Тем не менее, я дам его тебе.— Странный человек, — проворчала энженю.— Брак для такой женщины, как ты, — рабство. Ты умрешь от скуки. После того, как ты проведешь полгода наедине со своим старым мужем в одном из его ирландских замков, окруженная смешными джентльменами и чопорными леди, прекрасный ротик твой будет открываться только для того, чтобы зевать, руки твои будут потягиваться и ты скажешь себе: «Боже мой, как бы мне хотелось поужинать сегодня в „Maison d'or“, поиграть в ланскнехт и вернуться к себе, на улицу Марбеф, и получить мигрень от выпитого аи.— Постой! — воскликнула энженю. — Быть может, он и прав.— Прав ли я! — сказал Мориц Стефан. — Да я уверен в этом.— Браво! — крикнули несколько голосов.— Дочь моя, — продолжал Мориц Стефан. — Да я скорее предпочту увидеть тебя влюбленной в живописца, дебютирующей перед пустым залом «Одеона», доверяющей дружбе женщин, чем женою лорда Г.— Однако, — заметила Нини Помпадур, неглупая и пикантная, небольшого роста брюнетка. — Если у Фульмен есть долги…— Ба! — ответила Фульмен. — Если я выйду замуж за лорда Г., то уж никак не из-за того, что у меня нет средств, а единственно от скуки. У меня тридцать тысяч ливров годового дохода!— Тридцать тысяч ливров дохода! — воскликнул Мориц. — Да если бы меня звали Фульмен и у меня было такое состояние, то вместо того, чтобы вступить в брак, я весь отдался бы удовольствиям и безумной любви, бредил бы о безднах хаоса и о страсти будущего поклонника, влюбленного в королеву или обожаемого актрисой: два рода любви, которые неизлечимы.— Дорогой Мориц, — прервала его Фульмен, — твоя короткая речь прекрасна и как нельзя лучше подойдет ко второй странице твоего журнала. Подумав хорошенько, в ней можно, быть может, найти смысл.— Смейся, смейся! — спокойно заметил Мориц. — Через год леди Г. поймет то, что я сказал сегодня вечером Фульмен.— Фульмен понимает это, мой милый. Но теперь я прошу у вас уже не совета, но времени подумать, то есть сегодняшнюю ночь. На рассвете я приду к решению.— Фульмен, — спросил Мориц, — хочешь держать пари?— Какое?— Если я скажу тебе одно слово или, отведя тебя в сторону, сообщу тебе кое-что, то ты сейчас же откажешься от мысли выйти за лорда Г.— Ей-богу! — смеясь, воскликнула Фульмен. — Мне очень хочется узнать твою тайну.— В таком случае пойдем.Мориц Стефан встал. Фульмен последовала его примеру.— Милостивые государыни и государи, — сказала она, — я вернусь через две минуты.Она провела литератора из столовой в будуар и заперлась с ним там. Мориц сел рядом с нею.— Милая моя, я знаю тебя, ты воплощаешь в образе женщины всем столь известный образ Дон Кихота.— Правда, — согласилась Фульмен.— Препятствия раздражают тебя, увлекают и притягивают. Из всего, что я только что сказал тебе, ты слышала и приняла к сведению только одно, а именно, что твое независимое положение дает тебе право мечтать о романтической, полной приключений любви, которая будет раздражать твои нервы, возбуждать воображение и подстрекать твою гордость.— Ты говоришь, как книга, мой милый, — сказала Фульмен, — к несчастью…— Ну, теперь послушаем твое возражение!..— К несчастью, — докончила Фульмен, — любви, о которой ты говоришь, не существует.— Ты думаешь?— В течение десяти лет я ни разу не встречала такого человека, который, увидев меня, не упал бы тотчас же на колени предо мною. Однако…Она остановилась и, по-видимому, колебалась.— Однако, — продолжал Мориц Стефан, — ты бы хотела встретить такого, не правда ли? Одного из тех людей, которые проходят в толпе с опущенными глазами, задумчивым челом, замкнутым сердцем, поглощенные высшими стремлениями, овладевшими всею их душой, всем их существом… одного из тех людей, у которых улыбка, отражающая сияние их души, не исчезла бы с губ даже тогда, если бы обрушилось над ними небо…— Ты прав, — задумчиво проговорила Фульмен.— Ты видишь теперь, моя тигрица с розовыми ноготками, — вскричал журналист, — что я разгадал тебя… О, женщина из мрамора и стали, — продолжал он, видя, что она о чем-то глубоко задумалась, — как я хотел бы видеть тебя влюбленной в одного из тех святых, всеми почитаемых, кроме таких женщин, как ты. Я хотел бы видеть, как глаза твои загораются от ревности, а твои коготки притупляются о каменное сердце, навсегда отданное другой, твой голос сирены и очаровательная улыбка разбиваются о страсть, которую ощущают к другой, подобно тому, как волна океана вечно и тщетно бьет в утес, который пытается сдвинуть с его гранитного пьедестала.