— Этот человек, — пробормотал ментор, — если останется жив, будет хрипеть всю жизнь.Когда полковник Леон узнал об исходе дуэли, он закричал от бешенства.— Как! Этот молокосос убил двоих! Вот уж никогда бы не думал, что этот цыпленок так живуч.Полковник задумался.«Основанное мною общество, — сказал он себе, — должно восторжествовать. Капитан и шевалье не могут более драться. Эммануэль не может убить племянника своей будущей жены; Мор-Дье тем более… Остаются, следовательно, игрок и Гонтран! Но игрок в отсутствии, я сам послал его за двести лье отсюда. Тем хуже! Де Ласи убьет де Верна».И он улыбнулся.— Он убьет его из личных расчетов, — прибавил полков -ник, — он будет драться по собственной инициативе. Ко мне на помощь, Леона!Теперь пора вернуться к маркизу Гонтрану де Ласи, которого мы оставили страшно упавшего духом, после того, как Леона оклеветала его в глазах мадемуазель де Пон.Человек, которого постигает страшный удар, становится бессильным, как ребенок. Флорентинка воспользовалась слабостью и отчаянием Гонтрана, чтобы увезти его в Париж и снова подчинить своему роковому влиянию, которому он был обязан всеми несчастиями своей жизни.В продолжение нескольких дней маркиз походил на помешанного, поглощенного всецело одной только мыслью и не обращающего внимания на окружающее. Занятый своею скорбью и воспоминаниями о Маргарите, навеки потерянной для него, Гонтран ощущал приступы той же лихорадки с бредом, которой он страдал после бегства Леоны. Когда приступ болезни проходил, он покорно склонялся перед судьбой.Но Леона сделалась ему ненавистна. Напрасно она предлагала ему свою любовь, ухаживала за ним, осыпала его ласками; напрасно старалась раздуть в нем пламя страсти, которое она когда-то зажгла… Гонтран отворачивался от нее с презрением, и Леона вскрикивала, пораженная насмерть, как львица. Жизнь этих двух существ, скованных цепью преступления, сделалась невыносимой, но ни тот, ни другая не имели храбрости порвать ее.Таково было положение вещей, когда полковник явился однажды на улицу Порт-Магон. Гонтран вышел прогуляться, чтобы хоть немного рассеяться. Леона ждала его нахмуренная, сердитая, негодующая, видя, что любовь ее отвергается. При виде полковника она не могла удержаться от гневного движения.— А! — вскричала она. — Вы опять хотите отнять его у меня?Полковник улыбнулся и сел.— Нет, — сказал он, — я хочу дать вам возможность разжечь его страсть.— Вы?— Я.Она устремила на него лихорадочный взгляд.— Посмотрим, — сказала она, — неужели вы говорите правду… Мне кажется, что я способна пойти на всякое преступление.— Я это знаю, — сказал полковник, — мы созданы, чтобы понимать друг друга.— Говорите; я вас слушаю.— Дорогая моя, — продолжал полковник, — Гонтран вас разлюбил, и я знаю одно только средство разжечь его угасшую любовь.— Какое?— Ревность.Леона посмотрела на полковника и сказала:— Я вас не понимаю.— Ну, так слушайте… и вы поймете. В основании каждой любви, — продолжал он, — лежит эгоизм, и страннее всего то, что он переживает все остальное. Женщину перестают любить, ее готовы отправить к черту, но с огорчением видят, когда она идет под руку с другим.— Вы правы; если я изменю Гонтрану, он полюбит меня; если я его брошу, он наделает глупостей, чтобы вернуть мою любовь.— Совершенно верно.Авантюристка выпрямилась во весь рост, подошла к зеркалу и взглянула на себя, как генерал перед решительной битвой делает смотр своему войску. Она хотела убедиться, что по-прежнему красива. Затем на лице Леоны, бездушной интриганки, показалась насмешливая улыбка, та улыбка, которою она поработила Гонтрана, и, обратясь к полковнику, она сказала:— Да, правда, я была глупа! Я забыла, что любовь убивается любовью и что никогда нельзя любить двух разом.В ней произошла реакция: любящая женщина одержала верх над куртизанкой, и пред ней, как в панораме, прошли долгие печальные дни с того времени, как она полюбила Гонтрана; Леона покраснела, и чувство глубокого презрения к самой себе за перенесенные ею слезы, тоску, отчаяние и ревность поднялось в ней: оскорбленная женщина жаждала мести… она все еще любила Гонтрана, но желала поменяться ролями, отплатить ему за мучения мучениями и сделать из него своего раба, как она была до сих пор его рабыней.