А Генрих в этой мясорубке совсем недавно.– Все нормально, – тихо промолвил он, – правда, не представляю, сумею ли когда-нибудь…– Привет, коллеги! Какой занятный вечерок! Да тут материала на три сценария хватит! – Доктор Томас Брайтенрайтер, только что вернувшийся с дежурства, устроился на табурете. – Какие еще дела, Беа? Тебе давно пора быть дома и отдыхать, вытянув ноги.Беатриче прикрыла глаза – только его и не хватало. Он первоклассный хирург – компетентный, способный. Многие даже считают его одаренным. Он настолько вжился в хирургию, что никогда не пропускает ни одного дежурства, всегда готов подменить других. Даже проводит отпуска в горячих точках.Пока Беатриче и Генрих возились с тяжелоранеными, Томас присматривал за всеми остальными пациентами и, видимо, испытывал при этом только удовольствие – как всегда.Чем сильнее стрессы – тем больше он чувствует себя в своей тарелке. Вообще-то он никогда не позволяет себе никаких злобных выпадов и колкостей. Но с тех пор как беременность ее перестала быть тайной, Беатриче все чаще оказывалась объектом его насмешек. В таких случаях обычно она не лезла в карман за словом, одергивала его. Но сейчас у нее нет сил на перепалку, слишком устала.– Может, хотя бы сегодня оставишь свои шуточки при себе…Томас удивленно повел бровями.– Я только беспокоюсь о тебе и твоем малыше. Денек сегодня, прямо скажем, не легкий. Ты, должно быть, очень устала. В конце концов, надо же думать о защите материнства и детства.Залепить бы ему пощечину… С тех пор как забеременела, она и сама испытывала угрызения совести – ведь у нее есть законное право отказаться от ночных дежурств. Но тогда другие врачи должны выполнять ее работу. Она и сама прекрасно знает, что вредит себе. Зачем лишний раз напоминать об этом…– Томас прав, – поддержал его Генрих, опередив ответ Беатриче. – Твой рабочий день давно кончился. В твоем положении не грех подумать и о себе. В нашей запарке мы иногда об этом забываем. А тебе и правда давно пора домой.Она устало улыбнулась – Генрих искренне ей сочувствует.– Послушайся коллег, Беа, – мягко подхватил Томас, – и не волнуйся, мы справимся и без тебя. Нам все равно пора привыкать к мысли, что ты скоро выпадешь из нашей компании на три года.Ну вот, Томаса понесло – жаждет, как видно, ухватить все дополнительные дежурства.– Что ж, хотите от меня избавиться – пеняйте на себя! – Она поднялась, поставила чашку в мойку. Там уже скопилось немало грязной посуды – кому-то сегодня ночью придется ее мыть. – Удачного вам дежурства! – И скрылась в раздевалке.
Беатриче припарковала машину, когда часы показывали больше половины восьмого. В гамбургском квартале Винтерхуде, рядом с Альстером, где она жила, узкие улочки были застроены в девятнадцатом столетии. Тогда еще не думали об автомобилях и гаражах – и сейчас места для парковки нарасхват, за них идет ожесточенная борьба.По вечерам, возвращаясь с работы, Беатриче по нескольку раз объезжала близлежащие кварталы в поисках необходимого кусочка асфальта хотя бы в двух улицах от своего дома – здания в стиле «модерн». Здесь, на четвертом этаже, у нее собственная просторная квартира. Сегодня повезло: прямо у подъезда – свободное пространство, будто специально для нее зарезервировали.Может быть, это как раз ее день, а она не знает… Взяла сумку с соседнего сиденья и выбралась из машины. Не успела от нее отойти, как заметила в освещенном проеме лестничной клетки мужскую фигуру. Лица не видела, но сразу узнала – Маркус!В панике Беатриче стала судорожно соображать, не сесть ли обратно в машину: возможно, он ее не заметил… Нет, слишком поздно, уже машет ей рукой. В нерешительности она обошла автомобиль, пересекла узкий тротуар и медленно поднялась по ступенькам к входной двери.– Привет, Беатриче! – Маркус взял ее за руку и расцеловал в обе щеки.