аргына весь огромный бой замер и затих. Лишь стрела прозвенела тонко и вошла ему в грудь. Упала взметнувшаяся с саблей рука, мощное тело склонилось к гриве коня. Собрав силы, Аргын прошептал: «Таймас-агай, пригляди за сэсэном!..» — обнял коня за шею и закрыл глаза.
И не было бы башкирским джигитам спасения, если бы в этот миг, воодушевив, прибавив сил одной из отчаянно рубившихся сторон, а другую повергнув в страх, не прозвучало: «Знамя! Опрокинулось ханское знамя! Подох Тохтамыш!» Ордынские конники, выворачиваясь в седле, разом посмотрели назад — там, где только что гордо развевался главный ханский стяг, ничего нет — и, развернув коней, бросились врассыпную. Начавшие было подаваться войска Тимура устремились вперед.
Из двух тысяч воинов Аргына на конях оставалось всего четыре сотни. Эмир передовых туменов дал им отдых, разрешил им отыскать своих раненых товарищей, перенести в шатры, стоявшие верстах в пяти отсюда, и отдать в руки лекарям, а самим с зарей снова встать в строй.
Таймас-батыр, весь черный от гнева и горя, поник головой, не смел даже глянуть в глаза своим джигитам. Словно он и был повинен в этом смертоубийстве, в коварстве колченогого царя. Старый воин решил приказа не выполнять и остатки башкирского войска повернуть домой. Решил из благих побуждений и даже представить не мог, что ожидает оставшихся в живых воинов в пути. Перевязав раненых, они собрали раскиданных по степи мертвых своих соплеменников и предали их земле. И только после этого тронулись в путь.
Аргын все еще боролся со смертью. Полежит немного молодой батыр, а потом упрямо рвется встать, но только всколыхнется — изо рта пенится кровь. И наконец на рассвете жесткое его лицо сквозь муку озарила улыбка. «Посади меня лицом к Урал-тау»,— сказал он джигиту, который был возле него. Одна-единственная слеза скатилась по щеке. «Сыночки...» — сказал он еле слышно, вспомнив маленьких своих детей. Это было его последним словом.
Как ни ослабли джигиты, как ни ломило усталые, натруженные саблей и палицей тела, уснуть они не могли. У каждого кто-то погиб в сегодняшнем бою — старший или младший брат, близкий родич или задушевный друг. А их самих, живых, что ждет? Откроет ли им эта страш-
пая битва дорогу к свободе? Избавит ли от гнета и унижения? И, как на грех, в час тяжких дум нет среди них Хабрау. Только они вышли из боя, сэсэн отправился искать Айсуака. Будь он здесь, звенела бы домбра и нашлись бы у него слова, что утешением легли бы на тоскливые души джигитов.
Таймас был ранен стрелой в ногу. Рану обернули паленой шкурой, перевязали, но боль не унялась. Старый батыр, морщась и стискивая зубы, то сунет ногу в стремя, то снова вытащит. Его боевой конь, за ночь отъевшийся и отдохнувший, только взяли путь в сторону своих кочевий, сразу заиграл мускулами груди и все норовил пуститься вскачь. Никак не поймет, что нельзя хозяину торопиться, должен идти вровень с поступью тех коней, которые несут на себе раненых.
Переваливая невысокие взгорья, спускаясь в низины и пересекая прорезанные вешними водами овражки, тянется к востоку грустный караван. Звякает порой железо, невольно застонет раненый, стукнет о камень копыто, и вновь ни единого звука.
Вот так медленно, безмолвно шел караван, как вдруг позади него возникли пять-шесть всадников. Вот они подъехали совсем близко, помаячили, вглядываясь в башкир, и поскакали прочь. Джигиты начали было стягиваться в кулак, но, увидев, что опасности нет, спокойно продолжили путь.
Впереди темнели очертания леса. «Доберемся туда и устроим отдых»,— подумал Таймас. Велел ускорить шаг. Но еще больше, чем об отдыхе, думал он о безопасности. Войдут в лес, скроются от чужого глаза, и станет покойнее на душе у Таймаса.
До леса оставалось еще с версту, как сзади раздались громкие крики, пронзительный свист и дробный раскат копыт. Целое войско с двух сторон шло на обхват отряда Таймаса. Джигиты остановились и начали стягиваться к своему военачальнику.
У батыра было всего триста джигитов, которые могли еще держать оружие в руках, но и они, рассадив раненых товарищей по двое на каждого коня, сами еле брели от усталости. К тому же колчаны были пусты, все стрелы они истратили во вчерашнем сражении.
Это были ногаи. Почему они здесь? Откуда они появились? Таймас, конечно, не знал, что после вчерашней битвы ногайский эмир вместе с тремя тысячами своих
Роставшихся в живых разбойников бежал не к Итилю, а в башкирские степи. Таймас подозвал двух джигитов, на чьих конях сидело только по одному раненому, велел ссадить их, а самим скакать без сна и отдыха к Богаре, сообщить, что ногаи вошли в башкирскую степь. Проводив гонцов долгим взглядом, повернулся к своему войску. Что делать? Бежать уже поздно, и сил, чтобы дать хороший бой на прощание, тоже мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34