На головах ни шляп, ни чепцов.«Наверное, это и есть врачи», – подумала Беатриче. Но почему их так много? Может быть, пришли из любопытства – посмотреть на женщину из Страны заходящего солнца?Врачи взирали на них с неподвижными лицами, но у Беатриче возникло ощущение, что они смотрят на нее с неодобрением и неприязнью. До этих людей, пожалуй, нелегко донести основы современной западной медицины, как того хочет Хубилай.Она выпрямилась, решительно выдвинула вперед подбородок. Эта привычка, выработанная за годы работы хирургом, помогала, когда иной раз назревали женоненавистнические выпады со стороны коллег мужского пола.Между тем мальчик сделал несколько шагов и низко поклонился врачам – видимо, хотел продемонстрировать Джинкиму, кто здесь, с его точки зрения, заслуживает наибольшего почтения. Беатриче бросила на Джинкима взгляд, который не ускользнул от него. Глаза его налились злобой, и Беатриче поняла, в каком он состоянии. Со стороны мальчика это дерзость. Почему же Джинким на этот раз воздержался от резкого замечания?– Добро пожаловать в зал Утренней зари, Беатриче, женщина из Страны заходящего солнца! – Ли Мубай приблизился к ней. – Приветствуем и вас, Джинким, брат и престолонаследник нашего высокочтимого императора Хубилай-хана. Ваше присутствие в зале Утренней зари – приятная неожиданность и большое событие для нас.Наголо остриженный, небольшого роста монах низко поклонился. Одетый в оранжевое платье, радостным пятном он выделялся среди остальных – серых бородачей. Он единственный приветствовал ее, все другие молчали, застыв в неподвижных позах и не отрывая от нее глаз.– В честь вашего прихода сегодня собрались все врачи, чтобы совершить совместный обход больных и начать столь желанный для нашего высокочтимого императора обмен знаниями, – продолжал Ли Мубай.Беатриче почувствовала, что за словами вежливости скрывается любопытство.– Но прежде позвольте представить вам наших уважаемых и благородных целителей.Ли Мубай провел Беатриче и Джинкима мимо выстроившихся в ряд врачей, поочередно называя их имена. Для нее все они на одно лицо, а имена… не запомнила бы, даже если бы заучивала несколько лет.В голове вертелись обрывки китайских слов. Только одно имя врезалось в память, вероятно, самое важное, – Ло Ханчен. Он кто-то вроде главного врача больницы. Пожилой человек, лет около семидесяти, с седой свисающей на грудь бородой так худ, что реденькие торчащие из подбородка волоски напоминали паутинку.Кто остальные – сыновья, племянники или просто целители-коллеги, – она не поняла.– Что ж, давайте осмотрим первого больного, – предложил Ли Мубай.В его приветливости больше сдержанности, чем доброжелательства. Он подвел Беатриче к топчану в начале ряда. Пожилой, исхудавший до костей человек, кроме учащенного дыхания и легкого подрагивания век, не подавал никаких признаков жизни.– Что скажешь?Беатриче почувствовала, как на нее уставилась дюжина пар глаз – любопытствующих, скептических, недружелюбных.Явно ждут, что сейчас она – варвар в женском обличье, посмевший переступить порог зала Утренней зари, – с треском опозорится.«Только не допусти ошибки! – говорила она себе. – Это экзамен не только для тебя, но и для всей современной медицины и западно-европейской цивилизации».– С каких признаков началась болезнь? – задала она вопрос, стараясь унять дрожь в голосе.Вообще-то она ненавидела экзамены, пожалуй, даже больше, чем пауков.Ли Мубай слегка наклонил голову.– Если ты хочешь знать, я расскажу.Беатриче пыталась понять, почему китайские врачи не опрашивают больного перед осмотром. Может быть, считают это лишним?– Все началось летом, – продолжал Ли Мутбай. – Он перестал принимать пищу, каждый кусок выходил обратно.– Была ли слизь или кровь? – спросила она и сразу прикусила губу: почему не дослушала до конца? Такие вот ошибки непростительны!– Хороший вопрос, – ответил Ли Мубай; если ему и не понравилось, что его перебивают, то вида он не подал, на лице нарисовалась улыбка, как у статуи Будды. – Они наблюдались позже. А вначале…В этот момент снова появился китайский мальчик – слуга.– Простите, что потревожил вас, – низко поклонился он Ли-Мубаю и другим лекарям. – В саду ждет человек. Он просит нижайшего разрешения поговорить с мудрым Ли Мубаем.