По мере того, как говорил Мориц, лицо Фульмен совершенно преобразилось. Фульмен была именно такой женщиной, о которой мог бы мечтать поэт. Когда глаза ее блестели, в них отражался небесный огонь; она была бледна, нервна и страшно красива; черные волосы ее были необычайно густы, губы алы, как июньские вишни, зубы ослепительно белы; когда она бывала чем-нибудь взволнована, едва заметная морщинка появлялась на ее широком лбу, а розовые ноздри раздувались, дыхание становилось чаще, а грудь подымалась, предвещая бурю.— Ого! — пробормотал Мориц Стефан. — Мне кажется, что ты наконец-то поняла меня.— Да, — сказала Фульмен, — я хотела бы встретить такого человека, который взглянул бы на меня равнодушно, даже с презрением, который поднял бы чело среди всех этих склоненных голов и с улыбкой пожал бы плечами в тот день, когда я пожелала бы быть любимой им… Но ты ошибаешься, мой бедный Мориц, мы с тобою поэты, но мы забываем, что все остальные люди угодливы, тщеславны и низки. Того, о ком ты говоришь, не существует.— Ты ошибаешься, — ответил Мориц, — я знаю такого человека, о котором ты мечтаешь.— Ты?— Я! — спокойно подтвердил Мориц Стефан.— И этот человек молод?— Молод, красив, умен и… богат.— О! Мне до последнего нет дела! И… он любит?— Он таит в глубине сердца сильную, таинственную страсть, предмета которой не знает никто, хотя она и подтачивает его жизнь. Какая женщина — демон или ангел — была причиной того, что лоб его покрылся морщинами? Никому на свете это неизвестно. Но с полгода уже жизнь его сделалась загадкой, и эту загадку я желал бы, чтобы разгадала ты.— Дорогой мой, — сказала Фульмен, — если бы ты познакомил меня с этим человеком, то я, клянусь тебе, постаралась во что бы то ни стало заставить его полюбить меня.— Неужели, — возразил Мориц, — ты хочешь, чтобы леди Г. увлекла его?— Я не буду леди Г…— Черт возьми! Вот видишь, решение твое уже принято. О! Я знал тебя, моя тигрица, когда хотел навострить твои ноготки, пробудить твою уснувшую ревность, заставить закипеть твою остывшую было кровь. Ты дикая птичка, задремавшая в своем гнездышке и внезапно пробудившаяся при шелесте крыльев, раздавшемся в необъятном небесном пространстве.— Но кто же этот человек? — прошептала Фульмен.— Один из моих друзей.— Где же он?— У тебя.— У меня! — воскликнула изумленная Фульмен.— Да, — сказал, утвердительно кивнув головою, Мориц.— Теперь?— Да, теперь.— Как странно, — пробормотала Фульмен, — у всех сидящих за моим столом веселые лица.— Ты ошибаешься! Среди них находится человек с бледным, задумчивым лицом, погруженный в самого себя. Но надо быть наблюдательным, видишь ли, чтобы видеть и догадываться обо всем, а все наши друзья слишком легкомысленны.— Ну, что же, — спросила Фульмен, — ты покажешь мне его, я полагаю?— Да, но я укажу его тебе чуть заметным знаком.— Почему?— Потому что, моя дорогая, бесполезно делать все эти элегантные посредственности поверенными нашей тайны.Мориц остановился, внимательно посмотрел па Фульмен.— Знаешь ли, — сказал он ей, — какая самая ужасная, самая сильная страсть у артиста, у мечтателя, у поэта, у человека, подобного мне?— Нет, — ответила Фульмен.— Любопытство. Я поклялся узнать, какую тайну хранит это глубокое, как бездна, сердце, — и вот почему я хочу отдать его тебе на растерзание. Я предлагаю тебе вступить со мною в серьезную сделку— Я согласна.— Идем же, — прибавил Мориц, — я покажу тебе врага. Мы вернемся к твоим гостям. За ужином я спрошу одного из них: «Что вы предпочитаете — херес или мадеру?» Этот человек и будет он!Фульмен встала, оперлась на руку Морица Стефана и вернулась вместе с ним в столовую.Гости пили и смеялись; появление хозяйки было встречено взрывом бурной веселости.— Ну, что ж? — спросили они. — Убедило тебя красноречие Морица, Фульмен?— Может быть…И балерина улыбнулась, как бы говоря: «Этот секрет принадлежит только мне и ему».