И одежда на ней была тоже простая: серое платье, в каких обычно путешествуют странницы, накрахмаленный капор. Но вот пухлые руки никак не соответствовали облику женщины-труженицы, который стремилась создать Аманда.
Поймав на себе взгляд мужа, миссис Грабб быстро отвела глаза в сторону. Ей стало все чаще казаться, что он читает ее мысли. Только не это. Только бы не навлечь на себя его гнев. Уже несколько раз Безил избивал ее, и очень сильно.
Когда в ее жизни наступил перелом к худшему? Восемь лет назад она встретила Безила, и все эти годы они только и делали, что занимались махинациями и заметали следы.
Как и раньше, им пришлось поторопиться с отъездом из Йорка. Правда, особых затруднений спешка не вызвала, они всегда были готовы к неожиданному отъезду. Даже чемоданы распаковывали не полностью. Этому научил их урок в Балтиморе, когда уезжать пришлось в спешке, бросив все вещи. Теперь они не обременяли себя ничем лишним, довольствуясь самым необходимым. «Да, тогда едва удалось унести ноги». При этом воспоминании у Аманды и сейчас все холодело внутри. «Господи, — думала она, — разве я знала, что жизнь так сложится. Скольких людей лишили мы сбережений. Теперь Безил собирался обобрать ребенка. Мне придется выдавать себя за какую-то Элспет Гросс только ради того, чтобы стать опекуном осиротевшей девочки и обманом завладеть ее цирком».
Почему же так сложилась жизнь?
6
Звуки бешеной мелодии каллиопы, казалось, сведут ее с ума. Ночной кошмар продолжался, все тот же. Всегда один и тот же жуткий сон… о пожаре в цирке…
Она видела себя на трапеции, здесь же был и отец. Он тоже стоял на трапеции: кожа на его лице была покрыта волдырями и частично обуглилась, кое-где проглядывали кости черепа. Опоры шатра рушились и падали в черную бездну, может быть, в саму преисподнюю. Время от времени внизу под ней проплывали чередой силуэты Хейзи, Голиафа и других артистов. Над ней нависало неправдоподобно красное, словно опаленное огнем небо — сущий ад, где не было места ничему живому.
И отделяла-то ее от адского пламени только эта трапеция, прикрепленная к обуглившимся опорам шатра. Каждый раз, когда она или Забо перелетали от трапеции к трапеции, опоры под их тяжестью угрожающе дрожали и скрипели, словно хрупкие стеклянные нити, готовые в любую минуту обломиться.
Целую вечность летела она к следующей трапеции, с ужасом думая, что ослабевшие, обожженные руки не удержат ее и тогда она рухнет в бездонную пропасть.
Знакомое лицо отца исказилось, вселяя невообразимый ужас, потом стало как бы крошиться, обнажая обгоревший череп.
Элизабет-Энн силилась закричать, но не могла издать ни звука. И в следующую секунду языки неистового пламени охватили ее, пронзив тело нестерпимой болью…
Элизабет-Энн проснулась, дрожа всем телом, в глазах ее застыл ужас.
Приходя в себя, она стала осматриваться. Возбуждение постепенно спадало, ночной кошмар отступил. Она в доме у тети, и все хорошо.
В доме было темно и тихо, девочка поняла, что все еще спят. Только ветер свистел за окном, и в доме что-то сухо потрескивало. Элизабет-Энн боялась просыпаться раньше всех, ее пугали незнакомые звуки ночи. Хорошо было просыпаться тогда, когда уже слышались быстрые шаги по лестнице, приглушенные голоса, скрип отодвигаемых стульев. Но в этот ранний час безмолвия с ней были лишь запахи: старой древесины, плесени, свежий запах белья, стойкий аромат лекарственных трав. Душными волнами накатывался он сверху, где под потолком вверх корнями были развешены для просушки самые разные растения.
Элизабет-Энн потянула носом воздух и медленно села в постели, пугливо озираясь широко раскрытыми глазами. Сквозь неплотно задернутые занавески в комнату пробивался серебристый лунный свет, обозначая контуры предметов. Стояла зима, свет луны был холоден как лед, однако это и приносило успокоение. Теплый солнечный свет, багряные зори и пылающие закаты — все это тревожило, лишний раз напоминая о…
Элизабет-Энн проглотила подкативший к горлу ком и постаралась отогнать воспоминания. Но во рту было сухо, и дышалось тяжело, а память цепко хранила прошлое. Этот кошмар никогда не покидал ее, готовый в любую минуту вырваться наружу и предстать перед ее глазами. Достаточно было любой случайности, совпадения, чтобы оживить страшные видения.
