А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

У Конана не было никакого желания истреблять и дальше здешних людей или делать их своими врагами, в то время как их помощь и дружба были бы очень кстати при разрешении загадки дьявольских Ворот.
Конан покрепче ухватил щит и копье. Один против нескольких — надо нападать первому и не давать противникам опомниться.
Конан резко двинул верхней кромкой щита под челюсть одного из нападавших, одновременно с этим с размаху ударив тупой стороной копья между ног другого. Оба упали. Затем Конан, взмахнув копьем, как дубинкой, обрушил его на макушку третьего. Головной убор слетел с головы черного воина, щит и боевая дубинка выпали из рук нападавшего, и он растянулся на берегу среди остальных своих товарищей.
Уменьшив количество своих противников, оставшихся на ногах, и поубавив у них спеси, Конан заметил, как Кубванде гонит по тропе еще двоих. Щит и копье мелькали у него в руках с такой скоростью, что глазу было трудно уследить за ними. Конан только понадеялся, что у бамула хватит мозгов прекратить сражение, не отнимая у противников жизни.
Затем еще трое деревенских выпрыгнули на берег. Почувствовав, что к ним пришло подкрепление, и воспряв духом, нападавшие начали заходить со всех сторон, явно стремясь оттеснить Конана спиной к потоку. Один из вновь появившихся был совсем молод, почти еще мальчик. С безумной отвагой юности он бросился в воду, надеясь зайти киммерийцу сбоку.
Конан как раз пытался удержать в поле зрения одновременно все направления атаки, когда плеск воды бросившегося в реку парнишки окончился более шумным всплеском. Ужас в глазах деревенских подсказал Конану, что может означать этот второй, шумный, всплеск еще прежде, чем донесся рев бегемота.
Киммериец повернулся и прыгнул, одним-единственным движением вырвавшись из кольца врагов. Один особо настырный черномазый бросился наперерез киммерийцу. Копье Конана мелькнуло в воздухе и с размаху ударило дикаря по запястью. Воин взвыл, как побитая собака, и кинулся прочь, прижимая к груди раненую руку.
Теперь парнишка был зажат в массивных челюстях бегемота. Но Конан заметил, что благодаря благоволению кого-то из богов мальчик оказался в промежутке между редко растущими зубами животного. Ни один из клыков, похожих на короткие мечи и острых как бритва, не пронзил тело юноши.
Вода взметнулась фонтаном, когда киммериец бросился в поток. Его дубина мелькнула над головой в столь стремительном ударе, что могла бы сбить летящую птицу. Вместо этого дубина ударила бегемота прямо в нос. Животное осело назад, недоуменно разинув пасть.
Конан протянул руку и, схватив парнишку за набедренную повязку, потащил его из пасти бегемота. Другой рукой он с силой вонзил свое копье в раскрытую пасть животного, прямо в небо.
Бегемот заревел, подобно дракону, и взмутил реку в неистовой ярости. Он попытался схватить зубами сперва мальчика, потом Конана, но вставшее поперек пасти копье не давало ему свести челюсти, Киммериец, вытащив мальчика на берег, осмотрел, не ранен ли тот.
— Вот, — сказал он, кладя парнишку у своих ног на гальку. — Найдите знахарку, и вскоре с ним все будет в порядке. И нечего называть меня Хозяином-Демоном.
Тот, к кому была обращена эта речь, открыл рот. Затем один из деревенских воинов выбежал вперед и обнял мальчика. Конан увидел, что у этого мужчины волосы и борода седые. Он решил, что, видимо, то был отец парнишки.
Тем временем бегемот продолжал биться на отмели, пытаясь освободиться от копья. Конан вогнал копье достаточно глубоко, чтобы бегемоту было нелегко от него избавиться, но недостаточно, чтобы острие достигло мозга животного.
Обезумев от страшной боли, животное могло бы биться здесь днями напролет, перебив много живых существ и наделав много вреда, прежде чем к нему пришла бы смерть. Конан наклонился, чтобы пополнить свой запас копий, а затем повернулся и снова вошел в реку.
Когда вода достигла его колен, он услышал громкий крик и яростный плеск. Прежде чем он смог обернуться, набежавшие деревенские воины почти сбили его с ног. Конан едва успел восстановить равновесие, прежде чем деревенские окружили бегемота, вонзая в него копья, полосуя кинжалами. На берегу стучали в барабаны.
