И у нее есть паспорт на въезд в страну, именуемую дорогой. Границы этой страны очертить невозможно, каждый имеет свою карту этой страны, и эта карта отличается от карты другого. Для одного вся эта страна от края до края в один шаг, от отчаянья до надежды или от на-
дежды до отчаянья, а для другого вся жизнь. Первые счастливее — они быстрее достигают последней станции, сократив усталость от страданий и ожиданий.
Уже четыре года идет она по этой дороге. Сколько километров прошла? Сколько еще осталось? Достигнет ли когда-нибудь мыса надежды или расшибет лоб о бетонную стену тупика, именуемого отчаянием?
Пик находился чуть ниже села, разместившегося на самой макушке горы. Отсюда были видны брошенные дома, разрушившиеся дома, дома, которые ожидает разрушение, а в промежутках между ними — редкие живые дома. Сюзи все их знает наперечет — двадцать три дома. Двадцать три на сегодняшний день. Кое-где белье развешано. Айкануш Арамян ребенка ждет. А в селе уже три года дети не рождались. Ребенка Айкануш все село ждет. Посреди села, возле родника, каждый вечер гадают, кто будет — мальчик или девочка. У Айкануш уже есть четыре дочки, хорошо бы сына. В каждом доме идут приготовления подарку новорожденному — втайне друг от друга.
Вчера Сюзи вызвал директор — этот большой ребенок, живущий средь облаков и витающий в облаках: «Родится ребенок, устроим в школе торжество. Придумай что-нибудь красивое, Шушан».— «Конечно, конечно,— она сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться.— Мы и его на торжество пригласим».— «Кого?» — «Как кого? Новорожденного юбиляра». Хороший парень этот Ваге Гегамян, только зачем ему надо было так рано жениться?
Небо порозовело, и Пик четко вырисовывался теперь на розовом фоне — ни дать ни взять петух...«Я старый усталый человек»,— сказал Варужан. Куда он идет — от надежды к отчаянью? Чем кончится его духовное, внутреннее землетрясение? А может, жизнь — это простая цепочка из двух постоянно сменяющих друг друга звеньев: Надежда — Отчаяние, Отчаяние — Надежда? В конце непременно Надежда, ибо сначала умирает человек, потом лишь надежда.
А ты почему не счастлива? Из-за того, что оставила Ереван, не получила кусочек картона — так называемый диплом? Разве это мешает тебе заходить каждый день в класс, где тебя ждут, любят, и ты знаешь, что любят? Увидела одно за другим все восемьдесят два ребячьих лица. Как затаенно, по-взрослому слушали они Варужана, как тихо вели себя! На все восемьдесят два лица была одна общая пара глаз и ни одного языка... Как дивно прочитала Сирануйш рассказ Варужана. Этот рассказ и сама Сюзи очень любит. Любопытно, пережил Варужан ту любовь или на него снизошло божественное озарение, когда тоска по любви делается любовью, а девушка мечты обретает плоть и кровь? Не зная Егинэ, Варужан, наверно, писал этот рассказ о Егинэ... Если бы он умел любить, как она...
Знакомство с Егинэ произошло на почве спора по поводу последней помести Варужана. Сюзи в ярости камня на камне не оставила, а Егинэ молча ее выслушала, взяла в руки книгу и стала читать строки, подчеркнутые ею. Неужели эти строки были в той книге? Потом спокойно произнесла: «Так ведь я могу прочесть почти все страницы...»
Сюзи осеклась, потом взяла себя в руки и бросила ей в лицо последний аргумент: «Хорошо, Егинэ, что ты не знаешь его как человека». И тут Егинэ сказала: «Разбирать книгу — это твое дело, но как о человеке... Пощади, пожалуйста... Я люблю его...»
Она что — ненормальная? Так вот взять и первой встречной открыть тайну? Уже потом, когда они подружились, Сюзи высказала ей свое удивление. «Не знаю, отчего я призналась,— сказала Егинэ.— Так хотелось с кем-то поделиться... Я думала, мы с тобой больше не увидимся...»
В тот день Сюзи была в своей очередной маске. Сказала, что находилась тут на отдыхе, завтра уезжает. Сейчас Сюзи увидела разом все свои маски, и горькая ухмылка застыла на ее губах. «Маски не стареют,— сказал Варужан.— Морщинами не покрываются. В них, наверно, удобнее...» Удобнее? Может, и парик надеть? Он ведь не седеет.
