Вернувшись в гостиницу, я обдумал свои дальнейшие действия. Обширные поиски потребуют нескольких недель, если не месяцев. Рукописи было приблизительно сто лет, описываемым в ней событиям и того больше — около четырехсот. Море обзорной литературы по этому поводу попросту необозримо. Появилось ли в литературе, посвященной Габриэль д'Эстре, что-то новое с начала двадцатого века, было очень легко выяснить. Проще всего было навести справки у специалиста, историка или биографа Генриха IV. В беседе с историком можно было установить, насколько правдивы детали, сообщенные в рукописи. Выяснение имен исследователей, работающих в этой области, не должно было занять много времени. Мне не раз приходилось проделывать такие вещи. Ни один из таких специалистов не должен был отказать мне в краткой беседе по поводу Габриэль д'Эстре. Но сначала надо было точно сформулировать вопросы.
Я взял лист бумаги и набросал обе возможности, которые, какими бы несовместимыми они ни казались, мирно уживались в рукописи Морштадта. Кроме того, была теория отравления, которой столь твердо придерживался и Кошинский. Я перечислил его аргументы. Только смерть Габриэль могла помешать женитьбе короля на ней. Обстоятельства смерти были в высшей степени необычайными. Лечившие герцогиню врачи впервые столкнулись с таким случаем. Последний раз Габриэль ела в доме одного итальянца, которого надо рассматривать как вассала Фердинанда. Фердинанд же, судя по всему, решал и другие проблемы с помощью яда. Для Папы Римского проблема Габриэль д'Эстре перестала существовать еще до того, как он мог любым естественным путем получить извещение о ее смерти.
Морштадт, однако, вставил в свою рукопись элементы, которые прямо противоречили теории отравления. Правда, все эти противоречащие аргументы вложены в уста вымышленных персонажей. По этой причине Кошинский посчитал их несостоятельными и отмел в сторону. Но какую цель преследовал этим приемом сам Морштадт? Быть может, Кошинский прав, и Морштадт своей теорией загнал себя в угол неразрешимых противоречий? Мысль о том, что Генрих отослал свою возлюбленную в Париж, чтобы отдать ее в руки заговорщиков, казалась мне все более абсурдной. То, что король изменил свои матримониальные планы, еще не значило, что надо было при этом травить Габриэль. Может быть, конечно, что именно так все и было, но мне такая возможность казалась в высшей степени маловероятной. Зачем ему надо было это делать? Нет, такая мысль была совершенно отталкивающей и неверной. Было также вложенное в уста Баллерини утверждение о том, что король никогда не совершит политическую глупость, принеся безопасность своего государства в жертву сердечным делам. И женитьба на Габриэль представлялась чистейшим политическим безумием. Основываясь на этой фабуле, Морштадт построил интригу вокруг картины, которая была заказана Виньяку. Очень интересно, что в этой ситуации возникли две возможности: либо картину заказала сама Габриэль для того, чтобы показать королю абсурдность ситуации, в какой она оказалась, и принудить Генриха открыто признаться в этом, либо картина была орудием провокационной кампании, которую вели итальянцы против непомерных притязаний Габриэль.
Меня удивила своеобразная симметрия возможностей, которую я даже отобразил на бумаге. Неясные обстоятельства смерти Габриэль и загадочные портреты позволяли составить уравнение с четырьмя неизвестными и двумя возможными решениями. Либо Генрих действительно намеревался жениться и исполнению этого решения помешало отравление. В этом случае заказ на картину в пропагандистских целях сделали итальянцы. Либо Генрих обманул Габриэль, подвел ее, и в таком случае покушение на ее жизнь теряло всякий смысл, поскольку свадьбы все равно не было бы. При втором варианте заказ картины мог быть военной хитростью со стороны Габриэль. Возможно, она чувствовала, что король одержим сомнениями и в связи с этим оттягивает свадьбу. Габриэль потеряла контроль над собой и инсценировала скандал на королевском банкете в канун Великого поста. Естественно, этот подход нашел свое отражение и в рукописи. Об этом прямо говорит в последней сцене Сандрини. Виньяк не поверил ни одному его слову. Однако в рассказе обе эти возможности не были развиты и не получили своего решения.
