Стрела его насквозь пробила и в другого угодила, так что оба они друг на друга повалились.
Пока день не кончился, каждая стрела Фаррох-руза разила человека. Так он стрелял, пятьдесят человек свалил, а вокруг сто тысяч народу собралось поглазеть на это зрелище. И все они славили Фаррох-руза за такую меткость – ведь ни одна стрела мимо не пролетела! Все повторяли: до чего же отважный юноша! Одни говорили: «Это Хоршид-шах, который коня усмирил и чернокожего победил. Он еще в схватке с негром свой талант показал!» Другие поправляли: «Фаррох-руз это, которого кормилица унесла. Хорошее они себе укрепление выбрали – здесь они устоят перед войском Фагфура, хотя их мало, а тех много». Третьи призывали: «Собирайтесь все им на помощь! Они – народ честный, Фагфуру и его присным ничего дурного не сделали».
Когда наступила ночь, Шир-афкан с войском отправился восвояси, к Мехран-везиру вернулся, а Шогаль-силач и другие вышли к уличным воротам, стали Фаррох-руза хвалить.
Шогаль сказал:
– Нам нужны хлеб и вода, а еще надо подумать, как лучше вход сюда стеречь.
– Что о хлебе насущном печалиться, отец? – возразил ему Самак. – Господь нас из такой беды вызволил – он нам и пропитание пошлет, не будет наших просьб дожидаться.
Пока они так беседовали, набежал люд городской, стар и млад, принесли мяса и сластей, факелы и бурдюки с водой, пришли юноши вооруженные, чтобы их поддержать, слугами Хоршид-шаха стать. По двое, по трое со всего города сходились, а когда на небесах появилось светило, озаряющее земной простор, их собралось уже четыреста душ – все в полном вооружении и снаряжении.
Когда ночь сменилась днем, войско Фагфура подступило к проходу на улицу, загремели военные барабаны, затрубили трубы. Две-три тысячи воинов в ряд выстроились! Хоршид-шах сказал:
– Сегодня мой черед! Здесь проход узкий, всем вести бой невозможно, а наружу выйти нам тоже нельзя.
– Взялся царевич за лук и стрелы и такое мастерство в стрельбе явил, что все в изумление пришли. Едва кто-нибудь в войске Фагфура шевельнется, стрела Хоршид-шаха его тотчас поражает, так что к заходу солнца много жертв набралось. Самак стоял с Фаррох-рузом возле Хоршид-шаха, наблюдал. Вдруг упал его взгляд на, Шабдиза, гуляма Мехран-везира. Он сказал:
– Все наше беспокойство и трудности из-за этого ублюдка.
Не успел Самак еще договорить, как Фаррох-руз стрелу послал, и она пронзила грудь, Шабдиза, и тот упал и умер, не дожидаясь приказа Мехран-везира, расстался с жизнью.
А рядом с Шабдизом Шир-афкан стоял. Когда он увидел, что случилось, испугался, удачный выстрел похвалил, однако же остался на месте стоять.
Потом прибыл туда Мехран-везир, чтобы проверить, как дела идут. Видит, много воинов полегло уже. Обратился Мехран-везир к, Шир-афкану:
– Богатырь, а на их стороне смерть никого не настигла?
– Нет, – отвечает тот, – это потому, что место здесь тесное. Фаррох-руз вчера бой вел, сегодня Хоршид-шах против нас обороняется, а подойти к ним никто не может. А коли мы стрелы пускаем, они туда не долетают, так как проход очень узкий.
Мехран-везир говорит:
– Ну, богатырь, с этими людьми тебе не справиться, они – народ упорный, друг за дружку горой стоят, да и укрытие себе подобрали надежное. Ты день-деньской с ними бился, много народу положил, а противная сторона ни одного человека не потеряла. Однако же надо хоть как-нибудь их проучить – следует ведь и о своей доброй славе подумать. Нужно придумать, как их извести. Вели-ка доставить побольше дров и хворосту да сложить у входа на улицу. Пусть хворост подожгут, чтобы они на той улице погибли от голода и жажды, чтоб их солнце спалило и пламень пожег. А то ночью они доберутся до воды и хлеба, да и горожане им еды принесут, а наутро опять так же сражаться станут, и никому с ними не совладать.
Шир-афкан сказал:
– Так и надо сделать.
Остались они там и послали за дровами.
А тем временем на Каменной улице кто сидит, а кто спит-лежит. Самак-айяра было сон сморил, потом вдруг проснулся он и молвил:
– О царевич, привиделось мне, будто сидим мы все на прекрасной зеленой лужайке, а вокруг нас стадо бродит – голов сто жирных овечек. Вдруг, откуда ни возьмись, дракон появился – и на нас! Испугался я, побежал от дракона, а от тех овец осталось при мне только три, остальные же скрылись неизвестно куда.
