А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Временами, пока я рассматривал полотно, я вызывал в своем воображении его историю, на короткие мгновения мысленно переносился в мир за картиной, в ту ларошельскую мастерскую, где Виньяк искал художественного завершения своим жизненным испытаниям, в ту жалкую конуру, где трещали дешевые свечи, тяжелый запах которых смешивался с острым запахом лака, в безмолвную ночь 1600 года. Да, иногда мне даже кажется, что я вижу лицо художника, те места на деревянной доске, на которых останавливался его напряженный, вопрошающий и испытующий взгляд. И даже хотя это ощущение давно исчезло, в моей душе до сих пор звучит тихий, мягко царапающий шорох кисти, незаметно наносящей последние штрихи на образ прекрасной женщины, чтобы навсегда запечатлеть тайну ее истории, растворив эту тайну в чарующей форме.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ХУДОЖЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ?
Ко времени выхода романа в 1996 году я снова и снова задаю себе вопрос: правда ли все это? Ответ не так прост. Все вошедшие в роман исторические детали, относящиеся к загадочной смерти Габриэль д'Эстре, взяты из документов того времени. Столь же аутентичными являются упомянутые в книге научные труды, так же как и самый поразительный источник материалов романа — тайная переписка Бончани с Фердинандом Медичи.
Основная часть романа — так называемая «Кельская рукопись» — составлена на основе исторических источников. Описание осады Ла-Рошели почти буквально воспроизведено по свидетельствам очевидцев гугенотских войн. В основу дневниковых записей Виньяка положены путевые заметки (1598—1600) базельского студента-медика Феликса Платтера.
Научный, медицинский и социально-исторический фон романа также опирается на многолетнее изучение источников. В «Десяти книгах по хирургии» Амбруаза Паре (1563) содержится детальное описание удаления камней из мочевого пузыря. Описание обычной для того времени техники ампутации конечности взято из сочинения Фабриция Гильдануса «De Gangraena et Sphacelo» (1617). Я упомянул лишь две самые замечательные работы.
Что же касается серии загадочных портретов, то и здесь я, собственно говоря, ничего не придумал. Напротив. Трудность состояла как раз в том, чтобы втиснуть в разумные рамки обилие фактического материала.
Придерживаясь парадоксальной формулы, которая наиболее верно описывает многогранность случая «Габриэль д'Эстре», можно сказать: «В известном смысле все это правда, но при ближайшем рассмотрении — не вся».
КАРТИНЫ ИЛИ ШИФР?
В октябре 1986 года я на месяц приехал в Париж, чтобы усовершенствовать свой французский. Во время одного из воскресных посещений Лувра я внезапно остановился перед той странной картиной, которая украшает обложку этой книги. Удивленный и, пожалуй, даже неприятно пораженный своеобразным мотивом, я все последующие дни и недели пытался найти объяснение совершенно непонятному образу. В художественно-исторических исследованиях, к которым я обратился за пояснениями, я натолкнулся на обычные статьи, из высокопарных фраз которых следовало, что никто не знает ничего достоверного об этой картине. Даже название порождало, собственно говоря, только вопросы.
Габриэль д'Эстре и одна из ее сестер.
Школа Фонтенбло. Около 1600 года.
Неизвестный художник. Сестры, хватающие друг друга за грудь? Датировка неточна. Оригинально, подумалось мне. Семя дало росток. Но в то время я этого еще не понимал.
(иллюстрации здесь и далее вырезаны из-за крайне низкого качества оригинала. — Прим. Ustas)
Я продолжил изучение литературоведения в Берлине, потом получил годичную стипендию в США, снова вернулся в Берлин, чтобы закончить учебу, но где бы я ни жил, на моем письменном столе неизменно стояла открытка с репродукцией этой картины. Как только у меня выпадало свободное время, я начинал рыться в библиотеках и архивах, стараясь понять, что означал этот сбивающий с толку портрет.
Вскоре я исчерпал все доступные в Германии материалы, и для того, чтобы обратиться к серьезным источникам, мне пришлось все-таки отправиться во Францию. Я закончил курс, отложил запланированную докторскую диссертацию и на неопределенный срок уехал в Париж. Для того чтобы понять смысл этой картины, требовалось нечто большее, чем одна идефикс. Я решил, что разгадаю эту тайну и напишу об этом книгу. Но вместо разгадки одной картины я очень скоро нашел несколько других картин.