Это было неудивительно, так как отсутствовали доказательства обмана Габриэль Генрихом. Он никогда не приказывал отравить ее. Нет, он сделал нечто худшее. Он обманул ее в присутствии множества придворных! Все последующее — приготовления к свадьбе, выставление подвенечного платья, перевозка мебели — было не чем иным, как театральной постановкой, жестокой шуткой, инсценированной королем, который оказался слишком малодушным, чтобы взглянуть правде в глаза.
Однако это представление не было столь невероятным, как подозрение об участии Наварры в покушении на жизнь герцогини. Я беспомощно рассматривал свой рисунок.
Король хотел жениться Картина заказана на Габриэль итальянцами для дискредитации герцогини Король не хотел жениться Картина заказана Габриэль на Габриэль для оказания давления на короля. Линии, разделявшие четыре возможности, сходились в центре, как перекрестие прицела. Некоторое время я беспомощно рассматривал картинку, потом откинулся на спинку стула и нарисовал на перекрестии линий большой вопросительный знак.
ТРИ
Вопреки ожиданию, на следующее утро мне понадобилось несколько часов для того, чтобы найти в ошеломляюще обширной библиографии имена специалистов, с которыми мне хотелось бы проконсультироваться по интересующему меня вопросу. Вся первая половина дня ушла на поиски их адресов и телефонов. Самые последние публикации вышли из-под пера одного историка, работавшего в Париже, в Сорбонне. Это был капитальный двухтомный труд по истории царствования Генриха IV. Еще одна, однотомная, но довольно толстая монография под неброским заголовком «Генрих IV Наваррский» принадлежала известному Курту Катценмайеру из Цюриха. Во всех остальных публикациях последних лет, которые я довольно бегло просмотрел, речь шла о статьях и исследованиях частных вопросов. Теперь до меня дошло, во что я ввязался. О бесконечном разнообразии мнений, отраженных в научной литературе, я знал на примере моей собственной специальности, где не было ни одной темы, какой бы незначительной она ни была, не погребенной под курганами исследований. Насколько же необозримым должен быть поток книг и статей, посвященных историческим личностям.
Наконец я решил обратиться к цюрихскому историку, и мне повезло. Как выяснилось, он преподавал в Базельском университете, где и согласился принять меня во время обеденного перерыва в своем кабинете. По телефону я сказал ему, что читал его книгу и что мне хотелось бы обсудить с ним некоторые конкретные вопросы, касающиеся планов женитьбы Генриха IV на Габриэль д'Эстре. Эта история, ответил он мне, настолько мало снабжена надежными источниками, что в своей книге он коснулся ее лишь вкратце, но готов поделиться со мной некоторыми интересными сведениями. Всю вторую половину дня я посвятил чтению книги Катценмайера и натолкнулся в ней на сцены, которые столь живо описал мне Кошинский во время нашей лесной прогулки всего несколько дней назад. Несколько дней назад? Неужели прошло всего три дня с тех пор, как я вообще познакомился с этой историей? Описания Кошинского, как я теперь должен был признать, были не более чем грубым историческим полотном, которое на фоне исполинской панорамы эпохи гугенотских войн предстало передо мной как отображение мелькающих на короткое мгновение падающих звезд, теряющихся на фоне вихря бесчисленных действующих лиц и событий, которые теперь благодаря Катценмайеру явственно представились моему мысленному взору.
Естественно, я прочел шестьсот страниц довольно поверхностно. Такой способ чтения я усвоил еще в студенческие годы и с тех пор сильно его усовершенствовал. Указатель и оглавление помогли найти интересующие меня места. Судьбе Габриэль было посвящено всего полстраницы. Ее внезапная смерть расценивалась как совершенно незначительный эпизод, вставленный в главу, касающуюся брачных переговоров с Флоренцией. В сноске, где упоминались не вполне надежные источники, такая краткость получила обоснованное оправдание:
«Вопрос о том, была ли Габриэль д'Эстре жертвой отравления или умерла вследствие болезни, в настоящее время выпал из круга научно-исторических исследований. Со времен Луазлера (1878) и Деклозо (1889) в этой теме не было сказано ничего принципиально нового. Новейшие исследования либо повторяют то, что было сказано раньше, либо занимаются научными, но достаточно бесплодными спекуляциями (ср. Bolle, J.: Pourquoi tuer Gabrielle d'Estr?e? Флоренция, 1955)».