– Брат, это означает, что несчастье случится, – ответил ему Хоршид-шах. – Останемся мы вчетвером – ты, да я, да Фаррох-руз, да Шогаль-силач. А беда эта на наших храбрых молодцов обрушится, тогда как мы в стороне окажемся или выход какой-то сумеем найти. Вот кабы удалось им тоже помочь! Самак-айяр говорит:
– Недостойно благородных мужей людей в беде бросить, а самим избавление найти. Они ведь ради нас жизни не щадят! И мы, пока живы, с ними будем.
– Даже если придется нам, себя защищая, уйти отсюда, – вторит ему Хоршид-шах, – мы отступим, чтобы им жизнь сохранить. Не будет так, чтоб одним горе и утрата, а другим – покой и отрада, надо нам о них позаботиться.
С этими словами вышли они наружу, за ворота той улицы. Видят, понатащили со всех сторон дров и хворосту, навалили кучей у прохода на улицу. Сложили костер высокий, нефтянщики дрова нефтью поливают, огонь зажигают.
– Смотри, Самак, – говорит Хоршид-шах, – вот он, твой дракон, которого ты во сне видел: огонь это.
Стоят они, смотрят, а дрова все подносят, в пламя кидают, так что разгорелся пожар невиданный. Народ на Каменной улице уж от огня страдать начал, отошли люди подальше, на другой конец улицы, где пошире да попросторней было.
А Шир-афкан наблюдал за всем этим издали, как раз против Хоршид-шаха и его товарищей стоял. Повернулся Самак к Шогалю и говорит:
– О учитель, будь что будет, готов я жизнью рискнуть, только бы убить Шир-афкана – за то, что он нашей крови жаждет, погубить нас решил. Этот мерзавец неспроста старается, наверняка Мехран-везир что-то затеял, вот они и усердствуют ради этого.
Шогаль ему отвечает:
– Богатырь, да ведь войско-то у них огромное, а у нас на тебя вся надежда. Против такого войска в одиночку идти – не выдюжишь.
– А вы не робейте. Или айяром быть, или труса праздновать! Коли не пришел мой час, никто на свете мне вреда не причинит.
Сказал так Самак, вытащил нож и смело врезался в шахское войско. Те опомниться не успели, а он уж вонзил клинок в грудь, Шир-афкана, да так, что лезвие из спины наружу показалось., Шир-афкан упал. Тут воины Самака окружили и захватили, а он тем временем еще семерых уложил.
Когда взяли его, одни стали говорить: «Убить его надо!» другие кричат: «Сжечь его, смутьяна такого!» Тут подоспел Мех-ран-везир, который только что с Шир-афканом разговоры разговаривал, увидел весь этот переполох и спросил:
– В чем дело?
– О везир, Самак внезапно налетел, махнул ножом и убил Шир-афкана, а заодно еще несколько человек погубил, пока схватили его. Сейчас прикончить хотят.
Мехран-везира от одного имени Самака страх пробрал, он поспешно спрашивает:
– А поймали его?
– Поймали, – отвечают ему.
– В отместку за Шир-афкана убивать его не следует, – распорядился Мехран-везир, – ведь не казнил же я его за смерть собственного сына! Заковать его в цепи, мы отведем его к Фаг-фуру – Самак ведь не один. Как станем его палками бить, он и признается, где остальные прячутся.
Заковали Самака и доставили во дворец Фагфура.
Вышел Фагфур в тронный зал, Мехран-везир приветствовал его и сказал:
– Великий государь, мы поймали Самака.
– Как же это? – спросил шах. Мехран-везир рассказал ему, что сам слышал.
– Значит, он убил Шир-афкана? Жаль, славный богатырь был! – воскликнул Фагфур. – Заприте его до утра в темницу, а там поглядим, что с ним делать.
Увели Самака, приставили к нему охрану надежную, и разошлись все, а воины назад к войску вернулись. А когда наступил день, шах Фагфур воссел на трон, эмиры собрались службу служить, пришел и Мехран-везир., Шах, как только появился, тотчас опять разъяснений потребовал. Мехран снова рассказал, что Самак сделал, что совершил.
– Приведите Самака, – приказал Фагфур. Доставили в зал Самака. Мехран говорит:
– О шах, прежде чем с ним разговоры разговаривать, надо ему палок всыпать!
Это он по злобе так говорил. Тогда привели палача, и велел шах растянуть Самака на дыбе, а потом дали ему ударов двадцать палками. Как спустили с Самака семь шкур, полилась кровь, закричал он:
– Отчего меня палками бьют? Палками воров положено наказывать. А коли я убил кого-то, казните меня за то.