Девочка, потянулась к столику, на котором стоял оставленный тетей стакан из толстого зеленого стекла. В нем была вода. Крепко сжимая стакан обеими руками, Элизабет-Энн сделала маленький глоток. Стекло было гладким и приятным на ощупь, а прохладная вода освежала. Облизнув губы, она отставила стакан. Стеганое лоскутное одеяло сползло, и прохладный воздух холодил тело через фланель рубашки.
Девочка поежилась, снова легла и натянула одеяло до подбородка. Некоторое время она лежала, глядя в темный потолок и пытаясь снова уснуть. Она чувствовала себя беспомощной и очень одинокой в этой большой, неуютной комнате, но свободных комнат в доме не было. Тетя хотела поместить ее к Дженни, но та подняла шум, и тетя поселила ее сюда.
— Знаешь, — сказала она тогда, — у всех молодых леди есть своя комната.
Но это была не комната, а настоящая кладовая, где тетя хранила травы, разные продукты, ненужную мебель, вообще все, что не было в ходу. Сложенная мебель в темноте напоминала молчаливых великанов. А спала Элизабет-Энн на огромной кровати с витыми ножками, на комковатом тюфяке. Давно, когда дом только построили, стены этой комнаты украшали зеленые листья и желтые цветки чертополоха, но со временем краски потускнели, и от былой росписи остались лишь размытые пятна, которые силой ее воображения превращались в колючки, крапиву, разных чудовищ и змей. Нет, жить в кладовке — мало приятного.
Девочка пыталась объяснить тете, что ей страшно здесь, она открывала рот, но не могла вымолвить ни слова.
Вместо слов получился только жуткий сдавленный вопль, который привел тетю в замешательство. В глазах услышавшей его Дженни застыл ужас. После этой неудачи Элизабет-Энн больше не пыталась говорить. Однако тетя не хотела так просто сдаваться. Каждый день в течение получаса она занималась с Элизабет-Энн в гостиной.
— Аааа, — протяжно и медленно произносила тетя, голос ее мелодично звенел. — Теперь ты, Элизабет-Энн, попробуй повторить. Следи за моими губами: аааа.
Девочка сидела на стуле, не отрываясь глядя на тетю.
— Аааа, — снова повторила Эленда. Она показала на свои губы и, плавно взмахивая рукой, словно дирижировала оркестром, несколько раз произнесла: — Аааа, аааа.
Элизабет-Энн послушно сложила губы, но звука у нее не получилось.
Тетя поближе придвинула свой стул, взяла девочку за руки и, глядя ей в глаза, мягко сказала:
— Давай, милая, попробуем еще раз: ааа…
Девочка ответила ей печальным взглядом. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной. Она думала только о том, чтобы тетя отказалась от своей затеи.
Для себя Элизабет-Энн решила, что она никогда снова не заговорит, поэтому заниматься с ней бесполезно. Не оттого что она не хочет, просто у нее ничего не получается. Тетя слегка сжала руки девочки и попросила:
— Ну пожалуйста, детка, попробуй еще разок, а?
Элизабет-Энн угрюмо кивнула. Она полюбила тетю с первого дня и теперь очень хотела сделать ей приятное. Ради нее девочка была готова на все. Решительно на все. Но разве тетя не понимала, что она не могла заговорить, что у нее никогда ничего не получится, как бы она ни старалась.
— Аааа, — пропела тетя.
Элизабет-Энн закрыла глаза, нахмурила брови, стараясь сосредоточиться, и глубоко вздохнула. Затем, собрав все силы, открыла рот и напрягла губы. Девочка пыталась выдавить из себя звук, чувствовала, как от усилия заболело горло, но снова ее постигла неудача.
Она хотела произнести хоть какой-то звук, но получился только нечленораздельный клекот. Сломленная этой бесплодной попыткой, девочка обмякла на стуле. Открыв глаза, она беспомощно посмотрела на тетю, думая при этом с горечью: «Ничего у меня не вышло, я снова подвела тетю».
Но Эленда встала и, наклонясь к Элизабет-Энн, обняла ее, ободряюще улыбаясь.
— Все получилось очень хорошо, Элизабет-Энн. Я тобой горжусь. Завтра мы продолжим занятия.
Элизабет-Энн подумала: «Бесполезно».
