Сидят рядом, а смотрят в разные стороны. Глава Голубых Волков Юлыш и приехавший с ним старый его батыр Аккужа, вконец уже уставшие от окружающего коварства и шатаний, привыкли рассчитывать только на свои силы. Конечно, держат они на кипчаков обиду из-за Байгильде, но в великом деле, которое предстоит Богаре, положиться на них можно. Люди верные, бойцы отважные. За башкирскую землю жизнь отдадут, пусть потники их лошадей кровью будут сочиться, но к врагу спиной не повернутся. Рядом сидит Мурат— Старший Волк — человек неустойчивый, переменчивый и трусливый. Жаден к тому же, из-за маленького ягненка душой поперхнется. Где уж там заботы о стране.
Балапан и Юлдыбай — из страны тунгауров. Старший, Балабан, глава рода; Юлдыбай, его спутник, известный батыр. Эти обычно жмутся к родственным усергечам. Как решит сильный сосед, так и они, ибо становья их малочисленные, если подметут-поскребут до последнего и выставят триста всадников, и то хорошо.
Своих кипчаков, кроме Байгильде, Богара крепко в горсти зажал, давно под его кубыз пляшут. Но забудут ли издревле враждующие племена кипчаков и усергенов на время похода старые обиды, баранту и набеги друг на друга? Не бросятся ли, как запахнет кровью, в разные стороны? Попробуй загони волка и рысь в одно логово...
Впрочем, кроме Байгильде и Мурата, помыслы других известны. С какой бы радостью, полагает бей, и тамьяны, и бурзяны, и усергены с тунгаурами сбросили власть Орды — содрали с себя, как старый чекмень, раскрутили над головой и хлопнули о землю. А эти двое? Чуть что — и шмыгнут в сторону. Один потому, что хорошо знает: лучше воробей в руках, чем журавль в небе, второй просто от страха. Нет... пока нельзя открываться...
— Беспокойные времена, почтенные отцы и братья, смутные времена,— издалека начал Богара.— Ходят по нашим землям чужие люди, слухи нечестивые разносят, если верить им, недолго нам головы на плечах носить...
— Да, сват, вроде один такой и к тебе забредал?.. Кто он, а? — Байгильде мазнул по нему взглядом и снова уткнулся в пустую чашу, стоявшую перед ним.
«И тут поспел, проклятый! Видать, кто-то из моей охраны у него в доводчиках...»
— Дервиш был, странник, по делам веры ходит. От таких угрозы нет, сват. Лазутчики бродят, выведчики, издалека пришли, шныряют, высматривают, черные слухи распускают. Вот про кого говорю.
— И у нас один такой побывал, тоже дервишем назвался,— кивнул тунгаурский турэ Балапан.— Сам я его не видел, в стада отъезжал, говорят, что не о вере-бла-
гочестии говорил. Нет, угрожал все: хромой царь-де надвигается, мол, если поднимем оружие в защиту Тохта-мыша, юрты ваши пеплом по ветру разлетятся.
— Пустое болтаешь! —закричал Байгильде.— У страха глаза велики! Где тот хромой разбойник и где мы?
— От наших мест, дескать, если идти кочевым ходом, на десять дней пути,— спокойно ответил тунгаурский старейшина.— Стало быть, скоро и здесь будет.
— Пусть будет. Только где у него сила, чтобы силу хана сломить? — сказал Байгильде. Или вправду так уверен, или хочет выведать, что другие думают.
— И твоя правда, сват. Мы здесь, Тимур там. Птица и та до него не долетит. Какое эмиру дело до нас? Подумаем, ямагат, как нам пять тысяч конного войска собрать.— Бей опять взял нить беседы в свои руки. Нет, не время еще открывать тайные свои помыслы. Он подкатил к себе свиток с ханским ярлыком. Голос стал медлен и тяжел, словно его устами говорил сам ордынский владыка.— Перейдем к счету. У Байгильде-свата триста человек войска уже есть, да по ханской переписи его сайканы должны поставить еще тысячу двести. Всего выходит полторы тысячи.— Байгильде подскочил на месте, но гневный взгляд Богары не дал ему сказать и слова.— Усергены дадут тысячу, тунгауры триста, еще и из моих кочевий тысячу взять, выходит почти четыре тысячи. Остальное падет на плечи бурзян и тамьянов...
— Души у тебя нет, сват! Откуда оскуделым сайка-нам набрать полторы тысячи? — Байгильде швырнул кость, которую обгладывал, на скатерть.— Я же без рук останусь, если отдам тебе триста джигитов!