– Тебя, Самак, за твою вину во сто раз больше мучить надо, – говорит Мехран-везир. – Отвечай, где Хоршид-шах, Фаррох-руз, Шогаль-силач, твой названый отец, и все остальные.
Самак сам себе говорит: «Сказать,.видно, правду, что не знаю, – может, правда меня от мучений спасет», а вслух сказал:
– О шах, вели меня отвязать, все как есть выложу.
Шах приказал, чтобы его с дыбы сняли, к трону подвели.
– О шах, – говорит Самак, – я вчера сон видал, будто сижу я на лужайке… (И тут он рассказал Фагфуру то, что накануне Хоршид-шаху рассказывал.) И вот мы с Хоршид-шахом, Фаррох-рузом и Шогалем-силачом, все вчетвером, вышли наружу, а прочие остались на улице. Только мы оттуда вышли, как понатащили дров, сложили у ворот и подожгли. Тут я бросился в середину войска и убил Шир-афкана – за то, что он не однажды на нас покушался, меня и схватили. А остальные куда девались, мне неизвестно. На Каменной улице их нет.
Мехран-везир сказал:
– Ну, ты благородно поступил! Людей в беде оставил, а сам выбрался – вот уж удалец так удалец!
Потом снова палки в ход пустили, растянули Самака, стал палач бить его нещадно. Самак молвил:
– Ну, везир, ты меня хоть насмерть забей, а того, чего хочешь, не добьешься, даром что шах о твоих плутнях не знает еще.
Эти слова его и спасли: испугался везир. Он подумал: видно, Самаку кое-что известно, надо помешать ему это высказать. Тут и шах Фагфур что-то заподозрил, спросил:
– О чем это он говорит?
Он велел надеть на Самака кандалы и запереть его: потом, мол, поглядим, что с ним делать. А Самак от такого битья сознания лишился.
Как рассказывает собиратель историй, те люди, что оказались запертыми на Каменной улице, когда увидели злой огонь, сбились на другом конце улицы – выход-то отрезан был. Они стали между собой совещаться: «Надо нам подкоп рыть – выкопаем ход и вылезем. В конце концов куда-нибудь да выберемся». Вот как они говорили. Начали все вместе подземный ход копать. Вдруг обозначился перед ними проем, а в нем лестница показалась. Эти молодцы-храбрецы расчистили путь, стали по той лестнице спускаться. Ступенек десять вниз было. Сошли они вниз, увидели обширное помещение, четыре суфы друг против друга стоят, а посреди зала – водомет потешный: с одной стороны вода струей бьет, а в другую сторону утекает, широко разливается. Подивились они на диковину эту. Обошли вокруг всего зала – никакого выхода не нашли, только воде путь открыт. Они говорят:
– Ну, от огня мы спаслись, придется теперь в этой дыре отсиживаться, ведь никто дороги сюда не знает. Надо еще разведать, нельзя ли через этот поток наружу выбраться. Кто умеет плавать, кто решится в эту быстрину ступить и выяснить, куда она ведет?
Полез в воду Махруйе, кладбищенский вор. Нырнул поглубже и нащупал в темноте под водой проход. Вдруг светло стало. Огляделся он, видит – деревянная лестница. Поднялся по той лестнице – перед ним сад открылся, прекрасный и благодатный. Он сказал себе: «Негоже мне средь бела дня в таком саду шататься, нельзя никому на глаза попадаться,– не то не миновать нам беды». И он прятался там, пока не наступила ночь, не стало на земле темным-темно. Тогда Махруйе стад по саду кружить, выход искать, а сад тот был громадный.
Долго он бродил, вдруг до него донеслись музыка и пение. Пошел Махруйе в ту сторону. Видит, свечи горят. Получше посмотрел: а это Махпари и Рухафзай сидят, вино пьют, а Лала-Салех и несколько невольниц им прислуживают. Стал Махруйе сторожить, пока невольницы не разошлись, а царевна, Рухафзай и Лала-Салех остались. «Как мне поступить? – думает Махруйе. – Если я присутствие свое обнаружу, как бы мне себя не погубить и тайну ту не раскрыть. Ведь если меня схватят, жизни не пощадят». Но тут царская дочь встала и направилась во дворец.
Случилось так, что шла царевна мимо отцовского тронного зала, мимо каморки, где заперли Самака, а он как раз застонал. Услышала царская дочь стон, подошла и говорит:
– Лала-Салех, погляди, кто там.
Лала-Салех вошел туда, увидел, что Самак на полу брошен, сказал ей:
– О царевна, это Самак-айяр!
– Приведи его ко мне, – говорит девушка. Лала подошел, говорит Самаку:
– Эй, Самак, вставай, я тебя к царской дочери отведу.