Обе эти картины (рис. 1 и 2) уже знакомы читателю романа.
Следующий, найденный в Азэ-ле-Ридо (рис. 3) вариант является копией утраченного оригинала из замка Шенонсо.
Таким образом, существует — или существовала — добрая дюжина вариантов этой сцены в ванне, из которых большинство было испорчено или утрачено, и сохранились лишь их описания. Сохранилось лишь четыре или пять экземпляров, находящихся в частных собраниях или в музеях, где они, за отсутствием места, чаще всего не выставляются.
Странный мотив придворной дамы, стоящей в ванне, без сомнения, был когда-то излюбленным, иначе не было бы создано столько копий, на протяжении столетия волновавших воображение и фантазию художников и рисовальщиков.
Очень скоро я натолкнулся еще на две версии.
Обе эти картины, у которых существуют, между прочим, еще две копии (Лион, собрание доктора Трийя; Париж, H?tel Druot), впервые навели меня на мысль о том, что, возможно, в данном случае речь идет не о портретах в узком смысле этого слова, а о выполненном в стиле маньеризма «монтаже» знаков и жестов, имеющих глубокое или доступное лишь посвященным значение. Маньеристы начала семнадцатого века вообще любили такие опыты. Даже Генрих IV пал жертвой моды и украсил стены замка Фонтенбло зашифрованными символами свой любви к Габриэль.
Особенно бросается в глаза, что художники каждый раз по-новому аранжировали замечательную сцену в ванне. На одной картине обе дамы изображены в обстановке уютного семейного круга (рис. 4). В варианте из Монпелье (рис. 5) чья-то (вероятно, движимая буржуазной моралью и приличиями девятнадцатого века) рука целомудренно прикрыла наготу дам написанными позже пеньюарами. Так пытались смягчить загадочно-непристойную картину, выставленную в Лувре. Исчез жест руки, держащей сосок. Все мрачные, навевающие дурные предчувствия, элементы — сгорбленная придворная дама, гаснущий в камине огонь и изображение полуобнаженного мужчины — были заменены кормилицей с младенцем, девушкой с кувшином и задумчиво играющей жемчужным ожерельем Габриэль. В данном случае речь идет о так называемых pasticcios, то есть о картинах, при создании которых в качестве образцов для подражания берут поразительные в своей манере более ранние картины, выбирают из них различные элементы, а потом заново их компонуют в новом полотне. Схематично этот процесс можно представить следующим образом:
Луврский вариант + Вашингтонский вариант… дает Вариант Монпелье Большинство из этих «подражаний» не просто копировали исходный образец, но и особым образом его интерпретировали, как это показано на рисунке 7. Равным образом безымянный творец медальона восемнадцатого или девятнадцатого века очень прозрачно намекает на то, как он «прочитывает» сцену в ванне: лишенный лица «мужчина на заднем плане», изображенный на луврском варианте, заменен здесь лицом Генриха IV, который, украдкой отодвинув занавеску, с вожделением смотрит не на Габриэль, а на другую даму.
Не утверждает ли этим неизвестный художник, что Генрих «положил» глаз на сестру Габриэль? Этот «ненасытный бабник», как называли Генриха в народе, имел необыкновенную слабость к женскому полу. Его бесчисленные любовные похождения хорошо документированы. Однако нет никаких документов, доказывающих это в отношении сестры Габриэль. За исключением Габриэль, которую он страстно любил, король очень прохладно относился к семейству Эстре.
РУКА СЕСТРЫ?
Эта виньетка заставила меня поломать голову и вернула меня к исходному вопросу: что могло послужить пусковым механизмом написания целой серии анонимных портретов? Почему в таком странном виде изображена будущая королева Франции? Очень трудно себе представить, чтобы Габриэль сама заказала такой портрет. Нет ни одной мифологической истории, которая могла бы послужить оправданием изображения неприкрытой наготы. Если сказать правду, то ни разу не было отчетливо указано на то, чьего ребенка держит на руках кормилица.