— Ай-хай-хай, обнищал же ты, сват, вконец обнищал!— усмехнулся Богара, и усмешка его вышла радостней, чем он хотел выказать. Очень уж Богара был доволен, что задел больное место Байгильде. Но тут же погасил улыбку и сказал жестко: — Я, что ли, назначил войсковой ясак? Как закончили перепись, приехали баскак и даруга и определили: с тебя триста воинов, со всех сайканов две тысячи! Отчего ты тогда не петушился? Смотри, дойдут эти слова до Орды —потащат на конском хвосте как смутьяна!
Байгильде, красный, с дергающимися глазами, попытался укусить с другого бока.
— Перед ханом хочешь выслужиться? — брызжа слюной, закричал он.— Сделали тебя беем — и рад стараться, они еще в ладони не хлопнут, ты уже в пляс! Вот до чего довел страну! Если отправим столько войска — с чем останемся? Будем как беззубая собака! «Хай, злодей! Перед ханом я выслуживаюсь, а? Ловко! А он, значит, за страну болеет, вот бесстыжий!» — и разозлился и восхитился хитростью свата Богара.
— И правда, бей-агай, почему не сказал: нет, дескать, у нас такого войска! Почему хоть малость с ногаями не поторговался? — подняв глаза, угрюмо спросил Юлыш.
— Вот и хваленый твой друг Юлыш против тебя, а не против меня! — Байгильде, воспрянув, надменно огляделся по сторонам.
Но никто больше не подхватил его слова. Чего-то ждали. В юрте стояла тяжелая тишина. Только Таймас-батыр сказал негромко:
— Вот тебе на!
Бей был доволен вспыхнувшим спором. Сейчас, в запале, они многое выскажут, что у них на уме. «Вот бы показать вам серебряное кольцо,— как бы тогда заговорили?»— подумал он. Что теперь гадать, что маяться, все решено — голубь улетел, и назад пути нет. Опять заговорил Байгильде. Даже не скажешь, что тот самый человек, который минуту назад был готов лопнуть от ярости. С широкой угодливой улыбкой на лоснящемся лице он сказал:
— Ай-хай, хитер же ты, сват! Сидишь и нас испытываешь, будто и знать нас не знаешь, в первый раз сегодня увидел, а?
— Ты не петляй, говори прямо! — Острый взгляд Богары впился ему в лоб.
— И скажу, сват, скажу... Тот, кого ты назвал дервишем... которого кормил, поил, да еще еды на дорогу дал, далеко не ушел. Мои джигиты подкараулили его и привели ко мне. Вытянули разок по спине камчой, сразу все сказал.
— Ну и что? Он-то здесь при чем?
— При том. Лазутчик он! От Хромого Тимура. Я его в колодки забил. Завтра ответ будет держать.— Байгильде, довольный, погладил реденькую бородку.— На твой суд отдам. Скажешь зарезать — зарежу, скажешь повесить — вздерну.
Почтенные мужи загудели, как пчелиный рой. Богара поднял руку, попытался успокоить их, но гул в застолье не утихал. Каждый торопился высказать свое. Бей сидел и слушал. Турэ кричали на Байгильде, что, схватив дервиша, он поступил глупо и опрометчиво: коли весть об этом дойдет до Тимура, страшно подумать, чем она может обернуться, если же отпустить его на волю и ногаи прознают об этом, тоже ничего хорошего не жди.
— Хорошо, хорошо... завтра же отправлю его к свату Кутлыяру, и вся недолга,— сказал Байгильде, думая тем остановить спор.
Богара стиснул в руке ханский ярлык, печати раскрошились в побелевшем кулаке. Отдать дервиша Кутлыяру было хуже всего. Забьют в колодки, начнут пытать огнем, тот все и выложит — и кто он такой, и о чем они с беем толковали.
— Ладно, высокий ямагат, не будем из-за какого-то оборванца в сторону уходить,— сказал бей, стараясь не выдать своего беспокойства.— Давайте ешьте, пейте... Ох-ха-ха, кумыс-то, оказывается, кончился! Эх, работнички, работнички, даже сна своего побороть не могут...— С этими словами он вышел из юрты.— Дармоеды! Лодыри! Бездельники! — послышался его сердитый голос.
Богара нашел способ развязать тот узел, вернее, разрубить и теперь спешил сделать задуманное, покуда еще оставалось время. Он быстро прошел в караульную юрту, поднял, встряхнул дремавшего там Аргына и в нескольких словах сказал, что ему делать. Аргын сразу подтянулся, лицо стало жестким. Нет, здесь Аргын не подведет, в таких делах он сообразительный. Не слушая его ворчания, повеселевший Богара поспешил к гостям. Вслед за ним один из охранников-джигитов внес кадку с кумысом.
