И они сошлись и порешили убить его и его спутников. Типичная для средневековья нетерпимость членов цеха к конкуренции.

Hо те были предупреждены об этом и стали решать, что им делать. «Негоже, – сказал Придери, – нам бежать из этого города; лучше пусть эти холопы Taeog – валлийское обозначение раба. Hе знающие городской жизни валлийцы свысока смотрели на горожан, считая ремесло и торговлю «холопскими» занятиями.

убьют нас». «Нет, – сказал Манавидан, – позорно для нас биться с ними и попасть в темницу за разбой. Будет лучше для нас отправиться в другой город и поселиться там». И они все вчетвером отправились в другой город.
«Чем мы здесь займемся?» – спросил Придери. «Мы будем делать щиты», – ответил Манавидан. «А знаешь ли ты, как их делать?» – снова спросил Придери. «Никто не мешает нам попробовать», – ответил тот. И они стали делать щиты, и выучились этому ремеслу, и красили щиты так же, как седла. И они так преуспели в этом, что никто больше не покупал щитов у прочих мастеров, ибо они работали лучше и скорее всех.
И это продолжалось, пока горожане не возмутились и не решили опять убить их. И они были предупреждены о том, что их хотят предать смерти. «Придери, – сказал Манавидан, – опять эти люди хотят убить нас». – «Давайте сразимся с этими холопами и перебьем их», – сказал Придери. «Нет, – ответил Манавидан, – Касваллаун и его люди узнают об этом и погубят нас. Мы должны уйти в другой город». – «И чем же мы займемся там?» – спросил Придери. «Мы будем выделывать обувь, ибо сапожники не посмеют запретить нам это». – «Hо я не умею», – сказал Придери. Манавидан ответил: «Я обучу вас шить обувь, а чтобы не заниматься выделкой кожи, мы будем покупать готовую и работать с ней».
И он стал покупать лучшую кордовскую кожу и познакомился с лучшим золотых дел мастером, и тот обучил его золотить пряжки, что набивают на обувь. И по этой причине его прозвали Третьим из тех, кто золотил обувь. В триаде № 67 Манавидан упоминается как один из Трех золотильщиков обуви вместе с Касваллауном, сыном Бели (см. примечание к «Бранвен») и Ллеу Ллау Гифсом (см. «Мат, сын Матонви»).


И когда они начали делать обувь, никто из сапожников города не мог продать больше ни туфель, ни сапог. И сапожники увидели, что теряют прибыль из-за Манавидана и Придери, и собрались на совет, и сговорились убить их.
«Придери, – сказал Манавидан, – эти люди задумали убить нас». – «До каких пор мы будем бегать от этих грязных холопов! – воскликнул Придери. – Давайте же сразимся и перебьем их всех!» – «Нет, – сказал Манавидан, – мы не можем ни сражаться с ними, ни оставаться в Ллогре. Мы вернемся в Дифед и там решим, как быть».
И они отправились в путь и прибыли в Арберт. И зажгли они там очаг, «A Uad tan a wnaethant» – валлийская фраза, означающая «поселиться в каком-либо месте».

и стали жить, добывая пропитание охотой. Так прошел месяц, а потом и весь год. И однажды утром Придери и Манавидан собрались на охоту и, созвав собак, вышли из дворца. Несколько собак бежало впереди их; и, достигнув куста, что рос у дороги, они вдруг отпрянули, и шерсть их от страха поднялась дыбом, и они прижались к людям, ища защиты. «Подойдем к кусту «Подойдем к кусту» – parth ar berth. Несомненно, перед нами попытка объяснить происхождение топонима «Арберт».