Маленький монах, снова опустив голову, сдержанно ответил:– Передай ему, что я подойду, как только освобожусь. Пусть он немного потерпит.– Простите, господин, но он говорит, что это дело величайшей важности и он не может ждать. – Мальчик переминался с ноги на ногу. – Он просит тысячу раз извинить его и просит также о возможности немедленно поговорить с вами.Ли Мубай наморщил лоб:– Что же, придется выйти к нему.Бросив на Беатриче взгляд как бы в знак того, что тоже просит его извинить, он поспешил к выходу.Беатриче с тоской смотрела ему вслед – у нее возникло чувство, что с его уходом исчезнут последние следы доброжелательства. Однако она и не представляла, какой пыткой окажутся для нее ближайшие три часа.Беатриче надеялась, что кто-нибудь из врачей продолжит рассказ, начатый Ли Мубаем. Проходили минуты, но в зале стояла долгая мучительная тишина: никто не проронил ни слова. На Беатриче по-прежнему устремлены неподвижные взгляды, и от них, ей казалось, исходит какая-то леденящая сила, сковывающая рассудок. Может быть, у китайских врачей не принято опрашивать больных? Чтобы разрядить тягостную атмосферу, она опустилась на колени перед стариком и взяла его руку: холодную, влажную и безжизненную.– Добрый день, меня зовут Беатриче. Где у вас болит? – с трудом выдавила она несколько известных ей монгольских слов.Может быть, старик китаец и не понимает по-монгольски? Или болезнь зашла так далеко, что он ничего не соображает, находясь уже в коме? Пульс на тонком запястье почти не прослушивается… Беатриче откинула простыню: кожа и кости, только живот взбух, как воздушный шар. Она еле-еле дотронулась до него, но старик взвыл от боли. Живот твердый, как доска.Возможно, это напряжение – защитная реакция организма. Она перебирала варианты диагнозов при таких симптомах. В хирургии брюшной полости почти все болезни, начиная с аппендицита и кончая раком, в конечной стадии имеют сходные признаки. В своей гамбургской клинике она прежде всего сделала бы развернутый анализ крови, УЗИ брюшной полости и рентгеноскопию – тогда спустя короткое время поставила бы точный диагноз и провела операцию. Правда, она сомневалась, что даже в условиях современной хирургической клиники с интенсивной терапией спасла бы больного в таком состоянии. Самое лучшее – дать старику спокойно умереть, в крайнем случае снять боли, например, с помощью опия.Китайцы ждали, что она скажет. Не ударить бы лицом в грязь, поставить хотя бы предварительный диагноз… Она ощупывала пальцами живот, пытаясь определить, воздух там или жидкость.Больной вскрикнул и скорчился от боли. Оттолкнул вдруг ее руку, изо всех сил пытаясь подняться, и что-то выкрикнул ей в лицо. Беатриче в ужасе отшатнулась. Китайские коллеги как один наморщили лбы.– Ну? – В глазах Ло Ханчена Беатриче прочла скрытое злорадство. – Что скажешь?На языке вертелся ответ, но она взяла себя в руки, чтобы не осложнять ситуацию.– Здесь может быть несколько причин. Чтобы правильнее понять, – надо больше узнать о больном. – И снова взглянула на старика: лежит теперь на боку и тихо стонет. – Он скоро умрет.– Неужели? – воскликнул Ло Ханчен, насмешливо поведя бровью. – Это мы и без тебя знаем. Но мы учим своих врачей не причинять больному дополнительных страданий.Он шепнул что-то на ухо одному из врачей, покачал головой и сделал знак молодому сотоварищу. Тот сразу подскочил к постели старика, поставил ему иголки, и уже через несколько минут больной затих.Беатриче хотелось избить себя, ну почему она не положилась на интуицию, как обычно? Вместо того чтобы думать о пациенте, вознамерилась блеснуть перед китайцами своей продвинутостью, своими знаниями современной медицины. И в результате попала в заранее приготовленную для нее ловушку. Лицо ее залилось краской – первый экзамен она провалила.– Идем дальше.