Аргын был обижен, что его не позвали на совет старейшин, даже во сне он чувствовал эту обиду. И хотя на приказ отца заворчал: «Они опрокинут, а Аргын поднимай...»— однако столь важным поручением был доволен.
Гостям же было не до кумыса. Эх, как прост был мир, и как теперь запутан мир, а тут еще тайны какие-то, странные события, грозящие бедами и напастями! Вот что давит на плечи почтенных мужей, вот что их пугает. Что там кумыс, что мясо?..
— Вот так, уважаемые турэ и батыры. Как я уже сказал, царю Тимуру до нас, а нам до царя Тимура дела нет. И дни и пища наши здесь... Войскам, которых требует хан, надлежит в течение десяти дней съехаться на пересечении дорог, у подножия Сарыкташа. Сотники и десятские — как прежде, снаряжение — полное походное: еда-провизия, юрты, казаны... Юлыш-турэ, тебя назначаю своим помощником. С зарей уйдут гонцы к тамьянам и бурзянам. Пока они доскачут... — А почему Юлыш? — сумел вставить слово Байгильде. — Потому что зовут его Юлыш! — усмехнулся Богара, видя согласие остальных.
— Тьфу, коли так! — Байгильде вспыхнул, резво, как мальчишка, вскочил и, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», бросился к двери.
За порог еще не шагнул, пронзительно свистнул. Сайканская охрана узнала зов своего турэ, кто же еще здесь будет свистеть, как вор? Было слышно, как тут же, стуча копытами, примчались и стали кони. Оставшиеся в юрте еще не успели понять, что к чему, а топот копыт, удаляясь, исчез в предутренней тишине.
— Пусть поскачет, остынет малость,— сказал Богара. Хоть про себя встревожился: Байгильде, по его расчетам, уезжал в свое кочевье рановато, как бы там они с Аргыном не столкнулись.—Молодым батырам можно в соседней юрте прикорнуть малость... К турэ же у меня есть разговор.
Вот тогда он и выложил тайную весть, полученную от лазутчика Хромого Тимура.
— Чуял я, таил ты про себя что-то, бей. Афарин! — сказал Аккужа-батыр.— Так куда же думаешь повернуть войска?
— Как куда? Против ногаев! — вскинулся Юлыш. Богара жестом велел ему помолчать.
— Увидим,— сказал он, сдерживая охватившее его нетерпение.— А пока понемногу, чтобы не бросалось в глаза, заворачивайте кочевья к горам. Дозорные, что по Яику, пусть ночами жгут костры и ведут себя так, словно ничего не изменилось. Старайтесь, чтобы ногаи не заметили, что аулы поднялись с места и ушли.
— Коли дела так пойдут, того войска, о котором ты говоришь, окажется маловато,— высказал сомнение Балапан.
— Как пойдут дела, узаман, пока еще не ясно. Все что ни делаем — пока только из предосторожности... Основные войска, как уже сказал, встанут у подножия Сарыкташа. Остальные же мужчины, кто может взять в руки оружие, пусть охраняют кочевья. Во главе их тоже
надлежит поставить сотников и десятских. Связь будем держать через гонцов. А теперь поклянемся: до конца, до последнего стоять вместе и никто на сторону смотреть не будет!
Богара вынул из-за пояса короткий кинжал, вытянул перед собой. На лезвие со звоном легли кинжалы остальных старейшин.
— Клянусь!— сказал Юлыш, сверкнув глазами.
— Клянемся, клянемся! — сказали усергенские и тунгаурские старейшины.
Когда на востоке начало расходиться алое пламя зари, гости вышли в путь. Только они отъехали, как с пятью своими джигитами вернулся Аргын. Кони их были в белой пене.
— Сделал, отец,—- сказал он тихим голосом.
— Ну, сынок, всех тебе благ! — Богара похлопал его по спине.— Следов не оставили?
— Нет. Возле ямы, где сидел этот дервиш, стоял охранник. Тоже заткнули рот и прихватили с собой. Дескать, стакнулись они и удрали вместе...
У бея похолодела спина, он схватил сына за плечо:
— Где они?
Лицо Аргына расплылось в злой хвастливой улыбке. «Кых»,— провел он ребром ладони по шее.
— Известно где... Камень на шею и —в Сакмарский омут.
— Что-о?! — Богара не смог удержать крика ужаса. Что же за изверг он, единая его кровь? Мало того что учинил такое зверство, еще хвастается, за доблесть почитает. Отцовский-то приказ был освободить дервиша и отпустить своей дорогой, а не убивать. А коли всплывет вся эта история, кто ответит?
