Быть грому великому, идти дождю стрелами калеными! Дети бесовы гильдгардские полки обступили, ором поле перегородили, копытами мураву затоптали.
Бывали рати, полки бывали, а такой рати неслыханно. С зараниа до полудня летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя на поле Рагнарарском».
* * *
На поле Рагнарарском…
Так в старину называлась местность у града Сигмондова, где суждено сегодня сойтись смертным боем двум ратям – войску земли Нодд, ведомым витязем Небесного Кролика и басурманским толпам, под началом темного духа Локи.
И предвкушая нечестивый пир уже слетались со всех сторон небесные кланы Хьюгин-ворона, уже выли в лесах шакалы, уже тявкали по кустам лисы.
Видя, что атака захлебнулась и утратив наступательный порыв, неприятельские отряды нерешительно топчутся за пределами досягаемости затинных метательных машин, Сигмонд понял, что пришла его пора и вывел городские полки.
Ряд за рядом строились в боевые порядки эскадроны лордовских кланов, фаланги Гильдгардских воев и ополченев, дружины поморских баронов, удальцы Нахтигалзифа. Всуперечь обычному, коронная кавалерия во фронте не разместилась. Затаились латники за спинами и шеренгами пехотинцев.
Верхом на белом коне в серебряных доспехах ехал Сигмонд – витязь Небесного Кролика. Его сопровождали щитоносцы Ингрендсоны и Гильда на Малыше. Поднял витязь рог, громко протрубил. Загремели на стенах барабаны, загудели волынки, ратники зазвенели мечами о щиты.
Войско земли Нодд изготовилось к битве.
* * *
Из Красных Ворот чеканя шаг, под дробь барабанов, с пиками наперевес, побатальонно выходил гвардейский Кролика-Предтечи 1-й Скито-Монашеский пехотный полк. Вел воинственных чернецов лично полковник Приходько. Одел свой старый, давно непользованый спецназовский комбез, самолично вдовицей выстиранный и отутюженный. Лицо и руки раскрасил камуфляжным кремом. Полевые зеленые звездочки погон сменил на начищенные медные, они ярко горели в лучах летнего солнца.
– Ангел! С нами Ангел! – Гремел торжествующий клич полевых войск. – Ангел! Ангел! – Вторили со стен.
К вдохнувшему дым сражения Виктору Петровичу вернулась не просто память, но память генетическая. Аминокислотами пращуров спирально вверченная, редупликатно многажды продуцируемая, бессознательно осознанная. Искренняя. Потому, в предчувствии жаркой, лоб в лоб рукопашной, обратился к своему полку словом напутственным. Зычно вскричал, сверкнул очами.
– Blya, чудо-богатыри! – перекрывая шум битвы ревел командирским голосом – Blya, ребята, не Гильдгард ли за нами?! – И поднимая бойцов в решительную копейную атаку гаркнул: – За родину, blya! За Сталина! УРА!!!
– Ура! – Подхватили монахи. – Ста-лин! Кро-лик! Кро-лик! Ста-лин! – И ударили в копья.
С издевательскими усмешками предстояли суровые викинги долгополым воякам. Впереди хирдов помахивают секирами, обдолбанные грибным отваром, зловещие берсеркеры. По нечесаным бородам стекает пьяная слюна, в глазах бешенство гиперборейских отморозков.
Не ждали, бабкиными сказками воспетые, залетные стервятники угрозы, рассчитывали на легкость скорой победы. Но оказался сокрушительным напор фаланг, выученных российским офицером.
Шли копье на копье и ненависть в глазах мешалась со страхом. Шли навстречу вере и смерти, победным венкам и трупным пятнам.
Но…
Десятка шагов не дойдя, размыкались ряды, выбегали из глубины построений схимнических, из-за спин монашеских, здоровущие мужики. Ряхи ящиками, в плечах сажень косая, каждый весом пудов десять. Все с двуручниками.
Морды зверские, бороды не чесаны. Кольчуги мускулами распираются. Стальная плетенка рвется, кожаные перевязи лопаются. Перегарищем за версту шибет. Словеса матерные, скабрезные. Мыслишки, коли оные в патлатых башках имеются, едино однообразны – дави гнид! Suca! Blya!
Поперло жлобье дерзостно, безудержно. Ох, как поперло!
Во размахалось! Куда там берсеркеровским секирам супротив аршинных лезвий, звонких сталей, обоюдонаостренных. В миг единым махом бездоспешные придурки в прах сметены оказались. Мозги, грибом изъеденные, вывалились удобрением поганочного мицелия.
Как весенний ливень сжирает останки талых сугробов, так скосили мечебойцы пресловутый цвет варяжского воинства.