– Лала, ты меня прежде развяжи, – отвечает Самак. Развязал его Лала, а Самак говорит:
– Силушки у меня нет, чтобы встать.
Лала его поднял, на себе к шахской дочери потащил. Поклонился Самак, поздоровался. А девушку одолела любовь к Хоршид-шаху, и при виде Самака она очень обрадовалась – ведь он был другом ее милого. Она спросила:
– Самак, как это ты в оковах оказался? А Хоршид-шах как поживает?
– О царевна, – молвил ей в ответ Самак, – я совсем обессилел от палочных ударов да от духотищи в клетушке той. Дай я немного отдохну, ветерком меня обдует чуток, а то слова сказать мочи нет.
Шахская дочь взяла его за руку и говорит:
– Брат мой, давай в сад выйдем.
Вывела она его в сад, усадила вместе со своими прислужницами и Рухафзай, сама села и приказала:
– А теперь,Самак, рассказывай, что с тобой приключилось и где Хоршид-шах.
Тут Самак поведал ей все с самого начала: как захватили их врасплох хитростью, как бросился он на трупы убитых, как к Махруйе попал – до того самого часа, когда доставили его к шаху. Подивилась царевна их злоключениям, посочувствовала и опять спрашивает:
– Ну, а про Хоршид-шаха-то ты что скажешь?
Тут Махруйе, который за кустом стоял, кашлянул.
– Кто там? – закричал Лала-Салех. Самак ему говорит:
– В это место чужим дорога заказана. А ну, выдь-покажись!
Тогда Махруйе вышел, поклон отдал. Как увидел его Самак, обрадовался, встал, обнял его и говорит:
– Садись, друг Махруйе, рассказывай, как дела.
Сел Махруйе, описал, что случилось. Самак ему сказал:
– Придется тебе, брат, идти на поиски Хоршид-шаха, я-то, видишь, избит-изранен лежу. Да поскорей возвращайся.
Вышел Махруйе из сада и пустился в путь, пока не пробрался туда, где сражение было. Смотрит, при входе на улицу огонь стеной стоит, а из людей никого не видно. Повертелся он там, покрутился, поискал – никого, а рассвет уж близок.
Вернулся он в сад, видит, лежит Самак, все тело у него восковым бальзамом натерто, да так хорошо, что от палок и следа не осталось! Обрадовался Махруйе и сказал:
– О богатырь Самак, я там был, всех, кого только знаю, порасспросил, никого своих не нашел.
– Тогда возвращайся к нашим удальцам, – велел Самак, – успокой их. Скажи, что я при шахской дочери задержусь малость, но вскорости все устрою и их из заточения выведу.
– О богатырь, нам бы пропитания какого-нибудь надо! – говорит Махруйе.
Махпари тотчас приказала Лала-Салеху:
– Ступай, принеси все, что на кухне найдется!
Принес Лала еды, Самак говорит:
– Это вам на первый случай сгодится, а там царевна еще раздобудет. Сестра, к вечеру собери, что сможешь, а то я ведь тоже на поиски Хоршид-шаха пойду.
Махруйе забрал лепешки, мясо, халву и отнес все на ту улицу айярам, а Самак, значит, наказал шахской дочери:
– Приготовь им еще еды, я же отправлюсь на поиски Хоршид-шаха, а к вечеру будь в саду – я вернусь.
Сказал так и ушел. Царская дочь вернулась во дворец и занялась делом.
Когда настал белый день, шах Фагфур воссел на трон, а его эмиры на службу явились. Пришел Мехран-везир, поклонился-поздоровался, на свое место сел, стали они разговоры разговаривать, про войско Мачина рассуждать. Говорят, вот посол вернется, тогда уж все как есть обсудим. Мехран-везир сказал:
– О шах, прежде чем мы займемся военными делами, надо этого пса поганого казнить, ведь, пока он жив, наше царство в опасности. Надо также отыскать Хоршид-шаха, Фаррох-руза и Шогаля-силача и разделаться с ними. А уж потом войной заниматься.
– Это хорошо, что ты мне напомнил, – сказал Фагфур. – Когда мы его били, он словечко одно обронил. Вот я сейчас разузнаю, к чему это сказано было, ведь лжи он никогда не допускает.
Озадачил он так Мехран-везира, а сам приказал:
– Пойдите приведите сюда Самака!
Пошли в ту каморку, а там нет никого. Вернулись посланные к шаху:
– Увели Самака, нигде его нет.
– Это что за речи?! – закричал шах. – Глядите лучше, может, там подкоп или дыра какая есть? Или, может, двери дворца не заперты?
Призвали тут привратников и стражников, стали их допрашивать:
– Кто во дворец входил и выходил?
– Мы никого не видели, – отвечают те, – не знаем, как такое получиться могло.
