Затем отправляйтесь в путь и расскажите о своей затее одному рабовладельцу в каждом городе Аппалачей. Могу поспорить, что через неделю вам снова придется нанимать писца. Мы говорим не о прибыли, а об очень ценной услуге. Бьюсь об заклад, вам будут приплачивать даже те, у кого никогда не бежал ни один раб. Ведь если вы сделаете так, что река Гайо перестанет быть границей, за которой рабов ждет свобода, тем самым вы вернете не только беглецов, но и остальные рабы не станут убегать, потеряв всякую надежду!
Не прошло и получаса, как Троуэр отправился в путь — теперь у него имелись все необходимые пункты контракта и рекомендательные письма Кэвила к законнику и писцу. Также Кэвил вручил ему кредит на пять сотен долларов. Когда же Троуэр запротестовал, объясняя, что это слишком много, Кэвил даже слушать не стал.
— Это вам для начала, — заявил он. — Мы оба знаем, что за труд нам предстоит исполнить. Вам потребуются деньги. У меня они есть, а у вас — нет, так что берите и принимайтесь за работу.
— Это действительно по-христиански, — умилился Троуэр. — Ведь святые на заре церкви тоже делились друг с другом своим имуществом.
Кэвил хлопнул сидящего в седле Троуэра по бедру. Священник чуть не затрясся от страха — эти северяне панически боятся лошадей…
— Нас объединяет нечто большее, чем кого-либо из рода людского, — сказал Кэвил. — Нам явились одинаковые видения, мы исполняем одно и то же дело, и если это не делает нас похожими друг на друга как две капли воды, то я тогда вообще не знаю, что такое похожесть.
— Если мне улыбнется судьба и я вновь увижу Посетителя, то буду знать, что он наверняка будет доволен.
— Аминь, — заключил Кэвил.
Он хлопнул лошадь Троуэра и проводил отъезжающего священника задумчивым взглядом. "Моя Агарь… Он найдет мою Агарь и ее малыша. Почти семь лет минуло с тех пор, как она украла у меня моего первенца. Но вскоре она вернется, и я закую ее в цепи — она будет рожать мне детей, пока ее утроба не опустеет. Что же касается мальчика, то он станет моим Измаилом. Вот как я назову его. Измаил. Я оставлю его у себя, воспитаю настоящим, искренне верующим христианином. А когда он подрастет, отдам на работу на другие плантации, и ночами он будет исполнять мой труд, распространяя семя избранных по Аппалачам. Тогда детей у меня будет столько, сколько песчинок в море песка, как это было с Авраамом, которого кличут отцом народов.
И кто знает? Может быть, тогда случится чудо, и моя любимая жена исцелится, зачнет от меня и родит белого сына, Исаака, который унаследует мои земли и труды. О Господь мой Надсмотрщик, смилостивись надо мной…"
Глава 17
ПРАВОПИСАНИЕ
Стоял ранний январь, повсюду высились глубокие сугробы, а ветер дул такой, что можно было отморозить нос. Естественно, в такой день Миротворец Смит решил сам поработать в кузнице, а Элвина послал в город за покупками и развезти исполненную работу. Летом обязанности распределялись несколько по-иному.
«Ну и пусть, — думал Элвин. — В этой кузнице хозяин он. Но если б у меня были кузница и ученик, я к своему подмастерью относился бы честнее, чем относятся ко мне. Мастер и ученик должны поровну делить работу, за исключением случаев, когда ученик не знает, как ее выполнить, — вот тогда мастер должен научить его. Это справедливо, подмастерье — не раб какой-нибудь, чтобы гнать телегу в город через глубокие снега».
Хотя, говоря по правде, ему вовсе не обязательно брать свою телегу. Он может взять лошадей у Горация Гестера — Гораций возражать не будет, если Элвин согласится сделать пару-другую закупок для гостиницы.
Элвин поплотнее закутался в одежды и принялся пробиваться вперед, к постоялому двору — сильный западный ветер дул прямо в лицо. Дойдя до домика мисс Ларнер, он повернул на тропинку, которая была самой короткой дорогой до гостиницы, да и деревья немножко останавливали ветер. Мисс Ларнер, конечно, дома не было. Сейчас время занятий, и она с детьми в городской школе. Но Элвин учился в этом самом домике, и, пройдя мимо его дверей, он невольно вспомнил об учебе.