Тем временем я несколько месяцев посещал чудесную библиотеку Святой Женевьевы и интенсивно изучал источники, в которых узнал много интересного о Габриэль и ее судьбе. Она была в одном шаге от трона и, несомненно, стала бы королевой Франции, если бы неожиданно и внезапно не умерла от загадочной болезни за несколько дней до намеченной свадьбы с Генрихом IV. Четыре столетия между историками не стихали споры вокруг вопроса о том, не была ли Габриэль отравлена по заказу Фердинанда Медичи, так как было хорошо известно, что он желал видеть на французском троне свою племянницу Марию Медичи. Почему Габриэль умерла столь внезапно? Пала ли она жертвой отравления или обусловленной беременностью болезни (эклампсии)? Не стихающие до нашего времени дебаты, которые я как зачарованный читал, занимают целые тома. Сторонники различных точек зрения единодушно сходились только в одном: в апреле 1599 года Генрих хотел жениться на Габриэль и сделал бы это, если бы она внезапно не умерла — будь то от отравления или от болезни.
В политическом отношении матримониальные планы Генриха были взрывоопасны и при исполнении привели бы к нарастанию напряженности как при французском дворе, так и в международных делах. Таким образом, вполне правомочно было подумать, что тот, кто написал замечательные картины, или тот, кто их выставил, намекал на деликатное положение, сложившееся при дворе.
Картины допускают такое многозначное толкование, что не могут считаться надежными историческими источниками. Однако мысль была слишком соблазнительной, чтобы не поинтересоваться: не содержатся ли в загадочных портретах скрытые намеки, которые способны пролить свет на события, приведшие к таинственной смерти Габриэль?
Другими словами, сыграла ли в судьбе Габриэль свою роковую роль не только высокая политика, но и просто ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА, как намекает картина? Не было ли банальной соперницы?
Но все дело в том, что нигде, ни в одном источнике не сказано, что в сложном переплетении конфликтов и противоположных интересов вокруг бракосочетания Габриэль и Генриха сестра Габриэль играет хотя бы второстепенную роль.
Итак, что нужно было сестре на этой картине?
ФАЛЬШИВЫЕ ВСТАВКИ
Допущение о том, что дама, стоящая в ванне рядом с Габриэль, — ее сестра, восходит к варианту картины в Фосиньи-Люсенже (рис. 4). Действительно, там она названа своим полным именем и титулом.
То, что к таким надписям и подписям надо относиться с величайшей осторожностью, каждый студент искусствоведения узнает уже на первом семестре. Часто эти подписи вносят позже — либо для того, чтобы люди не забыли, кто изображен на картине, либо, наоборот, для того, чтобы именно это и произошло. Портреты, которые воспринимаются как неприятные или опозоренные, часто перепосвящают другим лицам, изящно совершая при этом подмену.
На первый взгляд в картине нет никаких данных, по которым можно было бы установить дату ее создания. Вероятно, подписи были сделаны уже после смерти Габриэль (10 апреля 1599 года), чтобы сохранить надлежащую память о ней и чтобы на беду умершей не пришлось бы любоваться не слишком лестными или по меньшей мере неоднозначными копиями ее портретов. Но приблизительно время написания установить все же можно. Можно утверждать, что картина написана либо незадолго до смерти герцогини, либо сразу после нее, то есть, скажем, между 1598-м и 1600 годом. В ту эпоху время тоже было быстротечным. Молниеносный взлет и такое же падение Габриэль привлекло большое внимание. Но после смерти о ней очень быстро забыли. Уже через несколько недель у короля начался новый роман, а в следующем году он женился на Марии Медичи. Уже во время регентства новой королевы, самое позднее, после убийства короля в 1610 году, тема «Генрих и Габриэль» окончательно выходит из моды. Поэтому в достаточной степени удивительно найти на вышеприведенной картине надпись, которая, самое раннее, была сделана в 1627 (!) году.
Дама, стоящая слева, предположительно Жюльетта Ипполита д'Эстре, названа здесь duchesse, то есть герцогиней де Виллар. Но до 1627 года владение Виллар было графством (comtй), которое только после указанной даты было повышено в статусе до герцогства. Значит, прошло по меньшей мере двадцать восемь лет со дня смерти Габриэль, когда чья-то неизвестная рука обозначила незнакомку как сестру Габриэль, каковая идентификация представляется по крайней мере сомнительной. Если же, кроме того, сравнить даму, стоящую слева, с известными портретами герцогини де Виллар, то сразу бросается в глаза полное отсутствие сходства между двумя женщинами.
Но кто же та женщина, которая неизменно появляется на портретах рядом с Габриэль?