Тут Мехран-везир улучил момент, слово вставил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Пока день не кончился, каждая стрела Фаррох-руза разила человека. Так он стрелял, пятьдесят человек свалил, а вокруг сто тысяч народу собралось поглазеть на это зрелище. И все они славили Фаррох-руза за такую меткость – ведь ни одна стрела мимо не пролетела! Все повторяли: до чего же отважный юноша! Одни говорили: «Это Хоршид-шах, который коня усмирил и чернокожего победил. Он еще в схватке с негром свой талант показал!» Другие поправляли: «Фаррох-руз это, которого кормилица унесла. Хорошее они себе укрепление выбрали – здесь они устоят перед войском Фагфура, хотя их мало, а тех много». Третьи призывали: «Собирайтесь все им на помощь! Они – народ честный, Фагфуру и его присным ничего дурного не сделали».
Когда наступила ночь, Шир-афкан с войском отправился восвояси, к Мехран-везиру вернулся, а Шогаль-силач и другие вышли к уличным воротам, стали Фаррох-руза хвалить.
Шогаль сказал:
– Нам нужны хлеб и вода, а еще надо подумать, как лучше вход сюда стеречь.
– Что о хлебе насущном печалиться, отец? – возразил ему Самак. – Господь нас из такой беды вызволил – он нам и пропитание пошлет, не будет наших просьб дожидаться.
Пока они так беседовали, набежал люд городской, стар и млад, принесли мяса и сластей, факелы и бурдюки с водой, пришли юноши вооруженные, чтобы их поддержать, слугами Хоршид-шаха стать. По двое, по трое со всего города сходились, а когда на небесах появилось светило, озаряющее земной простор, их собралось уже четыреста душ – все в полном вооружении и снаряжении.
Когда ночь сменилась днем, войско Фагфура подступило к проходу на улицу, загремели военные барабаны, затрубили трубы. Две-три тысячи воинов в ряд выстроились! Хоршид-шах сказал:
– Сегодня мой черед! Здесь проход узкий, всем вести бой невозможно, а наружу выйти нам тоже нельзя.
– Взялся царевич за лук и стрелы и такое мастерство в стрельбе явил, что все в изумление пришли. Едва кто-нибудь в войске Фагфура шевельнется, стрела Хоршид-шаха его тотчас поражает, так что к заходу солнца много жертв набралось. Самак стоял с Фаррох-рузом возле Хоршид-шаха, наблюдал. Вдруг упал его взгляд на, Шабдиза, гуляма Мехран-везира. Он сказал:
– Все наше беспокойство и трудности из-за этого ублюдка.
Не успел Самак еще договорить, как Фаррох-руз стрелу послал, и она пронзила грудь, Шабдиза, и тот упал и умер, не дожидаясь приказа Мехран-везира, расстался с жизнью.
А рядом с Шабдизом Шир-афкан стоял. Когда он увидел, что случилось, испугался, удачный выстрел похвалил, однако же остался на месте стоять.
Потом прибыл туда Мехран-везир, чтобы проверить, как дела идут. Видит, много воинов полегло уже. Обратился Мехран-везир к, Шир-афкану:
– Богатырь, а на их стороне смерть никого не настигла?
– Нет, – отвечает тот, – это потому, что место здесь тесное. Фаррох-руз вчера бой вел, сегодня Хоршид-шах против нас обороняется, а подойти к ним никто не может. А коли мы стрелы пускаем, они туда не долетают, так как проход очень узкий.
Мехран-везир говорит:
– Ну, богатырь, с этими людьми тебе не справиться, они – народ упорный, друг за дружку горой стоят, да и укрытие себе подобрали надежное. Ты день-деньской с ними бился, много народу положил, а противная сторона ни одного человека не потеряла. Однако же надо хоть как-нибудь их проучить – следует ведь и о своей доброй славе подумать. Нужно придумать, как их извести. Вели-ка доставить побольше дров и хворосту да сложить у входа на улицу. Пусть хворост подожгут, чтобы они на той улице погибли от голода и жажды, чтоб их солнце спалило и пламень пожег. А то ночью они доберутся до воды и хлеба, да и горожане им еды принесут, а наутро опять так же сражаться станут, и никому с ними не совладать.
Шир-афкан сказал:
– Так и надо сделать.
Остались они там и послали за дровами.
А тем временем на Каменной улице кто сидит, а кто спит-лежит. Самак-айяра было сон сморил, потом вдруг проснулся он и молвил:
– О царевич, привиделось мне, будто сидим мы все на прекрасной зеленой лужайке, а вокруг нас стадо бродит – голов сто жирных овечек. Вдруг, откуда ни возьмись, дракон появился – и на нас! Испугался я, побежал от дракона, а от тех овец осталось при мне только три, остальные же скрылись неизвестно куда.
