Когда в апреле 1945 года Красная армия вошла в австрийскую столицу, сотрудники военной контрразведки «СМЕРШ» установили контакты с некоторыми нашими агентами и использовали их, пока здесь не создали резидентуру внешней разведки.
Я почувствовал, что он успокоился, как-то расслабился, взгляд его прояснился, а морщины на лбу разгладились.
Болтая всякую чепуху, лишь бы не думать о том, что нас ждет впереди, я гнал свой «опель-капитан» по Виндерхауптштрассе, главной транспортной магистрали четвертого района, а затем по окраинной Триестерштрассе.
Последние полчаса мы молчали.
Я гнал на такой скорости, что боялся отвлечься.
«А-восьмой» сидел съежившись.
Мы только слышали свист от соприкосновения шин с бетоном.
В дальнем свете фар мелькнул светящийся указатель: мы въезжали в Баден. Я сбросил скорость: по узким и темноватым улицам не разгонишься.
С военными контрразведчиками было договорено, что в целях конспирации я передам им нашего агента не в управлении — этот дом, охранявшийся часовыми, был известен всему городу, — а на служебной вилле. Она не просматривалась с улицы, так как находилась посредине небольшого парка, окруженная вековыми деревьями.
Не дожидаясь вопроса, я сказал «А-восьмому» об этом.
Он уже отошел от нашей бешеной езды и, улыбнувшись, благодарно взглянул на меня:
— Спасибо, вы всегда так сердечно заботитесь обо мне.
Кровь бросилась мне в голову.
Знал бы мой верный помощник, на что я его обрекаю. Но он не заметил моего состояния, а я, притормозив, свернул на узкую дорогу, ведущую к вилле.
Нас уже ждали.
Не успел я нажать кнопку звонка, как массивная дверь с мордой льва, державшего в зубах начищенное до блеска медное кольцо, сразу отворилась.
Молодой человек в штатском провел нас через холл, торцевую часть которого украшал большой витраж — два конных рыцаря, один в черных доспехах, другой — в красных, сошлись в смертельной схватке.
Штатский провел нас в коридор, повернул направо и, открыв вторую дверь, пригласил в комнату.
Она служила раньше библиотекой: по стенам тянулись полки, набитые книгами, посередине стоял массивный прямоугольный стол и старинные стулья с высокими спинками.
Мы подошли к дивану, деревянному, без обивки.
Молодой человек остался у входной двери.
— Снимайте плащ и располагайтесь поудобнее, — обратился я по-деловому к «А-восьмому». — Прошу прощения, мне нужно на минутку отлучиться.
Он послушно повесил плащ на вешалку и, обернувшись ко мне, откликнулся:
— Надеюсь, Францль, вы долго не задержитесь.
Шутливая нотка прозвучала в его голосе. Так может сказать только друг.
Но я уже шагнул к двери и не глядел на него.
В коридоре мне повстречались двое.
Одного контрразведчика я знал и кивнул ему.
Он поздоровался.
Они пришли за «А-восьмым».
А я направился к выходу и больше его не видел.
Через день некоторые венские газеты в разделе уголовной хроники сообщили о таинственном исчезновении известного адвоката Н.
Полиция, по просьбе жены и родственников, занялась расследованием. Но оно ни к чему не привело. Да мало ли людей в послевоенной Вене исчезало без следа…
Позже, когда я вернулся а Москву, мне стало известно, как разворачивались события в Центре, решившие судьбу нашего старого агента.
По прибытии из Вены «Фред», спасая свою шкуру, — ему грозило увольнение — упорно настаивал на том, что его расшифровал перед американцами «А-восьмой». Больше, мол, некому.
Правда, моя высокая оценка надежности агента и положительные результаты проверки сильно подорвали версию перетрусившего нелегала.
Начальник управления генерал Тихонов уже начал склоняться к тому, что виноват во всем сам «Фред», возведший напраслину на «А-восьмого», чтобы обелить себя. Наш шеф был уже готов именно так расценить этот инцидент.
Но тут энергично выступил против заместитель начальника управления, недавно пришедший в разведку по набору Центрального Комитета КПСС.