В щент свели, срубили под комель. Не запыхались. Не взопрели. Только всхрапнули, охально зыркнули, матюгами всплюнули… Пошли куролесить, рубить, крошить дальше.
Направо, налево. Глядючи, неглядючи. Имен не спрашиваяся, в рыла не заглядываяся. Отступного не требуя, прощальных лепетов не слушаючи. Так вражину и драли. Приухивая да покряхтывая.
– Блин горелый!
– Ядрена вошь!
– Разойдись плечо, размахнись рука! Гуляй кулак, веселись писун! Наше дело правое, а остальных – на хер-р!
– Р-р-р!
Зазверели суть в корень. Все в сраке зрели. Иного начальства в душах не чуяли, окромя воли всевышних небес. Вселенской справедливости отмщения.
За зуб – челюсти выламывали, за око – черепушки раздалбливали, за палец – руки из суставов выдирали.
Копейные древки секли, словно хворост, запросто. Скирдманов рубили походя, промежду прочим, не озираяся. Щиты кололи в щепу. Шлемы в стружку курочили. Половинили пиратов от плеча до самой жопы. Головы во пыли укатывали. Члены по кустам разметывали, в песок трамбовали. Ломили буйволиным нахрапом. Валили напропалую, поплевывали и дальше перли. Жали без жалостно.
По всей елане-поляне прессовали.
Следом, размеренным ходом наседали копьеносцы. Уминали живую силу. Бойких, еще на утренней зорьке, обращали в разряд невосполнимых потерь. В разорванные нити, в туманы потусветья. В небытие. В вой баб, мужей недождавшихся. В сиротскую оголтелость, в беспризорную никчемность пасынков разбоя.
С мечами приперлись – на копьях издохните.
Ангельским пикинерам чхать на побасенковскую неуязвимость гостей варяжских. На булатные их мечи, на стрелы острые. Да, в этот день измарались эпические расказни рунических саг, измышления квелых сказителей, ради хлебной корки набреханные. Своей шкурой изведали шатуны морские благодать рассейской рукопашки. Бесшабастность мордобоя – стенка на стенку. Без правил снисхождения. Без передыху, где удары ниже дыха в обыденности. Без благородной сопливости рыцарской потасовки. Где колошматят почем зря – в нюх, в зубы, в морду. Где бьют лежачего сапогами по ряхе, каблуками срам топчут, пинками выи трощат.
Повинные головы мечи секли, помирающих оставляли в смертных корчах. Чтоб прочувствовали миг отхождения. Не до падали дело.
Дело наше правое! Победа будет за нами!
Белокурых бестий, как сидоровых коз драли. В хвост и гриву. Пух с пером раздувало стылостью Валлгальского вихря. Не умучивались схимники, на елмань схизматов натягивать. Рожи на рожон насаживать. Подлым трехгранным острием запросто протыкалась плоть, но больно выдирались клочья прожухлого мяса.
Живые взалкали дохлым.
Пена распанаханых трахей, сопли по губам, желудочные массы злопахнут.
Потно телесной волосне. Под льняной сорочкой да ватной душегрейкой, дубленой коротайкой, под латной рубахой, зело тулово парится. Стерпится, отсмердится, в баньке отмоется, с девкой примудившейся слюбится. Коли, вlya! Руби, катай, валяй!
– Ровнее шаг! Сомкнуть ряды! Держать стой!
– Бей промеж ног! В яюла тычь! Язви вражину! УРА!!!
– Волынщики, гуди бравурную! Трубачи, дуй атаку! Штандарты развернуть! Плечи расправить! Гвардия умирает, но не сдается! Вперед, blya, slovyane! Наподдай!
Slovyane наподдали.
Под сапогами хлюпало и размотанные кишки маршу помеху творили.
* * *
Байские мурзы малопямятные, толком ничему не выучившиеся, изготовились атаковать полки ополченцев. Не сносят, бастарды ишака, честной, грудь о грудь сшибки с латной конницей. Норовят подлую стрелу в спину пустить, скопом на пешего наскочить, гурьбой навалиться, безоружного саблями посечь, поселянина изловить, в полон-неволю свесть.
Погубить сады, потравить посевы, в храме нагадить. Стада угнать, пограбить избы, в овине девчат оравой отохальничать. Опосля, на базаре, за измученные чресла, со стариканами похотливыми рьяно торговаться. Лаяться. Грош за чагу невольную выпрашивать, пятак за кощея вымаливать.
Положили ордынцы глаз на богатый достаток Гильдгарда. Ворс недобытого медведя мерещился свадебной кошмой. Корысть взъелась шакалиным прикусом. Ни петь, ни жрать, ни кумысу хлебать. Поскорей бы ходким наметом в заветные проулки, где сыры в масле катаются, серебро с потолков сыпется, бабы подолами не отмашутся.