Она заставляла его учить то, чему он никогда и не думал учиться. Он ожидал, что его будут учить вычислять, читать и писать, — в некотором роде так оно и было. Только она давала ему не основы, которым обучала детей — таких как Артур Стюарт, который, склонившись под светом лампы, каждый вечер корпел над уроками в домике у ручья. Нет, она говорила с Элвином о вещах, о которых он слыхом не слыхивал, и учился он именно им.
Вот вчера, к примеру…
— Самая маленькая частица называется атом, — сказала она. — Согласно теории, выдвинутой Демосфеном, все состоит из крошечных частиц, в основе которых лежит атом, самая мелкая и неделимая из существующих частиц.
— А как она выглядит? — спросил у нее Элвин.
— Не знаю. Она слишком мала, чтобы увидеть ее простым глазом. Может, ты мне подскажешь?
— Да нет. Никогда не видел частички настолько малюсенькой, что ее даже на части разделить нельзя.
— Неужели ты даже представить ее не можешь?
— Могу, но разделить ее тоже могу.
Она вздохнула:
— Ну ладно, Элвин, пойдем по другому пути. Если б на свете существовала частица, которую нельзя разделить, как бы она выглядела?
— Ну очень маленькой.
Но это он шутил. Перед ним встала проблема, и он вознамерился решить ее, как до этого решал любую другую. Он послал своего «жучка» в доски пола. Будучи сделанным из дерева, пол представлял собой бесконечные нагромождения всякой всячины, останки разбитых сердец некогда живых деревьев, и тогда Элвин быстренько заслал «жучка» в железо плиты, которое в основе своей было более однородным. Нагреваясь, его кусочки, самые маленькие частички, которые он когда-либо видел, принимались метаться из стороны в сторону; когда же огонь наконец проникал внутрь, железо само вспыхивало ярким светом и жаром, являя настолько прекрасное зрелище, что оно едва умещалось в голове. На самом деле Элвин никогда не видел частичек огня. Он только знал, что они существуют.
— Свет, — сказал он. — И жар. Их нельзя поделить на части.
— Верно. Огонь не похож на землю — его нельзя разрезать или разделить. Но он ведь способен изменяться, а? Он может разгореться. Может потухнуть. Следовательно, его частички становятся чем-то другим, так что они не являются неизменимыми и неделимыми атомами.
— Ну, раз ничего меньше частичек огня нет, тогда, как мне кажется, не существует и такой вещи, как атом.
— Элвин, ты должен отучаться подходить к вещам с чисто эмпирической точки зрения.
— Знаючи, как это, я перестал бы.
— Не «знаючи», а «если бы я знал».
— А, как бы то ни было.
— Ты не можешь отвечать на каждый вопрос, сидя на одном месте и посылая своего «жучка» наружу.
— Иногда я начинаю жалеть, что рассказал вам об этом, — вздохнул Элвин.
— Ты хочешь, чтобы я научила тебя, что значит быть Мастером, или нет?
— Это как раз то, чего я хочу! А вы вместо этого талдычите о каких-то там атомах, о гравитации… Мне плевать, что твердил этот зануда Ньютон, мне все равно, что говорили остальные ученые! Я хочу узнать, как сотворить… некое место.
Он вовремя вспомнил, что в уголке сидит Артур Стюарт, который запоминает не только каждое сказанное вслух слово, но и то, каким тоном оно было произнесено. Нечего забивать голову Артура всякими намеками на Хрустальный Город.
— Неужели ты не понимаешь, Элвин? С тех пор прошло столько лет, тысячи и тысячи! Никто не знает, кто такой Мастер и чем он занимается. Знают только, что такие люди были, и известны некоторые из их умений. К примеру, они могли превращать свинец и железо в золото. Воду — в вино. Нечто вроде того.
— По-моему, железо в золото превратить легче, — заметил Элвин. — Изнутри эти металлы очень похожи. Но вино… это такая куча всяких штуковин, что надо быть… э-э-э…
Он никак не мог подыскать подходящее слово, чтобы назвать человека, обладающего подобными силами.
— Мастером.
Да, точно. Мастером.
— Ну вроде, — согласился он.
— Говорю тебе, Элвин, если хочешь узнать, как творить то, что некогда умели творить Мастера, ты должен понять природу вещей. Ты не можешь изменить то, чего не понимаешь.
— И вместе с тем я не могу понять то, чего не вижу.