– предложил Придери, – и посмотрим, что там». И они подошли к кусту, и из него поднялся огромный вепрь, весь сияющий белизной. Собаки кинулись к нему, но он отбежал немного от людей и встал там, спокойно слушая лай собак. Когда люди подошли ближе, он вновь отступил. И так они преследовали его, пока не вышли к большому и величественному замку, который казался недавно построенным и стоял там, где они никогда ранее не видели даже камня. Вепрь побежал прямо в замок, и собаки последовали за ним. И когда они скрылись в замке, Придери и Манавидан изумились, увидев замок там, где его не было совсем недавно. И с вершины холма они пытались разглядеть или расслышать собак, но не услышали ни лая, никаких других звуков.
«Господин, – сказал Придери, – я пойду в этот замок и отыщу собак». – «Поистине, – сказал Манавидан, – негоже идти в замок, который так внезапно появился в этом месте. Он выстроен не иначе, как колдовством». – «Я не могу бросить своих собак», – возразил ему Придери и, не послушав совета, направился к воротам замка.
Войдя внутрь, он не увидел ни человека, ни зверя, ни вепря, ни собак и никаких признаков жизни. И в середине двора был мраморный фонтан и на краю его – золотая чаша, подвешенная на четырех цепях, которые уходили ввысь так, что их концов не было видно.
И он восхитился красотой чаши и подошел, чтобы взять ее. Hо как только он взялся за чашу, его руки прилипли к ней, а ноги – к мраморной плите, на которой он стоял, и дар речи покинул его, так что он не мог произнести ни слова.
И Манавидан ждал его до конца дня, а убедившись, что Придери и его собаки не вернулись, отправился домой. Когда он пришел, Рианнон спросила: «Где же твой спутник и собаки?» – «Выслушай, – сказал он, – что с ними случилось». И он рассказал ей обо всем. «Поистине, – молвила Рианнон, – ты оказался плохим товарищем, а хорошего товарища потерял». И с этими словами она ушла и направилась туда, где, по словам Манавидана, стоял замок. Она увидела, что ворота замка открыты и лишены охраны, и вошла внутрь. И, войдя туда, увидела она Придери, державшего чашу, и подошла к нему. «О сын мой! – воскликнула она, – что ты здесь делаешь?» И она протянула руку к чаше, и, как только она коснулась ее, рука ее также прилипла к чаше, а ноги – к мраморной плите, и она не могла сказать ни слова. Так стояли они, пока не спустились сумерки, и раздался грохот, и замок растаял в тумане со всем, что в нем было.
Когда Кикфа, дочь Гвинна Глеу, жена Придери, увидела, что в замке не осталось никого, кроме нее и Манавидана, она так опечалилась, что смерть показалась ей лучше жизни. И Манавидан обратился к ней. «Ты не права, женщина, – сказал он, – коль боишься довериться мне. Клянусь Богом, что нет у тебя друга преданнее меня. Ведь я с юных лет был товарищем Придери и твоим. Поэтому не опасайся меня». – «Господь воздаст тебе, – ответила она, – я не сомневаюсь в твоей дружбе». И сомнение исчезло из ее сердца.
«Итак, – сказал Манавидан, – нам нельзя оставаться здесь, ибо мы лишились собак и не можем больше добывать пропитание. Отправимся в Ллогр, там нам будет легче прожить». – «Хорошо, господин, – сказала Кикфа, – мы так и сделаем». И они отправились в Ллогр.
«Господин, – спросила она его, – каким же ремеслом мы займемся теперь?» – «Я могу только делать то же, что и раньше, – ответил он, – шить обувь». – «Господин, – возразила она, – эта грязная работа не подобает мужу такого достоинства, как ты». – «Мое достоинство это стерпит», – ответил он. И он стал работать с лучшей кожей, какую мог достать, и делал туфли с золочеными пряжками так хорошо, что работа прочих мастеров того города показалась грубой и неуклюжей по сравнению с его. И вскоре никто не стал покупать у них ни туфель, ни сапог. Так прошел год, пока сапожники не собрались и не сговорились против него, но он был предупрежден и сказал Кикфе, что сапожники намереваются его убить.
«Господин, – сказала Кикфа, – куда же нам скрыться от этого мужичья?» – «Мы вернемся назад в Дифед», – ответил он, и они отправились в Дифед. А когда они собирались в путь, Манавидан захватил с собою пшеничный колос. И они пришли в Арберт и поселились там. И для него не было места приятнее, чем Арберт, где они жили с Придери и Рианнон. Он рыбачил и охотился на оленей, а вскоре засеял три поля, и там взошла лучшая в мире пшеница, которая разрослась так обильно, как никто еще не видел. Здесь Манавидан обучает скотоводов-валлийцев не только ремеслу, но и земледелию.