Этот бывший секретарь одного из обкомов партии мало разбирался в шпионаже, но зато был вхож в кабинеты на Старой площади. Он сразу смекнул: руководителям управления, и ему в том числе, крепко влетит за «Фреда».
Ведь на него возлагались большие надежды. Он должен был укрепить нашу разведку в Соединенных Штатах, занимавшуюся атомным шпионажем. А сколько усилий было потрачено на подготовку, сколько денег ухлопали. Начнут разбираться: куда смотрели.
И совсем другое дело, если провал можно списать на предательство агента, помогавшего в устройстве «крыши» для нелегала.
Тут трудно все предусмотреть.
К бывшему партаппаратчику присоединились начальник американского отдела, которого сослуживцы за глаза прозвали «пожарником», и секретарь партбюро управления — тот боялся, что его обвинят в политической близорукости: не разглядел истинного морально-политического облика «Фреда».
Другой заместитель начальника управления, многоопытный и мудрый генерал-майор, честный и порядочный профессионал, сразу раскусивший, что «Фред» просто сподличал, поддержал мои предложения.
Но спевшаяся троица нажала на генерала Тихонова, запугала его.
И тот не устоял, сдался и доложил руководителю внешней разведки «фредовский» вариант событий.
Последовало решение негласно задержать «А-восьмого», доставить в Москву и передать в следственную часть контрразведки, где от него добьются признательных показаний. Остальное было делом чекистской техники.
В 1952 году меня отозвали на работу в центральный аппарат.
Я получил повышение — стал начальником восточного отдела управления нелегальной разведки.
Новый регион, новые заботы, новые проблемы.
Не то, чтобы я забыл про «А-восьмого» — такое не забывается.
Но круговерть дел поглотила меня целиком.
Однако лет через пять, во время хрущевской оттепели — я сидел уже в кресле заместителя начальника управления и примерял генеральские погоны — судьбе было угодно вновь напомнить мне о старом агенте.
Раздался телефонный звонок, и голос начальника американского отдела (это был все тот «пожарник», карьерист, сыгравший роковую роль в судьбе «А-восьмого») почтительно осведомился, мог бы он зайти ко мне по срочному вопросу.
— Прошу, — сухо ответил я.
После той венской истории мне не доставляло удовольствия общаться с этим человеком. Но приходилось считаться с тем, что он прекрасно знал свое американское направление, а главное — главный начальник управления генерал Огнев жаловал его, как опытного профессионала.
Хотя я не мог отрицать, что его считали профессионалом высокого класса и новый начальник управления генерал Иван Петрович Огнев жаловал его.
«С волками жить — по волчьи выть», — утешал я себя в подобных случаях.
Через несколько минут «американист» появился у меня. Он сел по моему приглашению за приставной столик так, чтобы свет из окна падал ему в затылок, и уставился на меня своими косоватыми черными глазами. Мне, как, наверное, и всем остальным его собеседникам, становилось не по себе от этого взгляда: левый глаз смотрел прямо, а правый был направлен в сторону, словно косоглазый старался что-то разглядеть у меня сзади.
— Слушаю вас, — холодно сказал я.
— Право, не знаю, с чего начать, — ответил «американист» с запинкой. — Хочу доложить, что известный вам бывший агент «А-восьмой», приговоренный в 1950 году к пятнадцати годам тюремного заключения, скоро будет освобожден. Ему наполовину сократили срок. Вы продолжительное время работали с ним, он хорошо относился к вам…
— Ну и что из этого? — перебил я.
— Так вот мы подумали, — невозмутимо продолжал начальник американского отдела, — не захотели бы вы встретиться с ним перед отправкой в Австрию, поговорить по душам, объяснить, что произошла нелепая ошибка, извиниться за нас… Это морально поддержало бы его, облегчило бы ему вхождение в нормальную человеческую жизнь, он скорее забыл бы все плохое… Да и генерал Огнев считает, — выложил «американист» главный козырь, — что вы лучше, чем кто-либо другой, уладите это деликатное дело…
— Нет уж, увольте, — не выдержал я. — Вы заварили эту кашу, вам ее и расхлебывать!
Видимо, он прочел на моем лице что-то такое, что заставило его подняться и выйти из кабинета.