Предсмертные вопли бегемота разносились дальше любого барабана. Наконец они оборвались, и мертвое животное поплыло в окровавленной воде. Понадобились бы силы всех собравшихся, заключил Конан, чтобы вытащить бегемота из стремнины.
— Крокодилы! — сказал Конан, показав на тушу бегемота. — Самое лучшее, если мы сейчас пойдем назад в деревню и приведем еще людей и ВСЕХ женщин, чтобы разрезать тушу. Не для того я трудился, чтобы эта зверюга стала крокодильим обедом, клянусь Кромом!
Конан вынужден был повторить это трижды, прежде чем Кубванде понял его. Даже тогда воин как-то нерешительно последовал за ним. У киммерийца было время принять нечленораздельно выражаемую благодарность человека, чьего сына он спас. Этого человека звали Бессу, он был младший вождь, а сына его — Говинду. Конан надеялся, что оба замолвят за него словечко в долине Мертвого Слона. Сделанного и так было довольно с лихвой. Конан и не рассчитывал добиться подобного в этом краю, учитывая, что следовало опасаться демонов впереди и копий в спину.
Конан также выкроил время облазить кустарники, где прятались деревенские. Он нашел там немногое. Ничего неожиданного для себя не обнаружил. И только одна вещь вызвала у него беспокойство.
Это были следы. Они вели сперва в сторону кустов, а затем дальше. Следы не принадлежали никому из деревенских, потому что на шедшем не было сандалий, оттопыривающих большой палец. В ветках кустарника недалеко от берега запуталось голубое перо. Среди деревенских практически никто не украшал голову перьями.
С другой стороны, среди воинов бамула редко можно было найти такого, у которого в уборе не было нескольких голубых перьев, равно как и перьев других цветов.
Лицо Конана было мрачным, когда он шел назад, к деревне. Но все принимали его мрачный вид за серьезность человека, который чудом избежал смерти в пасти бегемота. Никто не задавал вопросов, на которые Конан не мог ответить. Вскоре на кострах зашипело мясо бегемота. В больших кувшинах забулькал наваристый бульон, распространяя вокруг соблазнительный аромат, который смешивался с вонью разлагающихся трупов.
Глава шестая
Конан продвинулся еще выше, взбираясь на дерево. Сейчас он находился на высоте замковой башни над зеленым морем джунглей. Сук раскачивался и слегка потрескивал под его тяжестью.
Конан продвинулся еще на одну длину руки. Сук начал изгибаться. В потрескивании стали слышаться зловещие нотки, будто скрипели несмазанные петли гробницы на давно покинутом кладбище.
Конан прикинул, что с того места, где он находится, он мало что может увидеть. Подумал он и о том, что после падения он увидит еще меньше, если вообще увидит что-нибудь и когда-нибудь.
Если он погибнет так по-дурацки, Бэлит вряд ли примет его с распростертыми объятиями. Так может погибнуть только мальчишка. Кстати, о мальчишках…
— Говинду!
— Я здесь, Конан!
— Где — здесь?
— На самом большом суку… Э… Я думаю, на противоположной стороне дерева.
Для Конана это прозвучало так, будто парень находился на землях соседнего племени. Однако дерево, на которое они влезли, и в самом деле было громадным. Кроме того, киммериец привык к большим пространствам на суше и на море. А у джунглей было колдовское свойство превращать звук треснувшего под ногой сучка или упавшей капли воды в нечто загадочное и непривычное. И расстояние здесь совершенно невозможно определить по звуку. За это Конан не слишком жаловал джунгли. Но, в конце концов, настоящий мужчина должен сносить любые тяготы и приспосабливаться к самым жутким условиям. Сметливый киммериец мало-помалу научился ориентироваться в этих лесных краях.
— Ты ясно видишь?
— Да.
— Что ты видишь?
— Вершины всех деревьев в мире, небо, обещающее дождь, и много птиц.
— Какие-нибудь диковинные среди них есть?
Конан почти услышал, как парнишка пожал плечами, прежде чем ответить.
— Есть много, которых я не знаю. Некоторые так далеко, что невозможно определить их породу. Кроме того, я ведь не знаю всех птиц, которые водятся в джунглях.
— Ты видишь зорче, чем некоторые воины, которые в два раза старше тебя, Говинду. Я говорю тебе, потому что у тебя достает знаний понимать, что ты чего-то не знаешь.