Пока шли от койки к койке, Беатриче все больше нервничала. Под пристальными взглядами китайских врачей ей надо не только правильно ставить диагноз, но и соответственно вести себя с больными. Но как ей с ними общаться, если они ее не понимают, глядят на нее глазами животных, которых ведут на бойню? У постели каждого больного приходится действовать как в потемках. Она ощупывает животы, проверяет рефлексы, трогает пульс… Но какой толк от этих ощупываний, если отсутствует главный инструмент врача – язык! И ни один из этих целителей не пришел ей на помощь, не рассказал историю болезни и не назвал симптомов. Как же могла она определить, чем больны эти несчастные, заслуживающие сострадания?Взгляды, которыми обменивались между собой китайцы, становились все враждебнее. О чем они говорят, Беатриче не понимает, но чувствует, что насмехаются над ее «медициной». И поделом ей – это мучительное испытание, и ей надо выдержать его до конца.Пройдя наконец сквозь строй шпицрутенов, она, обливаясь потом и стуча зубами как от холода, ощущала себя студенткой первого семестра.– Теперь можешь идти, – смилостивился Ло Ханчен, на этот раз даже не сочтя нужным ей поклониться. – Мы посоветуемся и подумаем, чему ты можешь нас научить.Выйдя из помещения, Беатриче оперлась о стену. Ло Ханчен выставил ее за дверь, как девчонку-служанку. Но у нее нет сил даже возмутиться таким обращением – так устала, что еле держится на ногах, и сейчас чувствовала резкую боль в ногах и пояснице. На глаза навернулись слезы – от стыда, злости и отчаяния. С институтских времен она не испытывала такого позора. Сейчас же ее мутит и страшно разболелась голова.– Боже мой, какой ужас! – произнесла она, потирая виски, – прикосновение собственных холодных, онемевших пальцев заставило ее вздрогнуть. – Кажется, все, что было можно, я сделала не так.– Ерунда! – решительно возразил Джинким. – Дело тут не в тебе. Они не дали тебе ни единого шанса. Целители эти хотели только одного – чтобы ты растерялась, наделала ошибок. Будь они моими соплеменниками – сгорел бы от стыда. Возможно, даже приказал бы сбросить их с городской стены вниз головой.Беатриче вымученно улыбнулась. Джинким люто ненавидит китайцев – снизошел даже до того, что встал на защиту подозрительной чужестранки. Но она полностью осознавала происшедшее. Сбылись все ожидания китайских врачей: она показала себя тем, кем хотели видеть ее Ло Ханчен и его воспитанники, – неловкой, незнающей, непрофессиональной.– Я очень ценю твое желание утешить меня. – Она в отчаянии тряхнула головой. – Но я проявила себя так, будто не имею ни малейшего представления о медицине и о том, как вести себя с больными.– А я знаю китайцев лучше, чем ты. Высокомерие и спесь – их главные особенности. В глубине души каждый китаец убежден, что их культура выше всех других. Ты даже не представляешь, на что они способны, кичась своей культурой! – В глазах Джинкима сверкнули искорки злобы, будто сию минуту он готов задушить первого встречного китайца.– С самого начала они решили сбить тебя с толку. Все хорошо продумали. Ли Мубай чуть было не скомкал их план. Не знаю, заметила ли ты, но вызвали его не случайно. Это все устроил Ло Ханчен. Я видел, как он шептался с этим мальчишкой. – И он смачно сплюнул. – Привязать бы этого старикашку за бороду к седлу моего коня и протащить через весь Тайту – попугать людей.Беатриче устало кивнула:– А что толку? Ты вырвал бы ему все волосенки, не успев сесть на лошадь.Они обменялись взглядами – и вдруг дружно рассмеялись.– Ты права. У Ло Ханчена волос не больше, чем у старой бабы. Надо придумать что-нибудь получше. Ну а ты? Что будешь делать?– А что мне остается? Пойду лягу и постараюсь все забыть. А уж потом решу, как вести себя завтра.Джинким решительно замотал головой.– Нет, не делай этого! Нельзя, чтобы ты еще раз испытала это позорище! Это вредно для тебя и твоего… – Он замолчал, смущенно опустив глаза. – Сегодня же поговорю с братом и попрошу освободить тебя от этой работы.Беатриче чуть было не поддалась искушению послушаться Джинкима. С одной стороны, хорошо бы не встречаться больше с этими надменными, несимпатичными людьми, но с другой… Как даже смотреть на себя в зеркале, если струсишь от такой ерунды? «Не прячь голову в песок!» – велела она себе. И твердо отказалась:– Нет, только не это!Джинким с удивлением взглянул на нее:– Но почему? Я уверен – тебе нечего бояться Хубилая, он все поймет. В некоторых вопросах он, может быть, и не всегда умен. Наши мнения часто расходятся. Но у него, поверь мне, большое сердце.