Идоссо при этих словах засмеялся. Он сам не раз возглавлял походы против работорговцев. Эти подвиги и составляли его основную славу.
— Ты думаешь, Амра шпионит в пользу кого-нибудь из своих дружков?
— Ничего другого мне на ум не приходит. Этот человек подобен кинжалу, который прячут в набедренную повязку. В какой-то момент кинжал может нанести смертельный удар.
Кубванде видел, как Идоссо изо всех сил пытается ухватить смысл сказанного. Он терпеливо ждал. Лучше, если Идоссо поймет сам, без подсказки.
— Ха! — воскликнул наконец Идоссо и подкинул кувшин из-под пива так высоко, что тот пробил крышу хижины. — Мы храним секрет Амры. А он из всех бамула может говорить только с нами. Если его хозяйка захочет предложить кому-нибудь свою дружбу, то она может предложить ее только нам. Кто бы ни способствовал установлению дружбы Королевы Черного Побережья с бамула…
Он не закончил. И не нужно было заканчивать. Если хорошо хранить секрет, то Амра станет тем самым потайным кинжалом в борьбе с противниками за трон из слоновой кости, на котором восседает военный вождь. Подумав об этом, Идоссо порадовался тому, чтб в свое время сумел сдержать свои амбиции Кубванде, который хорошо понимал, какие мысли бродят сейчас в голове у Идоссо, тоже был доволен.
По крайней мере, эту ситуацию можно держать ровно столько, сколько будет необходимо. Ясно, что невозможно вечно хранить мир с этим опасным человеком, с Идоссо, даже если постоянно демонстрировать ему свое дружелюбие. Идоссо слишком быстро гневается и слишком медленно думает.
Конан ничего не знал об интригах, которые плелись между вождями бамула. А если бы и знал, то придал бы этому куда меньшее значение, чем надеялся Кубванде. По крайней мере, так продолжалось бы до тех пор, пока кто-нибудь не оскорбил бы память Бэлит.
А затем, вне всякого сомнения, гнев удесятерил бы его силы, и для народа бамула настал бы черный день, прежде чем Конан испустил бы дух под жалами десятков копий. Кстати, это весьма сомнительно! Продырявить шкуру великана-киммерийца — не такая уж простая задача. Намного легче провести ночь в пасти голодного дракона, при этом ворочаясь и похрапывая.
Конан надеялся разойтись с бамула мирно. Он рассчитывал, что черномазые поступят так же и не дадут ему повода переменить решение дурным обращением с женщинами. Тут уж как им, бамула, захочется. Если они будут терпимыми с пленницами, то Конан и пальцем не пошевелит, чтобы помешать бамула делать, что они захотят. Хотят — пусть дерутся между собой, пусть дерутся со своими соседями, с демонами, хоть с самими богами. Это ничуть не нарушило бы спокойного сна киммерийца.
Куда больше беспокоили Конана Рыбоеды. Несомненно, рано или поздно они узнают о пропаже своих женщин. И решат отомстить, вообразив, что способны одолеть противника. К тому же киммериец — не бамула. Поэтому на всякий случай Конан расставил на тропах к своему убежищу дополнительные ловушки. Спал он теперь вполглаза и не расставался с оружием.
Кроме того, на некоторых протоках он поставил ловушки для рыбы. «Тигрица» унесла с собой больше, чем золото и драгоценности. Пропали оружие, навигационные приборы, пища — все, что необходимо для жизни. Команде часто недоставало еды между одним набегом и другим. Да и в минуты затишья сети часто оставались пустыми. Морские волки Бэлит набивали себе животы рыбой, когда выдавался удачный день.
Бэлит всегда говорила о том, что рыба — важная вещь в меню любовников. Она чуть ли не силой заставляла киммерийца лопать дары моря, дабы в постели не посрамить мужское достоинство. В целом же Конан не считал, что легкого голода достаточно для того, чтобы погубить интерес мужчины к такой женщине, как Бэлит. Однако жизнь с ней мало-помалу приучила его к рыбе.
Так что, когда Конан обнаружил протоку шириной в два копья, где вдоволь плескалось странной, но крупной рыбехи, он соорудил сеть. Он сплел ее из лиан и тростников; в дело пошли и ремни, и веревки. Со временем он сделал не одну, а целых три сети, расставил их достаточно близко друг от друга, так что мог обойти их за один раз, на рассвете и на закате. Сети киммериец пристроил так, чтобы они оказались вне досягаемости чужих жадных глаз и рук.