– Брат, это означает, что несчастье случится, – ответил ему Хоршид-шах. – Останемся мы вчетвером – ты, да я, да Фаррох-руз, да Шогаль-силач. А беда эта на наших храбрых молодцов обрушится, тогда как мы в стороне окажемся или выход какой-то сумеем найти. Вот кабы удалось им тоже помочь! Самак-айяр говорит:
– Недостойно благородных мужей людей в беде бросить, а самим избавление найти. Они ведь ради нас жизни не щадят! И мы, пока живы, с ними будем.
– Даже если придется нам, себя защищая, уйти отсюда, – вторит ему Хоршид-шах, – мы отступим, чтобы им жизнь сохранить. Не будет так, чтоб одним горе и утрата, а другим – покой и отрада, надо нам о них позаботиться.
С этими словами вышли они наружу, за ворота той улицы. Видят, понатащили со всех сторон дров и хворосту, навалили кучей у прохода на улицу. Сложили костер высокий, нефтянщики дрова нефтью поливают, огонь зажигают.
– Смотри, Самак, – говорит Хоршид-шах, – вот он, твой дракон, которого ты во сне видел: огонь это.
Стоят они, смотрят, а дрова все подносят, в пламя кидают, так что разгорелся пожар невиданный. Народ на Каменной улице уж от огня страдать начал, отошли люди подальше, на другой конец улицы, где пошире да попросторней было.
А Шир-афкан наблюдал за всем этим издали, как раз против Хоршид-шаха и его товарищей стоял. Повернулся Самак к Шогалю и говорит:
– О учитель, будь что будет, готов я жизнью рискнуть, только бы убить Шир-афкана – за то, что он нашей крови жаждет, погубить нас решил. Этот мерзавец неспроста старается, наверняка Мехран-везир что-то затеял, вот они и усердствуют ради этого.
Шогаль ему отвечает:
– Богатырь, да ведь войско-то у них огромное, а у нас на тебя вся надежда. Против такого войска в одиночку идти – не выдюжишь.
– А вы не робейте. Или айяром быть, или труса праздновать! Коли не пришел мой час, никто на свете мне вреда не причинит.
Сказал так Самак, вытащил нож и смело врезался в шахское войско. Те опомниться не успели, а он уж вонзил клинок в грудь, Шир-афкана, да так, что лезвие из спины наружу показалось., Шир-афкан упал. Тут воины Самака окружили и захватили, а он тем временем еще семерых уложил.
Когда взяли его, одни стали говорить: «Убить его надо!» другие кричат: «Сжечь его, смутьяна такого!» Тут подоспел Мех-ран-везир, который только что с Шир-афканом разговоры разговаривал, увидел весь этот переполох и спросил:
– В чем дело?
– О везир, Самак внезапно налетел, махнул ножом и убил Шир-афкана, а заодно еще несколько человек погубил, пока схватили его. Сейчас прикончить хотят.
Мехран-везира от одного имени Самака страх пробрал, он поспешно спрашивает:
– А поймали его?
– Поймали, – отвечают ему.
– В отместку за Шир-афкана убивать его не следует, – распорядился Мехран-везир, – ведь не казнил же я его за смерть собственного сына! Заковать его в цепи, мы отведем его к Фаг-фуру – Самак ведь не один. Как станем его палками бить, он и признается, где остальные прячутся.
Заковали Самака и доставили во дворец Фагфура.
Вышел Фагфур в тронный зал, Мехран-везир приветствовал его и сказал:
– Великий государь, мы поймали Самака.
– Как же это? – спросил шах. Мехран-везир рассказал ему, что сам слышал.
– Значит, он убил Шир-афкана? Жаль, славный богатырь был! – воскликнул Фагфур. – Заприте его до утра в темницу, а там поглядим, что с ним делать.
Увели Самака, приставили к нему охрану надежную, и разошлись все, а воины назад к войску вернулись. А когда наступил день, шах Фагфур воссел на трон, эмиры собрались службу служить, пришел и Мехран-везир., Шах, как только появился, тотчас опять разъяснений потребовал. Мехран снова рассказал, что Самак сделал, что совершил.
– Приведите Самака, – приказал Фагфур. Доставили в зал Самака. Мехран говорит:
– О шах, прежде чем с ним разговоры разговаривать, надо ему палок всыпать!
Это он по злобе так говорил. Тогда привели палача, и велел шах растянуть Самака на дыбе, а потом дали ему ударов двадцать палками. Как спустили с Самака семь шкур, полилась кровь, закричал он:
– Отчего меня палками бьют? Палками воров положено наказывать. А коли я убил кого-то, казните меня за то.