7
Наступило двадцать третье декабря. Дождь лил как из ведра. В теплой гостиной Эленда, стоя на верхней ступеньке стремянки и напевая про себя «Ночь молчания», осторожно прикрепляла к рождественской елке последнюю сверкающую гирлянду. Затем, хлопнув в ладоши, как бы подводя итог работе, она спустилась вниз, убрала лестницу в сторону и, отступив на несколько шагов, с удовольствием оглядела наряженное дерево.
Елка была футов шесть высотой и имела форму пирамиды. Венчал дерево ангел — его Эленда сама вырезала из золотистой бумаги и украсила кружевами. Красиво сверкали и переливались серебристые стеклянные шары, которыми Эленда очень дорожила. Легкие белые волосы ангела спускались с ветки на ветку, как снежная лавина. Недоставало только свечей.
Каждый год на Рождество Эленда устраивала для своих квартирантов праздник. Снимали у нее комнаты люди одинокие и овдовевшие, поэтому ей хотелось, чтобы и у них был настоящий праздник. В канун Рождества Эленда зажигала в камине традиционное большое полено, а над камином прикрепляла ветку омелы: так всегда делали в доме у Кромвелей на Бикон-Хилл. Закончив все приготовления, Эленда звонила в колокольчик, и все ее постояльцы спускались в уютную гостиную, где их ждал шведский стол. Угощение состояло из ростбифа, копченого окорока, жареных цыплят и сливового пудинга. Для всех было приготовлено печенье и пунш. После ужина все собирались у рождественской елки, Эленда зажигала свечи, садилась за спинет, и все хором пели рождественский гимн.
Но в этом году от свечей нужно было отказаться: они могли напугать Элизабет-Энн. Эленда это прекрасно знала. После пожара в цирке девочка боялась любого пламени.
Часы с маятником, стоявшие на намине, показывали почти одиннадцать. В это время обычно она уже давно была в постели. Назавтра ей предстоял беспокойный день. Придется встать в пять утра, чтобы завернуть подарки, приготовить закуски для шведского стола, навести порядок в доме. Будет еще много разных мелочей, которые вспоминаются в последнюю минуту.
Эленда пересекла комнату и подошла к окну. Раздвинув занавески, она посмотрела на улицу. Ночь была очень темной из-за сильного дождя, от рамы тянуло холодом. В Техасе она никак не могла привыкнуть к рождественской погоде. Как правило, в эти дни было дождливо и холодно, а если и сухо, то все равно холодно. Но никогда не было снежного Рождества. Только пронизывающий до костей холод.
Эленда опустила занавески, обошла гостиную, проверила, погасли ли в камине последние тлевшие угольки, затем, подняв матовые абажуры, погасила лампы. Матовые абажуры она купила тоже ради Элизабет-Энн: так девочка меньше боялась огня ламп.
Последнюю лампу Эленда оставила зажженной и взяла в свою комнату. По дороге она заглянула к девочкам. Дженни мирно спала, уютно свернувшись под ворохом одеял. Эленда поцеловала ее в щеку и вышла, закрыв за собой дверь. Затем она направилась в кладовую, где спала Элизабет-Энн.
Определенно, девочка опять видела страшный сон. Эленда вздохнула и, подойдя к кровати, подняла лампу. Элизабет-Энн металась по постели, была вся в поту. Лоб наморщен, лицо горит, из горла вырываются клокочущие звуки, единственные, которые ей удавалось произнести.
Эленда быстро опустила лампу на тумбочку, наклонилась над кроватью и слегка потрясла девочку за плечо.
— Элизабет-Энн, — позвала она, — Элизабет-Энн!
Девочка вздрогнула и проснулась, в глазах ее застыл страх. Она тотчас села и крепко обхватила Эленду за шею.
Эленда присела на край постели и, крепко прижимая к себе ребенка, поглаживала ее по спине и успокаивающе шептала:
— Успокойся, детка. Это только плохой сон, все будет хорошо. Тетя прогонит дурной сон.
Эленда осторожно разжала руки девочки и снова уложила ее. Глаза Элизабет-Энн, широко раскрытые от страха, казалось, молили:
— Не оставляй меня, прошу, побудь со мной.
Эленда угадала эту немую просьбу. Она ободряюще погладила девочку по щеке, но сама сильно встревожилась. Ночные кошмары преследовали Элизабет-Энн с того самого дня, как Эленда подобрала ее в поле, но в последнее время они стали повторяться значительно чаще. «Возможно… — неуверенно подумала Эленда, — возможно, небольшая доза настойки опия поможет ей спать спокойно, защитит от навязчивых видений. В конце концов, смесь опия и спирта совсем безвредна».