В одном он был прав. А именно — в том, что касалось человеческих глаз и рук.
Однажды ночью Конан проснулся от раската грома. Звериный инстинкт варвара явственно подсказал: гром этот непростой. Что-то неладное угадывалось в далеком раскате.
Гром гремел, однако дождь не лил и ветер не шумел в листве. Странно… Густые кроны высоких дерев почти полностью скрывали небо, поэтому Конан так и не смог разглядеть: есть ли грозовые тучи и как скоро можно ожидать настоящей бури.
Киммериец напряженно вслушивался, по-кошачьи щурясь в темноте. Он пытался уловить малейший звук, который мог бы сказать ему нечто большее о происходящем.
Нет, ничего подозрительного. Лишь привычные звуки даже ночью не умолкающих джунглей.
Конан выскользнул из гамака — едва ли не единственного удобства, позаимствованного с «Тигрицы» прежде, чем корабль отправился в свое последнее, скорбное плавание. Ноги варвара ступали беззвучно, как лапы леопарда. Руки двигались в темноте так, будто были усеяны видящими в ночи глазами. Уверенным движением Конан нащупал оружие.
После громового раската слишком долго тянулась тишина. При настоящей грозе так не бывает.
Было во всем этом что-то неестественное. По крайней мере, неестественное для ночи в джунглях. Конан не мог заранее сказать, придется ли ему сражаться с этим неестественным. И если все-таки придется, то сколько времени займет эта война. Конан знал одно: лучше быть охотником, чем дичью.
Киммериец настороженно крался в темноте, описывая широкое кольцо вокруг своего лежбища. Этот круг должен был привести его к широкой протоке. Конан двигался бесшумно, подобно дикому коту. Все его чувства были напряжены. Он как будто щупал ночь. Одна рука лежала на рукояти меча, в другой было копье, на поясе висел кинжал, за плечами еще два копья. Даже леопард, который мог бы красться сейчас наверху; по ветвям, вряд ли счел бы киммерийца за легкую добычу.
Конан описал уже половину круга. Пока что он не обнаружил ничего необычного. Он уже начал думать, что странный гром ему послышался. То ли это был сон, то ли джунгли что-то навеяли, увлекая его на безумную ночную прогулку.
Однако он продолжал двигаться вперед. По крайней мере, раз уж он выбрался ночью на тропу, не мешало бы проверить сети. Не нужно было бы тогда тащиться утром. Кроме того, Конану было известно, что джунгли Черных Королевств скрывают в себе много такого, о чем он не имеет даже представления. В конце концов, слишком много времени прошло с тех времен, когда Конан был в Заморе юным воришкой, скорее мальчиком, нежели мужем, ловкостью лишь немного превосходящим вола и столь невежественным, что даже не ведал о собственном невежестве.
Сперва Конан решил было, что гром над головой исходил от одной из огромных кошек, что ищет партнера или охотится. Возможно, она разъярилась оттого, что ее побеспокоили, когда она насыщалась. Гром — или рык — повторился. На этот раз он прозвучал на таких низких тонах, что у Конана не осталось сомнений: такой звук могло издать существо, которое намного больше любой гигантской кошки. Да что там кошки — любого существа, населяющего эти джунгли.
Гиппопотамы или слоны размером куда больше кошек. Впрочем, как и крокодилы. Но они не рычат. Теперь Конан двигался бесшумной пружинящей походкой, обнажив двуручный меч, который покачивался в его испещренной шрамами руке.
В последний момент Конан свернул со своей обычной тропы, по которой ходил к ручью, и теперь крался по подлеску, к месту, откуда, как Конан уже знал, он может наблюдать, оставаясь невидимым — во всяком случае, для обычного существа. (Тут Конану вспомнился один-единственный раскат грома и хрип умирающего вендийца о Воротах Зла.) То, что предстало глазам варвара, и в самом деле было обычным животным. Более того, Конану приходилось видеть его и прежде. Однако киммериец не мог представить себе причин, заставивших это животное появиться здесь.
Перед глазами Конана был один из огромных снежных медведей с далекого севера, что жили не только за пределами Киммерии, но и за пределами земель асиров и ваниров. Самые отважные и сильные из северян, люди, способные драться целый день, а потом пьянствовать ночь напролет, в присутствии белого медведя притихали и вели себя боязливо, как робчайшие из газелей. Снежный медведь в два раза превосходил в высоту любого здоровенного мужика, а тяжелее был, наверное, раз в пять. Стремительный, как горностай, свирепый, как дракон. Зубы у него длиной в палец. Когти на четырех плоских лапах подобны кинжалам.