— Неправда! Это абсолютная ложь, Элвин Кузнец! Как раз то, что ты видишь , остается невозможным для понимания. Мир, который ты видишь глазами, не более чем пример, некий особый случай. Но лежащие в его основе принципы, порядок, благодаря которому все связывается воедино, — вот что невозможно узреть. Это можно лишь открыть в воображении, а именно это свойство своего ума ты полностью игнорируешь.
На ее последнее замечание Элвин страшно разозлился. В ответ она сказала, что, если он не хочет ничего понимать, значит, так и останется дураком, на что он ответил: ну и ладно, таким дураком, какой он есть, он уже прожил девятнадцать лет, проживет еще много раз по столько и никакой помощи от нее ему не нужно. Заявив это, он пулей вылетел на улицу и побрел к кузнице, наблюдая за первыми снежинками, которые подбрасывала близящаяся метель.
Не успел он отойти от домика, как понял, что она была права. Он все время посылал своего «жучка» посмотреть, что там такое, но, намереваясь что-то изменить, он сначала четко представлял, какое именно изменение хочет внести. Он представлял себе несуществующее, задерживал эту картинку у себя в голове, после чего при помощи своего дара, с которым появился на свет и которого до сих пор не понимал, говорил: «Вот видите? Такими вы должны стать!» И потом — иногда быстро, иногда медленно — частички изменяемой вещи принимались двигаться, пока не выстраивались так, как он того пожелал. Вот как он всегда поступал — отделял кусок живого камня, соединял две половинки дерева, наделял силой железо, распределял жар огня по стенкам и даже по дну тигеля. «Значит, я действительно вижу то, чего нет, вижу это своим разумом — вот что заставляет мои желания исполняться».
На секунду у него закружилась голова, он с ужасом подумал: а может, весь мир таков, каким он этот мир представляет. И если он перестанет его представлять, тогда мир распадется. Позднее, собравшись с мыслями, он, конечно, понял, что, будь так на самом деле, на земле не существовало бы такого количества непонятных вещей, которых он даже в страшном сне вообразить не смог бы.
Так что скорее всего этот мир снится Богу. Но нет, этого тоже не может быть, ведь если Бог создал в своем сне таких людей, как, к примеру, Бледнолицый Убийца Гаррисон, значит, Бог не столь добр, как о нем говорят. Нет, видимо, Бог работает примерно так же, как и Элвин, — показывает камням земли, огню солнца и всему прочему, какими надо быть, после чего все и свершается. Но когда Бог говорит людям , какими следует стать, люди корчат ему рожи и смеются или же притворяются, будто слушаются, а на самом деле продолжают делать все по-своему. Планеты, звезды, элементы — все это создано разумом Бога, но люди вышли слишком сварливыми, привередливыми созданиями, чтобы сваливать вину на кого-то другого, кроме них самих.
Засим прошлой ночью Элвин решил покончить с размышлениями о вещах, которых он никогда не узнает. О том, что снится Богу, когда — и если — тот спит, и сбываются ли его сны, так что каждую ночь он сотворяет новый мир, полный людей. Эти вопросы ни на шаг не приблизят Элвина к пониманию, как стать Мастером.
Поэтому сегодня, бредя через сугробы к гостинице, проталкиваясь сквозь стену сильного ветра, он снова задумался о вопросе, с которого начался спор с мисс Ларнер — на что же похож этот загадочный атом. Он попытался представить крошечную частичку, которую нельзя разделить. Однако как только ему приходил на ум некий образ — маленькая коробочка, шарик или еще что, — он тут же представлял, как без труда делит частичку пополам.
Он не сможет разделить только ту частицу, которая будет настолько тонка, что дальше некуда. Он увидел перед собой тоненькую полоску, полоску тоньше бумаги — она должна быть очень тонкой, и если ее повернуть боком, то она вообще исчезнет, как будто не существовала вовсе. Но даже в этом случае он сумеет разрезать ее пополам, как ту же самую бумагу.
Но тогда… Что если она со всех сторон будет одинаково тонкой, являя собой тонюсенькую ниточку? Никто ее не видит, однако она существует, потому что протягивается из одной точки в другую. Вдоль кромки ее не разрезать, и плоской поверхности, как у бумаги, у нее нет. Но поскольку она, как невидимая ниточка, протягивается отсюда досюда, как бы ни мало было это расстояние, Элвин все равно мог ясно представить, как разрывает ее на половинки, а потом каждую ее половинку — еще на половинки.