Пришло время собирать урожай. И он пошел на первое поле и увидел, что пшеница поспела. «Я сожну ее завтра», – сказал он. Ночь он провел в Арберте и рано утром поднялся, чтобы сжать пшеницу. Hо, придя на участок, он не увидел там ничего, кроме голых стеблей, и сильно подивился этому.
И он пошел на другое поле и увидел, что урожай и там поспел. «Я сожну пшеницу завтра», – сказал он. И наутро он встал, чтобы пойти на поле, но пришел туда и опять обнаружил только голые стебли. «О Боже! – воскликнул он, – кто же готовит мне голодную смерть? Hе тот ли это, кто уже опустошил мой край?»
И он отправился на третье поле, и, когда пришел туда, там не было ни души, и он увидел, что пшеница и там поспела. «Будь я проклят, – сказал он, – если этой ночью я не увижу, кто здесь хозяйничает». И он взял оружие для охраны поля и рассказал обо всем Кикфе. «Что же ты сделаешь?» – спросила она. «Я пойду этой ночью в поле», – сказал он.
И он отправился в поле, и провел там половину ночи, и тут вдруг услышал сильнейший в мире шум. И он узрел великое множество мышей, которым не было ни меры, ни числа. И не успел он опомниться, как мыши набросились на пшеницу, и каждая из них наклонила по стеблю и отгрызла колос так, что ни одного целого колоса не осталось. И они пустились бежать, унося с собою колосья.
Тогда, исполненный гнева, он ворвался в середину мышиной стаи, но не смог коснуться ни одной мыши, ибо они взмыли в воздух, подобно птицам или мухам, кроме одной, которая была в тягости. И он, увидев это, схватил ее, посадил в свою перчатку и принес в дом.
Он вошел в комнату, где была Кикфа, и зажег огонь, и повесил перчатку на гвоздь. «Что там, господин?» – спросила Кикфа. «Там вор, – сказал он, – которого я застиг на месте преступления». – «Что же это за вор, что ты смог посадить его в перчатку?» – «Слушай же», – и он поведал ей, как его поля были разорены и как мыши опустошили последнее на его глазах: «И одна из них была в тягости, и я смог поймать ее; вот она в перчатке. Завтра я повешу ее Последующий эпизод отражает наказание вора по валлийскому праву. Если вора ловили с чутким имуществом, его могли повесить; если же кража считалась доказанной, но вор не держал в момент поимки имущества в руках, он должен был заплатить выкуп. В истории отражена борьба церкви за замену казни денежным возмещением.

и, клянусь Богом, сделаю то же с ними всеми, если поймаю». – «О господин, – сказала она, – негоже такому благородному мужу, как ты, гневаться на эту ничтожную тварь. Ты должен не рядиться с этой мышью, а отпустить ее».
«Будь я проклят, – воскликнул он, – если я не истреблю их всех, кого смогу изловить». – «Что ж, – сказала она, – защищая эту мышь, я хотела лишь не допустить умаления твоей чести. Делай как знаешь». – «Назови хоть одну причину, по которой я должен ее пощадить, и я послушаюсь, – сказал Манавидан, – я же не знаю таких причин и хочу с ней покончить». – «Тогда так и сделай», – сказала Кикфа.
И после этого он взошел на холм в Арберте, неся с собою мышь. И на вершине он соорудил виселицу из двух рогулек, и в это время к нему подошел клирик Yscolheic – собственно, «школяр», т. е. студент Оксфорда.

в бедной и поношенной рясе. А ведь прошло семь лет с тех пор, как он видел там человека или зверя, кроме тех, что жили с ним вместе, пока не потерялись. «О господин, – сказал клирик, – помоги тебе Бог!» – «Приветствую тебя, – ответил ему Манавидан, – откуда ты, клирик?» – «Я иду из Ллогра, господин, – сказал тот, – а почему ты спрашиваешь об этом?» – «Потому что в последние семь лет, – сказал Манавидан, – я не видел здесь ни одного человека, кроме четверых, живших здесь, и я один из них». – «Понимаю тебя, господин, – сказал тот, – я же иду через эту землю к себе на родину. А что ты делаешь здесь?» – «Я вешаю вора, который ограбил меня». – «И что это за вор? – спросил клирик. – Я вижу в руке у тебя нечто, напоминающее мышь, и странно, что муж столь знатного вида держит в руке такую тварь. Прошу тебя, отпусти ее». – «Я не отпущу ее и не продам», – сказал он. «Как хочешь, господин, – сказал тот, – хоть я и огорчен, видя тебя, благородного господина, с этой мышью в руках, но я не стану тебя уговаривать». И клирик удалился.
И он положил на рогульки перекладину, и тут к нему подъехал священник на богато убранном коне. «Здравствуй, господин», – сказал он. «Приветствую тебя, святой отец», – сказал ему Манавидан. «Бог с тобою, – сказал священник, – что это ты здесь делаешь?» – «Я вешаю вора, который ограбил меня», – ответил он. «И что это за вор?» – спросил тот. «Это тварь, – ответил Манавидан, – именуемая мышью; она обокрала меня, и я казню ее смертью». – «О господин, – сказал тот, – не губи эту мышь. Я заплачу любую цену, чтобы ты помиловал ее». – «Клянусь Богом, в которого я верю, – я не продам ее и не отпущу». – «За мышь не положено виры, – сказал священник, – но чтобы ты не осквернялся прикосновением к этому животному, я дам тебе три фунта, если ты отпустишь ее». – «Я не приму этого выкупа, – сказал Манавидан, – ибо желаю отомстить за свое погубленное добро». – «Что ж, господин, тогда делай как пожелаешь», – и священник удалился.
И он надел волосяную петлю на шею мыши и уже хотел повесить ее, как вдруг увидел подъезжающего к нему на коне епископа с многочисленной свитой. Тут он оставил свое занятие. «Благословите меня, господин епископ», – сказал он. «Господь благословит тебя, сын мой, – ответил тот, – что ты делаешь здесь?» – «Я вешаю вора, – сказал Манавидан, – который ограбил меня». – «Hе мышь ли, – спросил тот, – держишь ты в руке?» – «Да, – ответил он, – это и есть вор». – «О! – воскликнул епископ. – Я не могу допустить убиения Божьей твари, и я выкуплю ее у тебя. Я дам тебе семь фунтов, чтобы ты не осквернял себя прикосновением к жалкой мыши. Отпусти ее, и ты получишь эти деньги». – «Клянусь Богом, я не отпущу ее», – сказал он. «Хорошо, я дам тебе двадцать фунтов и еще четыре, чтобы ты отпустил ее». – «Я не отпущу ее ни за какие деньги», – сказал он. «Если тебе не нужны деньги, – сказал епископ, – я дам тебе всех коней, что ты видишь здесь, и семь тюков разного добра, и семь лошадей, что их везут». – «Я не возьму этого, господин», – сказал он. «Скажи же сам свою цену». – «Освободи Рианнон и Придери», – сказал он. «Ты получишь их». – «Hо этого мало». – «Чего же ты еще хочешь?» – «Сними чары и наваждение с семи частей Дифеда», – сказал он. «Я сделаю все это, если ты отпустишь мышь». – «Я не отпущу ее, – сказал он, – пока не узнаю, кто эта мышь». – «Это моя жена. Когда это все случилось, я не смог выручить ее». – «Так для чего же она пришла ко мне?» – спросил он. «Чтобы украсть твое зерно, – ответил тот, – я Ллойд, Llwyd – валл. «серый», также «седой», что отражает как «мышиный» характер персонажа, так и его принадлежность к нечистой силе (ср. англ. brownie – «домовой»).