Полковник был поражен и преклонился перед этим гением зла и порока.— Слушайте, — сказала флорентинка после минутного молчания, во время которого она уже мысленно подготовила одну из тех мрачных драм, где человеческая жизнь считается ни во что и в которых известного сорта женщины играют выдающуюся роль, — вы мне еще ничего не сказали, но я уже поняла вас. Я знаю тайну вашего общества; Гонтран дал мне возможность догадаться о нем; несколько вырвавшихся у вас слов укрепили во мне мою догадку. Я не выдам вас, потому что я люблю зло, как великий артист любит искусство. Да! Я буду служить вам. Чтобы вернуть мою любовь. Гонтран весь отдался вам. Я считала его человеком сильным, но он — глуп. Моя любовь угасла, и я сужу о нем спокойно. Вы помогли ему, и теперь он ваш раб; вы приказали ему убить человека в Марселе, похитить молодую девушку в Нивернэ…— Милая моя, — прервал ее полковник, — вы слишком многое знаете. Теперь вы должны помогать нам, потому что те, кому известны мои тайны, или должны исполнять мои приказания, или кончают плохо.— Я буду служить вам; вы жаждете теперь нового убийства, вам нужно, чтобы Гонтран покончил еще с одной жертвой, и вы колеблетесь, потому что перестали быть уверенным в нем.— Это верно…— Вы боитесь, что шпага дрогнет в его руке, если вы заставите его сделать это сами. Не правда ли?— Да, боюсь.— Хорошо, — продолжала Леона, — разум вернулся ко мне. Да, вы правы, Гонтран утомлен жизнью: он исполнит ваше приказание, но, пожалуй, даст убить себя.— Вот этого-то я и боюсь.— Между тем, — продолжала она, — если неожиданный случай, обстоятельство, появившееся помимо вашей воли и желания, поставит его лицом к лицу с намеченной вами жертвой, то достаточно будет одного слова, одного жеста, ничтожной обиды, чтобы задеть его, и он пойдет на поединок как на торжество, самообладание вернется к нему, и рука его уже не будет дрожать, а клинок его шпаги пронзит сердце противника, то есть вашу жертву. Правду я говорю?— Вы гениальная женщина, — пробормотал восхищенный полковник.— И этим обстоятельством буду я, — сказала она с демонической улыбкой. — Эта жертва, о существовании которой он до сих пор и не подозревает, поможет мне возбудить его ревность или, вернее, задеть его тщеславие.— О, гений зла! Как ты велика! — воскликнул полковник с энтузиазмом.— Спасибо, — поблагодарила его Леона.Затем, взглянув на себя в зеркало еще раз, она прибавила:— Я все еще настолько хороша, что ради меня можно пожертвовать жизнью… Как зовут жертву?— Октав де Верн.— Где он живет?— На улице Виктуар. Позвольте мне, однако, проводить вас.— Хорошо! Что я должна делать?— Прежде всего уехать из этого дома.— Когда?— Сию же минуту.— Даже не написав Гонтрану?— Это бесполезно. Через три дня весь Париж узнает о вас. А если узнает весь Париж, то, конечно, узнает и Гонтран.— Отлично! Я следую за вами.— Я нанял для вас квартиру на неделю на улице Шоссе д’Антен и сейчас провожу вас туда. Сегодня же вечером вы поедете в Оперу вместе со мною. Я вам покажу де Верна. Идемте.Десять минут спустя, захватив часть своего гардероба, Леона переехала из улицы Порт-Магон на улицу Шоссе д'Антэн.Когда Гонтран вернулся, он даже не спросил, отчего не видно Леоны. Прошел вечер, Леона не появлялась; настал следующий день — то же самое.«Понимаю, — решил Гонтран, — она уехала. — Наше существование начало походить на пытку. Она захотела порвать связь и прекрасно сделала. Настало освобождение».День, наступивший вслед за бегством флорентинки, прошел для Гонтрана чрезвычайно быстро. Он гулял, катался верхом, провел вечер в театре и вернулся домой в полночь. Только тогда он спросил камердинера, не получено ли каких известий от Леоны.— Никаких, — ответил лакей.Леона увезла с собою Жюстину, свою камеристку, и ни одна из них ничего не сказала камердинеру Гонтрана.Гонтран лег в постель и заснул, мечтая о Маргарите де Пон. Однако на следующее утро он почувствовал, что ему чего-то недостает. Он никуда не вышел из дому, и день показался ему очень длинным.«Эта женщина, которой я отдал когда-то все свое состояние, а затем и свою честь, — сказал он себе, — будет через неделю разгуливать под руку с новым поклонником и расскажет ему всю мою историю. Как я был глуп и смешон!»