Нет, такая крошечная вещь, как атом, может существовать лишь в том случае, если у нее вообще нет никаких размеров — ни длины, ни ширины, ни толщины. Вот это и будет атом — однако тогда он исчезнет, превратится в ничто. Это будет место, внутри которого ничего нет.
Элвин поднялся на крыльцо гостиницы и принялся топать ногами, сбивая с сапог снег, — в дверь стучать не пришлось, его топот лучше всякого стука сказал хозяевам, что к ним в дом пожаловал гость. Он услышал легкие шаги Артура Стюарта, бросившегося открывать дверь, однако его мысли сейчас занимали таинственные атомы. Пусть он только что доказал себе, что атомов существовать не может, он постепенно начал понимать, что атомы просто обязаны существовать, иначе начнется чистое сумасшествие — вещи будут делиться на маленькие частички, а те частички снова будут делиться, а потом еще делиться, и так до бесконечности. Так что, если хорошенько подумать, варианта здесь всего два. Либо согласиться, что некая неделимая частичка существует, стало быть, это и есть атом, либо атомов в природе нет, а значит, делить можно до бесконечности… Подобная картина не умещалась в бедной головушке Элвина.
Элвин очнулся от мыслей в кухне гостиницы. Артур Стюарт висел у него на спине, играя с шарфом и шапкой Элвина. Гораций Гестер работал в сарае, переворачивал залежавшуюся солому на сеновале, поэтому Элвин обратился со своей просьбой к старушке Пег. В кухне царила духота, и тетушка Гестер, похоже, пребывала не в лучшем настроении. Она позволила Элвину взять лошадей, но за это испросила определенную плату.
— Ты должен спасти жизнь некоего маленького мальчика, Элвин, — сказала она. — Возьми Артура Стюарта с собой, или, клянусь, он выведет меня из себя, и я засуну его головой прямо в пудинг.
И вправду, Артур Стюарт сегодня чересчур расшалился — заливаясь глупым смехом, малыш принялся душить Элвина шарфом.
— Ну-ка, Артур, давай повторим пару уроков, — обратился к нему Элвин. — Как пишется «задохнуться и умереть»?
— З-А-Д-А-Х-Н-У-Т-Ь-С-Я, — по буквам выговорил Артур Стюарт. — И У-М-Е-Р-Е-Т-Ь.
Как ни зла была тетушка Гестер, но и она не выдержала, прыснув от смеха, — однако вовсе не потому, что Артур сделал ошибку в слове «задохнуться», а потому, что он в точности передал голос и интонации мисс Ларнер.
— Клянусь, Артур Стюарт, — наконец отдышавшись, воскликнула она, — ты лучше не демонстрируй свои умения мисс Ларнер, иначе твоей учебе придет конец.
— Вот и хорошо! Терпеть не могу учебу! — выкрикнул Артур.
— Посмотрела бы я, как бы ты запел, если заставить тебя работать со мной на кухне, — нахмурилась тетушка Гестер. — Каждый Божий день, зимой и летом, даже тогда, когда можно пойти купаться.
— Да я лучше стану рабом в Аппалачах! — закричал Артур Стюарт.
Шутки и ругань были сразу забыты. Лицо тетушки Гестер посерьезнело.
— Это не повод для шуток, Артур. Однажды кое-кто пожертвовал жизнью, чтобы спасти тебя от этого.
— Знаю, — кивнул Артур.
— Ничего ты не знаешь, ты лучше думай, когда…
— Это была моя мама, — сказал Артур.
Теперь старушка Пег испугалась по-настоящему. Бросив встревоженный взгляд на Элвина, она сказала:
— Насчет этого тоже шутить не стоит.
— Моя мама превратилась в черного дрозда, — продолжал Артур. — Она взлетела высоко в небо, но потом земля все-таки притянула ее, она упала и умерла.
Элвин заметил, как поглядела на него тетушка Гестер, которая, похоже, растревожилась не на шутку. Поэтому, вполне возможно, в россказнях Артура о черном дрозде некая правда присутствовала. Может быть, девочка, которая была похоронена рядом с Вигором, каким-то образом смогла превратиться в дрозда и унести своего малыша. А может, это было видение. Как бы то ни было, тетушка Гестер решила повести себя так, будто не обратила ни малейшего внимания на историю Артура, однако Элвина она этим не обманула, хотя, конечно, откуда ей было знать?
— Хорошую сказку ты придумал, Артур, — осторожно сказала она.