Ему часто приходилось бывать по делам во Франции, вот он и привез оттуда такую манеру приветствовать друзей. Ей она не очень нравилась – казалась какой-то фальшивой.– Добрый вечер! Мы разве договаривались о встрече? – И сделала гримаску.Что-то она не припоминает, чтобы они уславливались на сегодня, а ведь память у нее хорошая.– Да ты не мучайся угрызениями совести, не стоит. Я ненадолго, решил заглянуть просто так – узнать, как у тебя дела. – Он провел рукой по светлым, мягким, негустым волосам, переминаясь с ноги на ногу. – Но если ты против…– Нет-нет, заходи, я рада.И в тот же момент разозлилась на себя: почему бы не сказать как есть – она жутко устала и не хочет никого видеть. Маркус не обиделся бы – ведь он не воображал, что в любое время дня и ночи является для нее желанным гостем.– Как поздно ты возвращаешься с работы! – Он поднимался вслед за ней на четвертый этаж. – Твоя смена ведь заканчивается в половине пятого…– Вообще-то да. – Пока что она довольно легко поднимается по крутым ступеням, но через несколько недель наверняка будет иначе. – Совещание в рентгенологии затянулось. Потом еще два срочных больных на «скорой». Не подводить же коллег.Она открыла дверь, сбросила туфли, небрежно швырнула пальто на спинку стула. Ну а Маркус аккуратно свернул плащ, спокойно положил поверх пальто Беатриче и тоже снял обувь. Он всегда носил дорогую итальянскую обувь и умудрялся сохранять ее в такой чистоте, будто она никогда не соприкасалась с гамбургским асфальтом. Но Беатриче-то знала – он тщательно ухаживает за своими ботинками, ежедневно полирует до зеркального блеска.– Ты ужинал? – поинтересовалась она уже с кухни.Говорила через плечо, стараясь не замечать, как педантично он устанавливает ее туфли рядом со своими – носок к носку. Маркус вечно убирал за ней, в том числе и поэтому год назад она порвала с ним. Конечно, все произошло мирно. Маркус – перфекционист до мозга костей, спорить с ним бесполезно.– Пока нет. – Он тоже вошел на кухню.Ну и беспорядок тут! На обеденном столе не убранная после завтрака посуда; на рабочем со вчерашнего дня скопились немытые стаканы, кастрюльки, открытый пакет с хрустящими хлебцами… Возвращаясь с работы, Беатриче так уставала, что не было никаких сил сделать даже самое необходимое по дому. Такая картина, она знала, претит Маркусу, и он не преминул ее прокомментировать.– Я только что с переговоров, – сообщил он.Беатриче намеренно не замечала складки, пролегшей у него между бровями. Заглянув в холодильник, она задумалась: что предложить человеку, который на закуску предпочитает «кростини» с кремом из трюфелей, а в пентхаусе держит специальный термошкаф, где хранит до неприличия дорогие вина…У нее же в холодильнике бутерброды с сыром, йогурт и банка черри-коки – все, что она оставила себе на ужин. Вряд ли такой набор придется ему по вкусу. Быстро сварганить салат с лапшой? Еще есть помидоры, несколько маслин и вареная ветчина. Или все-таки позвонить в сервис на дому…– Не ломай голову, Беа, я кое-что принес. – Улыбаясь, достал из сумки две пластиковые коробки и две термобанки с этикеткой одного из лучших гамбургских суши-баров. – Вот здесь суп-мисо, рулетики-маки с гарнелями и икрой, нигри-суши с семгой и сашими. Тебе сейчас нужны белки.Беатриче с трудом подавила злость. Ладно, будем считать, что Маркус проявил заботу и внимание, хотел сделать ей приятное, как, впрочем, всегда делал. А то, что она не выносит сырой рыбы, видимо, просто забыл.– Спасибо. – И попыталась мысленно переключиться на милую желудку свинину в кисло-сладком соусе или курицу по-индонезийски под острым соусом карри.– Будь добр, поставь на стол, а я достану палочки.– Да, но… там полно грязной посуды.– Если тебя не затруднит, сдвинь в сторону или сложи в мойку! – раздраженно бросила она. – У моей служанки сегодня отгул.Маркус только хмыкнул в ответ.