— Брось, отец... На тебе прямо лица нет. Нашел о чем. Не этот бы охранник, сделал бы все, как ты сказал. Ну, а так... — Аргын развел перед собой ладонями, дескать, все чисто-гладко, концы в воду, и никаких следов.
Да, что случилось, то случилось, и ничего теперь не сделаешь. Лошадь споткнулась — так не дорогу же винить. Если дервиш и спасся бы, то неизвестно еще, что из этого вышло. Может, оттого что Байгильде его схватил и избил, на всех кипчаков навлек бы беду. Главное, чтобы тайна не раскрылась. Богара кивнул на стоявших в стороне джигитов: как, не выдадут?
— Трое из наших — хоть ремни из спины режь, ни звука не услышишь. А у тех двоих и лошади, и оружие, и прокорм — все от нас. Куда они денутся? Ну а если неладное почуем... — Архын погладил кинжал на поясе. — Довольно! — Богара поспешил оборвать разговор.— Сейчас же одного из них пошли гонцом к тамьянам, другого к бурзянам. К каждому приставь по верному джигиту, коней для подмены выбери хороших, из своего табуна. Пусть немного поспят и придут ко мне.
— Что совет решил? Куда пойдем? К хану? Или на хана?
Пришлось Богаре, хотел он того или не хотел, открыть краешек правды. Дела предстоят нешуточные, и без такого головореза, как сынок, не обойтись. Этот в огонь и в воду готов, даже отцова приказа ждать не будет.
— Ступай, снаряди гонцов в дорогу,— сказал Богара.
Выбросив из памяти ночное происшествие, он постарался представить, как теперь развернутся грозные события. Нужно спешно созвать десятников и сотских, объяснить, что предстоит делать каждому. Самое же главное — не откладывая, разослать гонцов...
12
И теперь Богара ждет гонцов, которых отправил в путь на рассвете той бессонной ночи. С какими вестями вернутся они? Поймут ли тамьянские и бурзянские турэ, что кроется за его иносказаниями? Поднимутся ли на его клич?
С того ночного совета уже неделя кончается. По донесениям, что прибывают от разных родов, сбор войск, можно сказать, заканчивается. Дня через три тронутся в сторону Сарыкташа. Стада откочевывают. Только для виду вдоль Яика бродит немного скота да стоят старые юрты. Ногаям замазать глаза хватит. Всего, что происходит в башкирских землях, им знать не обязательно.
Однако ногаев, в плутовстве и коварстве поднаторевших весьма, так просто вокруг пальца не обведешь. Услышав, что кочевья Богары отходят к северу, прибыл сват Кутлыяр, родной брат Зумрат. Подозрений никаких вроде бы не выказал, убедился, что сбор войск идет скорый. В доме зятя угощали от души, все «сват» да «сват», не знали, куда и посадить, так что уехал довольный. Однако попробуй поверь ордынцу. Еще неизвестно, о чем он говорил с сестрой. Не зря, наверное, шушукались наедине.
В день совета молодой жены дома не было, Бей нашел удобный повод и спровадил ее в гости в соседний аул. Однако ручаться, что у Зумрат нет в становье своих доносчиков, нельзя, такая — у змеи когти острижет. И сама во все дела бея, в его управление башкирскими землями суется. Этой только кончик зацепить, весь клубок размотает, до самых тайных твоих помыслов доберется.
Зумрат придвинула к нему мясо и подлила в чашку кумыса. Хочет что-то сказать, совсем уже соберется, но отведет взгляд и вздохнет тяжело. Боязно. Не в духе муженек, взгляд мрачный, брови насуплены. Хоть бы спросил о чем-нибудь. Вот тогда уж, как строчковая нитка, слово к слову, без зазора, все и выложила.
Наконец Богара обратил на нее внимание.
— Ты что, будто на горячей сковородке,— поморщился он,— заду своему места не найдешь?
Зумрат метнула на мужа быстрый взгляд, надула губы — видишь, обижена.
— Можно бы и не рычать так...
— Где свербит? Говори уж...
— И скажу! Как ночь — «лебедушка моя», «души моей половина», а днем, хоть на глаз тебе наступи,— не видишь своей лебедушки! — Зумрат, играя плечами, выпятив грудь, стала ластиться к мужу.— Слухи разные ходят. Боюсь. Что еще увидим? И это... Ты что, на ордынские войска не надеешься? Зачем аулы откочевывают и стада тоже погнали?
— На кого же еще надеяться, если не на Орду? А что откочевываем, так это из осторожности. Вот нахлынут сюда два войска и затеют побоище в наших местах. Тогда что? Говорят, Хромой Тимур совсем недалеко отсюда.