– Тебя, Самак, за твою вину во сто раз больше мучить надо, – говорит Мехран-везир. – Отвечай, где Хоршид-шах, Фаррох-руз, Шогаль-силач, твой названый отец, и все остальные.
Самак сам себе говорит: «Сказать,.видно, правду, что не знаю, – может, правда меня от мучений спасет», а вслух сказал:
– О шах, вели меня отвязать, все как есть выложу.
Шах приказал, чтобы его с дыбы сняли, к трону подвели.
– О шах, – говорит Самак, – я вчера сон видал, будто сижу я на лужайке… (И тут он рассказал Фагфуру то, что накануне Хоршид-шаху рассказывал.) И вот мы с Хоршид-шахом, Фаррох-рузом и Шогалем-силачом, все вчетвером, вышли наружу, а прочие остались на улице. Только мы оттуда вышли, как понатащили дров, сложили у ворот и подожгли. Тут я бросился в середину войска и убил Шир-афкана – за то, что он не однажды на нас покушался, меня и схватили. А остальные куда девались, мне неизвестно. На Каменной улице их нет.
Мехран-везир сказал:
– Ну, ты благородно поступил! Людей в беде оставил, а сам выбрался – вот уж удалец так удалец!
Потом снова палки в ход пустили, растянули Самака, стал палач бить его нещадно. Самак молвил:
– Ну, везир, ты меня хоть насмерть забей, а того, чего хочешь, не добьешься, даром что шах о твоих плутнях не знает еще.
Эти слова его и спасли: испугался везир. Он подумал: видно, Самаку кое-что известно, надо помешать ему это высказать. Тут и шах Фагфур что-то заподозрил, спросил:
– О чем это он говорит?
Он велел надеть на Самака кандалы и запереть его: потом, мол, поглядим, что с ним делать. А Самак от такого битья сознания лишился.
Как рассказывает собиратель историй, те люди, что оказались запертыми на Каменной улице, когда увидели злой огонь, сбились на другом конце улицы – выход-то отрезан был. Они стали между собой совещаться: «Надо нам подкоп рыть – выкопаем ход и вылезем. В конце концов куда-нибудь да выберемся». Вот как они говорили. Начали все вместе подземный ход копать. Вдруг обозначился перед ними проем, а в нем лестница показалась. Эти молодцы-храбрецы расчистили путь, стали по той лестнице спускаться. Ступенек десять вниз было. Сошли они вниз, увидели обширное помещение, четыре суфы друг против друга стоят, а посреди зала – водомет потешный: с одной стороны вода струей бьет, а в другую сторону утекает, широко разливается. Подивились они на диковину эту. Обошли вокруг всего зала – никакого выхода не нашли, только воде путь открыт. Они говорят:
– Ну, от огня мы спаслись, придется теперь в этой дыре отсиживаться, ведь никто дороги сюда не знает. Надо еще разведать, нельзя ли через этот поток наружу выбраться. Кто умеет плавать, кто решится в эту быстрину ступить и выяснить, куда она ведет?
Полез в воду Махруйе, кладбищенский вор. Нырнул поглубже и нащупал в темноте под водой проход. Вдруг светло стало. Огляделся он, видит – деревянная лестница. Поднялся по той лестнице – перед ним сад открылся, прекрасный и благодатный. Он сказал себе: «Негоже мне средь бела дня в таком саду шататься, нельзя никому на глаза попадаться,– не то не миновать нам беды». И он прятался там, пока не наступила ночь, не стало на земле темным-темно. Тогда Махруйе стад по саду кружить, выход искать, а сад тот был громадный.
Долго он бродил, вдруг до него донеслись музыка и пение. Пошел Махруйе в ту сторону. Видит, свечи горят. Получше посмотрел: а это Махпари и Рухафзай сидят, вино пьют, а Лала-Салех и несколько невольниц им прислуживают. Стал Махруйе сторожить, пока невольницы не разошлись, а царевна, Рухафзай и Лала-Салех остались. «Как мне поступить? – думает Махруйе. – Если я присутствие свое обнаружу, как бы мне себя не погубить и тайну ту не раскрыть. Ведь если меня схватят, жизни не пощадят». Но тут царская дочь встала и направилась во дворец.
Случилось так, что шла царевна мимо отцовского тронного зала, мимо каморки, где заперли Самака, а он как раз застонал. Услышала царская дочь стон, подошла и говорит:
– Лала-Салех, погляди, кто там.
Лала-Салех вошел туда, увидел, что Самак на полу брошен, сказал ей:
– О царевна, это Самак-айяр!
– Приведи его ко мне, – говорит девушка. Лала подошел, говорит Самаку:
– Эй, Самак, вставай, я тебя к царской дочери отведу.
– Лала, ты меня прежде развяжи, – отвечает Самак. Развязал его Лала, а Самак говорит:
– Силушки у меня нет, чтобы встать.