Стало быть, Варужан и Егинэ в конце концов встретились. Это должно было случиться. Но полюбит ли ее Варужан, способен ли он на это? Вряд ли. Он ведь тренер, а не игрок. Кто это сказал? А, его двоюродный брат. Даже имя всплыло в памяти — Арам. Видно, довольно остроумный парень. «Я его спросил,— сказал ей Варужан,— а сам-то ты кто, Арам? Он ответил: «Я запасной игрок. Пока что бегаю себе вокруг поля. Тренер перед началом каждого тайма велит мне готовиться — мол, сейчас на поле выпущу. А выпускает другого. Так, наверно, и состарюсь, бегая вокруг жизни». Сюзи тогда невесело рассмеялась: «Грустные слова сказал Арам». Варужан вспылил: «Союзника нашла? — и вдруг посмотрел ей прямо в глаза: — А ты что такое, Сюзи?..» — «Я?.. Я, наверно, мяч». Слово «мяч» вырвалось у нее как-то само собой. Сказала и ужаснулась. И Варужан на миг задумался, я потом рассмеялся: «Вы с Арамом из одного теста, это точно. Обещаю и его привезти в село».
Я мяч... Сейчас это слово отозвалось в ней несказанной печалью, наполнилось смыслом, обрело форму и цвет, и она сказала себе: «Мяч, имя твоей судьбы — Сюзи. Да, ты всего лишь мяч, причем вне игры. Ты измученный мяч под ногами у жизни, тебя шпыняют туда-сюда. Куда ты катишься?..» Посмотрела на небо — смешно: только что учила жить, страдать, верить, давала уроки истины человеку, который несравненно тебя умнее. Так, стало быть, и ты тренер?.. Сама живи, страдай, верь... Сказала или нет себе Сюзи эти слова? И как поступит, если вдруг опять встретится с Варужаном? Нацепит очередную маску или... Когда, где начался ее невеселый маскарад?.. «Дома»,— последовал незамедлительный ответ. Детская душа — волшебная губка, которая все в себя вбирает и пропитывается этим. Сюзи очень рано начала познавать мир, а, мир был домом, в котором мать,' отец, брат. Училась в третьем классе, когда прочитала отцу свое стихотворение. «Это все глупости,— сказал отец,— лучше арифметикой займись, считать учись — складывать, умножать». Брат тогда учился в восьмом классе — он выхватил у нее листок со стихотворением и сжег его над газовой конфоркой. Три дня она не ходила в школу, не разговаривала ни с кем, но и не плакала, не могла.
Росла мало-помалу, душа оставалась той же губкой, вбиравшей, впитывавшей в себя мир. Будь бы воля отца, люди рождались бы с дипломами, должностями, сберкнижками. Девочки — сразу с подходящим женихом. Отец заставлял ее стать экономистом — знакомых нашел, все, по его словам, честь по чести устроил: А она возьми и подай документы в педагогический.
Брат весь в отца — как говорится, яблоко от яблони... Он уже окончил тот же экономический факультет и работал продавцом в обувном магазине. Кичился: «На будущий год место шефа займу». И занял-таки.
Мать — женщина забитая, без собственного голоса. Только наедине с дочкой горевала, обласкивала ее, а при муже была холодна, не подступишься. Душа волей-неволей должна бы огрубеть, задубеть должна бы йожа души, не воспринимать впечатлений и нюансов, а так: ощутить- и забыть, услыхать и забыть, увидать и забыть. Но душа оставалась прежней, и у нее не было иного выхода, как закрыться от людей... Если бы Сюзи рассказала дома все как есть, брат убил бы того сопляка с ее курса, а потом и лектора, отец выгнал бы ее из дому, а мать рыдала бы, проклиная свою судьбу и судьбу своей дочери. Вот в момент какого одиночества уповала она на Варужана ( «Я позвоню...») , верила, ждала... Двадцать три года — это много или мало? Где это она читала — на одном из островов Тихого океана есть насекомые, которые живут всего сутки. Значит, те, что умирают за полночь, могут считать, что прожили долгую жизнь... Двадцать три года... Можно ли это считать прожитой жизнью? Часто Сюзи кажется, что она еще и не начинала жить, а все, что было, лишь бредовый сон, ложь, галлюцинация. Но ведь человек, едва явившись на свет, прожив всего две минуты, уже приобретает прошлое. Если бы он умел говорить, он бы сказал: минуту назад я был голоден. А прожив на свете часок-другой, человек уже надеется на будущее и — ниточка за ниточкой — ткет разноцветный ковер своей, мечты, своих иллюзий. А твои мечты, сказала она себе, остались в колыбели, ни одна из них не наполнилась жизненным соком, не созрела, не дала плодов, они увяли, не успев расцвести, засохли на корню. О золотые колыбели наших грез... Качаются, качаются, взад-вперед, а младенца в них нет. Варужан верно выразился: прошлое человека — подводная часть айсберга, невидимая чужому глазу. Но и человек, и ледяная глыба зиждутся на этой незримой опоре — потому и в силах устоять. А на что ей опереться, чтоб устоять? Варужан невесело пошутил: у тебя столько масок, что тебе уготована вечная молодость, ведь маски морщинами не покрываются, натяни еще парик, тогда и седины не будет... Это был единственный момент, когда Варужан скинул панцирь учтивости и отослал назад теннисный мячик... Надо бы его понять, пощадить... Уроки мудрости преподаются в высшей школе, именуемой Страданием. Чьи это слова? Сама она была примерной ученицей в этой школе, а чему научилась?..