— Да и брат мой говорит... Наши ногаи к востоку, в глубь Дешти-Кипчака уходят, оказывается.— Зумрат пристально посмотрела на мужа.— А что, если и нам туда же, за ними следом?
«Вот ведь змея, то справа зайдет, то слева»,— подумал Богара и поморщился. Втянула-таки его в этот опасный разговор. Но вопрос молодой жены без ответа оставлять было нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Балапан и Юлдыбай — из страны тунгауров. Старший, Балабан, глава рода; Юлдыбай, его спутник, известный батыр. Эти обычно жмутся к родственным усергечам. Как решит сильный сосед, так и они, ибо становья их малочисленные, если подметут-поскребут до последнего и выставят триста всадников, и то хорошо.
Своих кипчаков, кроме Байгильде, Богара крепко в горсти зажал, давно под его кубыз пляшут. Но забудут ли издревле враждующие племена кипчаков и усергенов на время похода старые обиды, баранту и набеги друг на друга? Не бросятся ли, как запахнет кровью, в разные стороны? Попробуй загони волка и рысь в одно логово...
Впрочем, кроме Байгильде и Мурата, помыслы других известны. С какой бы радостью, полагает бей, и тамьяны, и бурзяны, и усергены с тунгаурами сбросили власть Орды — содрали с себя, как старый чекмень, раскрутили над головой и хлопнули о землю. А эти двое? Чуть что — и шмыгнут в сторону. Один потому, что хорошо знает: лучше воробей в руках, чем журавль в небе, второй просто от страха. Нет... пока нельзя открываться...
— Беспокойные времена, почтенные отцы и братья, смутные времена,— издалека начал Богара.— Ходят по нашим землям чужие люди, слухи нечестивые разносят, если верить им, недолго нам головы на плечах носить...
— Да, сват, вроде один такой и к тебе забредал?.. Кто он, а? — Байгильде мазнул по нему взглядом и снова уткнулся в пустую чашу, стоявшую перед ним.
«И тут поспел, проклятый! Видать, кто-то из моей охраны у него в доводчиках...»
— Дервиш был, странник, по делам веры ходит. От таких угрозы нет, сват. Лазутчики бродят, выведчики, издалека пришли, шныряют, высматривают, черные слухи распускают. Вот про кого говорю.
— И у нас один такой побывал, тоже дервишем назвался,— кивнул тунгаурский турэ Балапан.— Сам я его не видел, в стада отъезжал, говорят, что не о вере-бла-
гочестии говорил. Нет, угрожал все: хромой царь-де надвигается, мол, если поднимем оружие в защиту Тохта-мыша, юрты ваши пеплом по ветру разлетятся.
— Пустое болтаешь! —закричал Байгильде.— У страха глаза велики! Где тот хромой разбойник и где мы?
— От наших мест, дескать, если идти кочевым ходом, на десять дней пути,— спокойно ответил тунгаурский старейшина.— Стало быть, скоро и здесь будет.
— Пусть будет. Только где у него сила, чтобы силу хана сломить? — сказал Байгильде. Или вправду так уверен, или хочет выведать, что другие думают.
— И твоя правда, сват. Мы здесь, Тимур там. Птица и та до него не долетит. Какое эмиру дело до нас? Подумаем, ямагат, как нам пять тысяч конного войска собрать.— Бей опять взял нить беседы в свои руки. Нет, не время еще открывать тайные свои помыслы. Он подкатил к себе свиток с ханским ярлыком. Голос стал медлен и тяжел, словно его устами говорил сам ордынский владыка.— Перейдем к счету. У Байгильде-свата триста человек войска уже есть, да по ханской переписи его сайканы должны поставить еще тысячу двести. Всего выходит полторы тысячи.— Байгильде подскочил на месте, но гневный взгляд Богары не дал ему сказать и слова.— Усергены дадут тысячу, тунгауры триста, еще и из моих кочевий тысячу взять, выходит почти четыре тысячи. Остальное падет на плечи бурзян и тамьянов...
— Души у тебя нет, сват! Откуда оскуделым сайка-нам набрать полторы тысячи? — Байгильде швырнул кость, которую обгладывал, на скатерть.— Я же без рук останусь, если отдам тебе триста джигитов!
— Ай-хай-хай, обнищал же ты, сват, вконец обнищал!— усмехнулся Богара, и усмешка его вышла радостней, чем он хотел выказать. Очень уж Богара был доволен, что задел больное место Байгильде. Но тут же погасил улыбку и сказал жестко: — Я, что ли, назначил войсковой ясак? Как закончили перепись, приехали баскак и даруга и определили: с тебя триста воинов, со всех сайканов две тысячи! Отчего ты тогда не петушился? Смотри, дойдут эти слова до Орды —потащат на конском хвосте как смутьяна!