Беатриче покачала головой:– Дело не в этом, а… как бы правильнее выразиться… в гордыне. Моему самолюбию нанесли удар, и я не могу с этим смириться. Не выношу, когда меня пытаются запугать высокомерием и хамством! – Остановилась, почувствовав, что излишне горячится, помолчала немного. – Кроме того, я знаю, что допустила ошибки, и хочу их исправить. В конце концов… – она подняла голову, – мне жаль больных. Я врач, давала клятву Гиппократа – сделать все, что в моих силах, чтобы помочь больному. И от этой клятвы меня никто не освобождал. Я знаю, на что способна. Я хороший хирург и умею делать то, о чем эти трясущиеся старцы представления не имеют. Вместе мы могли бы помочь этим беднягам. – Она снова сделала паузу и невесело улыбнулась. – Кроме того, хочу доказать этим заносчивым дубоголовым старикам, что истина доступна не им одним, – и за пределами их Поднебесной есть люди не глупее их.Он очень внимательно и с уважением смотрел на нее, и на губах его играла добрая улыбка:– Это слова борца. Ты говоришь моими устами. Клянусь – буду помогать тебе во всем, поддерживать тебя, насколько это мне доступно! – Он взял ее руку и пожал.Ладонь у него жесткая, сильная, мозолистая и шершавая, по-видимому, от рукоятки сабли и от поводьев лошади.«Удивительно, но этот монгол может быть мягким и добрым», – думала Беатриче, глядя в его горящие, зеленые кошачьи глаза так, словно видела его первый раз. Интересно, он женат?Внезапно ей стало стыдно за себя. Не исключено, что дело в гормонах, – это они так изменяют психологию женщины во время беременности. Вероятно, атавизм, пережиток каменного века: беременная женщина нуждалась в мужчине, чтобы тот защитил ее и новорожденного от хищников или самцов другого племени. Уж не угадал ли Джинким ее потаенные мысли? Он быстро выпустил ее руку из своей, резко отвернулся и сухо сказал:– Зайдем за Маффео и вернемся домой.– Да, здоровая мысль, – ответила Беатриче.Конечно, она сморозила глупость, но ничего другого не пришло в голову.Послали в сад одного из слуг, и вскоре тот вернулся с Маффео. Чтобы не зацикливаться на Джинкиме, Беатриче обратила все свое внимание на Маффео. Отдых явно пошел ему на пользу: лицо хотя и бледное, но не такое серое и осунувшееся, как несколько часов назад. Все равно, завтра же надо поговорить с Ли Мубаем – пусть им займется.Обратный путь проделали неторопливо. Джинким проводил их прямо до дверей покоев. К удивлению обоих, здесь ожидал Марко. Стоял, подчеркнуто небрежно опершись о стену: ему бы современную европейскую одежду, солнцезащитные очки и сигарету в зубах – вот и герой фильма об итальянской мафии.Беатриче, как ни странно, совсем не обрадовалась этой встрече. «Сегодня плохой день», – решила она, чувствуя, что разболелась голова. Джинким тоже напрягся, а Маффео глубоко вздохнул. Ни тот ни другой, кажется, не обрадовались появлению Марко.– Добрый день, Марко! – приветствовал его Маффео без особого восторга. – Что ты здесь делаешь?Тот вытер лицо платком, обронил его на землю и, отделившись от стены, мягкими, элегантными движениями хищника двинулся им навстречу.– Дядюшка, рад видеть вас в добром здравии! – И ухватил Маффео за руки, словно не замечая его холодности.А может быть, и правда не заметил. Или самомнение его так велико, что он выше всяких предрассудков.– Я беспокоился за вас, дорогой дядя. Заходил к вам, и слуги мне сказали, что вы отправились в лечебницу.– Да, мы были там по поручению благородного Хубилай-хана, – ответил Маффео, – но не затем же ты пришел, чтобы справиться о моем здоровье?Марко засмеялся, и смех его звучал так обольстительно, что у Беатриче пробежала по коже волнующая дрожь – так дрожат пузырьки пенящегося шампанского в драгоценном хрустальном бокале.– Вы правы, дядюшка, – ловите меня на слове! – весело отозвался он, поклонившись. – Интуиция вас не подводит. К своему стыду, должен признаться, что не только забота о вашем здоровье привела меня сюда. На самом деле я пришел засвидетельствовать свое глубочайшее почтение очаровательной даме. Приветствую вас, досточтимая Беатриче!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34