— Это важно?
— Важно только в том случае, если ты собираешься прожить дважды по столько, сколько уже прожил, парень.
Говинду хихикнул. Затем киммериец услышал:
— Полезешь выше, ко мне, Конан?
— Если я сделаю это, то следующее, что ты услышишь, будет шлепок моего тела о землю. Я разлечусь, как гнилой арбуз.
— Скажи мне, когда соберешься падать, Конан. Я хочу посмотреть.
— Твой отец говорил, что когда-нибудь я пожалею, что спас тебя. Я начинаю понимать мудрость твоего отца.
Находясь в безопасности на другой стороне дерева, Говинду издал непристойный звук. Затем он расхохотался, и киммериец рассудил, что парнишка, похоже, вновь приступил к наблюдению за джунглями сверху.
Конан и Говинду были не единственными искателями Ворот Зла, которые сейчас скорчились на высоких деревьях, оглядывая залитые солнцем кроны. Многие воины, как из племени больших, так и из селения малых бамула, сидели сейчас на деревьях, не всегда осознающие, что они, собственно говоря, ищут, но все одинаково молящиеся о том, чтобы ничего необычного, что могло бы произойти между рассветом и закатом, не скрылось от их глаз.
Когда все ищущие Ворота Зла собрались на совет и все слова были сказаны и выслушаны, стало ясно, что Ворота открыты не постоянно. Однако же открываются они всякий раз почти в одном и том же месте.
Стало быть, надо отыскать это место. Конан предложил производить поиск сверху, с какой-нибудь высокой точки.
— Но здесь, в джунглях, нет никаких возвышенностей, — напомнил собравшимся один из прихлебателей Идоссо.
— С таким же успехом, как с утеса или гребня холма, наблюдение может вестись с верхушки дерева, — ответил Конан. — Все, что наблюдателю нужно, — острый глаз и сообразительность. Впрочем, глядя на тебя, я сомневаюсь, что тебе удастся чего-нибудь разглядеть, даже подвесив за ноги к облаку.
Все расхохотались, даже возражавший Конану воин. Киммериец рассудил, что это добрый знак. Но не в его привычках любезничать и сюсюкать с кем бы то ни было.
В Немедии или в Аквилонии, как доводилось слышать Конану, группа воинов, занятых чем-то вроде того, чем заняты нынешние охотники за демонами, решала эту задачу с помощью карты. Когда появлялся демон и летел по воздуху, наблюдатели наносили траекторию его полета на карту. Затем они сверяли карты и таким образом получали искомую точку.
Бамула же, ясное дело, не имели ни малейшего представления о картах. Что до Конана, то в свою бытность в Туране ему приходилось пользоваться картами. Приходилось и позднее, когда он был наемником. Опять-таки, доводилось ему смотреть в карты и на борту «Тигрицы». Однако киммериец не чувствовал себя готовым к тому, чтобы начать преподавать искусство картографии.
Единственное, что досконально знают дикари, — это джунгли. Каждый хорошо изучил их с детства. Как умели, они передали Конану кое-какие из своих познаний. С другой стороны, киммерийцу оказалось не так уж трудно вбить чернокожим в мозги понятие о большом круге, внутри которого появляются жуткие твари.
Даже ребенку после этого было бы понятно, что Ворота должны открываться и закрываться где-то внутри этого условного круга. Так что оставалось вести наблюдение за всем кругом.
Кое-кто из больших бамула, из тех, кто выслуживался перед Идоссо, а также некоторые из деревенских, обуреваемые жаждой мести, пожелали вести наблюдение с земли. Что до наблюдения сверху, то, по их словам, лишь женщинам и мужчинам, в чьих венах течет молоко вместо крови, пристало болтаться на деревьях, подобно макакам. Некоторые были даже столь отважны, что осмелились сказать это бледнокожему киммерийцу прямо в глаза.
Кубванде, со своей стороны, осыпал этих людей презрением, будто раскаленными углями.
— Джунгли скрывают в себе столько всякой всячины, что, даже если все племена на свете соберутся вместе, им не удастся осуществить постоянное наблюдение внутри круга. Кроме того, надо быть полнейшими недоумками, чтобы не понимать, что насылаемых демоном тварей лучше всего не наблюдать с ЗЕМЛИ.
— Если мы вступим с ними в бой, души наших убитых родственников будут поддерживать нас в сражении! — бросил один из деревенских.