сын Килкоэда, и я навел чары на семь частей Дифеда из мести за Гуала, сына Клида, с которым я дружен. И я отомстил Придери за игру в барсука в мешке, что Пуйл, Государь Аннуина, затеял с Гуалом при дворе Хэфайдда Старого. И когда я узнал, что ты вновь пришел в эту страну, я обратил своих воинов в мышей, чтобы погубить твои поля. И они пришли в первую и вторую ночь и сгубили два твоих поля. И на третью ночь пришла ко мне жена со своими дамами, и просили они, чтобы я тоже превратил их в мышей. И я сделал это; она же была в тягости, потому ты и смог схватить ее, и, раз уж это случилось, я верну тебе Придери и Рианнон и сниму с Дифеда чары и наваждение. Вот я сказал тебе, кто она. Теперь отпусти ее». – «Клянусь Богом, – сказал Манавидан, – я не отпущу ее». – «Чего ты еще хочешь?» – спросил тот. «Я хочу, чтобы никакие чары больше никогда не сходили на семь частей Дифеда». – «Так будет, – сказал тот, – если ты отпустишь ее». – «Я не отпущу ее», – сказал он. «Чего же ты хочешь еще?» – спросил тот. «Я сказку: хочу, чтобы ты никогда не мстил ни Придери, ни Рианнон, ни мне». – «Я выполню это условие, и ты мудро поступил, высказав его, иначе я обрушил бы на твою голову все бедствия мира». – «Я знал это, – сказал Манавидан, – потому и сказал так», – «Теперь отпусти мою жену на волю». – «Я не отпущу ее, пока не увижу здесь Придери и Рианнон». – «Смотри, вот они», – сказал тот.
И тут появились Придери и Рианнон. И он направился к ним, и приветствовал, и усадил их рядом. «Теперь отпусти мою жену, – сказал муж в обличье епископа, – и ты получишь все, о чем попросил». – «Теперь я с удовольствием отпущу ее», – сказал он.
И он выпустил ее из рук. И епископ коснулся мыши волшебной палочкой, и она преобразилась в молодую даму, прекраснейшую из всех виденных им. «Оглянись и посмотри вокруг, – молвил епископ, – и ты увидишь все дома и их жителей на прежнем месте». И Манавидан встал и оглядел землю. И там, куда он смотрел, он увидел землю вновь заселенной, полной людей и животных.
«Какое же наказание, – спросил он, – несли у тебя Придери и Рианнон?» – «Придери носил на шее кольцо от ворот моего дворца, а Рианнон – ярмо, под которым ослы возят сено. Это и было их наказание».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34