Золотые колыбели наших грез... А что за колыбель без младенца?.. «Напрасно спешишь подписать приговор,— мягко сказал Варужан,— я не так уж прост — не букварь, а клинопись, и ключ к ее расшифровке
тебе не известен». Но разве само по себе быть сложным — это такая уж доблесть? Сложным может быть и негодяй, и предатель. «Если бы можно было загадать желание, которое непременно бы осуществилось, что бы ты пожелала?» — спросил Варужан. «Я опять хочу в Париж»,— сказала одна девушка. «Ты, значит, уже видела Париж?» — спросил ее собеседник. Девушка грустно ответила: «Просто я однажды уже хотела в Париж». Варужан оценил ответ Сюзи и в первый раз от души рассмеялся.
До конца жизни не забудет она старика, которого у нее на глазах сшиб троллейбус. Здесь же минут через пять старик и скончался, но перед тем, как отдать богу душу, успел прохрипеть: «Водитель не виноват! Я не там перешел улицу!.. Водитель не виноват!..» Сложным человеком был этот старик? Был он просто человеком. И ее лицо никакая не маска — под масками прячутся, а оттого, что прячутся, наверно, и стареет, и покрывается морщинами человеческая душа. Сколько лет ее душе?.. Сколько тебе лет, каменный петух? Может, ты окаменел оттого, что не кукарекал?..
Варужан, наверно, уже добрался до своей гостиницы и сейчас, опершись о балконные перила, курит сигарету на своем четвертом этаже и смотрит на темное ущелье, которое является естественным продолжением вот этого самого... Задержался бы ты, Варужан, я бы тебе все-все рассказала. Возможно, рассказала бы. Но ты уехал, потому что человек не ущелье и не может быть ни естественным продолжением другого человека, ни его началом. Если мы через несколько дней опять встретимся, ты увидишь меня в новой маске и в очередной раз растеряешься. А потом тебя утомит этот печальный маскарад, ты махнешь на меня рукой и удалишься...
Поднялась и направилась к редким огонькам села. И с неба ей слышалось сердцебиение звезд.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Перрон оккупировала густая толпа встречающих. Арам и Нуник заняли позицию там, где предполагалось, что остановится восьмой вагон. В руках у Нуник был букет гвоздик, Арам держал в руках что-то вроде плаката, только плотный кусок картона пока был опущен. Надпись на нем, сделанная огромными буквами, гласила: «Сэм, Сюзи, я брат вашего брата».
— Я их сразу узнаю,— сказала Нуник.
— Голубая девица, моя кроткая сестрица...— Арам ласково посмотрел на сестру, кожаное голубое пальто плотно облегало ее талию, и он вдруг пришел в восторг от ее неподдельной радости — как мало нужно женщине, чтобы почувствовать себя счастливой, хотя бы на один день, хотя бы на несколько часов.
— Мне подходит, правда?..
— Ты похожа на статую из синего мрамора. Если б ты еще застегнула на все пуговицы свой милый ротик...
— Это твой подарок,— хитро улыбнулась Нуник.
— Мой?
— Сейчас не стану раскрывать секрета. Только после бабушкиного юбилея.
— Не говори своей будущей невестке, что я способен делать такие подарки.
— А это подарок и моей будущей невестки.
— Не понял.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Электровоз медленно, одышливо подползал к платформе, влача за собой пыльную цепь вагонов. Толпа беспокойно колыхнулась, взметнула волну — одни подались направо, другие — налево.
— Мы правильно стоим? — занервничала Нуник.
— Увидим. Номера на вагонах написаны.
— А бабушка сейчас с балкона смотрит. Не простудится? Арам поднял плакат. Кое-кто удивленно взглянул на него, один ухмыльнулся:
— А что — брат твоего брата не твой брат?..
— Бывает и так,—отозвался Арам, ища глазами восьмой вагон.— Это наша история.
— А-а,— человек разом все понял.
Восьмой вагон остановился достаточно далеко от того места, где они ожидали. Нуник уже бежала к нему, не отрывая глаз от пассажиров, высунувшихся из окна. Арам шел, держа над головой плакат. Это было трогательно и немножко смешно. И вдруг...