— Бедная моя Фульмен, — сказал голландский банкир отеческим тоном, — не слушай поэтов: их медовые речи увлекут тебя на красивую и тенистую дорогу, полную цветов, которая ведет, однако, прямо к нищете. Выходи замуж за лорда Г.: у него пятьдесят тысяч фунтов стерлингов годового дохода.— Против этого банкира ничего нельзя возразить, как против математической истины, — заметил Мориц Стефан.Фульмен молчала, но через минуту она протянула свой стакан соседу и сказала:— Я не знаю разговора глупее, как тот, который вертится на свадьбе. Я не знаю, добрые друзья мои, буду ли я называться леди Г., но пока я все еще Фульмен и не хочу, чтобы мой ужин походил на поминки.— Я думаю, — сказала Мальвина, улыбаясь и выставляя свои белые зубки, — что этот ужин окончится мертвецким пьянством.— Браво! — вскричал Стефан.— А у меня, — сказала энженю, — болит сердце, и мне советуют рассеяться.— Кто говорит здесь о болезни сердца? — вскричала Фульмен.— Те, у кого его нет, — ответил журналист, — а у кого в самом деле болит сердце, тот не скажет об этом ни слова.И, протянув стакан молодому человеку, сидевшему против него, которого звали Арманом, он спросил:— Что вы предпочитаете: херес, которого я прошу вас налить мне чуть-чуть, или мадеру, которая стоит около вас?При этих словах Фульмен вздрогнула и с любопытством взглянула на человека, к которому относился этот загадочный вопрос.Это был молодой человек лет около двадцати шести, который до тех пор едва произнес несколько слов, едва улыбался и сидел с грустным выражением на лице. Звали его Арман Леон; он был сын полковника.Если читатель не забыл ужасную драму, разыгравшуюся между героями «Друзей шпаги», главным действующим лицом которой был полковник Леон, а главной жертвой — маркиз Гонтран де Ласи, то помнит, конечно, нежного и романтического молодого человека, воспитанного полковником с ревнивой заботливостью матери, но которого, однако, отцовская любовь не могла предостеречь от роковой страсти, которую внушила ему госпожа де Сент-Люс и чуть не стоившую ему жизни.Однако, когда мы встретили его у Фульмен, то есть через четыре года после смерти маркиза де Ласи и распадения общества «Друзей шпаги», его мысли были заняты не воспоминаниями о госпоже де Сент-Люс, оставившими такой глубокий след в душе молодого человека. Новая любовь, без сомнения, роковая, завладела этим уже разбитым и испытанным, но ненасытным сердцем, которое хотело испить до дна чашу разочарований.Взгляд Фульмен, который она бросила на Армана, был глубок, как бездна. Однако никто из гостей не обратил на это внимания, и разговор продолжался по-прежнему шумно и весело. Но Нини Помпадур, красивая маленькая брюнетка, вскричала:— Бьюсь об заклад, что ни у кого из нас не таится в глубине сердца той любви, которую горят нетерпением высказать, потому что она душит, но сознаться в которой не хотят сразу.— Конечно, — ответила Фульмен, наливая вина Арману, сделавшемуся теперь исключительно предметом ее внимания, — конечно, такая тайна, когда есть счастливцы, обладающие ею.Мориц Стефан незаметно подмигнул Фульмен и тем помешал окончить речь молодой женщине.— И ты хочешь узнать тайны любви, — сказал он, — ты, Нини? Честное слово! Ты ничего в этом не смыслишь… Но кто же любит теперь? Разве каприз не убил любовь? Я знаю, что один из присутствующих здесь обладает романтическим сердцем, скрывающим тайну, но он, наверное, желает сохранить ее для себя.— Кто же он? — спросили все разом. Фульмен снова вздрогнула.— Вот он, — сказал журналист и указал на Армана. Тот сначала слегка побледнел, однако быстро справился со своим волнением. На губах его скользнула грустная улыбка. Фульмен воспользовалась его замешательством, чтобы снова наполнить его стакан крепким испанским вином, которое, по ее мнению, должно было развязать ему язык.— Бедный Арман, — сказал Мориц Стефан, — здесь нужно любезно подчиниться требованиям и признаться…— Признаться в чем?— Признаться, что в глубине вашего сердца таится прекрасная и честная любовь.— Дорогой мой, — вдруг возразил молодой человек с достоинством, — если бы это было и так, то время ли и место ли делать признания?— О, признайте только факт, — сказал Мориц, — больше мы ничего не требуем.— Согласен.