– Мне очень жаль, прости! – Беатриче вздохнула, устало откинув прядь со лба. – Я пошутила… Просто валюсь с ног от усталости, сегодня был жуткий день.Он понимающе кивнул.– Иди сюда, съешь вот это – тебе сразу полегчает. – И подвинул ей стул, ожидая, когда она удобно усядется. Сел рядом, пожелав приятного аппетита. – Как себя чувствуешь?– Вполне прилично. – Она вылавливала палочкой кусочек тофу из супа-мисо. – Мой гинеколог говорит, все хорошо, ребенок развивается нормально. Пока никаких осложнений. Чего мне еще желать…– Да? – Он приложил к губам салфетку. – Ты слишком много работаешь, перенапрягаешься. В твоем положении надо быть благоразумнее.– Но я и правда чувствую себя неплохо, поверь. А работу свою, ты знаешь, люблю, не мыслю жизни без нее. Да, иногда задерживаюсь. Но не оставлять же свою долю на коллег, особенно когда аврал, в коридорах толпятся больные.Маркус молчал…Беатриче вздохнула. Да, он совсем не понимает ее.– Послушай, вот ты готовишь проект… Не убегаешь ведь, как только прозвенит звонок, а сидишь, пока все не закончишь. У нас то же самое, с одной лишь разницей: речь о жизни людей, а не о какой-то паршивой рекламе.Маркус недовольно сморщил лоб.– Позволь мне воздержаться от ответа.– Что ты имеешь в виду?Он отложил в сторону палочки. Беатриче огорчилась – поняла, что невольно задела его.– Ты, наверное, сама не замечаешь, что с самой первой нашей встречи в штыки воспринимаешь все, что я говорю и делаю.– Извини, честное слово, сожалею. Очень устала. Сегодня меня способен вывести из себя самый миролюбивый человек на свете… к примеру, далай-лама. Пожалуйста, не принимай на свой счет.Она сознавала, конечно, что говорит неправду. Раздражение у нее вызвал именно он, Маркус, только на него направлена ее агрессивность. На его нежданное появление, чрезмерную страсть к порядку, на его перфекционизм и… суши. До нее дошло: ведь он и впрямь с самого начала раздражал ее. И как только она умудрялась три года выносить его и обманывать себя.– Ты только посмотри вокруг, Беатриче! – как ни в чем не бывало вновь зарокотал он, обводя рукой кухню. – Ну на все это… Сама сознаешь: грязь, беспорядок… А ты ведь совсем другая, я знаю тебя! Как можно жить в такой обстановке? – Он укоризненно покачал головой. – Думаю, одной тебе не справиться.О боже, кажется, у нее дыбом встают волосы на затылке…– Отлично справлюсь. Конечно, мой дом не идет ни в какое сравнение с твоими стерильными апартаментами. Но здесь не операционная, а жилые помещения.Он вздохнул и обмакнул кусочек сырой рыбы в васаби, зеленую пасту. Этот японский хрен – вид безобидный, но запросто прожжет насквозь слизистую оболочку рта и дыхательные пути…– Ладно, не будем об этом. У тебя, по-видимому, совершенно притуплен слух на конструктивные замечания. А отец ребенка… он хоть немного заботится о тебе? Я имею в виду – помогает ли деньгами, навещает тебя, справляется о здоровье?Беатриче нахмурилась – какое ему дело?– Нет, вряд ли он мог бы навещать меня. Кроме того…– Но ты по крайней мере знаешь, кто он?Некоторое время она собиралась с духом, сдерживаясь.– Послушай, за кого ты меня принимаешь? Ты что, серьезно думаешь, что я…– Спокойно, Беатриче! – Он положил ей руку на плечо. – Знаешь, ведь я не хотел тебя обидеть. Но ты нуждаешься в помощи. А отец ребенка, по-видимому, не готов…– Дело не в этом, Маркус, – перебила она, отдергивая плечо.На какое-то мгновение захотелось рассказать все, посвятить его в свою загадочную историю… поведать ему об Али аль-Хусейне. Велико искушение наконец довериться кому-то. Но Маркус… тот ли он человек, кому стоит выложить все? Едва ли – фантазии у него не больше, чем у авторов новостных программ. Желание поделиться с ним так же быстро улетучилось, как появилось. И все-таки она решилась на укороченную версию.– Отец моего ребенка не может навещать меня потому, что его нет в живых.