— Варужан!.. Варужан!..
Со ступенек восьмого вагона, расталкивая людей, пыталась спрыгнуть молоденькая девушка.
- Сюзи!..— закричала Нуник.— Сюзи!..
Арам с улыбкой смотрел, как они обнялись. В горле у него запершило.
— Я Нуник, Нуник, дочка брата Варужанова отца! То есть двоюродная сестра Варужана! А это Арам, мой брат, то есть и твой брат тоже.
— Сэм, мой брат, еще там. А где Варужан? Арам тоже расцеловался с Сюзи. Она сказала:
— Я сразу увидела свое имя...— Сюзи знала армянские буквы с грехом пополам.— Как ты замечательно придумал... А где Варужан?..
— Его нет в Ереване. Завтра приедет.
— А как бабушка, дядя?
— Арам!.. Нуник!..
Это крикнул Сэм Ширак. Он свесился из окна вагона. Почему не выходит? Арам быстро поднялся в вагон, они обнялись.
— Ты Арам, у меня есть твоя фотография, Варужан дал. А где сам Варужан?..
Зашли в купе. На полу рядком, как солдаты, стояли чемоданы. Три раздутых чемодана.
— Носильщика не вызовем?.. Здесь нет носильщиков?..
— Донесем,— и Арам подхватил два чемодана.— Ого, ты что, из Америки в Армению камни привез?
- Мы всем хорошие подарки привезли... У тебя какой размер воротничка, только правду скажи?.. Арам весело рассмеялся:
— Ты мне что — веревку для виселицы привез?..
— Не понял. Я рубашки привез, разных цветов. Ты какой цвет любишь?.. Есть рубашка, на которой все цвета сразу, последняя мода.
— Пошли, Сэм, сестры ждут.
Сэм Ширак тщательно осмотрел купе:
— Ничего не забыли? Сюзи рассеянная девушка, может сумку забыть, а в сумке тысячу долларов. Бедный ее будущий муж...
Спустились на перрон. Сэм расцеловался с Нуник:
— Какая у меня шармовая сестричка... Арам, джанэс, не взять ли носильщика?
Арам огляделся — редких носильщиков уже давно разобрали, пришлось бы долго ждать.
— Машина близко, через зал пройдем. Сэм Ширак посмотрел расстроенно:
— Почему не пришел мой брат?.. Надеюсь, он здоров?
— Его нет в Ереване. Сообщил, что произошел непредвиденный случай. Завтра приедет.
Один из чемоданов был на колесиках. Нуник выхватила его из рук брата и весело покатила по асфальтированному перрону.
— Пошли,— сказал Арам.— Бабушка уже все глаза проглядела. Купол вокзального зала ожидания резонировал людской гул —
здесь толпились отъезжающие, провожающие, пришлось с трудом продираться сквозь толпу. Впереди шла Нуник, весело волоча «под уздцы» свой чемодан-лошадку. За чемоданом шла Сюзи с букетом гвоздик в одной руке, а другой направляла все тот же чемодан, который то вилял, то застопоривался. Арам украдкой поглядывал на Сэма — Варужан рассказывал, что он занимается с отцом торговлей коврами, не женат, собирается переезжать в Нью-Йорк. Сэм был чем-то озабочен, смотрел направо-налево, время от времени следил за чемоданом на колесиках.
Наконец одолели зал ожидания. Машина и в самом деле стояла прямо около вокзала. Кое-как разместили чемоданы. Только один — на колесиках — упорно отказывался помещаться.
— Осторожно, там есть кое-что бьющееся... Твое авто?
— Дедушка подарил, когда мне исполнилось восемнадцать.
— Значит, машине уже лет восемь. Она в прекрасном состоянии. Сколько у вас стоит машина?
— Смотря какая.
— Эта.
— Кажется, шесть тысяч.
— Недорого. Нуник тоже водит авто?
— Хочет, но я ей не разрешаю. Пусть правит своим будущим мужем.
— А что, здесь женщины не водят авто?..
Сюзи обратила внимание на памятник Давиду Сасунскому.
— Сэм, взгляни, какая прекрасная лошадь!
— Да и всадник неплохой,— звонко рассмеялась Нуник.
— Это полководец Андраник?
— Нет.
— Маршал Баграмян?..
— Давид Сасунский.
— А, правда, правда, у нас в Байресе есть цветная открытка. Можно поближе подъехать? Сюзи, застегнись, простудишься... Папа очень любит этот памятник.
Машина мягко тронулась с места и, описав полукруг по площади, подъехала к памятнику с другой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60