Лала его поднял, на себе к шахской дочери потащил. Поклонился Самак, поздоровался. А девушку одолела любовь к Хоршид-шаху, и при виде Самака она очень обрадовалась – ведь он был другом ее милого. Она спросила:
– Самак, как это ты в оковах оказался? А Хоршид-шах как поживает?
– О царевна, – молвил ей в ответ Самак, – я совсем обессилел от палочных ударов да от духотищи в клетушке той. Дай я немного отдохну, ветерком меня обдует чуток, а то слова сказать мочи нет.
Шахская дочь взяла его за руку и говорит:
– Брат мой, давай в сад выйдем.
Вывела она его в сад, усадила вместе со своими прислужницами и Рухафзай, сама села и приказала:
– А теперь,Самак, рассказывай, что с тобой приключилось и где Хоршид-шах.
Тут Самак поведал ей все с самого начала: как захватили их врасплох хитростью, как бросился он на трупы убитых, как к Махруйе попал – до того самого часа, когда доставили его к шаху. Подивилась царевна их злоключениям, посочувствовала и опять спрашивает:
– Ну, а про Хоршид-шаха-то ты что скажешь?
Тут Махруйе, который за кустом стоял, кашлянул.
– Кто там? – закричал Лала-Салех. Самак ему говорит:
– В это место чужим дорога заказана. А ну, выдь-покажись!
Тогда Махруйе вышел, поклон отдал. Как увидел его Самак, обрадовался, встал, обнял его и говорит:
– Садись, друг Махруйе, рассказывай, как дела.
Сел Махруйе, описал, что случилось. Самак ему сказал:
– Придется тебе, брат, идти на поиски Хоршид-шаха, я-то, видишь, избит-изранен лежу. Да поскорей возвращайся.
Вышел Махруйе из сада и пустился в путь, пока не пробрался туда, где сражение было. Смотрит, при входе на улицу огонь стеной стоит, а из людей никого не видно. Повертелся он там, покрутился, поискал – никого, а рассвет уж близок.
Вернулся он в сад, видит, лежит Самак, все тело у него восковым бальзамом натерто, да так хорошо, что от палок и следа не осталось! Обрадовался Махруйе и сказал:
– О богатырь Самак, я там был, всех, кого только знаю, порасспросил, никого своих не нашел.
– Тогда возвращайся к нашим удальцам, – велел Самак, – успокой их. Скажи, что я при шахской дочери задержусь малость, но вскорости все устрою и их из заточения выведу.
– О богатырь, нам бы пропитания какого-нибудь надо! – говорит Махруйе.
Махпари тотчас приказала Лала-Салеху:
– Ступай, принеси все, что на кухне найдется!
Принес Лала еды, Самак говорит:
– Это вам на первый случай сгодится, а там царевна еще раздобудет. Сестра, к вечеру собери, что сможешь, а то я ведь тоже на поиски Хоршид-шаха пойду.
Махруйе забрал лепешки, мясо, халву и отнес все на ту улицу айярам, а Самак, значит, наказал шахской дочери:
– Приготовь им еще еды, я же отправлюсь на поиски Хоршид-шаха, а к вечеру будь в саду – я вернусь.
Сказал так и ушел. Царская дочь вернулась во дворец и занялась делом.
Когда настал белый день, шах Фагфур воссел на трон, а его эмиры на службу явились. Пришел Мехран-везир, поклонился-поздоровался, на свое место сел, стали они разговоры разговаривать, про войско Мачина рассуждать. Говорят, вот посол вернется, тогда уж все как есть обсудим. Мехран-везир сказал:
– О шах, прежде чем мы займемся военными делами, надо этого пса поганого казнить, ведь, пока он жив, наше царство в опасности. Надо также отыскать Хоршид-шаха, Фаррох-руза и Шогаля-силача и разделаться с ними. А уж потом войной заниматься.
– Это хорошо, что ты мне напомнил, – сказал Фагфур. – Когда мы его били, он словечко одно обронил. Вот я сейчас разузнаю, к чему это сказано было, ведь лжи он никогда не допускает.
Озадачил он так Мехран-везира, а сам приказал:
– Пойдите приведите сюда Самака!
Пошли в ту каморку, а там нет никого. Вернулись посланные к шаху:
– Увели Самака, нигде его нет.
– Это что за речи?! – закричал шах. – Глядите лучше, может, там подкоп или дыра какая есть? Или, может, двери дворца не заперты?
Призвали тут привратников и стражников, стали их допрашивать:
– Кто во дворец входил и выходил?
– Мы никого не видели, – отвечают те, – не знаем, как такое получиться могло.
Тут Мехран-везир улучил момент, слово вставил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36