— Я сейчас вернусь, — решительно проговорила Эленда. — Я принесу тебе то, что прогонит страшные сны.
Элизабет-Энн снова села и изо всех сил прижалась к Эленде, чтобы не остаться один на один со своими кошмарами.
— Я только на одну минуту, — уверила ее тетя.
Девочка посмотрела на нее с сомнением, но послушно легла. Эленда вышла из комнаты и скоро вернулась. В руках у нее был пузырек с настойкой опия, который она взяла с полки в кухне. Она капнула из пузырька в чайную ложку.
Девочка слизнула каплю и поморщилась, но остаток ночи спала спокойно. Когда на следующее утро она проснулась, в глазах ее не было больше затравленного выражения.
На следующую ночь кошмары вернулись. Эленда опять дала девочке мизерную дозу, и она крепко уснула. С тех пор каждый вечер перед сном Эленда давала Элизабет-Энн одну-две капли настойки.
Она и не догадывалась, что постепенно приучает девочку к наркотику.
8
Аманда и Безил в нерешительности стояли перед большим, обитым вагонкой домом. Окна первого этажа были ярко освещены, оттуда доносились звуки пианино и мелодия рождественского гимна. В основном были слышны мужские голоса, низкие и немного фальшивые, но сильный женский голос уверенно вел их за собой.
Украсить дом пришла пора,
Фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Нам Рождество встречать пора,
Фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла…
— Мне все это очень не нравится, — пробормотала Аманда, искоса глянув на мужа. У нее от холода занемели губы и начался насморк. Она вытерла нос рукавом пальто. — Нехорошо все это, Безил, нельзя затевать такое дело, да еще на Рождество.
Безил неотрывно смотрел на дом сквозь пелену дождя. Впервые на душе у него было так смутно. Дурные предчувствия появились еще на вокзале. С поезда они сошли в сплошную ночь. Всю дорогу от станции, пока они ехали в нанятой коляске, Безил тщетно осматривался, стараясь увидеть хоть какие-либо признаки цирка. Правда, в темноте трудно было что-либо разглядеть, шел сильный дождь, и луны не было. Безил предпочел ничего не спрашивать у старика, который их вез. Он прекрасно знал, что все маленькие городки похожи один на другой. Стоит кому-то чихнуть на одном конце, как назавтра об этом говорит вся округа.
Настроение Безила передалось Аманде. Она взяла его за руку, чтобы увести от этого дома, хотя идти им было совершенно некуда.
Безил холодно взглянул на нее. Его глаза за мокрыми стеклами очков отливали стальным блеском.
— Тебя зовут Элспет, — тихо сказал он, — и постарайся помнить об этом. Вот что самое важное. Отзывайся только на это имя. Если поинтересуются, когда ты вышла за меня замуж, тогда ты станешь для всех Элспет Грабб. — Безил неожиданно поежился. — Здесь холодно, давай войдем в дом.
Аманда тяжело вздохнула, взяла свои чемоданы и пошла вслед за мужем. Они поднялись на три ступеньки и оказались на веранде. Музыка стихла, но через мгновение гимн сменила другая мелодия: «Внемлите! Ангелов славная песнь…»
Внемлите! Ангелов славная песнь
Несет о рождении Владыки нам весть,
Мир на земле…
Безил громко постучал в дверь.
В это время в гостиной Элизабет-Энн тихонько двигалась в дальний угол дивана, зорко следя за Дженни, которая старалась улучить момент и ударить ее по ногам носком туфли. Одновременно она поглядывала на мужчин, окруживших пианино. Инструмент обычно стоял у окон, но сейчас его отодвинули и развернули: в таком положении он полностью загораживал камин. Элизабет-Энн знала, что это сделали специально для нее, и у нее потеплело на душе. Если бы Дженни к ней не приставала, жизнь можно было бы считать прекрасной.
В этот вечер Элизабет-Энн была необычайно хорошенькой. Тетя купила два одинаковых платьица: одно для нее, другое для Дженни. Такие замечательные платья — чисто белые, ажурные сверху. Элизабет-Энн никогда ничего подобного не видела. По случаю Рождества волосы у девочек были распущены, разделены пробором на две части и перехвачены шелковыми лентами, красной и зеленой.
