Богатыри поклонились и сказали:
– Мы слуги шаха, что он прикажет, то и сделаем.
Отобрал Марзбан-шах в провожатые сыну тысячу всадников – из тех, у кого жены да дети, чтоб прониклись сочувствием к Хоршид-шаху. А Хоршид-шах пошел с матерью и сестрой попрощаться. Заплакали те, зарыдали. Гольнар говорит:
– Сынок, тебе наскучило с матерью жить, а я-то на тебя еще не нагляделась. Считай эту разлуку последней – чует мое сердце, не видать тебе больше матери.
Зарыдала она при этих словах, как только может рыдать человек, а сестра царевича со слезами на землю пала, стеная и причитая. Фаррох-руз тут же стоял, плакал и рыдал, приговаривал:
– Матушка, коли ты страдаешь от разлуки с Хоршид-шахом, знай, что я и вовсе не могу жить без брата. Позволь мне с ним ехать, нет мне без него жизни.
Гольнар заплакала еще сильней и сказала:
– Ну он-то, я понимаю, из-за любви родной дом бросает, а тебе что за дело? Оставайся с матерью, чтобы на глазах был!
– У меня без него сердце не на месте, матушка, – ответил Фаррох-руз. – Если добром не отпустишь – сбегу из дома или учиню над собой что-нибудь.
Плачет мать, заливается, что двое таких сыновей от нее уезжают. Сердце подсказывает, что никогда она больше их не увидит. Попрощались Хоршид-шах и Фаррох-руз, обняли мать и стали собираться в путь.
Когда пробили барабаны отбытия, Марзбан-шах с Хаман-везиром, с приближенными и дружиной отправились проводить царевича. Проехали один переход, царевич спешился, поцеловал стремя отца и сказал:
– О государь-отец, возвращайся, ведь передо мной еще долгий путь, а шаху нельзя больше себя утруждать. Поезжай назад и поминай меня в молитвах, а я, коли господь пожелает, скоро ворочусь тебе служить.
А отец ему наказал:
– Смотри, сын мой, если возвратишься благополучно, а меня уже не застанешь в живых, соблюдай отцовские законы и обычаи, управляй государством по правде и по справедливости, правь царством ревностно и разумно.
Тут они еще раз простились и так зарыдали при этом, что вся дружина прослезилась, а потом Марзбан-шах вернулся в город.
Путешествуют Хоршид-шах и Фаррох-руз с богатырями Альяном и Альяром, с тысячью всадников, день и ночь едут, покрывают переход за переходом без воды и без травы, проезжают одно место за другим – проводник их ведет. И вот в скором времени достигли они края пустыни, а через нее сорок дней пути без водопоя и без привала. Пришел проводник к Хоршид-шаху, тут же и богатыри были. Он сказал:
– О царевич, да будет тебе известно, что впереди сорокадневный переход по пустыне. Надо нам заготовить дорожные припасы, воду и корм для животных, иначе нам пустыни не одолеть.
А царевич во всем советовался с богатырями. Он стал их спрашивать, как, мол, тут быть, наказывать стал, чтобы устроили все как положено, а Альян и Альяр ему в ответ:
– У нас скота с собой много. С пищей и водой никаких затруднений не будет, еще навьючим запас корма для скота на пятьдесят дней – и перейдем пустыню эту. С таким делом мы легко справимся – и потруднее бывали.
С этими словами они припасли сколько надо хлеба, воды и корма и двинулись в путь. И открылась перед ними пустыня такая, точно никогда не ступала по ней нога человека: безводная и бесплодная, степь голая, пески жаркие, сыпучие, обиталище дивов и гулей ужасных. Устрашенные, пробирались они через эту пустыню, пока не проехали полдороги.
Налетел тут демон зависти, вцепился в Альяна и Альяра – и дурные свойства их натуры закипели, злые и запретные деяния наружу вырвались. Начали они говорить друг другу: «Чего ради мы слушаемся мальчишку? Учиним с ним ссору, заберем себе все богатства и станем сами господами да царями. Только вот с Фаррох-рузом что делать?» Согласились на том, что надо обоих убрать, что дружина, мол, за нас, а кто против нас, тех перебьем. Даже и то обговорили, каким способом погубить братьев, и решили их отравить.
А господь всевышний судил так, что был у Альяна и Альяра мальчик-раб по имени Темерташ, очень красивый и разумный. Когда Хоршид-шах садился вино пить, этот мальчонка исполнял службу виночерпия. И задумали Альян и Альяр возложить погибель царевича и Фаррох-руза на Темерташа. Они позвали его к себе и говорят:
– Хотим тебе дело одно поручить. Ежели справишься – отпустим тебя на волю, забудешь ты про горе-нужду, сам богатырем станешь.