Можно было быть уверенным в том, что никто в Черных Королевствах не видел ничего подобного. Да и в ближайших землях на полгода пути в любую сторону не нашлось бы ни одного человека, который мог бы с чистой совестью похвастаться, что видел когда-либо эту зверюгу. Да и снега-то здесь нигде поблизости на полгода пути не найдется, ибо нет достаточно высоких гор.
При взгляде на медведя не скажешь, что животное перенесло долгое путешествие. Густой белый мех на боках не свалялся и клочьями не висит. Брюхо весьма упитанное. Во взгляде свирепых черных глазок не читалось усталости или измученности. И взор белого медведя какой-то особенный. Конану приходилось видеть змей, в глазах у которых больше тепла, чем у снежного медведя.
Из того, что Конан знал о белых медведях (в основном по рассказам северян), ему было известно, что они большие любители рыбы. Так что Конана не удивило, когда медведь плюхнулся в поток, сунул в воду лапу и вытащил сети с рыбой. Ловушка полетела на берег. Внутри сети трепыхалась рыба.
Сверху опустилась, подобно молоту, тяжелая медвежья лапа. Крепко сделанное сооружение разлетелось в мгновение ока. Рыба полетела во все стороны. Одна рыбина взлетела выше остальных. Зверь рыкнул, открыл пасть и поймал рыбу на лету с изяществом аргосской собаки, играющей с мячом.
В этот момент медведь очень удачно открыл брюхо для смертоносного удара. Для копья было далековато, и Конан разок вздохнул, жалея, что у него нет лука.
Брошенное могучей рукой киммерийца, копье вылетело со скоростью стрелы, пущенной из тяжелого боссонского лука. Слегка левее или правее — и борьба закончится, не начавшись. Белый медведь — не тот парень, с которым можно шутки шутить.
Бросок оказался неудачным. То ли Конана подвела рука, то ли ветер помешал. Копье отклонилось в сторону. Оно пронзило мех и шкуру, но скользнуло по ребру, не причинив зверю ощутимого вреда.
Медведь снова заревел. Один взмах здоровенной лапы вырвал копье из груди. Сила удара была такова, что отлетевшее копье вонзилось на глубину пальца в ближайший ствол.
Затем животное бросилось на киммерийца. Бросок был столь неотвратимым и стремительным, что Конан отпрянул. Ни разу еще он не встречал такого сильного противника среди животных.
Конан метнул второе копье. В момент броска он возблагодарил Крома за то, что догадался захватить с собой три копья. Зверюга уклонился в тот самый момент, когда оружие сорвалось с крепкой ладони киммерийца, так что заостренный наконечник только вздыбил медведю мех и царапнул шкуру на боку.
Конан ткнул мечом. Клинок был длиной почти равен лапам лохматого чудовища. Если верить тем легендам, что ходили об этих монстрах, то человек, попав в железную хватку медвежьих лап, уже никогда не выбирался живым.
Лезвие туго вошло в плоть. Зверь дернулся, заревев, словно дюжина дьяволов в Преисподнях Зандру. Конан вырвал меч и нанес второй удар. Животное метнулось вперед и навалилось на клинок.
От силы удара рука у киммерийца онемела. Еще чуть-чуть — и рывок выбил бы оружие. Конан метнул третье копье, метя зверюге в глаз. На этот раз варвар не промахнулся.
Медведь дико взвыл. Древко торчало из развороченной, окровавленной глазницы. Конан собрался было снова ударить мечом, но понял, что этого делать не нужно. Медведь бы прижал его к стволу дерева. В противном же случае, если бы удар пришелся мимо, Конану не удалось бы увернуться, вздумай зверь броситься на него.
Поэтому киммериец резко метнулся в сторону, с силой рубанув по передней лапе зверя. Лезвие срубило когти с правой лапы, заставив зверюгу взреветь снова. Медведь яростно взмахнул раненой лапой. Но Конан успел уйти от удара, втиснувшись между двумя деревьями.
Здесь, среди деревьев, огромные размеры снежного медведя были, скорее, помехой для него в погоне за киммерийцем. Поэтому в тесноте у Конана было больше простора для действий. Он начал наносить неожиданные удары из скрытых мест, из тех, где медведь не мог разглядеть его своим единственным глазом.