— Это правда, — возразил Артур. — Я все помню.
При этих словах тетушка Гестер еще больше расстроилась. Но Элвин понял, что спорить с Артуром, была птица или не было и летал он или нет, бесполезно. Единственный способ заставить Артура замолчать — это отвлечь его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Не прошло и получаса, как Троуэр отправился в путь — теперь у него имелись все необходимые пункты контракта и рекомендательные письма Кэвила к законнику и писцу. Также Кэвил вручил ему кредит на пять сотен долларов. Когда же Троуэр запротестовал, объясняя, что это слишком много, Кэвил даже слушать не стал.
— Это вам для начала, — заявил он. — Мы оба знаем, что за труд нам предстоит исполнить. Вам потребуются деньги. У меня они есть, а у вас — нет, так что берите и принимайтесь за работу.
— Это действительно по-христиански, — умилился Троуэр. — Ведь святые на заре церкви тоже делились друг с другом своим имуществом.
Кэвил хлопнул сидящего в седле Троуэра по бедру. Священник чуть не затрясся от страха — эти северяне панически боятся лошадей…
— Нас объединяет нечто большее, чем кого-либо из рода людского, — сказал Кэвил. — Нам явились одинаковые видения, мы исполняем одно и то же дело, и если это не делает нас похожими друг на друга как две капли воды, то я тогда вообще не знаю, что такое похожесть.
— Если мне улыбнется судьба и я вновь увижу Посетителя, то буду знать, что он наверняка будет доволен.
— Аминь, — заключил Кэвил.
Он хлопнул лошадь Троуэра и проводил отъезжающего священника задумчивым взглядом. "Моя Агарь… Он найдет мою Агарь и ее малыша. Почти семь лет минуло с тех пор, как она украла у меня моего первенца. Но вскоре она вернется, и я закую ее в цепи — она будет рожать мне детей, пока ее утроба не опустеет. Что же касается мальчика, то он станет моим Измаилом. Вот как я назову его. Измаил. Я оставлю его у себя, воспитаю настоящим, искренне верующим христианином. А когда он подрастет, отдам на работу на другие плантации, и ночами он будет исполнять мой труд, распространяя семя избранных по Аппалачам. Тогда детей у меня будет столько, сколько песчинок в море песка, как это было с Авраамом, которого кличут отцом народов.
И кто знает? Может быть, тогда случится чудо, и моя любимая жена исцелится, зачнет от меня и родит белого сына, Исаака, который унаследует мои земли и труды. О Господь мой Надсмотрщик, смилостивись надо мной…"
Глава 17
ПРАВОПИСАНИЕ
Стоял ранний январь, повсюду высились глубокие сугробы, а ветер дул такой, что можно было отморозить нос. Естественно, в такой день Миротворец Смит решил сам поработать в кузнице, а Элвина послал в город за покупками и развезти исполненную работу. Летом обязанности распределялись несколько по-иному.
«Ну и пусть, — думал Элвин. — В этой кузнице хозяин он. Но если б у меня были кузница и ученик, я к своему подмастерью относился бы честнее, чем относятся ко мне. Мастер и ученик должны поровну делить работу, за исключением случаев, когда ученик не знает, как ее выполнить, — вот тогда мастер должен научить его. Это справедливо, подмастерье — не раб какой-нибудь, чтобы гнать телегу в город через глубокие снега».
Хотя, говоря по правде, ему вовсе не обязательно брать свою телегу. Он может взять лошадей у Горация Гестера — Гораций возражать не будет, если Элвин согласится сделать пару-другую закупок для гостиницы.
Элвин поплотнее закутался в одежды и принялся пробиваться вперед, к постоялому двору — сильный западный ветер дул прямо в лицо. Дойдя до домика мисс Ларнер, он повернул на тропинку, которая была самой короткой дорогой до гостиницы, да и деревья немножко останавливали ветер. Мисс Ларнер, конечно, дома не было. Сейчас время занятий, и она с детьми в городской школе. Но Элвин учился в этом самом домике, и, пройдя мимо его дверей, он невольно вспомнил об учебе.
Она заставляла его учить то, чему он никогда и не думал учиться. Он ожидал, что его будут учить вычислять, читать и писать, — в некотором роде так оно и было. Только она давала ему не основы, которым обучала детей — таких как Артур Стюарт, который, склонившись под светом лампы, каждый вечер корпел над уроками в домике у ручья. Нет, она говорила с Элвином о вещах, о которых он слыхом не слыхивал, и учился он именно им.