Темерташ поклонился, сказал:
– Я ваш раб, исполню все, что прикажете.
– Вот что нужно сделать. Истолки это зелье и спрячь. Когда примется царевич бражничать, всыпь порошок в вино и подбавь в чашу царевича и Фаррох-руза, чтобы они выпили и померли, а все богатство нам досталось, а уж мы тебе долю выделим и себя не забудем.
Тут дали они этому невольнику мискаль смертельного яда, который Альян постоянно носил при себе, таким образом по причине своего злонравия сбились с пути, решились на злодейство и вознамерились покуситься на жизнь обоих царевичей.
Когда Темерташ услышал это, понял их вероломство, увидел то зелье, которое они ему дали, и услыхал их посулы, он пообещал им жизнь тех двух юношей, а сам огорчился и опечалился. Говорит про себя: «Жалко ведь, коли двое таких молодцов погибнут от руки негодяев». Поразмыслил он, как делу помочь, подумал и сказал себе: «Ты, парень, совсем ума-разума лишился, ежели за такое дело берешься! Неужто непонятно: если ты тех убьешь, эти два богатыря тебя в живых не оставят, прикончат вскорости, в сем мире ты ничего не достигнешь, а на Страшном суде тебя ввергнут в ад. Пойди-ка ты да и расскажи все царевичам!»
Пораскинул он мозгами, видит, нет другого выхода, кроме как пойти и открыть все Хоршид-шаху, чтобы тот остерегался богатырей. Как решил, так сразу и сделал: вошел один к Хоршид-шаху, рассказал ему, что богатыри замыслили, и отдал то зелье.
Царевич встал, обнял его, снял со своей руки браслет, драгоценными каменьями украшенный, отдал ему и сказал:
– О благородный юноша, ради сочувствия, которое ты проявил ко мне и моему брату, высыпь это,зелье им в пищу! Ведь они тебе ничего не дадут взамен того, что тебе совершить назначили, убьют и тебя тоже, а я тебя сделаю богатырем в дружине своей, пожалую тебе все, что им принадлежало, произведу тебя в казначеи, сделаю своим надимом и наперсником. Клянусь прочностью отцовского трона и жизнью Фаррох-руза, что исполню все обещанное, и даже более того.
Темерташ поклонился, вышел и дождался, пока ночь кончилась и стало светло. Остановились они на привал, царевич захотел вина выпить – он ведь всю ночь успокоиться не мог, говорил себе: «Если бы этот мальчик не выказал приязни ко мне и не открыл мне этой тайны, как бы я узнал, что кто-то питает ко мне такую злобу? Пришлось бы нам с братом погибнуть». Возблагодарил он бога. Только приступил к винопитию, появились оба богатыря со свитой. Темерташ стал разливать вино. Богатыри-то возмечтали, что они царевича убьют, а царевич их опередил, упрочил свое положение. Пребывал он в безопасности, но не в беспечности, все поглядывал, когда вино свое действие окажет. Оба богатыря начали невольнику знаки делать, а царевич тотчас заметил. Виночерпий потихоньку бросил яд в чашу и вошел в круг пирующих. Приблизился к Альяну, подал чашу, тот ее осушил. Он сразу чашу у него взял, яд туда бросил и передал Альяру. И этот выпил. Потом стал юноша другим наливать. Не успела чаша дойти до царевича, как оба богатыря упали мертвыми. Темерташ поклонился и сказал:
– О царевич, пусть все твои враги так вот падут с позором. Их надо обезглавить, ведь они тебе враги, а врагам надо головы рубить.
Тут царевич восхвалил Темерташа, а потом рассказал дружине, что случилось. Поднялись все и прокляли тех предателей. А царевич приказал, чтобы обоим отсекли головы. Приближенные же его сказали:
– О царевич, кто плохо поступает – по заслугам получает. Никакой обиды они от тебя не видели, сами впали во грех, а господь-то все знает!
Царевич поблагодарил всех, а Темерташу подарил красивое платье и пожаловал ему достояние Альяна и Альяра. Сделал он юношу своим личным надимом и казначеем назначил, поверенным своих тайн, положил ему особое довольствие. Пустились они снова в путь, миновали пустыню и достигли мест обитаемых.
А по ту сторону пустыни был город, который назывался Тур-Замин. Три дня они там отдыхали от дорожных тягот, а на четвертый день вновь отправились в путь, пока однажды рано поутру не открылись перед ними город и страна Чин. Вот уж они к городским воротам подъехали. Шах дал приказ опустить наружную дверь. Тогда принялись они палатки одну к другой ставить, а в городе волнение началось: жители высыпали на крепостную стену, наблюдают за пришельцами. Потом послали шаху Фагфуру доложить: мол, здесь военный отряд спешился числом в тысячу всадников, воины все отлично вооружены, богато снаряжены.