Только одна помеха. Корысть отделяют от вожделения слабосильные рядочки добровольных вояк.
С онучными смердами равняли полуденные конники Гильдгардских воев.
Ножками кривенькими сучили. Бороденками трясли, зенками косили. Губы раскатывали, предвкушающе причмокивали. Любостяжание непременной удачи кружило головы, мутило умы неразумных. Нетерпеливо привизгивали.
Но молча насупились волонтеры. Крепче цевья копий стиснули.
Думали: «Да, мы быдло, смрадь онучная. Наше дело лапотное – скот пастить, хлеба растить, детишек лелеять. Нам, с вами, байскими нукерами не тягаться, не мериться, силушкой не ровняться.
Но, накося-выкуси, пройти сквозь ряды наши. Пристали мы под руку Гильды, под знамена витязя Небесного Кролика, и нет нам ни удержу, ни уему.
Все пластом поляжем, кровью изойдем в края Валлгалы, куда заказано нам от роду, нашего паскудного, было. А вам, мразь Бафомету проданная, к стенам светлого града дороги не пропустим.
Коли-руби! Катай-валяй!
Держись, крестьянский сын. Твой род от корня древа Иггдрасиля. Тебе, от земли взращенному, не тяжко обратно в земю-матушку без рыданий возвернуться.
Коли-руби! Секи супостата»!
Произведенный в воеводы, Смурной Пес распоряжался, согласуясь с обстановкой. Приказывал умно.
– Стрелки, во фронт! Первый залп по команде, опосля жарь чаще, метить – пустое. Лупи в орду, кого и зацепит. Отступать, как гаркну. Пикинеры, ослабонь проход, пропущай лучноту, не смыкаться! К шестишеренговому бою товсь!!! Первый ряд с колена! Второй справа от бедра, третий от плеча! Четвертый над головой! Пятый от рамена с лева, шестой шуйцей от ляжки! Товсь!!! Blya, slovyane…
А по ту сторону поля засвистали нагайки, всхрапнули кони, блеснули изогнутые клинки.
– Алла! – Скопом заверещала орда. Пылью, визгом, гулом подков округа исполнилась.
Зло воевода губы скривил, зубами клацнул.
– Стрелы на тетиву! Упрежденье на два крупа! Товсь! Пли! Сыпь ядреней, лапотные!
Сыпанули.
Корчились под копытами вышибленные из седел, потерявшие коней, но не остановить лаву, не застопорить вал гривастый.
Смурной вовсе по собачьи ощерился. – Стрелкам отход! Луки за спину, сабли наголо! Подпирай передних! – Рявкнул, ножны отбросив.
– Ох, душа чует: днесь нажуем конячьих яблок до отпаду. – Новобранец с белесыми ресницами бледнел пухлыми щеками.
– Не робь, дите. Кабанчика на Леля колол? Отож. Усе херь собачья. Байская шкура слабше свинячьей выходит. Не бойсь, втыкай прытко, у грудинку шпыряй. – Напутственно цедил ветеран-сосед.
– Ну, кабанчика, ет мы могем. Ет не впервой. Ет дело знаемо, обвычны мы. – Взбодрился поселянский недоросль.
– Тадысь басурман осилим. – Криво ветеран ухмыльнулся, на ладони поплевал, сручно колье уцепил.
А Пес воевода вовсе не угомонится.
Рычит надсадно: – Пикинеры! Держи плечо! Сомкнуть ряды! Тесней тулись! Теснее, сучье вымя! Первая шеренга на колено ставай! Всем пики к бою! Товсь!!!
Blya!
Забросил Смурной щит за спину, мечную рукоять обоима лапами перехватил. Ногами в землю врос намертво. Задубел торсом. – Держись, лапотные. Пятый и шестой цевья в землю, наклон в пол зенита! Держи-и-ись!
Завыл по звериному: У-у-ур-ра…
Урла комонная настромилась на ноддовскую доблесть.
Крепко держались две сотни, черты не покинули. Хоть кое-где и повезло ордынцам через копейный частокол перемахнуть, врубиться в ряды пехотные, только вои тех удачников споро порешили, бреши стянули. Отбили первый нахрап, а дальше полегче стало. Замах, укол, отмашка. Крошево громоздилось кучей, заслоняло пикинеров от ногайский ятаганов.
А третья сотня, что на левом крыле, дрогнула, поддалась, не сдюжила конского навала. Набрана из всякого сброда, черни завалящей, да обучалась впопыхах. Вот и обернули тылы ноддовцы. Смелые, друг с другом прощались, спиной к спине опирались. Напоследок секлись истово. Не себя берегли – утруждали Норн рвать нити животов ордынских. А как наставала пора с белым светом разлучаться, то отходили в Валлгальские туманы бестрепетно, прилично мужам, с оружьем в хладеющих дланях. Пугливые да робкие бегмя бежали, об отпоре не помышляли, под вековечным древом Иггдрасиля обрывались их судьбы.