Фамилии Луазлера и Деклозо я уже встречал. Но кто такой Ж. Болль? Я записал имя и направился в каталог, который вторично поставил меня в тупик. Сетевой компьютер выдал неправильное сообщение. Я был введен в заблуждение. Название книги звучало весьма многообещающе. «Почему убили Габриэль д'Эстре?» Продолжать поиски в Германии было бессмысленно. Эти книги можно было найти только в Париже.
К моменту закрытия библиотеки я прочел достаточно, чтобы подготовиться к завтрашнему разговору. Я поужинал в ресторане, вернулся в отель, сделал несколько деловых звонков и наконец набрал номер Кошинского.
Он ответил на второй звонок.
— Ah, Monsieur Michelis. Quoi de neuf? — шутливо спросил он.
— Завтра я еду в Базель, чтобы поговорить с одним историком.
Он засмеялся.
— Я смотрю, вы решили до конца раскрутить эту историю. Надеюсь, это не я вложил вам блоху в ухо?
— Я и сам не понимаю точно почему, — возразил я, — но мне кажется, что ответ Морштадт предполагал найти в луврской картине. Кстати, я нашел оригинал пасквильных стихов. Они приведены в мемуарах Этуаля.
— Это меня не удивляет, — сухо сказал он. — Он довольно почерпнул из этого источника.
— Одна из картин находится в Базеле, не так ли? — спросил я.
— Да, одна из трех картин, показанных на банкете.
— Вы знаете, где именно?
— Мне кажется, что в Художественном музее. Да, точно так. В Художественном музее. От вокзала до музея десять минут пешком. Хотите посетить и другие музеи?
— Пока еще не решил. Кстати, эти картины нигде не описаны?
— Естественно, описаны. Разве я вам этого не говорил? «Les Dames de Fontainebleau». Фамилию автора я благополучно забыл, а книги под рукой у меня сейчас нет. Но вы найдете ее в любом мало-мальски приличном отделе истории искусств. Издатель — Франко Мария Риччи. К сожалению, для простых смертных это малодоступное чтение. Там отражены все картины, написанные на тему Актеона.
Я торопливо записывал.
— А после этого? — спросил он наконец.
— После чего? — не понял я.
— После Базеля?
— Вероятно, Париж. Я чувствую непреодолимое желание посетить Лувр. Кроме того, в Германии нет нужных мне материалов.
— Так-так, старые документы, — сказал Кошинский на прощание. — Ну что ж, желаю успехов.
Он не смог скрыть насмешки, прозвучавшей в его голосе.
ЧЕТЫРЕ
Базель околдовал меня. Я ожидал увидеть огражденный пешеходными зонами городок, а оказался в урбанизированной шкатулке с драгоценностями. Мне оставалось лишь пожалеть о том, что другое чудо удерживает меня от того, чтобы не откладывая начать удивляться этому сокровищу. Вместо этого я сгорал от нетерпения скорее попасть в музей, а когда я стоял перед картиной, до меня дошло, что я, видимо, уже одержим этой странной портретной серией.
Неизвестный художник. Утренний туалет дамы.
Дата отсутствует. Я внимательно рассматривал картину не меньше получаса. Все основные элементы других картин на тот же сюжет присутствовали уже и здесь. Дама изображена за своим утренним туалетом. На плечи наброшено прозрачное покрывало, оставляющее обнаженной верхнюю часть туловища. Туалетный столик покрыт красным бархатом. Правая рука согнута в локте, кисть протянута к пупку, а между пальцами зажато кольцо. Левой рукой дама играет цепочками, висящими между грудей. Слева от дамы стоит роскошно отделанное зеркало, в котором отражается ее профиль. Подставка зеркала выполнена в виде пары, слившейся в страстном поцелуе. На заднем плане видна стоящая на коленях возле открытого окна камеристка, перебирающая вещи в сундуке.