Он густо покраснел и ничего не ответил. В этот миг она получила истинное наслаждение. Он всегда ведь твердил, что никогда не попадет впросак, – и вот сел в лужу.– Что же… – Он закашлялся, стараясь овладеть собой. – Тем легче тебе, видимо, подумать и принять предложение, которое я намерен сделать. Как ты смотришь на то, чтобы нам пожениться?Беатриче, подносившая ко рту горшочек с супом «мизо», поперхнулась и закашлялась.– Конечно, я понимаю: мое предложение для тебя полная неожиданность. И все-таки… попробуй со всей серьезностью подойти к нему. Послушай… – Он скрестил руки на груди, сосредоточился, даже наклонился над столом, словно убеждая делового партнера в преимуществах новой рекламной стратегии. – Тебе нужен мужчина, который заботился бы о тебе, а ребенку – отец, который даст ему имя.– Думаешь, моего имени недостаточно?! – взвилась Беатриче. – Не знаю, в каком мире ты живешь! В наше время нет ничего зазорного в том, чтобы ребенок носил имя матери!– Может быть, в некоторых кругах это и так, – признал Маркус с улыбочкой. Вот она-то окончательно и вывела ее из себя. На лице его написаны одновременно высокомерие и сочувствие. – Разве ты не желаешь, чтобы твой отпрыск жил в нормальной семье, чтобы в будущем перед ним открывались все двери? Ты станешь моей женой – и я гарантирую ребенку отличный старт в жизни. Вы – он и ты – будете материально обеспечены, тебе не придется больше работать, ты полностью посвятишь себя воспитанию ребенка, дому… мне, наконец!– Как тебе пришла в голову такая безумная идея?!– Принимая во внимание нашу многолетнюю дружбу, мою любовь, считаю своим долгом сделать тебе предложение. Честно говоря, меня удивляет, что ты так пренебрежительно отнеслась к этому. Это вовсе не безумная, а вполне разумная идея.В полном замешательстве она молчала, качая машинально головой.Уж не почудилось ли ей все это? Неужто она снова погрузилась в Средневековье?! Не может ведь наяву мужчина в две тысячи втором году всерьез сделать такое предложение! Он руководит рекламным агентством, считает себя образцом прогрессивности и либеральности… Это, должно быть, шутка… Но стоп! Маркусу юмор не свойствен.– Я уже говорил с родителями. Мама в восторге от моей идеи. Ты знаешь, она всегда тебя любила. А отец свяжется с нашим семейным адвокатом и подготовит все необходимые документы. Малыш, как только родится, будет носить мое имя! – Он улыбнулся. – Представляешь, отец даже обещал считать его своим внуком и выделить ему соответствующую долю наследства. Вот твой ребенок, мальчик или девочка, уже совершеннолетний – и он абсолютно независим в материальном отношении. А тетя Сильвия готова стать крестной матерью. Что ты на это скажешь?«Ничего не скажу», – подумала Беатриче. Ей действительно нечего сказать. Но что-то в голове вертится, нашептывает ей на ухо…– Али аль-Хусейн! – громко и четко произнесла она. – Звучит неплохо. Что касается крестин – ничего не выйдет!Маркус побледнел.– Что ты сказала? Что это за имя?!– Так я назову ребенка, если родится мальчик. Так звали его отца. А поскольку он был мусульманином, я воспитаю его сына в мусульманской вере.– Мусульманином?! Ты…Беатриче наслаждалась своим триумфом: несколькими фразами она внесла замешательство в узенький мирок Маркуса Вебера. Опомнившись, положила палочки, уперлась локтями в стол и, прищурившись, устремила на неожиданного жениха насмешливый взор. Впрочем, не стоит так проявлять свои эмоции. Взяла себя в руки и спокойно продолжила:– Может быть, прежде чем созывать гостей на свадьбу, тебе и твоей семье стоит побольше узнать об отце ребенка? Так вот… Он араб.– Господи помилуй… Надеюсь, он не…Он не успел закончить – она повелительно промолвила:– Лучше ничего не говори!Маркус пробормотал что-то невнятное, разглядывая свои руки. Но сделал над собой усилие и продолжил:– Слава богу, что не чернокожий. Надеюсь, мне удастся убедить отца…– Довольно, Маркус, спасибо. Разговор наш окончен!