Вдруг тетя прервала игру, пальцы ее замерли в воздухе. Она наклонила голову и прислушалась. Лишенная ее поддержки мелодия постепенно угасла, Эленда нахмурилась. Она вновь прислушалась и наконец спросила:
— Кажется, внизу стучат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Поймав на себе взгляд мужа, миссис Грабб быстро отвела глаза в сторону. Ей стало все чаще казаться, что он читает ее мысли. Только не это. Только бы не навлечь на себя его гнев. Уже несколько раз Безил избивал ее, и очень сильно.
Когда в ее жизни наступил перелом к худшему? Восемь лет назад она встретила Безила, и все эти годы они только и делали, что занимались махинациями и заметали следы.
Как и раньше, им пришлось поторопиться с отъездом из Йорка. Правда, особых затруднений спешка не вызвала, они всегда были готовы к неожиданному отъезду. Даже чемоданы распаковывали не полностью. Этому научил их урок в Балтиморе, когда уезжать пришлось в спешке, бросив все вещи. Теперь они не обременяли себя ничем лишним, довольствуясь самым необходимым. «Да, тогда едва удалось унести ноги». При этом воспоминании у Аманды и сейчас все холодело внутри. «Господи, — думала она, — разве я знала, что жизнь так сложится. Скольких людей лишили мы сбережений. Теперь Безил собирался обобрать ребенка. Мне придется выдавать себя за какую-то Элспет Гросс только ради того, чтобы стать опекуном осиротевшей девочки и обманом завладеть ее цирком».
Почему же так сложилась жизнь?
6
Звуки бешеной мелодии каллиопы, казалось, сведут ее с ума. Ночной кошмар продолжался, все тот же. Всегда один и тот же жуткий сон… о пожаре в цирке…
Она видела себя на трапеции, здесь же был и отец. Он тоже стоял на трапеции: кожа на его лице была покрыта волдырями и частично обуглилась, кое-где проглядывали кости черепа. Опоры шатра рушились и падали в черную бездну, может быть, в саму преисподнюю. Время от времени внизу под ней проплывали чередой силуэты Хейзи, Голиафа и других артистов. Над ней нависало неправдоподобно красное, словно опаленное огнем небо — сущий ад, где не было места ничему живому.
И отделяла-то ее от адского пламени только эта трапеция, прикрепленная к обуглившимся опорам шатра. Каждый раз, когда она или Забо перелетали от трапеции к трапеции, опоры под их тяжестью угрожающе дрожали и скрипели, словно хрупкие стеклянные нити, готовые в любую минуту обломиться.
Целую вечность летела она к следующей трапеции, с ужасом думая, что ослабевшие, обожженные руки не удержат ее и тогда она рухнет в бездонную пропасть.
Знакомое лицо отца исказилось, вселяя невообразимый ужас, потом стало как бы крошиться, обнажая обгоревший череп.
Элизабет-Энн силилась закричать, но не могла издать ни звука. И в следующую секунду языки неистового пламени охватили ее, пронзив тело нестерпимой болью…
Элизабет-Энн проснулась, дрожа всем телом, в глазах ее застыл ужас.
Приходя в себя, она стала осматриваться. Возбуждение постепенно спадало, ночной кошмар отступил. Она в доме у тети, и все хорошо.
В доме было темно и тихо, девочка поняла, что все еще спят. Только ветер свистел за окном, и в доме что-то сухо потрескивало. Элизабет-Энн боялась просыпаться раньше всех, ее пугали незнакомые звуки ночи. Хорошо было просыпаться тогда, когда уже слышались быстрые шаги по лестнице, приглушенные голоса, скрип отодвигаемых стульев. Но в этот ранний час безмолвия с ней были лишь запахи: старой древесины, плесени, свежий запах белья, стойкий аромат лекарственных трав. Душными волнами накатывался он сверху, где под потолком вверх корнями были развешены для просушки самые разные растения.
Элизабет-Энн потянула носом воздух и медленно села в постели, пугливо озираясь широко раскрытыми глазами. Сквозь неплотно задернутые занавески в комнату пробивался серебристый лунный свет, обозначая контуры предметов. Стояла зима, свет луны был холоден как лед, однако это и приносило успокоение. Теплый солнечный свет, багряные зори и пылающие закаты — все это тревожило, лишний раз напоминая о…
Элизабет-Энн проглотила подкативший к горлу ком и постаралась отогнать воспоминания. Но во рту было сухо, и дышалось тяжело, а память цепко хранила прошлое. Этот кошмар никогда не покидал ее, готовый в любую минуту вырваться наружу и предстать перед ее глазами. Достаточно было любой случайности, совпадения, чтобы оживить страшные видения.