Старый воин – мудрый воин. Сребнобородый Сенешаль Короны загодя предугадал слабинку пеших рядов. Зорко за битвой наблюдал, пуще за третьей сотней следил. Вот опасность вовремя и приметил. Повел своих латников в обход боевых порядков. Построил. Не спешил, хоть на его глазах гибли сыны Нодд. Силился думать не о них – о победе. «Погодь, погодь, пора не пристала, пусть басурманы порезвятся напоследок» – сам себя уговаривал.
А ордынцы, на крылах успеха, рвались в прорыв. Словно в воронку, новые и новые отряды в брешь грязной рекой лились. К чему пхаться на лес копий, когда тут, по близи, такая развеселая резанина пошла. Кровь дурманила.
Но, кони, кони то, притомились. И всадники подустали рубить бегущих. И тумены смешались. И незачем по бокам озираться, да и не разобрать по сторонам ничего.
И… В пыли и гаме не заприметили ордынцы коронное воинство, нависшее на их оголенном фланге.
Улучил момент многоопытный Сенешаль, пришла его пора пролить поганую кровь басурманскую. Резко защелкнул личину, подтянул латную рукавицу, тронул поводья. Загарцевал перед строем.
– Воины короля! Знамена вперед! Пики наперевес! Пленных не брать! За Сагана! За Нодд! Круши басурман! Вперед! Blya slovyane!
– За Сагана! За Нодд! Blya slovyane! – Взревели королевские рубаки, дали шпор, послали коней тяжелым галопом на орды байские. Земля задрожала.
Ударил бронированный вал штормовым прибоем. Неотвратимо, неостановочно, необоримо. Скакали латники, по вражьим толпам, словно по чисту полю. Только не чисто поле за их спинами оставалось. Густо покрывали землю остовы лошадок мохнорылых, тела басурманские, все пиками исколотые, мечами изрубленные, подковами истоптанные. Рясно кровь-живица окропила травы, напитала мать– сыру землю, ручьи переполнила.
Смурной Пес удачу не упустил.
– Первая сотня, слушай команду! В пятишеренговый строй готовсь! Первый ряд, встать, от бедра справа бей! Второй справа от плеча, третий над башкой коли! Четвертый слева от рамена, пятый от бедра, шестой пики поднять! Теснее строй! Шагом вперед! Язви их всех! Blya slovyane!
– Blya slovyane!
Двинулась фаланга. Ступали ратники размеренным шагом, набычившись, плечом к плечу. Не сверкали наконечники копий – кровь стекала. Перешагивали фалангисты через поверженных супостатов. Стрелки, ударами коротких клинков, довершали дело. Занятие простое, большой сноровки не требует. Однако, зело полезное.
Утром боец, вечером – падло.
Оба крыла защитников Гильдгарда смыкали гибельное кольцо округ байской толпы.
Ордынцы, миг назад ликовавшие победу, нежданно стиснутые рядами мечей и копий, коней и фаланг, тотчас растеряли безнаказанное нахальство. Мужество победы сменила растерянность страха. Заметались в панике. Друг дружку давили. Выталкивали на ноддовскую разящую сталь.
Звон булата, треск костей. Визг переходящий в хрип.
Трудитесь Норны!
Увлеклась, ох, увлеклась первая сотня. Ополченцы, спехом подученные, стоять насмерть, да наступать смертельно умели. Вот только, тонкость маневра освоить дней не достало. Сплевывая клочья измочаленных легких, напоследок кричал бойцам Смурной Пес, чтоб поберегли тыл, чтоб задние шеренги копья задом обернули. Только не слышали команд бойцы, разгоряченные сечей. Слишком поворотились незащищенным боком. Тем изменщики скореновские воспользоваться не замедлили.
– Уперед! – Проверещал лорд Скорена. Пустил коня неспешной рысью, хоронясь за спинами оголтелых неофитов бафометовских.
Смурной тяжело шагнул. Оскалился. Харкнул сгустками плервы. Размахнулся. Со всей оставшейся мочи врезал.
Единовременно оборвали Норны две нити судеб.
Без передыху под извечным древом Иггдрасиляграсил скубли старухи веретено людских участей.
Сгинуть бы малоопытной сотне, да Грауденхольдец на чеку был. Поражение в родимом замке, неизбывной занозой саднило сердце. Требовало оплаты. Кровавой.
– Панове, до гонору! Великородные лорды, властелины своего края! К оружию! Требую обнажить мечи! Честь взывает! С места, галопом, марш! Смерть и слава! Саган с нами!
– Саган! Смерть и слава!