Это течение мыслей произвело в Гонтране такую же реакцию, какая произошла и с Леоной. Презрение перешло в ревность; он вскрикнул от бешенства при мысли, что та, которая была его идолом и рабыней, может полюбить другого.— Хорошо же! — решил он, горько улыбнувшись. — Одним преступлением больше или меньше, не все ли равно? Уже давно маркиз де Ласи, когда-то честный и храбрый, вступил на дорогу низкого убийства… подчиняясь неумолимой судьбе.Гонтран во что бы то ни стало захотел отыскать Леону и отправился к полковнику.— Друг мой, — сказал он ему, — я служу нашему обществу, зато и общество должно сослужить мне службу.— Конечно, — согласился полковник, — мы принадлежим вам телом и душой. Чего вы требуете от нас?— Я хочу найти Леону.— Леону! — вскричал полковник, глубоко изумленный. — Что же случилось с нею такое?— Не знаю.— Хорошо! Через двадцать четыре часа, — сказал, провожая маркиза де Ласи, полковник, — вы узнаете, где находится Леона.Когда Гонтран ушел, полковник задумался. Наступала ночь; небо было туманно, как часто бывает в Париже. Этот человек, с сверкающим и глубоким взором, с облысевшей головой, с лицом, носившим неизгладимые следы бурно проведенной жизни, страстей и мучившего его честолюбия, вдруг вскочил и начал ходить из угла в угол по комнате.В это время он был как бы величественным олицетворением зла, ни перед чем не останавливающегося для достижения своих целей, каковы бы они ни были.— Бедная Леона! — прошептал он. — Она одна храбрее всех этих пошлых глупцов, которых я соединил в общество. Один только я храбр в нашей ассоциации, созданной мною и ради моих же выгод.Он с презрением пожал плечами.— Дурачье! — прошептал он. — Я вам всем служил, буду еще вам служить, и вы забудете надолго, что вы — мои рабы; но настанет час свести счеты, и тогда мы посмотрим, кто был слепым орудием — я или вы? Благодаря вашим порокам и вашему социальному положению я держу всех вас в своих руках; я держу вас в руках благодаря вашим преступлениям; да, вы в моей власти, и никто из вас не посмеет изменить мне, тогда как я… О, я! Как только я захочу, я порву с вами связь и пойду искать на другом краю света власти и счастья, которых уже никто не сможет отнять у меня.Он замолчал.— Странная судьба! — вскричал он. — Сам сатана засмеялся бы, если бы узнал, что я совершаю все эти преступления и поднимаю всю эту грязь единственно для того, чтобы обогатить существо, которое люблю, как только может отец любить своего ребенка.При последних словах постоянное выражение жестокости на лице этого человека исчезло, и слезы умиления показались на глазах у лютого зверя.— О, сын мой! — воскликнул он горячо и с чувством чисто материнской нежности.Но все это произошло быстрее молнии. Отец исчез, снова уступив место бандиту, жестокому и надменному.— Бедная Леона, — сказал он насмешливо, — как жаль, что она владеет моею тайной. Мне нравится ее порочность, но такая женщина, как она, слишком опасна, если ее не держать в руках. Любовь, гордость, страх смерти, боязнь общественного мнения — ей все это нипочем… она ничего не боится. Ах! Если бы она была матерью!.. Но у нее нет ребенка. А так как она владеет моею тайной, то предоставим ее судьбе.Слова эти сопровождались усмешкой, в которой можно было прочесть приговор флорентинке, приговор безапелляционный и неумолимый, как судьба, роль которой играл этот человек. X Вот что произошло вечером в день бегства Леоны. Из улицы Порт-Магон флорентинка в сопровождении полковника отправилась на улицу Шоссе д'Антэн, в квартирку, убранную со вкусом, окна которой выходили в большой сад. Во дворе к услугам молодой женщины стояла заложенная карета.— Вы выедете вечером, — сказал ей полковник, — и в карете. Нужно избегать встречи с Гонтраном до тех пор, пока не разыграется наша комедия. Все зависит от ее постановки. Вечером вы поедете в Оперу, закрыв лицо вуалью, чтобы вас не узнали. Вот билет от ложи, которая находится в бельэтаже у самой авансцены, так что публика почти не заметит вас; ложа де Верна напротив вашей.— Хорошо, — сказала Леона, — понимаю. Если ложа пуста, я не сниму вуали; если же в ней кто-нибудь будет…— Нет, — возразил полковник, — как раз наоборот.