Девочка, потянулась к столику, на котором стоял оставленный тетей стакан из толстого зеленого стекла. В нем была вода. Крепко сжимая стакан обеими руками, Элизабет-Энн сделала маленький глоток. Стекло было гладким и приятным на ощупь, а прохладная вода освежала. Облизнув губы, она отставила стакан. Стеганое лоскутное одеяло сползло, и прохладный воздух холодил тело через фланель рубашки.
Девочка поежилась, снова легла и натянула одеяло до подбородка. Некоторое время она лежала, глядя в темный потолок и пытаясь снова уснуть. Она чувствовала себя беспомощной и очень одинокой в этой большой, неуютной комнате, но свободных комнат в доме не было. Тетя хотела поместить ее к Дженни, но та подняла шум, и тетя поселила ее сюда.
— Знаешь, — сказала она тогда, — у всех молодых леди есть своя комната.
Но это была не комната, а настоящая кладовая, где тетя хранила травы, разные продукты, ненужную мебель, вообще все, что не было в ходу. Сложенная мебель в темноте напоминала молчаливых великанов. А спала Элизабет-Энн на огромной кровати с витыми ножками, на комковатом тюфяке. Давно, когда дом только построили, стены этой комнаты украшали зеленые листья и желтые цветки чертополоха, но со временем краски потускнели, и от былой росписи остались лишь размытые пятна, которые силой ее воображения превращались в колючки, крапиву, разных чудовищ и змей. Нет, жить в кладовке — мало приятного.
Девочка пыталась объяснить тете, что ей страшно здесь, она открывала рот, но не могла вымолвить ни слова.
Вместо слов получился только жуткий сдавленный вопль, который привел тетю в замешательство. В глазах услышавшей его Дженни застыл ужас. После этой неудачи Элизабет-Энн больше не пыталась говорить. Однако тетя не хотела так просто сдаваться. Каждый день в течение получаса она занималась с Элизабет-Энн в гостиной.
— Аааа, — протяжно и медленно произносила тетя, голос ее мелодично звенел. — Теперь ты, Элизабет-Энн, попробуй повторить. Следи за моими губами: аааа.
Девочка сидела на стуле, не отрываясь глядя на тетю.
— Аааа, — снова повторила Эленда. Она показала на свои губы и, плавно взмахивая рукой, словно дирижировала оркестром, несколько раз произнесла: — Аааа, аааа.
Элизабет-Энн послушно сложила губы, но звука у нее не получилось.
Тетя поближе придвинула свой стул, взяла девочку за руки и, глядя ей в глаза, мягко сказала:
— Давай, милая, попробуем еще раз: ааа…
Девочка ответила ей печальным взглядом. Никогда она не чувствовала себя такой несчастной. Она думала только о том, чтобы тетя отказалась от своей затеи.
Для себя Элизабет-Энн решила, что она никогда снова не заговорит, поэтому заниматься с ней бесполезно. Не оттого что она не хочет, просто у нее ничего не получается. Тетя слегка сжала руки девочки и попросила:
— Ну пожалуйста, детка, попробуй еще разок, а?
Элизабет-Энн угрюмо кивнула. Она полюбила тетю с первого дня и теперь очень хотела сделать ей приятное. Ради нее девочка была готова на все. Решительно на все. Но разве тетя не понимала, что она не могла заговорить, что у нее никогда ничего не получится, как бы она ни старалась.
— Аааа, — пропела тетя.
Элизабет-Энн закрыла глаза, нахмурила брови, стараясь сосредоточиться, и глубоко вздохнула. Затем, собрав все силы, открыла рот и напрягла губы. Девочка пыталась выдавить из себя звук, чувствовала, как от усилия заболело горло, но снова ее постигла неудача.
Она хотела произнести хоть какой-то звук, но получился только нечленораздельный клекот. Сломленная этой бесплодной попыткой, девочка обмякла на стуле. Открыв глаза, она беспомощно посмотрела на тетю, думая при этом с горечью: «Ничего у меня не вышло, я снова подвела тетю».
Но Эленда встала и, наклонясь к Элизабет-Энн, обняла ее, ободряюще улыбаясь.
— Все получилось очень хорошо, Элизабет-Энн. Я тобой горжусь. Завтра мы продолжим занятия.
Элизабет-Энн подумала: «Бесполезно».