Байгильде, красный, с дергающимися глазами, попытался укусить с другого бока.
— Перед ханом хочешь выслужиться? — брызжа слюной, закричал он.— Сделали тебя беем — и рад стараться, они еще в ладони не хлопнут, ты уже в пляс! Вот до чего довел страну! Если отправим столько войска — с чем останемся? Будем как беззубая собака! «Хай, злодей! Перед ханом я выслуживаюсь, а? Ловко! А он, значит, за страну болеет, вот бесстыжий!» — и разозлился и восхитился хитростью свата Богара.
— И правда, бей-агай, почему не сказал: нет, дескать, у нас такого войска! Почему хоть малость с ногаями не поторговался? — подняв глаза, угрюмо спросил Юлыш.
— Вот и хваленый твой друг Юлыш против тебя, а не против меня! — Байгильде, воспрянув, надменно огляделся по сторонам.
Но никто больше не подхватил его слова. Чего-то ждали. В юрте стояла тяжелая тишина. Только Таймас-батыр сказал негромко:
— Вот тебе на!
Бей был доволен вспыхнувшим спором. Сейчас, в запале, они многое выскажут, что у них на уме. «Вот бы показать вам серебряное кольцо,— как бы тогда заговорили?»— подумал он. Что теперь гадать, что маяться, все решено — голубь улетел, и назад пути нет. Опять заговорил Байгильде. Даже не скажешь, что тот самый человек, который минуту назад был готов лопнуть от ярости. С широкой угодливой улыбкой на лоснящемся лице он сказал:
— Ай-хай, хитер же ты, сват! Сидишь и нас испытываешь, будто и знать нас не знаешь, в первый раз сегодня увидел, а?
— Ты не петляй, говори прямо! — Острый взгляд Богары впился ему в лоб.
— И скажу, сват, скажу... Тот, кого ты назвал дервишем... которого кормил, поил, да еще еды на дорогу дал, далеко не ушел. Мои джигиты подкараулили его и привели ко мне. Вытянули разок по спине камчой, сразу все сказал.
— Ну и что? Он-то здесь при чем?
— При том. Лазутчик он! От Хромого Тимура. Я его в колодки забил. Завтра ответ будет держать.— Байгильде, довольный, погладил реденькую бородку.— На твой суд отдам. Скажешь зарезать — зарежу, скажешь повесить — вздерну.
Почтенные мужи загудели, как пчелиный рой. Богара поднял руку, попытался успокоить их, но гул в застолье не утихал. Каждый торопился высказать свое. Бей сидел и слушал. Турэ кричали на Байгильде, что, схватив дервиша, он поступил глупо и опрометчиво: коли весть об этом дойдет до Тимура, страшно подумать, чем она может обернуться, если же отпустить его на волю и ногаи прознают об этом, тоже ничего хорошего не жди.
— Хорошо, хорошо... завтра же отправлю его к свату Кутлыяру, и вся недолга,— сказал Байгильде, думая тем остановить спор.
Богара стиснул в руке ханский ярлык, печати раскрошились в побелевшем кулаке. Отдать дервиша Кутлыяру было хуже всего. Забьют в колодки, начнут пытать огнем, тот все и выложит — и кто он такой, и о чем они с беем толковали.
— Ладно, высокий ямагат, не будем из-за какого-то оборванца в сторону уходить,— сказал бей, стараясь не выдать своего беспокойства.— Давайте ешьте, пейте... Ох-ха-ха, кумыс-то, оказывается, кончился! Эх, работнички, работнички, даже сна своего побороть не могут...— С этими словами он вышел из юрты.— Дармоеды! Лодыри! Бездельники! — послышался его сердитый голос.
Богара нашел способ развязать тот узел, вернее, разрубить и теперь спешил сделать задуманное, покуда еще оставалось время. Он быстро прошел в караульную юрту, поднял, встряхнул дремавшего там Аргына и в нескольких словах сказал, что ему делать. Аргын сразу подтянулся, лицо стало жестким. Нет, здесь Аргын не подведет, в таких делах он сообразительный. Не слушая его ворчания, повеселевший Богара поспешил к гостям. Вслед за ним один из охранников-джигитов внес кадку с кумысом.
Аргын был обижен, что его не позвали на совет старейшин, даже во сне он чувствовал эту обиду. И хотя на приказ отца заворчал: «Они опрокинут, а Аргын поднимай...»— однако столь важным поручением был доволен.
Гостям же было не до кумыса. Эх, как прост был мир, и как теперь запутан мир, а тут еще тайны какие-то, странные события, грозящие бедами и напастями! Вот что давит на плечи почтенных мужей, вот что их пугает. Что там кумыс, что мясо?..