— А! Превосходно, поняла… он узнает, что это я…— Именно.— И его любопытство будет возбуждено.— Вы угадали.— Итак, — добавила флорентинка, — от любопытства до любви, от любви… до безумия…— Только один шаг, — подсказал полковник.Он оставил Леону в ее новом жилище, советуя ей надеть в Оперу все черное — цвет, наиболее оттенявший ее ослепительную красоту, а сам отправился на улицу Виктуар.Так как де Берн был у полковника, то последний должен был отплатить ему визит. А потому ничего не могло быть естественнее посещения полковника Леона. Де Берн уже с месяц находился в Париже.Накануне, как известно, он всадил пулю в шею шевалье д'Асти и сам был слегка ранен в бок; но рана его была настолько легка, что он считал излишним ложиться в постель; одевшись по-домашнему и полулежа на оттоманке в курительной комнате, он разговаривал со своими двумя новыми приятелями, когда вошел полковник.— А! Это вы! — приветствовал его хозяин. — Милости просим; не получили ли вы сведений о Лемблене?— Да, сегодня утром, — ответил полковник, — жизнь его вне опасности, но выздоровление его затянется надолго.— Тем хуже!— А как другой? — спросил де Берн одного из своих друзей.— Ах! — ответил тот. — Рана шевалье настолько тяжела, что врач ни за что не отвечает. Шея прострелена.— Без сомнения, раненый — один из ваших друзей? — с простодушным видом спросил полковник.— Увы! Нет. Это один из моих противников. Рука у меня, к несчастью, очень тяжелая.— Как! У вас опять была дуэль?— Вчера утром на Кателанском лугу.— С кем?— С шевалье д'Асти.— Я с ним не знаком, — сказал полковник, — но часто слыхал это имя.— Мы поссорились в Итальянской опере.— Без сомнения, из-за какого-нибудь пустяка?— О! Как вам сказать…В таком случае я догадываюсь: причиной была женщина, как в большинстве дуэлей.Вы ошибаетесь, полковник, причина была еще проще: мои друзья уверили меня, что мне для того, чтобы прославиться, не хватает любовницы и дуэли на пистолетах. Чтобы найти первую, нужно время, а повод к дуэли найти ничего не стоит… Я увидал господина, лорнировавшего меня» спросил его о причине — и дело готово.— Вы мне напомнили доброе время 1815 года, — в восторге вскричал полковник, — когда регулярно три раза в неделю бонапартисты бились с роялистами! А львицу вы отыскали?— Нет еще, но я ее уже наметил…— А! — протянул полковник.— Вы знакомы с Леоной?— Я встречал ее.— Неужели она так красива, как об этом говорят?— Очаровательна! — в восторге воскликнул полковник.— И умна?— Как черт, но… Полковник остановился.— А, — спросил де Верн, — что значит это «но»?— Леона не свободна.— Неужели?— Она влюблена в маркиза Гонтрана де Ласи, который ради нее наделал множество глупостей.— Превосходно! Я отобью ее у него.— Я немножко знаком с де Ласи; этот человек способен убить за женщину, если бы даже он уже разлюбил ее.— Или его убьют, — просто заметил де Верн и тотчас же прибавил: — А где можно встретить Леону?— Каждый вечер в Опере.— Одну?— Почти всегда.— Сегодня же вечером я поеду в Оперу.— Она сидит обыкновенно в ложе у авансцены с правой стороны.— Отлично, неделю назад я взял ложу у авансцены с левой стороны, и как раз против нее.— Она постоянно сидит под вуалью, — прибавил полковник, рассказывая все эти подробности с добродушием газетного репортера.— Черт возьми! И она никогда не снимает вуали?— Никогда. Де Ласи, ненавидящий музыку, не хочет, однако, лишать ее удовольствия бывать в Опере, но запрещает ей снимать вуаль, так как он страшно ревнив.— Хорошо! — спокойно сказал де Верн. — Уверяю вас, что она снимет вуаль для меня.Де Верн еще несколько времени поговорил о пустяках; полковник вскоре ушел и отправился прямо к Леоне, чтобы дать ей новые инструкции.Ровно в восемь часов Октав де Верн, войдя в зал, уселся в ложе с двумя друзьями, теми самыми, которые были у него во время визита полковника. Взгляд его тотчас же устремился на ложу, о которой говорил полковник. Но она была еще пуста.Октав ждал с нетерпением; прошел час, никто не появлялся.Это ожидание, искусно рассчитанное полковником, разжигало желания и нетерпение молодого безумца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60