Примерно месяц спустя в разговоре со мной генерал Огнев как бы вскользь заметил:
— Да, вы помните, конечно, историю с «А-восьмым»? Так вот, к сожалению, мы получили плохое известие. За несколько дней до освобождения ему объявили, что его выпускают на волю и что за ним приедет сын. Старик так разволновался, что потрепанное сердце не выдержало. Случился обширный инфаркт, и он скончался.
Наверно, читателям будет интересно узнать, что сталось с «Фредом»?
После возвращения из Вены он долгое время находился в распоряжении управления нелегальной разведки. Но ее шеф, генерал Тихонов, когда закончилась история с «А-восьмым», счел все же необходимым избавиться от несостоявшегося супершпиона.
Многоопытный подпольщик, наш начальник в глубине души не верил, что в этой истории виноват старый агент. Пожалуй, «Фред» вызывал у генерала большие опасения, чем «А-восьмой».
Бывшего нелегала отправили в отдел кадров. Там сочли, что он не подходит для оперативной работы и отрядили его, как дипломированного инженера-электрика по образованию, в хозяйственное управление.
Два года «Фред» «наблюдал» за эксплуатацией служебных зданий.
Но затем закрутил бурный роман с одной из своих сотрудниц. И все бы ничего, но где-то он преступил общепринятые рамки приличия, кровно обидев собственную жену.
Та в порыве мести настрочила жалобу в ЦК родной партии. А там всегда рьяно пеклись о нравственных устоях органов госбезопасности, особенно разведки и контрразведки.
Было проведено надлежащее разбирательство по партийной и служебной линиям. Как проштрафившийся коммунист, «Фред» получил строгий выговор. Со службы его уволили.
Я слышал, потом он развелся с женой, или она его бросила.
Так что он устроился инженером в какой-то научно-исследовательский институт на самую скромную должность с небольшим окладом.
Бог шельму метит!
«Волчья яма» для разведчика
Лев Баусин
Любой специалист, выполняя свою работу, сталкивается с определенными коллизиями, иногда попадает в тупиковые ситуации, из которых, кажется, нет выхода.
Разведчик — охотник за чужими секретами — подвергается особой, специфической опасности.
Сравнение с пауком, который, соткав паутину, пассивно ждет, пока в нее попадет случайная жертва, здесь неуместно.
Скорее разведчик напоминает петуха, которому от зари до зари приходится на чужой территории искать и раскапывать драгоценные зерна. За ним бдительно и внимательно наблюдают, а вместо желанной жемчужины часто подсовывают опасную подделку.
Одной из таких подделок, своего рода суррогатом, является «подстава», иначе говоря — «двойной агент», «подсадная утка».
«Подстава» — это замаскированный сотрудник (или агент) местной контрразведки, который пытается обмануть разведчика, направить его по ложному следу, локализовать усилия по проникновению в объекты, где работают люди, представляющие «оперативный интерес».
(Из служебных циркуляров)
Подставой может стать и агент, ранее сотрудничавший с иностранным разведчиком, но затем перевербованный местной контрразведкой.
В шестидесятые годы в Ливане представитель «военных соседей» — так именовались работники ГРУ ГШ СССР — завербовал (как ему показалось!) летчика ливанской армии и подбивал его на угон в СССР французского истребителя «Мираж».
Летчик оказался подставой и от тюрьмы неосторожного «охотника» за современной иностранной техникой спас только его дипломатический статус. Зато в местной прессе разразилось кудахтанье по поводу происков советской разведки.
Когда азарт доминирует над холодным и четким расчетом, охотник попадает в «волчью яму».
Другая функция подставы заключается в передаче разведчику «пустой» или специально подготовленной информации, выгодной местным властям.
Если петух неразборчив, неосторожен, не приобрел должного опыта, то он может проглотить эти отравленные зерна. Ложное, принимаемое за действительное (и наоборот) таит в себе опасность для той высокой политики, в интересах которой и работают различные спецведомства, и в первую очередь разведка.
Можно ли избежать «подстав» или, по крайней мере минимизировать вред от контакта с ними?
Можно (и нужно!), если изучить технику обмана, приобрести опыт и плюс к тому же иметь звериное чутье.