7
Наступило двадцать третье декабря. Дождь лил как из ведра. В теплой гостиной Эленда, стоя на верхней ступеньке стремянки и напевая про себя «Ночь молчания», осторожно прикрепляла к рождественской елке последнюю сверкающую гирлянду. Затем, хлопнув в ладоши, как бы подводя итог работе, она спустилась вниз, убрала лестницу в сторону и, отступив на несколько шагов, с удовольствием оглядела наряженное дерево.
Елка была футов шесть высотой и имела форму пирамиды. Венчал дерево ангел — его Эленда сама вырезала из золотистой бумаги и украсила кружевами. Красиво сверкали и переливались серебристые стеклянные шары, которыми Эленда очень дорожила. Легкие белые волосы ангела спускались с ветки на ветку, как снежная лавина. Недоставало только свечей.
Каждый год на Рождество Эленда устраивала для своих квартирантов праздник. Снимали у нее комнаты люди одинокие и овдовевшие, поэтому ей хотелось, чтобы и у них был настоящий праздник. В канун Рождества Эленда зажигала в камине традиционное большое полено, а над камином прикрепляла ветку омелы: так всегда делали в доме у Кромвелей на Бикон-Хилл. Закончив все приготовления, Эленда звонила в колокольчик, и все ее постояльцы спускались в уютную гостиную, где их ждал шведский стол. Угощение состояло из ростбифа, копченого окорока, жареных цыплят и сливового пудинга. Для всех было приготовлено печенье и пунш. После ужина все собирались у рождественской елки, Эленда зажигала свечи, садилась за спинет, и все хором пели рождественский гимн.
Но в этом году от свечей нужно было отказаться: они могли напугать Элизабет-Энн. Эленда это прекрасно знала. После пожара в цирке девочка боялась любого пламени.
Часы с маятником, стоявшие на намине, показывали почти одиннадцать. В это время обычно она уже давно была в постели. Назавтра ей предстоял беспокойный день. Придется встать в пять утра, чтобы завернуть подарки, приготовить закуски для шведского стола, навести порядок в доме. Будет еще много разных мелочей, которые вспоминаются в последнюю минуту.
Эленда пересекла комнату и подошла к окну. Раздвинув занавески, она посмотрела на улицу. Ночь была очень темной из-за сильного дождя, от рамы тянуло холодом. В Техасе она никак не могла привыкнуть к рождественской погоде. Как правило, в эти дни было дождливо и холодно, а если и сухо, то все равно холодно. Но никогда не было снежного Рождества. Только пронизывающий до костей холод.
Эленда опустила занавески, обошла гостиную, проверила, погасли ли в камине последние тлевшие угольки, затем, подняв матовые абажуры, погасила лампы. Матовые абажуры она купила тоже ради Элизабет-Энн: так девочка меньше боялась огня ламп.
Последнюю лампу Эленда оставила зажженной и взяла в свою комнату. По дороге она заглянула к девочкам. Дженни мирно спала, уютно свернувшись под ворохом одеял. Эленда поцеловала ее в щеку и вышла, закрыв за собой дверь. Затем она направилась в кладовую, где спала Элизабет-Энн.
Определенно, девочка опять видела страшный сон. Эленда вздохнула и, подойдя к кровати, подняла лампу. Элизабет-Энн металась по постели, была вся в поту. Лоб наморщен, лицо горит, из горла вырываются клокочущие звуки, единственные, которые ей удавалось произнести.
Эленда быстро опустила лампу на тумбочку, наклонилась над кроватью и слегка потрясла девочку за плечо.
— Элизабет-Энн, — позвала она, — Элизабет-Энн!
Девочка вздрогнула и проснулась, в глазах ее застыл страх. Она тотчас села и крепко обхватила Эленду за шею.
Эленда присела на край постели и, крепко прижимая к себе ребенка, поглаживала ее по спине и успокаивающе шептала:
— Успокойся, детка. Это только плохой сон, все будет хорошо. Тетя прогонит дурной сон.
Эленда осторожно разжала руки девочки и снова уложила ее. Глаза Элизабет-Энн, широко раскрытые от страха, казалось, молили:
— Не оставляй меня, прошу, побудь со мной.
Эленда угадала эту немую просьбу. Она ободряюще погладила девочку по щеке, но сама сильно встревожилась. Ночные кошмары преследовали Элизабет-Энн с того самого дня, как Эленда подобрала ее в поле, но в последнее время они стали повторяться значительно чаще. «Возможно… — неуверенно подумала Эленда, — возможно, небольшая доза настойки опия поможет ей спать спокойно, защитит от навязчивых видений. В конце концов, смесь опия и спирта совсем безвредна».