Взгляд изображенной на портрете дамы показался мне одновременно стыдливым и вызывающим. В каталоге, настолько же информативном, насколько туманном, было сказано:
«Композиция картины, написанной художником из школы Фонтенбло, находится под большим влиянием итальянцев (Рафаэль и Леонардо) или даже их великих предшественников (Тициан). Напоминает утраченный оригинал Клуэ. Известны многочисленные подражания, копии и варианты: Уорчестерская, Дижонская и предлагаемая вниманию посетителей, вероятно, принадлежащая кисти немецкого мастера, являются, по-видимому, самыми красивыми из сохранившихся до нашего времени.
В данном случае мы имеем дело с идеализированным портретом, при этом ни модель, ни художник не могут быть с уверенностью идентифицированы. Художник, несомненно, находился под влиянием современной ему поэзии. Ронсар описал свою обнаженную возлюбленную смотрящейся в зеркало. Данная тема, однако, встречается в изобразительном искусстве достаточно редко (копия находится в музее Шалона).
В картинах из Дижона, Уорчестера и Базеля представлена молодая женщина, стоящая вполоборота перед туалетным столиком и уже доставшая из шкатулки кольцо. Украшения женщины сделаны из жемчуга, на столе перед ней разбросаны розы, цветы, которые приписывают Венере, с которой даму, без сомнения, и сравнивают. Однако в данном портрете эта деталь отсутствует. В зеркале слева отражается профиль дамы. Левая рука, которая покоится на груди, подчеркивая ее размер и твердость, прикрывает либо крестик (намек на католицизм Дианы де Пуатье), либо медальон. Иногда, как, например, на этой картине, за кистью левой руки ничего нет. На заднем плане картины служанка выбирает для своей госпожи платье. Служанка не шьет здесь крестильную одежду, как на знаменитом портрете Габриэль д'Эстре и ее сестры (Лувр).
Здесь же мы видим, что дама заканчивает свой макияж. Она изящно и тщательно причесана. На плечах прозрачное легкое покрывало, на шее заканчивающееся отделанным золотом декольте, открывающим прелести дамы. На всех трех картинах изображены разные женщины. Авторство всех трех полотен принадлежит трем разным, до сих пор неизвестным художникам, которые, однако, изображали даму с явной целью выразить почти религиозное преклонение перед женской красотой. Даже если жесты, особенно жест руки, держащей кольцо, можно толковать как эротические намеки, все же следует признать, что их соблазнительность изображена с отвергающими всякую вульгарность элегантностью и бесстрастием. Можно найти в картине и намек на христианский мотив суетности. Такую интерпретацию допускает изображение зеркала и отражение в нем профиля дамы. Но если трактовать картину с современных позиций, то морально-нравственная символика ее полностью затушевывается красотой и прелестью изображения».
Мне вспомнился разговор с Кошинским о статьях в искусствоведческих каталогах: они так же информативны, как надгробные эпитафии.
Двадцать минут спустя я уже стоял перед зданием университета. Привратник объяснил мне, как найти кабинет Катценмайера, и вскоре я уже сидел перед ним самим. Это был мужчина около пятидесяти лет, с седыми волосами и атлетической фигурой, скрадывавшейся светло-серым свободного покроя костюмом. Он не скрывал, что ему лестно, что кто-то специально приехал в Базель, чтобы задать ему вопросы относительно его книги. Я назвал ему свое имя и вкратце объяснил, кто я такой, сказал, что я литературовед и обычно живу в Америке. Когда я перечислил ему университеты, где мне приходилось работать в последние годы, лицо его просветлело, и он поинтересовался некоторыми своими коллегами, о которых я ничего не смог ему сказать, так как не знал никого из них. Потом он спросил, каким образом я, американист, сумел заблудиться во Франции шестнадцатого века.
Я рассказал ему о рукописи Морштаута. О картине я не стал упоминать. После этого я вкратце рассказал Катценмайсру о вопросах, которые возникли у меня во время чтения рукописи. Когда я дошел до обстоятельств смерти герцогини, его лицо немного сморщилось. Я хорошо помнил его сноску и поспешил добавить, что здесь, по-видимому, речь идет об исторической псевдо-проблеме. Но я не верю, что в истории с отравлением что-то ясно. Поэтому я и приехал к нему. Наверняка он сможет сообщить по этому поводу пару неизвестных мне фактов.
— Видите ли, господин Михелис, — сказал он, — по этой теме пролито невиданное количество чернил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46