Арман произнес это слово холодно, с простотою человека, который уже перестал краснеть за свои заблуждения.— Значит, — прошептала Фульмен взволнованным голосом, — вы любите?— Люблю…— Страстно?— Да, страстно и безнадежно…— И вот почему, — продолжал Мориц Стефан, — наш друг Арман явился сюда. Он хочет в веселье забыть свою несчастную любовь.— Дорогой мой, — сказал Арман, грустно улыбаясь, — неразделенная любовь самая преданная.— Как! Ваша любовь остается без ответа? — спросила танцовщица.— Да, сударыня.— В таком случае, — сказала она с улыбкой, — я понимаю ваше отчаяние. Разве любящая женщина могла бы довести вас до отчаяния?— Вы добры, — сказал Арман и сразу выпил свой стакан до дна; капнувшая туда слеза смешалась с последней золотистой каплей хереса.— Дорогой Арман, — сказала Нини Помпадур, — Мориц оказал вам плохую услугу, рассказав тайну вашего сердца.— Вы так думаете?— О, конечно, потому что мы вас так замучаем, что вы должны будете во всем нам признаться.Арман с улыбкой взглянул на нее.— Не могу, — сказал он.«Он скрытен, — подумала Фульмен, — значит, он любит горячо: вот первый человек, который подходит к моим требованиям. Только один Мориц Стефан мог найти такое исключение».— О, — сказала она громко, — однако я поклялась, мой дорогой гость, что я разгадаю вашу тайну.— Если вы ее разгадаете, — сказал молодой человек, улыбаясь, — то вы узнаете больше моего.— Неужели?— Что касается меня, то я до сих пор не знаю, как зовут женщину, которую я люблю.— Вот как! — вскричал поэт. — Мне кажется, что я не на шутку чую здесь роман.— Роман бывает и в действительной жизни, — важно заметила водевильная энженю, которая довольно хорошо исполняла современный репертуар.— Арман, мой милый друг, — возразил Мориц Стефан в то время, как молодой человек машинально пил вино, которое Фульмен не переставала ему подливать, — ты, быть может, влюбился в статую?— Имена статуй известны.— Ты прав.— Кого же вы любите? — настаивала Нини Помпадур с капризным упрямством избалованного ребенка.— Может быть, вас, — ответил Арман с очаровательной улыбкой.— Это дипломатично! — заметил Мориц.— Милостивые государыни, — сказал Арман с легким раздражением, — разве вы не видите, что наш друг Мориц смеется над нами?— Полноте!— Я никого не люблю!— Ты дашь в этом честное слово? — спросила Мальвина, молчавшая до тех пор.— Я отвечу вам на это старинной пословицей, — сказал Арман.— Мы ждем твою пословицу.— Стрелять из пушки по воробьям, поить лошадь на ходу, расхваливать свою жену первому встречному и давать слово на ветер — значит иметь ветренную голову и трусливое сердце.— Арман прав, — сказала Фульмен, — честное слово зря не дают. К тому же мы не инквизиционные судьи, и он имеет право не разглашать своей тайны.Арман начал отрицать свою любовь после того, как признался в ней; когда он услыхал слова Фульмен, принужденная улыбка исчезла с его губ. Он вдруг сделался мрачен, задумчив и, по-видимому, погрузился в какие-то воспоминания, заставившие его забыть место, где он находился, и сделавшие его глухим к шуткам, к взрывам смеха, к шумному веселью, царившему вокруг него.— Ну! — вскричал Мориц. — Он похож на Архимеда, решающего свою проблему. Земля может рушиться или разверзнуться, и он не заметит этого.— Ты ошибаешься, Мориц, — сказал Арман, быстро подняв голову, хотя винные пары, без сомнения, уже бросились ему в голову.— Арман, — прервала его слова Фульмен, заметившая, что бледность молодого человека сменилась легким румянцем, свидетельствовавшим о его опьянении, — выпейте-ка за здоровье женщины, которую вы любите, и сохраните тайну ее имени.Нервная дрожь пробежала по телу Армана, и рука его, подносившая стакан, тряслась.— Та, которую я люблю, не имеет имени, — сказал он.— Женщина без имени, вот-то потеха! — рассмеялась Мальвина.— Мориц был прав, — продолжала Нини Помпадур, — начало походит на роман.— А кончится, как драма в театрах Амбигю или Порт Сен-Мартен, — сказал Мориц гробовым голосом.Арман поднял на него неподвижный тусклый взор, свидетельствовавший о том, что опьянение уже наступило.— Наконец, — воскликнул он, нервно смеясь, — если вам уж так нужно знать ее имя, то зовите особу, которую я люблю, «Дамой в черной перчатке»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60