Всеми делами у Фагфура заправлял Мехран-везир, человек, умудренный опытом, много испытавший, жизнь повидавший; он как раз в это время сидел у шаха.
– О везир, кто бы это мог быть и зачем они прибыли? – спросил шах. – Пошли кого-нибудь разузнать, кто они и чего хотят.
А у того шаха был один хаджиб, умелый, и опытный, и красноречивый, а в своем ремесле и вовсе несравненный. Подозвал его Мехран-везир и говорит:
– Пойди-ка погляди, чья это дружина, откуда они прибыли, друзья это или враги, свои или чужие, надолго пожаловали или нет? И поскорее сообщи нам, чтобы мы наготове были.
Масгуль-хаджиб поклон отдал, булавой пристукнул, вышел из шахских покоев, оседлал резвого коня, выехал за ворота и поскакал в лагерь царевича.
ГЛАВА ПЯТАЯ. О том, как посватался Хоршид-шах к Махпари и что из этого получилось, как встретился царевич с Шогалем и Самаком
А сочинитель сей истории рассказывает вот что.
Когда царевич спешился у ворот города Чин, Фаррох-руз, его брат, сказал ему с глазу на глаз:
– О великий царевич, братец мой ненаглядный! Хочу я тебе словечко молвить – так мне благоразумие велит, душа так просит. Коли ты не против, коли сочтешь слова мои правдивыми и полезными, тогда скажу.
– О великий и мудрый, о мой старший брат, – говорит ему в ответ царевич, – я тебе не стану противоречить, из воли твоей не выйду, ты меня старше, ты меня лучше, а уж наставления твои самые верные. Так о чем речь?
– О царевич, знай и ведай, что дело, которое ты затеял, трудное и рискованное, а жизнь дорога, нельзя ее каждый шаг опасности подвергать. Ведь все, что ни делается, совершают ради жизни, а коли жизни лишиться, какой прок от тех деяний? Поразмыслил твой брат хорошенько и решил: надобно всегда жизнь оберегать, только так и поступать. Мы с тобою очень похожи – и ликом, и оком, и волосом, и голосом, и всею статью. Никто нас различить не может, разве что слуги наши старые, но и те по платью судят, да порой ошибаются. Сама судьба велела этим воспользоваться, переодеться мне в твою одежду, сесть на твое место под именем Хоршид-шаха, а тебе преобразиться в Фаррох-руза. Да так, чтобы никто не знал об этом. Ведь когда нас приведут во дворец, явится нянька царевны и начнет свои загадки задавать. Я не смогу ответить. Нянька меня заберет, но ты-то будешь на свободе, авось что-нибудь сумеешь придумать. Если я жив останусь, ты меня вызволишь, а если убьют меня, воздашь за мою кровь и постараешься достичь своей цели. Я готов пожертвовать жизнью ради тебя.
Хоршид-шах вознес за него молитву богу, а потом сказал:
– О брат, это мое дело. Ведь влюблен я! Из-за этой любви я родной дом оставил, тебя вместе с собой невзгодам и лишениям подверг. И жертвовать собой надо тоже мне. А тебе надлежит, если со мной что случится, сообщить отцу и матери, так что будь готов отомстить за меня.
– Не я ли тебя, брат, с самого начала спрашивал – говорить мне или нет? – упрекнул Фаррох-руз. – Не ты ли молвил «говори»? Так что теперь не возражай. Надо сделать так, как я сказал, это будет благоразумно.
Выслушал его Хоршид-шах, тотчас одел Фаррох-руза в свое платье, тот вошел в царский шатер, сел на тахт, а Хоршид-шах стал почтительно возле него, и никто из свиты ничего не заметил. В это время и прибыл тот Масгуль-хаджиб. Стража, стоявшая у входа в шатер, доложила, что, мол, от богдыхана хаджиб прибыл, дожидается, какой приказ будет. Царевич приказал впустить его.
Фаррох-руз на тахте сидит, Хоршид-шах перед ним стоит, слуги и прислужники в ряд выстроились, тут и вошел Масгуль-хаджиб. Видит, Фаррох-руз сидит на тахте. Поглядел на него хаджиб, поклонился ему земным поклоном, приветствовал его как положено. Потом речь повел:
– О прекрасный юноша, царь мира Фагфур изволит спрашивать, какого вы, дай вам бог счастья, роду-племени, откуда прибыли, зачем пожаловали, по какой причине в нашу сторону завернули. Ответь нам, чтобы мы поступали в соответствии с вашими намерениями.