– Думаю, несмотря ни на что, я выполню свою миссию. Конечно, это нелегко, но…– Маркус, довольно! – вскрикнула она. – Я не нуждаюсь в твоем великодушии и не принимаю твою жертву! Я твердо решила воспитывать ребенка одна и сделаю это. Я не выйду за тебя замуж.– Прошу тебя, Беатриче, все хорошо обдумать.Она отрицательно покачала головой.– А что тут думать? Посмотри на меня: похожа я на женщину, которая добровольно отдастся в лапы твоего до тошноты добропорядочного семейства?– Как ты смеешь так говорить о моей семье?!– Разве я не права? Представляю, сколько сил потратила бы твоя мать, чтобы сделать из меня то, что называется «женщина из хорошего общества»! Наверное, разнесла бы по всему Гамбургу, какой подвиг совершила, приютив меня и моего бедного ребенка в своем доме. А твой отец постоянно давал бы почувствовать, что только его великодушие спасло меня от пропасти – ведь благодаря ему я оказалась на Олимпе ганзейской аристократии. – Она перевела дух. – Нет уж, спасибо! Я отказываюсь от такой чести!– Беатриче, ты должна…– Нет, Маркус, ты точно такой же, как они. Все знаешь лучше меня – что мне можно, что нельзя. Стал бы все решать за меня, контролировать каждый мой шаг… Задохнусь я от такой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Беатриче припарковала машину, когда часы показывали больше половины восьмого. В гамбургском квартале Винтерхуде, рядом с Альстером, где она жила, узкие улочки были застроены в девятнадцатом столетии. Тогда еще не думали об автомобилях и гаражах – и сейчас места для парковки нарасхват, за них идет ожесточенная борьба.По вечерам, возвращаясь с работы, Беатриче по нескольку раз объезжала близлежащие кварталы в поисках необходимого кусочка асфальта хотя бы в двух улицах от своего дома – здания в стиле «модерн». Здесь, на четвертом этаже, у нее собственная просторная квартира. Сегодня повезло: прямо у подъезда – свободное пространство, будто специально для нее зарезервировали.Может быть, это как раз ее день, а она не знает… Взяла сумку с соседнего сиденья и выбралась из машины. Не успела от нее отойти, как заметила в освещенном проеме лестничной клетки мужскую фигуру. Лица не видела, но сразу узнала – Маркус!В панике Беатриче стала судорожно соображать, не сесть ли обратно в машину: возможно, он ее не заметил… Нет, слишком поздно, уже машет ей рукой. В нерешительности она обошла автомобиль, пересекла узкий тротуар и медленно поднялась по ступенькам к входной двери.– Привет, Беатриче! – Маркус взял ее за руку и расцеловал в обе щеки.Ему часто приходилось бывать по делам во Франции, вот он и привез оттуда такую манеру приветствовать друзей. Ей она не очень нравилась – казалась какой-то фальшивой.– Добрый вечер! Мы разве договаривались о встрече? – И сделала гримаску.Что-то она не припоминает, чтобы они уславливались на сегодня, а ведь память у нее хорошая.– Да ты не мучайся угрызениями совести, не стоит. Я ненадолго, решил заглянуть просто так – узнать, как у тебя дела. – Он провел рукой по светлым, мягким, негустым волосам, переминаясь с ноги на ногу. – Но если ты против…– Нет-нет, заходи, я рада.И в тот же момент разозлилась на себя: почему бы не сказать как есть – она жутко устала и не хочет никого видеть. Маркус не обиделся бы – ведь он не воображал, что в любое время дня и ночи является для нее желанным гостем.– Как поздно ты возвращаешься с работы! – Он поднимался вслед за ней на четвертый этаж. – Твоя смена ведь заканчивается в половине пятого…– Вообще-то да. – Пока что она довольно легко поднимается по крутым ступеням, но через несколько недель наверняка будет иначе. – Совещание в рентгенологии затянулось. Потом еще два срочных больных на «скорой». Не подводить же коллег.