— Я сейчас вернусь, — решительно проговорила Эленда. — Я принесу тебе то, что прогонит страшные сны.
Элизабет-Энн снова села и изо всех сил прижалась к Эленде, чтобы не остаться один на один со своими кошмарами.
— Я только на одну минуту, — уверила ее тетя.
Девочка посмотрела на нее с сомнением, но послушно легла. Эленда вышла из комнаты и скоро вернулась. В руках у нее был пузырек с настойкой опия, который она взяла с полки в кухне. Она капнула из пузырька в чайную ложку.
Девочка слизнула каплю и поморщилась, но остаток ночи спала спокойно. Когда на следующее утро она проснулась, в глазах ее не было больше затравленного выражения.
На следующую ночь кошмары вернулись. Эленда опять дала девочке мизерную дозу, и она крепко уснула. С тех пор каждый вечер перед сном Эленда давала Элизабет-Энн одну-две капли настойки.
Она и не догадывалась, что постепенно приучает девочку к наркотику.
8
Аманда и Безил в нерешительности стояли перед большим, обитым вагонкой домом. Окна первого этажа были ярко освещены, оттуда доносились звуки пианино и мелодия рождественского гимна. В основном были слышны мужские голоса, низкие и немного фальшивые, но сильный женский голос уверенно вел их за собой.
Украсить дом пришла пора,
Фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла,
Нам Рождество встречать пора,
Фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла…
— Мне все это очень не нравится, — пробормотала Аманда, искоса глянув на мужа. У нее от холода занемели губы и начался насморк. Она вытерла нос рукавом пальто. — Нехорошо все это, Безил, нельзя затевать такое дело, да еще на Рождество.
Безил неотрывно смотрел на дом сквозь пелену дождя. Впервые на душе у него было так смутно. Дурные предчувствия появились еще на вокзале. С поезда они сошли в сплошную ночь. Всю дорогу от станции, пока они ехали в нанятой коляске, Безил тщетно осматривался, стараясь увидеть хоть какие-либо признаки цирка. Правда, в темноте трудно было что-либо разглядеть, шел сильный дождь, и луны не было. Безил предпочел ничего не спрашивать у старика, который их вез. Он прекрасно знал, что все маленькие городки похожи один на другой. Стоит кому-то чихнуть на одном конце, как назавтра об этом говорит вся округа.
Настроение Безила передалось Аманде. Она взяла его за руку, чтобы увести от этого дома, хотя идти им было совершенно некуда.
Безил холодно взглянул на нее. Его глаза за мокрыми стеклами очков отливали стальным блеском.
— Тебя зовут Элспет, — тихо сказал он, — и постарайся помнить об этом. Вот что самое важное. Отзывайся только на это имя. Если поинтересуются, когда ты вышла за меня замуж, тогда ты станешь для всех Элспет Грабб. — Безил неожиданно поежился. — Здесь холодно, давай войдем в дом.
Аманда тяжело вздохнула, взяла свои чемоданы и пошла вслед за мужем. Они поднялись на три ступеньки и оказались на веранде. Музыка стихла, но через мгновение гимн сменила другая мелодия: «Внемлите! Ангелов славная песнь…»
Внемлите! Ангелов славная песнь
Несет о рождении Владыки нам весть,
Мир на земле…
Безил громко постучал в дверь.
В это время в гостиной Элизабет-Энн тихонько двигалась в дальний угол дивана, зорко следя за Дженни, которая старалась улучить момент и ударить ее по ногам носком туфли. Одновременно она поглядывала на мужчин, окруживших пианино. Инструмент обычно стоял у окон, но сейчас его отодвинули и развернули: в таком положении он полностью загораживал камин. Элизабет-Энн знала, что это сделали специально для нее, и у нее потеплело на душе. Если бы Дженни к ней не приставала, жизнь можно было бы считать прекрасной.
В этот вечер Элизабет-Энн была необычайно хорошенькой. Тетя купила два одинаковых платьица: одно для нее, другое для Дженни. Такие замечательные платья — чисто белые, ажурные сверху. Элизабет-Энн никогда ничего подобного не видела. По случаю Рождества волосы у девочек были распущены, разделены пробором на две части и перехвачены шелковыми лентами, красной и зеленой.
Вдруг тетя прервала игру, пальцы ее замерли в воздухе. Она наклонила голову и прислушалась. Лишенная ее поддержки мелодия постепенно угасла, Эленда нахмурилась. Она вновь прислушалась и наконец спросила:
— Кажется, внизу стучат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39