Теперь варвар мог сразить медведя, не будучи в опасной близости от страшных лап. Хвала старику Крому! Останься медведь в живых, людям в этих краях не было бы отныне покоя. Рыбоеды явные хлюпики, чтоб тягаться со свирепым чудовищем, тем более прикончить его.
По всему видно было, что медведь решил разделаться с Конаном. Раны только разъярили животное. Зверю не терпелось догнать и разорвать дерзкого человека.
Только вот поворачивалось чудовище для этого крайне неуклюже. То ли медведь потерял способность ориентироваться среди незнакомых запахов новой земли. Да и вообще медведь был более неуклюж, чем ожидал увидеть Конан. Не исключено, что, подобно многим северным животным, медведь впадал в спячку во время полярной ночи и потому плохо видел в темноте.
Так или иначе, вскоре в голове киммерийца сложился план — как заманить животное в одну из ловушек. Однако медведя будто предупреждало что-то. Конан убедился в этом, когда зверь избежал пятой по счету ловушки.
— Клянусь железным хреном Эрлика! Шкура этой зверюги будет покрывать мой гамак! — воскликнул Конан. Он побежал дальше. На этот раз он пролетел прямо над стеной лиан, которые покрывали ловушку. Более того, он проделал это на глазах у сорока Рыбоедов, которые поджидали его в прогалине, ощетинившись с копьями и дубинами.
Конан снова выругался, но его проклятье утонуло в воплях Рыбоедов, которые выскочили из укрытий, потрясая оружием.
— Крадущий женщин, приведший сюда демона, Амра!
— Убить человека-льва!
— Омоем копья!
Для народа, который всегда считался миролюбивым, Рыбоеды нынче больно кровожадно настроены против киммерийца.
У Конана не было ни малейшего желания воевать с Рыбоедами. Кроме того, он недоумевал: почему они называют ЕГО приведшим демона? «Страх сводит с ума» — вот и все, что он мог подумать об этом.
— Ха! — проревел Конан. Его бычий рев перекрыл вопли Рыбоедов. Все глядели на него, но копья медлили лететь.
— Я не демон, но вон в тех деревьях скрывается кое-кто похуже любого из всех демонов, каких я только видел. Эта тварь может пожирать львов. Она сожрет вас и ваших детей, если мы сейчас не сразим ее все вместе.
Только лишь Конан замолчал, как Рыбоеды снова разразились воплями. У киммерийца появилось сильнейшее желание оставить этих ублюдков разбираться с медведем, а самому убраться восвояси.
Однако он оскорбил Рыбоедов, заключив мир с бамула. Не стоило к оскорблению добавлять еще и несправедливость.
В следующее мгновение ситуация уже вышла из-под контроля Конана. Из джунглей появился белый медведь, истекающий кровью и ревущий, подобно вулкану в момент извержения. Вопли Рыбоедов утонули в громогласном реве, а прыжок чудовища превратил их воинственные крики в вопли ужаса, а затем агонии.
Первая же атака медведя унесла жизни двоих Рыбоедов. Остальным изрядно досталось на орехи — кому перепала плюха громадной лапы, а кто сам повалился на землю, мимоходом протаранив башкой ближайший ствол. В медведя полетели копья, однако в цель угодили немногие. С таким же успехом можно ковырять зубочисткой скалу, надеясь докопаться до золотой жилы.
Медведь развернулся, работая передними лапами, подобно борцу. У многих чернокожих воинов остались яркие кровавые отметины. Однако под черной кожей бились отважные сердца. Конан увидел, как один Рыбоед, мужчина — нет, мальчик, — бросился вперед с длинным трезубцем и глубоко вонзил его в неповрежденную лапу медведя.
Затем парень с воплем умер после того, как чудовище повернулось, изогнулось, как лук, и распороло живот. Вопль оборвался. Зверь схватил бьющееся в агонии тело за голову, с хрустом сдавил, а затем отшвырнул прочь и обернулся в поисках новой жертвы.
Конан видел, что мужества Рыбоедам не занимать, но у них не было ни подходящего оружия, ни соответствующего умения, чтобы справиться с чудовищным зверем. Да и ему теперь, когда зверюга оказался на открытом пространстве. нелегко будет одолеть его.
Ледяной холодок пробежал по спине киммерийца даже здесь, в тропической ночи джунглей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31