Вот вчера, к примеру…
— Самая маленькая частица называется атом, — сказала она. — Согласно теории, выдвинутой Демосфеном, все состоит из крошечных частиц, в основе которых лежит атом, самая мелкая и неделимая из существующих частиц.
— А как она выглядит? — спросил у нее Элвин.
— Не знаю. Она слишком мала, чтобы увидеть ее простым глазом. Может, ты мне подскажешь?
— Да нет. Никогда не видел частички настолько малюсенькой, что ее даже на части разделить нельзя.
— Неужели ты даже представить ее не можешь?
— Могу, но разделить ее тоже могу.
Она вздохнула:
— Ну ладно, Элвин, пойдем по другому пути. Если б на свете существовала частица, которую нельзя разделить, как бы она выглядела?
— Ну очень маленькой.
Но это он шутил. Перед ним встала проблема, и он вознамерился решить ее, как до этого решал любую другую. Он послал своего «жучка» в доски пола. Будучи сделанным из дерева, пол представлял собой бесконечные нагромождения всякой всячины, останки разбитых сердец некогда живых деревьев, и тогда Элвин быстренько заслал «жучка» в железо плиты, которое в основе своей было более однородным. Нагреваясь, его кусочки, самые маленькие частички, которые он когда-либо видел, принимались метаться из стороны в сторону; когда же огонь наконец проникал внутрь, железо само вспыхивало ярким светом и жаром, являя настолько прекрасное зрелище, что оно едва умещалось в голове. На самом деле Элвин никогда не видел частичек огня. Он только знал, что они существуют.
— Свет, — сказал он. — И жар. Их нельзя поделить на части.
— Верно. Огонь не похож на землю — его нельзя разрезать или разделить. Но он ведь способен изменяться, а? Он может разгореться. Может потухнуть. Следовательно, его частички становятся чем-то другим, так что они не являются неизменимыми и неделимыми атомами.
— Ну, раз ничего меньше частичек огня нет, тогда, как мне кажется, не существует и такой вещи, как атом.
— Элвин, ты должен отучаться подходить к вещам с чисто эмпирической точки зрения.
— Знаючи, как это, я перестал бы.
— Не «знаючи», а «если бы я знал».
— А, как бы то ни было.
— Ты не можешь отвечать на каждый вопрос, сидя на одном месте и посылая своего «жучка» наружу.
— Иногда я начинаю жалеть, что рассказал вам об этом, — вздохнул Элвин.
— Ты хочешь, чтобы я научила тебя, что значит быть Мастером, или нет?
— Это как раз то, чего я хочу! А вы вместо этого талдычите о каких-то там атомах, о гравитации… Мне плевать, что твердил этот зануда Ньютон, мне все равно, что говорили остальные ученые! Я хочу узнать, как сотворить… некое место.
Он вовремя вспомнил, что в уголке сидит Артур Стюарт, который запоминает не только каждое сказанное вслух слово, но и то, каким тоном оно было произнесено. Нечего забивать голову Артура всякими намеками на Хрустальный Город.
— Неужели ты не понимаешь, Элвин? С тех пор прошло столько лет, тысячи и тысячи! Никто не знает, кто такой Мастер и чем он занимается. Знают только, что такие люди были, и известны некоторые из их умений. К примеру, они могли превращать свинец и железо в золото. Воду — в вино. Нечто вроде того.
— По-моему, железо в золото превратить легче, — заметил Элвин. — Изнутри эти металлы очень похожи. Но вино… это такая куча всяких штуковин, что надо быть… э-э-э…
Он никак не мог подыскать подходящее слово, чтобы назвать человека, обладающего подобными силами.
— Мастером.
Да, точно. Мастером.
— Ну вроде, — согласился он.
— Говорю тебе, Элвин, если хочешь узнать, как творить то, что некогда умели творить Мастера, ты должен понять природу вещей. Ты не можешь изменить то, чего не понимаешь.
— И вместе с тем я не могу понять то, чего не вижу.
— Неправда! Это абсолютная ложь, Элвин Кузнец! Как раз то, что ты видишь , остается невозможным для понимания. Мир, который ты видишь глазами, не более чем пример, некий особый случай. Но лежащие в его основе принципы, порядок, благодаря которому все связывается воедино, — вот что невозможно узреть. Это можно лишь открыть в воображении, а именно это свойство своего ума ты полностью игнорируешь.