— Если вы будете наблюдать с земли, то очень скоро присоединитесь к своим предкам и убитым родственникам, так и не отомстив за них! — сказал Конан. — Один на один с тварями биться бесполезно. Попробуйте! И то, что от вас останется, будет служить свидетельством вашей беззаветной глупости. Выйдите против них вместе со своими товарищами — и вы сможете отомстить!
Конан многозначительно посмотрел на сельского вождя:
— Разве это не правда, Бессу? Разве не удалось вам убить ящерообезьяну, сражаясь против нее всем скопом, в то время как те, кто пытался поиграть в героев, погибли?
Отец Говинду кивнул:
— Амра говорит правду. Клянусь духом моей дочери. Против этих исчадий подземного мира надо выходить сразу многим. Но чтобы многие могли действовать заодно, надо, чтобы их предупредили. Только с высоких точек может быстро и вовремя прийти предупреждение.
Поэтому теперь наблюдатели и сидели на деревьях. На других ветвях, пониже, расположились барабанщики, неподалеку от наблюдателей, чтобы можно было их услышать. Слова наблюдателей барабанщики понесут через все джунгли с помощью своих тамтамов. Звук тамтамов дойдет до воинов, и воины будут знать, куда идти. Теперь остается только ждать, когда Ворота снова откроются. Наблюдатели должны заметить это.
Уже прошло десять дней с тех пор, как наблюдатели следили за джунглями.
У Конана не было намерения спускаться по дереву, оставив Говинду наблюдать в одиночестве. Вместо этого он поискал более надежный сук, с которого можно будет увидеть побольше, нежели просто листву кроны.
Он почти добрался до облюбованного им заранее местечка, на пять длин копий ниже поста Говинду, когда парнишка громко закричал. Удивление в его голосе смешалось со страхом. Конан отстегнул одно копье и ухватился за крепкий сук своей железной рукой. Другой рукой с помощью копья он раздвинул листву кроны.
Сперва Конану показалось, что это небольшая птичка, до которой рукой подать. Однако врожденный охотничий инстинкт подсказал сперва мальчику, а теперь и киммерийцу, что птица вовсе не небольшая. Птица гигантская, только находится очень далеко. Но как далеко? Конан не имел об этом представления.
Птица — это было еще не все. В воздухе над джунглями поднялось какое-то странное мерцание. На первый взгляд это было похоже на водопад, но только водопад застывший. И не просто водопад — в застывших струях застряла рыба с золотой чешуей, что было совсем уж невозможно.
Если это не Ворота Зла, то тогда приходилось предположить, что в джунглях одновременно наблюдаются сразу два колдовских явления. Конан смотрел на мерцание, щурясь против солнца. Водопад привлекал все его внимание. Конан пытался определить его местоположение. Это было легче сказать, чем сделать.
Не успел киммериец как следует разглядеть приметное дерево с тройной развилкой, как Говинду снова закричал. Сучья задрожали, когда парнишка скользнул вниз и уцепился за сук рядом с варваром.
Конаи теперь тоже ЭТО видел. Птица пикировала так, будто почуяв либо добычу, либо врагов. Киммериец отнюдь не собирался быть добычей. Врагом — другое дело. Если птичка окажется поблизости, то познакомится с кинжалом.
Птица развернулась в воздухе, заложив крутой вираж. Каждое из крыльев было размером с парус корабля. В развороте птица открыла гнусного вида брюхо цвета засохшей крови, полуголое и оперенное не то перьями, не то пухом странного серо-зеленого цвета, цвета болотного мха.
Кривой клюв свидетельствовал о том, что перед Конаном хищник. Когда птица пролетела, Конана и его товарища обдало трупной вонью.
Говинду приземлился на сук, за который держался Конан. Сук затрещал, но не сломался. Одной рукой парнишка схватился за еще один сук, в другой руке у него было копье, которым он замахнулся.
Конан положил руку на плечо парня и покачал головой.
— У нас никогда не будет такой возможности, — сказал Говинду. — Воинам не подобает трусить.
— Мы воины, но у нас сейчас другая задача. Мы здесь не для того, чтобы сражаться.
Все боевые инстинкты, которые выработались у Конана за годы войн, бунтовали против этих слов. Но правда была столь отчетливо нелицеприятна, как вонь, источаемая чудовищной птицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31