ТЕРЗАНИЯ КОРОЛЯ
Весной 1599 года Генрих публично объявил, что намерен жениться на своей фаворитке Габриэль д'Эстре. Это намерение было весьма щекотливым и угрожало внутреннему миру, достигнутому после тридцати лет религиозных войн ценой потоков крови и неустанного труда. Тем не менее никто не усомнился в намерении короля. Почему? Королевское слово — это слово чести. Было сшито свадебное платье, все балконы на пути следования свадебного кортежа были уже сняты.
Но в это время начинают происходить странные вещи.
За несколько дней до свадьбы король отсылает Габриэль из Фонтенбло, с тем чтобы она в одиночестве находилась в Париже во время пасхального праздника. Герцогиня реагирует на это столь бурно, что все авторы тогдашних писем и мемуаров не жалеют для описания ее состояния самых черных красок. Никто не понимает истинных оснований такого странного решения. Духовник Генриха со скорбью душевной настаивает на том, что было бы неприлично проводить святой праздник в обществе любовницы. Совершенно смехотворный довод, если учесть трех внебрачных детей, из которых двое остались с королем, то, что все предыдущие пасхальные праздники герцогиня проводила с Генрихом, и то, что через несколько дней должно было произойти бракосочетание.
Последние минуты, проведенные Габриэль с королем, были описаны многими очевидцами. Прощание несло на себе отпечаток вечной разлуки. В конце Габриэль даже поручает детей заботам короля. Она понимает, что должна быть принесена в жертву.
Можно ли представить себе, что король не собирался держать свое честное слово? Или если поставить вопрос по-иному, чего стоило в шестнадцатом веке честное королевское слово, данное любовнице? Для ответа на этот вопрос можно получить исчерпывающий ответ, если прочесть один любопытный документ.
Спустя всего несколько недель король страстно влюбился в известную Генриетту д'Антраг, причем влюбился настолько, что после безуспешных домогательств дал письменное обещание жениться на ней, если она родит ему сына. Этот весьма поучительный документ хранится в Национальной библиотеке в Париже и заслуживает того, чтобы привести его полностью:
«Nous, Henry quatri?me, par la gr?ce de Dieu, roi de France et de Navarre, promettons et jurons devant Dieu, en foi et paroles de Roi, ? messire Fran?ois de Balzac, sieur d'Entragues, Chevalier de nos orders, que, nous donnant pour compagne damoiselle Henriette— Catherine de Balzac, sa fille, au cas que, dans six mois, ? commencer du premier jour du pr?sent, elle devient grosse, et qu'elle en accouche d'un fils, alors et a l'instant nous la prendrons ? femme l?gitime ?pouse, dont nous solemniserons le mariage publiquement et en face de notre sainte ?glise, selon les solennit?s en tells cas requises et accoutum?es. Pour plus grande approbation de laquelle pr?sente promesse, nous promettons et jurons comme dessus de la ratifier et renouveler sous notre seing, incontinent apr?s que nous aurons obtenus de Notre Saint-P?re le Pape la dissolution du mariage entre nous et dame Marguerite de France, avec permission de nous remarier o? bon nous semblera. En t?moin de quoi nous avons ?crit et sign? la pr?sente. Au bois de Malesherbes, ce jourd'hui premier octobre 1599».
«Мы, Генрих Четвертый, милостью Божьей король Франции и Наварры, обещаем и клянемся перед Богом и даем господину Франсуа де Бальзаку, господину д'Антрагу, кавалеру нашего ордена, наше честное королевское слово выбранную нами в спутницы его дочь Генриетту-Екатерину де Бальзак, если она в течение шести месяцев, считая с сего дня, забеременеет и разрешится от бремени сыном, взять в законные супруги и открыто и перед лицом Святой Церкви, со всеми подобающими торжествами и соблюдением обычаев, заключить с ней брак. Для подкрепления данного нами обещания заверяем и клянемся в вышеизложенном и обязуемся подтвердить и возобновить все сказанное нашей печатью, как только получено будет нами от нашего Святого Отца Папы расторжение нашего брака с Маргаритой Французской и его позволение на заключение по нашему усмотрению нового брака. Для всеобщего сведения нами составлено и подписано в лесу Мальзерб, сего дня, первого октября 1599 года».
Хочу сказать, чтобы покончить с этой историей, что Генриетта вскоре действительно забеременела, что поставило Генриха в высшей степени в затруднительное положение на несколько следующих месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46