— Вот так, уважаемые турэ и батыры. Как я уже сказал, царю Тимуру до нас, а нам до царя Тимура дела нет. И дни и пища наши здесь... Войскам, которых требует хан, надлежит в течение десяти дней съехаться на пересечении дорог, у подножия Сарыкташа. Сотники и десятские — как прежде, снаряжение — полное походное: еда-провизия, юрты, казаны... Юлыш-турэ, тебя назначаю своим помощником. С зарей уйдут гонцы к тамьянам и бурзянам. Пока они доскачут... — А почему Юлыш? — сумел вставить слово Байгильде. — Потому что зовут его Юлыш! — усмехнулся Богара, видя согласие остальных.
— Тьфу, коли так! — Байгильде вспыхнул, резво, как мальчишка, вскочил и, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», бросился к двери.
За порог еще не шагнул, пронзительно свистнул. Сайканская охрана узнала зов своего турэ, кто же еще здесь будет свистеть, как вор? Было слышно, как тут же, стуча копытами, примчались и стали кони. Оставшиеся в юрте еще не успели понять, что к чему, а топот копыт, удаляясь, исчез в предутренней тишине.
— Пусть поскачет, остынет малость,— сказал Богара. Хоть про себя встревожился: Байгильде, по его расчетам, уезжал в свое кочевье рановато, как бы там они с Аргыном не столкнулись.—Молодым батырам можно в соседней юрте прикорнуть малость... К турэ же у меня есть разговор.
Вот тогда он и выложил тайную весть, полученную от лазутчика Хромого Тимура.
— Чуял я, таил ты про себя что-то, бей. Афарин! — сказал Аккужа-батыр.— Так куда же думаешь повернуть войска?
— Как куда? Против ногаев! — вскинулся Юлыш. Богара жестом велел ему помолчать.
— Увидим,— сказал он, сдерживая охватившее его нетерпение.— А пока понемногу, чтобы не бросалось в глаза, заворачивайте кочевья к горам. Дозорные, что по Яику, пусть ночами жгут костры и ведут себя так, словно ничего не изменилось. Старайтесь, чтобы ногаи не заметили, что аулы поднялись с места и ушли.
— Коли дела так пойдут, того войска, о котором ты говоришь, окажется маловато,— высказал сомнение Балапан.
— Как пойдут дела, узаман, пока еще не ясно. Все что ни делаем — пока только из предосторожности... Основные войска, как уже сказал, встанут у подножия Сарыкташа. Остальные же мужчины, кто может взять в руки оружие, пусть охраняют кочевья. Во главе их тоже
надлежит поставить сотников и десятских. Связь будем держать через гонцов. А теперь поклянемся: до конца, до последнего стоять вместе и никто на сторону смотреть не будет!
Богара вынул из-за пояса короткий кинжал, вытянул перед собой. На лезвие со звоном легли кинжалы остальных старейшин.
— Клянусь!— сказал Юлыш, сверкнув глазами.
— Клянемся, клянемся! — сказали усергенские и тунгаурские старейшины.
Когда на востоке начало расходиться алое пламя зари, гости вышли в путь. Только они отъехали, как с пятью своими джигитами вернулся Аргын. Кони их были в белой пене.
— Сделал, отец,—- сказал он тихим голосом.
— Ну, сынок, всех тебе благ! — Богара похлопал его по спине.— Следов не оставили?
— Нет. Возле ямы, где сидел этот дервиш, стоял охранник. Тоже заткнули рот и прихватили с собой. Дескать, стакнулись они и удрали вместе...
У бея похолодела спина, он схватил сына за плечо:
— Где они?
Лицо Аргына расплылось в злой хвастливой улыбке. «Кых»,— провел он ребром ладони по шее.
— Известно где... Камень на шею и —в Сакмарский омут.
— Что-о?! — Богара не смог удержать крика ужаса. Что же за изверг он, единая его кровь? Мало того что учинил такое зверство, еще хвастается, за доблесть почитает. Отцовский-то приказ был освободить дервиша и отпустить своей дорогой, а не убивать. А коли всплывет вся эта история, кто ответит?
— Брось, отец... На тебе прямо лица нет. Нашел о чем. Не этот бы охранник, сделал бы все, как ты сказал. Ну, а так... — Аргын развел перед собой ладонями, дескать, все чисто-гладко, концы в воду, и никаких следов.