– Саган!
Сшиблись кланы. Старые обиды нынешней кровью истекли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Бывали рати, полки бывали, а такой рати неслыханно. С зараниа до полудня летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя на поле Рагнарарском».
* * *
На поле Рагнарарском…
Так в старину называлась местность у града Сигмондова, где суждено сегодня сойтись смертным боем двум ратям – войску земли Нодд, ведомым витязем Небесного Кролика и басурманским толпам, под началом темного духа Локи.
И предвкушая нечестивый пир уже слетались со всех сторон небесные кланы Хьюгин-ворона, уже выли в лесах шакалы, уже тявкали по кустам лисы.
Видя, что атака захлебнулась и утратив наступательный порыв, неприятельские отряды нерешительно топчутся за пределами досягаемости затинных метательных машин, Сигмонд понял, что пришла его пора и вывел городские полки.
Ряд за рядом строились в боевые порядки эскадроны лордовских кланов, фаланги Гильдгардских воев и ополченев, дружины поморских баронов, удальцы Нахтигалзифа. Всуперечь обычному, коронная кавалерия во фронте не разместилась. Затаились латники за спинами и шеренгами пехотинцев.
Верхом на белом коне в серебряных доспехах ехал Сигмонд – витязь Небесного Кролика. Его сопровождали щитоносцы Ингрендсоны и Гильда на Малыше. Поднял витязь рог, громко протрубил. Загремели на стенах барабаны, загудели волынки, ратники зазвенели мечами о щиты.
Войско земли Нодд изготовилось к битве.
* * *
Из Красных Ворот чеканя шаг, под дробь барабанов, с пиками наперевес, побатальонно выходил гвардейский Кролика-Предтечи 1-й Скито-Монашеский пехотный полк. Вел воинственных чернецов лично полковник Приходько. Одел свой старый, давно непользованый спецназовский комбез, самолично вдовицей выстиранный и отутюженный. Лицо и руки раскрасил камуфляжным кремом. Полевые зеленые звездочки погон сменил на начищенные медные, они ярко горели в лучах летнего солнца.
– Ангел! С нами Ангел! – Гремел торжествующий клич полевых войск. – Ангел! Ангел! – Вторили со стен.
К вдохнувшему дым сражения Виктору Петровичу вернулась не просто память, но память генетическая. Аминокислотами пращуров спирально вверченная, редупликатно многажды продуцируемая, бессознательно осознанная. Искренняя. Потому, в предчувствии жаркой, лоб в лоб рукопашной, обратился к своему полку словом напутственным. Зычно вскричал, сверкнул очами.
– Blya, чудо-богатыри! – перекрывая шум битвы ревел командирским голосом – Blya, ребята, не Гильдгард ли за нами?! – И поднимая бойцов в решительную копейную атаку гаркнул: – За родину, blya! За Сталина! УРА!!!
– Ура! – Подхватили монахи. – Ста-лин! Кро-лик! Кро-лик! Ста-лин! – И ударили в копья.
С издевательскими усмешками предстояли суровые викинги долгополым воякам. Впереди хирдов помахивают секирами, обдолбанные грибным отваром, зловещие берсеркеры. По нечесаным бородам стекает пьяная слюна, в глазах бешенство гиперборейских отморозков.
Не ждали, бабкиными сказками воспетые, залетные стервятники угрозы, рассчитывали на легкость скорой победы. Но оказался сокрушительным напор фаланг, выученных российским офицером.
Шли копье на копье и ненависть в глазах мешалась со страхом. Шли навстречу вере и смерти, победным венкам и трупным пятнам.
Но…
Десятка шагов не дойдя, размыкались ряды, выбегали из глубины построений схимнических, из-за спин монашеских, здоровущие мужики. Ряхи ящиками, в плечах сажень косая, каждый весом пудов десять. Все с двуручниками.
Морды зверские, бороды не чесаны. Кольчуги мускулами распираются. Стальная плетенка рвется, кожаные перевязи лопаются. Перегарищем за версту шибет. Словеса матерные, скабрезные. Мыслишки, коли оные в патлатых башках имеются, едино однообразны – дави гнид! Suca! Blya!
Поперло жлобье дерзостно, безудержно. Ох, как поперло!
Во размахалось! Куда там берсеркеровским секирам супротив аршинных лезвий, звонких сталей, обоюдонаостренных. В миг единым махом бездоспешные придурки в прах сметены оказались. Мозги, грибом изъеденные, вывалились удобрением поганочного мицелия.
Как весенний ливень сжирает останки талых сугробов, так скосили мечебойцы пресловутый цвет варяжского воинства.
В щент свели, срубили под комель. Не запыхались. Не взопрели. Только всхрапнули, охально зыркнули, матюгами всплюнули… Пошли куролесить, рубить, крошить дальше.