Когда хаджиб кончил говорить. Фаррох-руз головой кивнул и сказал:
– О почтенный хаджиб, передай мой привет шаху и скажи ему, что я – Хоршид-шах, сын Марзбан-шаха, падишаха Халеба и всей Сирии. Стало нам известно, что у шаха есть дочь, прекрасная, как звезда. Я прибыл в эту страну, чтобы посвататься к ней, ради этого приехал к шаху на поклон. Никаких других дел у меня здесь нет, я одного хочу – породниться с шахом. Коли соизволит он принять меня – поклонюсь ему в землю, почет окажу, коли нет – возвращусь домой, вот и все. Поезжай и передай это шаху.
Выслушал Масгуль-хаджиб эти слова, отдал поклон, вернулся во дворец к Фагфуру-богдыхану и сказал:
– Великий государь, сын Марзбан-шаха из Халеба приехал свататься.
Выслушал это Фагфур и опечалился. Обратился он к Мех-ран-везиру:
– Что за напасть такая: из-за этой девчонки все цари со мной рассорились! Уж лучше бы у меня совсем не было дочери, одни неприятности с нею.
Мехран-везир говорит:
– О шах, с тех пор как мир стоит, были у царей дочери и один царский род с другим то браки заключал, то раздоры затевал. А твои беды не из-за дочери, а из-за кормилицы-колдуньи, и все это по воле судьбы. Ничего не поделаешь, с этой ведьмой никто не справится: надо, чтобы истинный бог себя оказал. Прикажи украсить город, дружине вели навстречу гостю выступить – ведь он царский сын, ему подобает с провожатыми в город войти.
– Делать нечего, – согласился Фагфур. – Ну, пускай люди знают, что это ты их благодетель.
Приказал шах жителям, чтобы город украсили и горожане праздничное платье надели. Жители занялись этими хлопотами. А Фагфур велел, чтобы Мехран-везир с вельможами и дружиной из тысячи всадников, с хаджибами снарядились и выступили к лагерю Хоршид-шаха. Известили Хоршид-шаха, что из города народ идет – встречу ему устраивают. Царевич на тахте облачился в шахские одежды, повязал царский пояс, возложил на голову драгоценный венец. Хоршид-шах стал почтительно возле тахта, а Темерташа на стражу поставили. Выстроились в ряд слуги, вошел в шатер Мехран-везир с вельможами. Поглядел он на прекрасный лик Фаррох-руза, восхвалил его и благословил. Потом подал знак, и стали царевичу представлять весь народ. Тут принесли розовой воды, испили они и пожелали стол накрыть, чтобы Масгуль-хаджиб всем заправлял и услужал им, но тот сказал:
– О царевич, мы ведь не в гости пришли! Нас послал повелитель мира Фагфур, мол, пусть царевич изволит прибыть во дворец – мы его ждем-дожидаемся. А уж в шахском дворце пируйте, как вашей душе угодно.
Фаррох-руз приказал принести почетное платье для Мехран-везира и знатных хаджибов, одарил всех, а сам нарядился в царские одежды, сел на коня и направился к городу, а Хоршид-шах – за ним. Всю дорогу до города их нисаром осыпали. Подъехали они к городским воротам – Мехран-везир, за ним Фаррох-руз, ворота отворили, и открылся город, весь разукрашенный, на башнях певицы сидят, песни распевают. Двинулись царевичи к шахскому замку. Смотрят по сторонам, видят, палаты понаставлены высокие да величавые, лавки кругом богатые, дорога египетскими циновками устлана, невольники в ряд выстроены. Тут подошли хаджибы в златоверхих шапках, взяли Фаррох-руза под руки, помогли с коня сойти, привратники золотые запоры отомкнули, прислужники занавес дверной подняли. Фаррох-руз миновал первый занавес, оказался перед вторым. Подождал, пока его открыли, двинулся к третьему, прошли его, очутились перед четвертым, перешли за пятый, шестой увидали, тут занавес вверх взвился.
Посмотрел Фаррох-руз, а перед ним тронный зал, словно для Джамшида построен: четыреста шагов в длину, четыреста в ширину, из четырехцветных кирпичей сложен, мрамором и изразцами бирюзовыми облицован, а посреди – бассейн с фонтаном. В бассейне рыбки из золота и серебра, внутри полые, плавают, а напротив тахт стоит из тикового дерева и слоновой кости, черного дерева и сандала. Сидит на тахте шах Фагфур, опершись на четыре подушки, с короной на челе, а по правую руку от него – золотые и серебряные табуреты. Луноликие невольники в атласных одеждах, в шапочках, шелком шитых, в два ряда стоят, а чавуши и чтецы Корана, хлопая хлыстом по голенищам и восславляя бога, подходят к тахту, возносят хвалу шаху Фагфуру и рассаживаются на подушках вокруг тех табуретов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36