Она открыла дверь, сбросила туфли, небрежно швырнула пальто на спинку стула. Ну а Маркус аккуратно свернул плащ, спокойно положил поверх пальто Беатриче и тоже снял обувь. Он всегда носил дорогую итальянскую обувь и умудрялся сохранять ее в такой чистоте, будто она никогда не соприкасалась с гамбургским асфальтом. Но Беатриче-то знала – он тщательно ухаживает за своими ботинками, ежедневно полирует до зеркального блеска.– Ты ужинал? – поинтересовалась она уже с кухни.Говорила через плечо, стараясь не замечать, как педантично он устанавливает ее туфли рядом со своими – носок к носку. Маркус вечно убирал за ней, в том числе и поэтому год назад она порвала с ним. Конечно, все произошло мирно. Маркус – перфекционист до мозга костей, спорить с ним бесполезно.– Пока нет. – Он тоже вошел на кухню.Ну и беспорядок тут! На обеденном столе не убранная после завтрака посуда; на рабочем со вчерашнего дня скопились немытые стаканы, кастрюльки, открытый пакет с хрустящими хлебцами… Возвращаясь с работы, Беатриче так уставала, что не было никаких сил сделать даже самое необходимое по дому. Такая картина, она знала, претит Маркусу, и он не преминул ее прокомментировать.– Я только что с переговоров, – сообщил он.Беатриче намеренно не замечала складки, пролегшей у него между бровями. Заглянув в холодильник, она задумалась: что предложить человеку, который на закуску предпочитает «кростини» с кремом из трюфелей, а в пентхаусе держит специальный термошкаф, где хранит до неприличия дорогие вина…У нее же в холодильнике бутерброды с сыром, йогурт и банка черри-коки – все, что она оставила себе на ужин. Вряд ли такой набор придется ему по вкусу. Быстро сварганить салат с лапшой? Еще есть помидоры, несколько маслин и вареная ветчина. Или все-таки позвонить в сервис на дому…– Не ломай голову, Беа, я кое-что принес. – Улыбаясь, достал из сумки две пластиковые коробки и две термобанки с этикеткой одного из лучших гамбургских суши-баров. – Вот здесь суп-мисо, рулетики-маки с гарнелями и икрой, нигри-суши с семгой и сашими. Тебе сейчас нужны белки.Беатриче с трудом подавила злость. Ладно, будем считать, что Маркус проявил заботу и внимание, хотел сделать ей приятное, как, впрочем, всегда делал. А то, что она не выносит сырой рыбы, видимо, просто забыл.– Спасибо. – И попыталась мысленно переключиться на милую желудку свинину в кисло-сладком соусе или курицу по-индонезийски под острым соусом карри.– Будь добр, поставь на стол, а я достану палочки.– Да, но… там полно грязной посуды.– Если тебя не затруднит, сдвинь в сторону или сложи в мойку! – раздраженно бросила она. – У моей служанки сегодня отгул.Маркус только хмыкнул в ответ.– Мне очень жаль, прости! – Беатриче вздохнула, устало откинув прядь со лба. – Я пошутила… Просто валюсь с ног от усталости, сегодня был жуткий день.Он понимающе кивнул.– Иди сюда, съешь вот это – тебе сразу полегчает. – И подвинул ей стул, ожидая, когда она удобно усядется. Сел рядом, пожелав приятного аппетита. – Как себя чувствуешь?– Вполне прилично. – Она вылавливала палочкой кусочек тофу из супа-мисо. – Мой гинеколог говорит, все хорошо, ребенок развивается нормально. Пока никаких осложнений. Чего мне еще желать…– Да? – Он приложил к губам салфетку. – Ты слишком много работаешь, перенапрягаешься. В твоем положении надо быть благоразумнее.– Но я и правда чувствую себя неплохо, поверь. А работу свою, ты знаешь, люблю, не мыслю жизни без нее. Да, иногда задерживаюсь. Но не оставлять же свою долю на коллег, особенно когда аврал, в коридорах толпятся больные.Маркус молчал…Беатриче вздохнула. Да, он совсем не понимает ее.– Послушай, вот ты готовишь проект… Не убегаешь ведь, как только прозвенит звонок, а сидишь, пока все не закончишь. У нас то же самое, с одной лишь разницей: речь о жизни людей, а не о какой-то паршивой рекламе.Маркус недовольно сморщил лоб.– Позволь мне воздержаться от ответа.– Что ты имеешь в виду?Он отложил в сторону палочки. Беатриче огорчилась – поняла, что невольно задела его.