Направо, налево. Глядючи, неглядючи. Имен не спрашиваяся, в рыла не заглядываяся. Отступного не требуя, прощальных лепетов не слушаючи. Так вражину и драли. Приухивая да покряхтывая.
– Блин горелый!
– Ядрена вошь!
– Разойдись плечо, размахнись рука! Гуляй кулак, веселись писун! Наше дело правое, а остальных – на хер-р!
– Р-р-р!
Зазверели суть в корень. Все в сраке зрели. Иного начальства в душах не чуяли, окромя воли всевышних небес. Вселенской справедливости отмщения.
За зуб – челюсти выламывали, за око – черепушки раздалбливали, за палец – руки из суставов выдирали.
Копейные древки секли, словно хворост, запросто. Скирдманов рубили походя, промежду прочим, не озираяся. Щиты кололи в щепу. Шлемы в стружку курочили. Половинили пиратов от плеча до самой жопы. Головы во пыли укатывали. Члены по кустам разметывали, в песок трамбовали. Ломили буйволиным нахрапом. Валили напропалую, поплевывали и дальше перли. Жали без жалостно.
По всей елане-поляне прессовали.
Следом, размеренным ходом наседали копьеносцы. Уминали живую силу. Бойких, еще на утренней зорьке, обращали в разряд невосполнимых потерь. В разорванные нити, в туманы потусветья. В небытие. В вой баб, мужей недождавшихся. В сиротскую оголтелость, в беспризорную никчемность пасынков разбоя.
С мечами приперлись – на копьях издохните.
Ангельским пикинерам чхать на побасенковскую неуязвимость гостей варяжских. На булатные их мечи, на стрелы острые. Да, в этот день измарались эпические расказни рунических саг, измышления квелых сказителей, ради хлебной корки набреханные. Своей шкурой изведали шатуны морские благодать рассейской рукопашки. Бесшабастность мордобоя – стенка на стенку. Без правил снисхождения. Без передыху, где удары ниже дыха в обыденности. Без благородной сопливости рыцарской потасовки. Где колошматят почем зря – в нюх, в зубы, в морду. Где бьют лежачего сапогами по ряхе, каблуками срам топчут, пинками выи трощат.
Повинные головы мечи секли, помирающих оставляли в смертных корчах. Чтоб прочувствовали миг отхождения. Не до падали дело.
Дело наше правое! Победа будет за нами!
Белокурых бестий, как сидоровых коз драли. В хвост и гриву. Пух с пером раздувало стылостью Валлгальского вихря. Не умучивались схимники, на елмань схизматов натягивать. Рожи на рожон насаживать. Подлым трехгранным острием запросто протыкалась плоть, но больно выдирались клочья прожухлого мяса.
Живые взалкали дохлым.
Пена распанаханых трахей, сопли по губам, желудочные массы злопахнут.
Потно телесной волосне. Под льняной сорочкой да ватной душегрейкой, дубленой коротайкой, под латной рубахой, зело тулово парится. Стерпится, отсмердится, в баньке отмоется, с девкой примудившейся слюбится. Коли, вlya! Руби, катай, валяй!
– Ровнее шаг! Сомкнуть ряды! Держать стой!
– Бей промеж ног! В яюла тычь! Язви вражину! УРА!!!
– Волынщики, гуди бравурную! Трубачи, дуй атаку! Штандарты развернуть! Плечи расправить! Гвардия умирает, но не сдается! Вперед, blya, slovyane! Наподдай!
Slovyane наподдали.
Под сапогами хлюпало и размотанные кишки маршу помеху творили.
* * *
Байские мурзы малопямятные, толком ничему не выучившиеся, изготовились атаковать полки ополченцев. Не сносят, бастарды ишака, честной, грудь о грудь сшибки с латной конницей. Норовят подлую стрелу в спину пустить, скопом на пешего наскочить, гурьбой навалиться, безоружного саблями посечь, поселянина изловить, в полон-неволю свесть.
Погубить сады, потравить посевы, в храме нагадить. Стада угнать, пограбить избы, в овине девчат оравой отохальничать. Опосля, на базаре, за измученные чресла, со стариканами похотливыми рьяно торговаться. Лаяться. Грош за чагу невольную выпрашивать, пятак за кощея вымаливать.
Положили ордынцы глаз на богатый достаток Гильдгарда. Ворс недобытого медведя мерещился свадебной кошмой. Корысть взъелась шакалиным прикусом. Ни петь, ни жрать, ни кумысу хлебать. Поскорей бы ходким наметом в заветные проулки, где сыры в масле катаются, серебро с потолков сыпется, бабы подолами не отмашутся.
Только одна помеха. Корысть отделяют от вожделения слабосильные рядочки добровольных вояк.