На ее последнее замечание Элвин страшно разозлился. В ответ она сказала, что, если он не хочет ничего понимать, значит, так и останется дураком, на что он ответил: ну и ладно, таким дураком, какой он есть, он уже прожил девятнадцать лет, проживет еще много раз по столько и никакой помощи от нее ему не нужно. Заявив это, он пулей вылетел на улицу и побрел к кузнице, наблюдая за первыми снежинками, которые подбрасывала близящаяся метель.
Не успел он отойти от домика, как понял, что она была права. Он все время посылал своего «жучка» посмотреть, что там такое, но, намереваясь что-то изменить, он сначала четко представлял, какое именно изменение хочет внести. Он представлял себе несуществующее, задерживал эту картинку у себя в голове, после чего при помощи своего дара, с которым появился на свет и которого до сих пор не понимал, говорил: «Вот видите? Такими вы должны стать!» И потом — иногда быстро, иногда медленно — частички изменяемой вещи принимались двигаться, пока не выстраивались так, как он того пожелал. Вот как он всегда поступал — отделял кусок живого камня, соединял две половинки дерева, наделял силой железо, распределял жар огня по стенкам и даже по дну тигеля. «Значит, я действительно вижу то, чего нет, вижу это своим разумом — вот что заставляет мои желания исполняться».
На секунду у него закружилась голова, он с ужасом подумал: а может, весь мир таков, каким он этот мир представляет. И если он перестанет его представлять, тогда мир распадется. Позднее, собравшись с мыслями, он, конечно, понял, что, будь так на самом деле, на земле не существовало бы такого количества непонятных вещей, которых он даже в страшном сне вообразить не смог бы.
Так что скорее всего этот мир снится Богу. Но нет, этого тоже не может быть, ведь если Бог создал в своем сне таких людей, как, к примеру, Бледнолицый Убийца Гаррисон, значит, Бог не столь добр, как о нем говорят. Нет, видимо, Бог работает примерно так же, как и Элвин, — показывает камням земли, огню солнца и всему прочему, какими надо быть, после чего все и свершается. Но когда Бог говорит людям , какими следует стать, люди корчат ему рожи и смеются или же притворяются, будто слушаются, а на самом деле продолжают делать все по-своему. Планеты, звезды, элементы — все это создано разумом Бога, но люди вышли слишком сварливыми, привередливыми созданиями, чтобы сваливать вину на кого-то другого, кроме них самих.
Засим прошлой ночью Элвин решил покончить с размышлениями о вещах, которых он никогда не узнает. О том, что снится Богу, когда — и если — тот спит, и сбываются ли его сны, так что каждую ночь он сотворяет новый мир, полный людей. Эти вопросы ни на шаг не приблизят Элвина к пониманию, как стать Мастером.
Поэтому сегодня, бредя через сугробы к гостинице, проталкиваясь сквозь стену сильного ветра, он снова задумался о вопросе, с которого начался спор с мисс Ларнер — на что же похож этот загадочный атом. Он попытался представить крошечную частичку, которую нельзя разделить. Однако как только ему приходил на ум некий образ — маленькая коробочка, шарик или еще что, — он тут же представлял, как без труда делит частичку пополам.
Он не сможет разделить только ту частицу, которая будет настолько тонка, что дальше некуда. Он увидел перед собой тоненькую полоску, полоску тоньше бумаги — она должна быть очень тонкой, и если ее повернуть боком, то она вообще исчезнет, как будто не существовала вовсе. Но даже в этом случае он сумеет разрезать ее пополам, как ту же самую бумагу.
Но тогда… Что если она со всех сторон будет одинаково тонкой, являя собой тонюсенькую ниточку? Никто ее не видит, однако она существует, потому что протягивается из одной точки в другую. Вдоль кромки ее не разрезать, и плоской поверхности, как у бумаги, у нее нет. Но поскольку она, как невидимая ниточка, протягивается отсюда досюда, как бы ни мало было это расстояние, Элвин все равно мог ясно представить, как разрывает ее на половинки, а потом каждую ее половинку — еще на половинки.
Нет, такая крошечная вещь, как атом, может существовать лишь в том случае, если у нее вообще нет никаких размеров — ни длины, ни ширины, ни толщины. Вот это и будет атом — однако тогда он исчезнет, превратится в ничто. Это будет место, внутри которого ничего нет.