Да, что случилось, то случилось, и ничего теперь не сделаешь. Лошадь споткнулась — так не дорогу же винить. Если дервиш и спасся бы, то неизвестно еще, что из этого вышло. Может, оттого что Байгильде его схватил и избил, на всех кипчаков навлек бы беду. Главное, чтобы тайна не раскрылась. Богара кивнул на стоявших в стороне джигитов: как, не выдадут?
— Трое из наших — хоть ремни из спины режь, ни звука не услышишь. А у тех двоих и лошади, и оружие, и прокорм — все от нас. Куда они денутся? Ну а если неладное почуем... — Архын погладил кинжал на поясе. — Довольно! — Богара поспешил оборвать разговор.— Сейчас же одного из них пошли гонцом к тамьянам, другого к бурзянам. К каждому приставь по верному джигиту, коней для подмены выбери хороших, из своего табуна. Пусть немного поспят и придут ко мне.
— Что совет решил? Куда пойдем? К хану? Или на хана?
Пришлось Богаре, хотел он того или не хотел, открыть краешек правды. Дела предстоят нешуточные, и без такого головореза, как сынок, не обойтись. Этот в огонь и в воду готов, даже отцова приказа ждать не будет.
— Ступай, снаряди гонцов в дорогу,— сказал Богара.
Выбросив из памяти ночное происшествие, он постарался представить, как теперь развернутся грозные события. Нужно спешно созвать десятников и сотских, объяснить, что предстоит делать каждому. Самое же главное — не откладывая, разослать гонцов...
12
И теперь Богара ждет гонцов, которых отправил в путь на рассвете той бессонной ночи. С какими вестями вернутся они? Поймут ли тамьянские и бурзянские турэ, что кроется за его иносказаниями? Поднимутся ли на его клич?
С того ночного совета уже неделя кончается. По донесениям, что прибывают от разных родов, сбор войск, можно сказать, заканчивается. Дня через три тронутся в сторону Сарыкташа. Стада откочевывают. Только для виду вдоль Яика бродит немного скота да стоят старые юрты. Ногаям замазать глаза хватит. Всего, что происходит в башкирских землях, им знать не обязательно.
Однако ногаев, в плутовстве и коварстве поднаторевших весьма, так просто вокруг пальца не обведешь. Услышав, что кочевья Богары отходят к северу, прибыл сват Кутлыяр, родной брат Зумрат. Подозрений никаких вроде бы не выказал, убедился, что сбор войск идет скорый. В доме зятя угощали от души, все «сват» да «сват», не знали, куда и посадить, так что уехал довольный. Однако попробуй поверь ордынцу. Еще неизвестно, о чем он говорил с сестрой. Не зря, наверное, шушукались наедине.
В день совета молодой жены дома не было, Бей нашел удобный повод и спровадил ее в гости в соседний аул. Однако ручаться, что у Зумрат нет в становье своих доносчиков, нельзя, такая — у змеи когти острижет. И сама во все дела бея, в его управление башкирскими землями суется. Этой только кончик зацепить, весь клубок размотает, до самых тайных твоих помыслов доберется.
Зумрат придвинула к нему мясо и подлила в чашку кумыса. Хочет что-то сказать, совсем уже соберется, но отведет взгляд и вздохнет тяжело. Боязно. Не в духе муженек, взгляд мрачный, брови насуплены. Хоть бы спросил о чем-нибудь. Вот тогда уж, как строчковая нитка, слово к слову, без зазора, все и выложила.
Наконец Богара обратил на нее внимание.
— Ты что, будто на горячей сковородке,— поморщился он,— заду своему места не найдешь?
Зумрат метнула на мужа быстрый взгляд, надула губы — видишь, обижена.
— Можно бы и не рычать так...
— Где свербит? Говори уж...
— И скажу! Как ночь — «лебедушка моя», «души моей половина», а днем, хоть на глаз тебе наступи,— не видишь своей лебедушки! — Зумрат, играя плечами, выпятив грудь, стала ластиться к мужу.— Слухи разные ходят. Боюсь. Что еще увидим? И это... Ты что, на ордынские войска не надеешься? Зачем аулы откочевывают и стада тоже погнали?
— На кого же еще надеяться, если не на Орду? А что откочевываем, так это из осторожности. Вот нахлынут сюда два войска и затеют побоище в наших местах. Тогда что? Говорят, Хромой Тимур совсем недалеко отсюда.
— Да и брат мой говорит... Наши ногаи к востоку, в глубь Дешти-Кипчака уходят, оказывается.— Зумрат пристально посмотрела на мужа.— А что, если и нам туда же, за ними следом?
«Вот ведь змея, то справа зайдет, то слева»,— подумал Богара и поморщился. Втянула-таки его в этот опасный разговор. Но вопрос молодой жены без ответа оставлять было нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34