С онучными смердами равняли полуденные конники Гильдгардских воев.
Ножками кривенькими сучили. Бороденками трясли, зенками косили. Губы раскатывали, предвкушающе причмокивали. Любостяжание непременной удачи кружило головы, мутило умы неразумных. Нетерпеливо привизгивали.
Но молча насупились волонтеры. Крепче цевья копий стиснули.
Думали: «Да, мы быдло, смрадь онучная. Наше дело лапотное – скот пастить, хлеба растить, детишек лелеять. Нам, с вами, байскими нукерами не тягаться, не мериться, силушкой не ровняться.
Но, накося-выкуси, пройти сквозь ряды наши. Пристали мы под руку Гильды, под знамена витязя Небесного Кролика, и нет нам ни удержу, ни уему.
Все пластом поляжем, кровью изойдем в края Валлгалы, куда заказано нам от роду, нашего паскудного, было. А вам, мразь Бафомету проданная, к стенам светлого града дороги не пропустим.
Коли-руби! Катай-валяй!
Держись, крестьянский сын. Твой род от корня древа Иггдрасиля. Тебе, от земли взращенному, не тяжко обратно в земю-матушку без рыданий возвернуться.
Коли-руби! Секи супостата»!
Произведенный в воеводы, Смурной Пес распоряжался, согласуясь с обстановкой. Приказывал умно.
– Стрелки, во фронт! Первый залп по команде, опосля жарь чаще, метить – пустое. Лупи в орду, кого и зацепит. Отступать, как гаркну. Пикинеры, ослабонь проход, пропущай лучноту, не смыкаться! К шестишеренговому бою товсь!!! Первый ряд с колена! Второй справа от бедра, третий от плеча! Четвертый над головой! Пятый от рамена с лева, шестой шуйцей от ляжки! Товсь!!! Blya, slovyane…
А по ту сторону поля засвистали нагайки, всхрапнули кони, блеснули изогнутые клинки.
– Алла! – Скопом заверещала орда. Пылью, визгом, гулом подков округа исполнилась.
Зло воевода губы скривил, зубами клацнул.
– Стрелы на тетиву! Упрежденье на два крупа! Товсь! Пли! Сыпь ядреней, лапотные!
Сыпанули.
Корчились под копытами вышибленные из седел, потерявшие коней, но не остановить лаву, не застопорить вал гривастый.
Смурной вовсе по собачьи ощерился. – Стрелкам отход! Луки за спину, сабли наголо! Подпирай передних! – Рявкнул, ножны отбросив.
– Ох, душа чует: днесь нажуем конячьих яблок до отпаду. – Новобранец с белесыми ресницами бледнел пухлыми щеками.
– Не робь, дите. Кабанчика на Леля колол? Отож. Усе херь собачья. Байская шкура слабше свинячьей выходит. Не бойсь, втыкай прытко, у грудинку шпыряй. – Напутственно цедил ветеран-сосед.
– Ну, кабанчика, ет мы могем. Ет не впервой. Ет дело знаемо, обвычны мы. – Взбодрился поселянский недоросль.
– Тадысь басурман осилим. – Криво ветеран ухмыльнулся, на ладони поплевал, сручно колье уцепил.
А Пес воевода вовсе не угомонится.
Рычит надсадно: – Пикинеры! Держи плечо! Сомкнуть ряды! Тесней тулись! Теснее, сучье вымя! Первая шеренга на колено ставай! Всем пики к бою! Товсь!!!
Blya!
Забросил Смурной щит за спину, мечную рукоять обоима лапами перехватил. Ногами в землю врос намертво. Задубел торсом. – Держись, лапотные. Пятый и шестой цевья в землю, наклон в пол зенита! Держи-и-ись!
Завыл по звериному: У-у-ур-ра…
Урла комонная настромилась на ноддовскую доблесть.
Крепко держались две сотни, черты не покинули. Хоть кое-где и повезло ордынцам через копейный частокол перемахнуть, врубиться в ряды пехотные, только вои тех удачников споро порешили, бреши стянули. Отбили первый нахрап, а дальше полегче стало. Замах, укол, отмашка. Крошево громоздилось кучей, заслоняло пикинеров от ногайский ятаганов.
А третья сотня, что на левом крыле, дрогнула, поддалась, не сдюжила конского навала. Набрана из всякого сброда, черни завалящей, да обучалась впопыхах. Вот и обернули тылы ноддовцы. Смелые, друг с другом прощались, спиной к спине опирались. Напоследок секлись истово. Не себя берегли – утруждали Норн рвать нити животов ордынских. А как наставала пора с белым светом разлучаться, то отходили в Валлгальские туманы бестрепетно, прилично мужам, с оружьем в хладеющих дланях. Пугливые да робкие бегмя бежали, об отпоре не помышляли, под вековечным древом Иггдрасиля обрывались их судьбы.