– Ты, наверное, сама не замечаешь, что с самой первой нашей встречи в штыки воспринимаешь все, что я говорю и делаю.– Извини, честное слово, сожалею. Очень устала. Сегодня меня способен вывести из себя самый миролюбивый человек на свете… к примеру, далай-лама. Пожалуйста, не принимай на свой счет.Она сознавала, конечно, что говорит неправду. Раздражение у нее вызвал именно он, Маркус, только на него направлена ее агрессивность. На его нежданное появление, чрезмерную страсть к порядку, на его перфекционизм и… суши. До нее дошло: ведь он и впрямь с самого начала раздражал ее. И как только она умудрялась три года выносить его и обманывать себя.– Ты только посмотри вокруг, Беатриче! – как ни в чем не бывало вновь зарокотал он, обводя рукой кухню. – Ну на все это… Сама сознаешь: грязь, беспорядок… А ты ведь совсем другая, я знаю тебя! Как можно жить в такой обстановке? – Он укоризненно покачал головой. – Думаю, одной тебе не справиться.О боже, кажется, у нее дыбом встают волосы на затылке…– Отлично справлюсь. Конечно, мой дом не идет ни в какое сравнение с твоими стерильными апартаментами. Но здесь не операционная, а жилые помещения.Он вздохнул и обмакнул кусочек сырой рыбы в васаби, зеленую пасту. Этот японский хрен – вид безобидный, но запросто прожжет насквозь слизистую оболочку рта и дыхательные пути…– Ладно, не будем об этом. У тебя, по-видимому, совершенно притуплен слух на конструктивные замечания. А отец ребенка… он хоть немного заботится о тебе? Я имею в виду – помогает ли деньгами, навещает тебя, справляется о здоровье?Беатриче нахмурилась – какое ему дело?– Нет, вряд ли он мог бы навещать меня. Кроме того…– Но ты по крайней мере знаешь, кто он?Некоторое время она собиралась с духом, сдерживаясь.– Послушай, за кого ты меня принимаешь? Ты что, серьезно думаешь, что я…– Спокойно, Беатриче! – Он положил ей руку на плечо. – Знаешь, ведь я не хотел тебя обидеть. Но ты нуждаешься в помощи. А отец ребенка, по-видимому, не готов…– Дело не в этом, Маркус, – перебила она, отдергивая плечо.На какое-то мгновение захотелось рассказать все, посвятить его в свою загадочную историю… поведать ему об Али аль-Хусейне. Велико искушение наконец довериться кому-то. Но Маркус… тот ли он человек, кому стоит выложить все? Едва ли – фантазии у него не больше, чем у авторов новостных программ. Желание поделиться с ним так же быстро улетучилось, как появилось. И все-таки она решилась на укороченную версию.– Отец моего ребенка не может навещать меня потому, что его нет в живых.Он густо покраснел и ничего не ответил. В этот миг она получила истинное наслаждение. Он всегда ведь твердил, что никогда не попадет впросак, – и вот сел в лужу.– Что же… – Он закашлялся, стараясь овладеть собой. – Тем легче тебе, видимо, подумать и принять предложение, которое я намерен сделать. Как ты смотришь на то, чтобы нам пожениться?Беатриче, подносившая ко рту горшочек с супом «мизо», поперхнулась и закашлялась.– Конечно, я понимаю: мое предложение для тебя полная неожиданность. И все-таки… попробуй со всей серьезностью подойти к нему. Послушай… – Он скрестил руки на груди, сосредоточился, даже наклонился над столом, словно убеждая делового партнера в преимуществах новой рекламной стратегии. – Тебе нужен мужчина, который заботился бы о тебе, а ребенку – отец, который даст ему имя.– Думаешь, моего имени недостаточно?! – взвилась Беатриче. – Не знаю, в каком мире ты живешь! В наше время нет ничего зазорного в том, чтобы ребенок носил имя матери!– Может быть, в некоторых кругах это и так, – признал Маркус с улыбочкой. Вот она-то окончательно и вывела ее из себя. На лице его написаны одновременно высокомерие и сочувствие. – Разве ты не желаешь, чтобы твой отпрыск жил в нормальной семье, чтобы в будущем перед ним открывались все двери? Ты станешь моей женой – и я гарантирую ребенку отличный старт в жизни. Вы – он и ты – будете материально обеспечены, тебе не придется больше работать, ты полностью посвятишь себя воспитанию ребенка, дому… мне, наконец!