Элвин поднялся на крыльцо гостиницы и принялся топать ногами, сбивая с сапог снег, — в дверь стучать не пришлось, его топот лучше всякого стука сказал хозяевам, что к ним в дом пожаловал гость. Он услышал легкие шаги Артура Стюарта, бросившегося открывать дверь, однако его мысли сейчас занимали таинственные атомы. Пусть он только что доказал себе, что атомов существовать не может, он постепенно начал понимать, что атомы просто обязаны существовать, иначе начнется чистое сумасшествие — вещи будут делиться на маленькие частички, а те частички снова будут делиться, а потом еще делиться, и так до бесконечности. Так что, если хорошенько подумать, варианта здесь всего два. Либо согласиться, что некая неделимая частичка существует, стало быть, это и есть атом, либо атомов в природе нет, а значит, делить можно до бесконечности… Подобная картина не умещалась в бедной головушке Элвина.
Элвин очнулся от мыслей в кухне гостиницы. Артур Стюарт висел у него на спине, играя с шарфом и шапкой Элвина. Гораций Гестер работал в сарае, переворачивал залежавшуюся солому на сеновале, поэтому Элвин обратился со своей просьбой к старушке Пег. В кухне царила духота, и тетушка Гестер, похоже, пребывала не в лучшем настроении. Она позволила Элвину взять лошадей, но за это испросила определенную плату.
— Ты должен спасти жизнь некоего маленького мальчика, Элвин, — сказала она. — Возьми Артура Стюарта с собой, или, клянусь, он выведет меня из себя, и я засуну его головой прямо в пудинг.
И вправду, Артур Стюарт сегодня чересчур расшалился — заливаясь глупым смехом, малыш принялся душить Элвина шарфом.
— Ну-ка, Артур, давай повторим пару уроков, — обратился к нему Элвин. — Как пишется «задохнуться и умереть»?
— З-А-Д-А-Х-Н-У-Т-Ь-С-Я, — по буквам выговорил Артур Стюарт. — И У-М-Е-Р-Е-Т-Ь.
Как ни зла была тетушка Гестер, но и она не выдержала, прыснув от смеха, — однако вовсе не потому, что Артур сделал ошибку в слове «задохнуться», а потому, что он в точности передал голос и интонации мисс Ларнер.
— Клянусь, Артур Стюарт, — наконец отдышавшись, воскликнула она, — ты лучше не демонстрируй свои умения мисс Ларнер, иначе твоей учебе придет конец.
— Вот и хорошо! Терпеть не могу учебу! — выкрикнул Артур.
— Посмотрела бы я, как бы ты запел, если заставить тебя работать со мной на кухне, — нахмурилась тетушка Гестер. — Каждый Божий день, зимой и летом, даже тогда, когда можно пойти купаться.
— Да я лучше стану рабом в Аппалачах! — закричал Артур Стюарт.
Шутки и ругань были сразу забыты. Лицо тетушки Гестер посерьезнело.
— Это не повод для шуток, Артур. Однажды кое-кто пожертвовал жизнью, чтобы спасти тебя от этого.
— Знаю, — кивнул Артур.
— Ничего ты не знаешь, ты лучше думай, когда…
— Это была моя мама, — сказал Артур.
Теперь старушка Пег испугалась по-настоящему. Бросив встревоженный взгляд на Элвина, она сказала:
— Насчет этого тоже шутить не стоит.
— Моя мама превратилась в черного дрозда, — продолжал Артур. — Она взлетела высоко в небо, но потом земля все-таки притянула ее, она упала и умерла.
Элвин заметил, как поглядела на него тетушка Гестер, которая, похоже, растревожилась не на шутку. Поэтому, вполне возможно, в россказнях Артура о черном дрозде некая правда присутствовала. Может быть, девочка, которая была похоронена рядом с Вигором, каким-то образом смогла превратиться в дрозда и унести своего малыша. А может, это было видение. Как бы то ни было, тетушка Гестер решила повести себя так, будто не обратила ни малейшего внимания на историю Артура, однако Элвина она этим не обманула, хотя, конечно, откуда ей было знать?
— Хорошую сказку ты придумал, Артур, — осторожно сказала она.
— Это правда, — возразил Артур. — Я все помню.
При этих словах тетушка Гестер еще больше расстроилась. Но Элвин понял, что спорить с Артуром, была птица или не было и летал он или нет, бесполезно. Единственный способ заставить Артура замолчать — это отвлечь его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44