Старый воин – мудрый воин. Сребнобородый Сенешаль Короны загодя предугадал слабинку пеших рядов. Зорко за битвой наблюдал, пуще за третьей сотней следил. Вот опасность вовремя и приметил. Повел своих латников в обход боевых порядков. Построил. Не спешил, хоть на его глазах гибли сыны Нодд. Силился думать не о них – о победе. «Погодь, погодь, пора не пристала, пусть басурманы порезвятся напоследок» – сам себя уговаривал.
А ордынцы, на крылах успеха, рвались в прорыв. Словно в воронку, новые и новые отряды в брешь грязной рекой лились. К чему пхаться на лес копий, когда тут, по близи, такая развеселая резанина пошла. Кровь дурманила.
Но, кони, кони то, притомились. И всадники подустали рубить бегущих. И тумены смешались. И незачем по бокам озираться, да и не разобрать по сторонам ничего.
И… В пыли и гаме не заприметили ордынцы коронное воинство, нависшее на их оголенном фланге.
Улучил момент многоопытный Сенешаль, пришла его пора пролить поганую кровь басурманскую. Резко защелкнул личину, подтянул латную рукавицу, тронул поводья. Загарцевал перед строем.
– Воины короля! Знамена вперед! Пики наперевес! Пленных не брать! За Сагана! За Нодд! Круши басурман! Вперед! Blya slovyane!
– За Сагана! За Нодд! Blya slovyane! – Взревели королевские рубаки, дали шпор, послали коней тяжелым галопом на орды байские. Земля задрожала.
Ударил бронированный вал штормовым прибоем. Неотвратимо, неостановочно, необоримо. Скакали латники, по вражьим толпам, словно по чисту полю. Только не чисто поле за их спинами оставалось. Густо покрывали землю остовы лошадок мохнорылых, тела басурманские, все пиками исколотые, мечами изрубленные, подковами истоптанные. Рясно кровь-живица окропила травы, напитала мать– сыру землю, ручьи переполнила.
Смурной Пес удачу не упустил.
– Первая сотня, слушай команду! В пятишеренговый строй готовсь! Первый ряд, встать, от бедра справа бей! Второй справа от плеча, третий над башкой коли! Четвертый слева от рамена, пятый от бедра, шестой пики поднять! Теснее строй! Шагом вперед! Язви их всех! Blya slovyane!
– Blya slovyane!
Двинулась фаланга. Ступали ратники размеренным шагом, набычившись, плечом к плечу. Не сверкали наконечники копий – кровь стекала. Перешагивали фалангисты через поверженных супостатов. Стрелки, ударами коротких клинков, довершали дело. Занятие простое, большой сноровки не требует. Однако, зело полезное.
Утром боец, вечером – падло.
Оба крыла защитников Гильдгарда смыкали гибельное кольцо округ байской толпы.
Ордынцы, миг назад ликовавшие победу, нежданно стиснутые рядами мечей и копий, коней и фаланг, тотчас растеряли безнаказанное нахальство. Мужество победы сменила растерянность страха. Заметались в панике. Друг дружку давили. Выталкивали на ноддовскую разящую сталь.
Звон булата, треск костей. Визг переходящий в хрип.
Трудитесь Норны!
Увлеклась, ох, увлеклась первая сотня. Ополченцы, спехом подученные, стоять насмерть, да наступать смертельно умели. Вот только, тонкость маневра освоить дней не достало. Сплевывая клочья измочаленных легких, напоследок кричал бойцам Смурной Пес, чтоб поберегли тыл, чтоб задние шеренги копья задом обернули. Только не слышали команд бойцы, разгоряченные сечей. Слишком поворотились незащищенным боком. Тем изменщики скореновские воспользоваться не замедлили.
– Уперед! – Проверещал лорд Скорена. Пустил коня неспешной рысью, хоронясь за спинами оголтелых неофитов бафометовских.
Смурной тяжело шагнул. Оскалился. Харкнул сгустками плервы. Размахнулся. Со всей оставшейся мочи врезал.
Единовременно оборвали Норны две нити судеб.
Без передыху под извечным древом Иггдрасиляграсил скубли старухи веретено людских участей.
Сгинуть бы малоопытной сотне, да Грауденхольдец на чеку был. Поражение в родимом замке, неизбывной занозой саднило сердце. Требовало оплаты. Кровавой.
– Панове, до гонору! Великородные лорды, властелины своего края! К оружию! Требую обнажить мечи! Честь взывает! С места, галопом, марш! Смерть и слава! Саган с нами!
– Саган! Смерть и слава!
– Саган!
Сшиблись кланы. Старые обиды нынешней кровью истекли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18