Разведчик, находясь за рубежом, должен подозревать все свои знакомства, оперативные контакты в возможной принадлежности к местным спецслужбам.
Малейшее подозрение следует подвергнуть логическому осмыслению, подтвердить или опровергнуть проверочными мероприятиями.
Иначе не избежать паранойи, когда все знакомые кажутся «подставой».
Если подозрительность приобретает хронический и тотальный характер, то разведчик начинает работать лишь на свое прикрытие, не выходя из него, перестает завязывать новые связи, заниматься свободным поиском.
Фактически он превращается в паука, который терпеливо ожидает прихода к нему агента, который по собственной инициативе предложит разведке свои услуги.
Один наш оперативный сотрудник в Каире, проработавший там несколько лет, смог лишь предложить в качестве «почтового ящика» местного парикмахера, у которого он регулярно стригся. Все остальные связи казались ему подставами. Типичный пример паранойи.
Впрочем, некоторые работники точки считали, что по существу он был просто ленив и труслив и маскировал это перманентной подозрительностью.
Более строгое и научное определение института подстав и методов их разоблачения дается разведчикам в ходе их учебы и подготовки к выезду за рубеж.

Шейх как шейх
В 1960 году, окончив Военно-дипломатическую академию, я вылетел в Каир для прохождения дальнейшей службы в разведке под прикрытием атташе посольства.
После прибытия из аэропорта в посольство меня сразу принял резидент, который, узнав о последних событиях в Центре, заявил, что дает мне три дня на обустройство и три месяца на усовершенствование арабского языка и адаптации к агентурно-оперативной обстановке.
В заключение первой беседы он мне порекомендовал:
— Советую никогда никому до конца не доверять. Нужно постоянно проверять и анализировать все и всех, начиная от агентурных донесений и кончая теми, кто их передает. Подвергайте сомнению и целесообразности даже собственные помыслы, действия и поступки. Не спешите раскрывать себя, как разведчика. Арабы говорят, что поспешность — от шайтана.
Резидент был лыс, его медвежьи глаза сверлили собеседника.
Чувствовалось, что за его плечами был богатый оперативный и жизненный опыт.
Поселившись для конспирации в общежитии посольства, я начал изучать город, шлифовать академический арабский язык и постигать местный диалект.
Занятия проходили в посольстве, а преподавателем был шейх Мухаммед. Шейх — это не только глава рода или племени, это — представитель высшего мусульманского духовенства.
Мухаммед окончил исламский университет «Аль-Азгар», был подслеповат, от него пахло какими-то восточными пряностями и потом. Очевидно, в квартире у него не было душа.
Беседы с ним, несмотря на источаемый запах, доставляли удовольствие, так как служили источником познания многих вещей, которые я не успел постичь в Москве.
Сначала мы с ним читали местные газеты, а потом он подробно рассказывал об истории Египта, описывал достопримечательности Каира, разъяснял разницу между суннитами и шиитами.
К моему атеизму относился спокойно и уважительно.
О преимуществах ислама перед другими религиями ничего не говорил. Шейх был убежден в том, что жизнь после физической смерти продолжается, но в иной форме.
После нескольких занятий он начал читать мои мысли и часто произносил вслух то, что я только собирался сказать.
— Шейх Мухаммед, как вы узнаете то, что я хотел, но не успел сказать? Вы опережаете мои мысли.
— Очень просто. Я изучил ваш словарный запас, слежу за ходом рассуждений и логикой.
«Эх, вот бы и мне так научиться во время бесед с моими будущими собеседниками», — подумал я.
Вначале, разумеется, я подозревал шейха в принадлежности к местной контрразведке («мабахис»). Он был вхож в посольство, обращался с его некоторыми сотрудниками и мог изучать их.
Однако реальных оснований для подобных подозрений не было.
Шейх не интересовался внешней политикой СССР, его отношением к Египту.
Он ни разу не задал вопроса о моей прошлой жизни, о моих обязанностях в посольстве. Он меня не изучал, а просто учил арабскому языку.
Зато у меня потом возникло желание выяснить взаимоотношения между египетским духовенством и режимом Насера.
Но вдруг он перестал посещать посольство и вскоре я узнал, что из-за своей подслеповатости шейх был насмерть сбит автомашиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33