– Как тебе пришла в голову такая безумная идея?!– Принимая во внимание нашу многолетнюю дружбу, мою любовь, считаю своим долгом сделать тебе предложение. Честно говоря, меня удивляет, что ты так пренебрежительно отнеслась к этому. Это вовсе не безумная, а вполне разумная идея.В полном замешательстве она молчала, качая машинально головой.Уж не почудилось ли ей все это? Неужто она снова погрузилась в Средневековье?! Не может ведь наяву мужчина в две тысячи втором году всерьез сделать такое предложение! Он руководит рекламным агентством, считает себя образцом прогрессивности и либеральности… Это, должно быть, шутка… Но стоп! Маркусу юмор не свойствен.– Я уже говорил с родителями. Мама в восторге от моей идеи. Ты знаешь, она всегда тебя любила. А отец свяжется с нашим семейным адвокатом и подготовит все необходимые документы. Малыш, как только родится, будет носить мое имя! – Он улыбнулся. – Представляешь, отец даже обещал считать его своим внуком и выделить ему соответствующую долю наследства. Вот твой ребенок, мальчик или девочка, уже совершеннолетний – и он абсолютно независим в материальном отношении. А тетя Сильвия готова стать крестной матерью. Что ты на это скажешь?«Ничего не скажу», – подумала Беатриче. Ей действительно нечего сказать. Но что-то в голове вертится, нашептывает ей на ухо…– Али аль-Хусейн! – громко и четко произнесла она. – Звучит неплохо. Что касается крестин – ничего не выйдет!Маркус побледнел.– Что ты сказала? Что это за имя?!– Так я назову ребенка, если родится мальчик. Так звали его отца. А поскольку он был мусульманином, я воспитаю его сына в мусульманской вере.– Мусульманином?! Ты…Беатриче наслаждалась своим триумфом: несколькими фразами она внесла замешательство в узенький мирок Маркуса Вебера. Опомнившись, положила палочки, уперлась локтями в стол и, прищурившись, устремила на неожиданного жениха насмешливый взор. Впрочем, не стоит так проявлять свои эмоции. Взяла себя в руки и спокойно продолжила:– Может быть, прежде чем созывать гостей на свадьбу, тебе и твоей семье стоит побольше узнать об отце ребенка? Так вот… Он араб.– Господи помилуй… Надеюсь, он не…Он не успел закончить – она повелительно промолвила:– Лучше ничего не говори!Маркус пробормотал что-то невнятное, разглядывая свои руки. Но сделал над собой усилие и продолжил:– Слава богу, что не чернокожий. Надеюсь, мне удастся убедить отца…– Довольно, Маркус, спасибо. Разговор наш окончен!– Думаю, несмотря ни на что, я выполню свою миссию. Конечно, это нелегко, но…– Маркус, довольно! – вскрикнула она. – Я не нуждаюсь в твоем великодушии и не принимаю твою жертву! Я твердо решила воспитывать ребенка одна и сделаю это. Я не выйду за тебя замуж.– Прошу тебя, Беатриче, все хорошо обдумать.Она отрицательно покачала головой.– А что тут думать? Посмотри на меня: похожа я на женщину, которая добровольно отдастся в лапы твоего до тошноты добропорядочного семейства?– Как ты смеешь так говорить о моей семье?!– Разве я не права? Представляю, сколько сил потратила бы твоя мать, чтобы сделать из меня то, что называется «женщина из хорошего общества»! Наверное, разнесла бы по всему Гамбургу, какой подвиг совершила, приютив меня и моего бедного ребенка в своем доме. А твой отец постоянно давал бы почувствовать, что только его великодушие спасло меня от пропасти – ведь благодаря ему я оказалась на Олимпе ганзейской аристократии. – Она перевела дух. – Нет уж, спасибо! Я отказываюсь от такой чести!– Беатриче, ты должна…– Нет, Маркус, ты точно такой же, как они. Все знаешь лучше меня – что мне можно, что нельзя. Стал бы все решать за меня, контролировать каждый мой шаг… Задохнусь я от такой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34