И начал тщательный осмотр всех компьютерных причиндалов, что имелись в доме. В надежде что-то и для себя найти. По крайней мере, очень долго он копался в какой-то коробочке, рассматривая ее содержимое. Если зрение и скудные знания мне не изменяют, то его заинтересовали блоки оперативной памяти. Для самого компьютера они — явно лишние, потому что больше “оперативки”, чем там поставлено, втолкать уже невозможно. Разве что на другой компьютер...С полки лейтенант вытащил какой-то прибор и коробку с толстыми дискетами.— Это ZIP, — радостно сообщил. — И целая коробка дискет к нему! Вот где должны храниться важные данные. То, что не нужно было Чанышеву держать на жестком диске, он должен был переписывать на дискеты для ZIPa.Что такое ZIP, даже я знаю — устройство для записи данных на дискеты большого объема. Лоскутков страдал от боли в челюсти и лишнее спрашивать не старался. Он и саму челюсть придерживал рукой, чтобы на куски, наверное, не рассыпалась, но смотрел внимательно, чтобы мы ничего не упустили. Еще больше его мучили, видимо, запоздалые душевные страдания. С пистолетом, да еще вдвоем, ментовские офицеры против одного молодого вора выглядели, надо сознаться, неважно — упустили...Что бы они вообще делали без отставного майора спецназа ГРУ? Хорошо хоть моя парочка уползти не успела. Задержанные сейчас молча сидели на полу, прислонившись к стене — их просто не стали пока поднимать.Так спокойнее для всех. “Бульдозер” тупо улыбался непонятно чему. Я даже грешным делом подумал, что он после моих ударов с собственным умом поссорился. Первый же из визитеров, которого я принял за охранника, смотрел зло и все пытался скованными наручниками руками потрогать затылок. Он прилично расшиб себе голову о косяк. Кровь стекала за шиворот и, похоже, щекотала. Парень криво ухмылялся. А я рассматривал сам косяк — не сдвинулся ли он с места, не треснул ли где: нехорошо все-таки портить чужой интерьер, тем более, если пришел без приглашения и вообще в отсутствие хозяев.— Ты, что ли, мне накатил? — спросил парень, когда я убедился в целостности косяка, подошел к нему вплотную и стал в упор разглядывать.— Не расстраивайся, на допросах тебе еще добавят...— А тебе — так прямо на хате, — и он без запинки выдал мой домашний адрес.Вот это он зря — чего не люблю, так это соседей по пустякам беспокоить. И так несколько месяцев назад сначала Лоскутков у меня обыск устроил, а соседей понятыми пригласил, потом его самого под моими окнами подстрелили. Теперь и этот — или сам надеется выпутаться, или обещает гостей подослать.А я вообще-то человек гостеприимный.— Предупреди только, когда пожаловать изволишь. Я чайник заранее поставлю.— Побалуемся чайком, побалуемся... — парень не унимается. Злопамятный, зараза, хуже Лоскуткова.— Нет. Извини. Не чайком. Просто у меня дома всегда с горячей водой проблемы. А теплой кровь легче будет с твоего затылка смывать. Для того, понимаешь, и чайник...— Поглядим.— Если доживешь, — вступил в разговор Лоскутков. Он слова процеживает сквозь зубы, и оттого голос его кажется странно-смешным и одновременно змеино-злобным. — Я для тебя, сука ты последняя, специальную камеру подготовлю. Там ребята опытные сидят, проверенные. В первый же час тебя “опустят”...Это подействовало лучше любого удара.Глаза парня затравленно скакнули — с майора на меня, потом обратно. Ответить он, чтобы не обострять отношения, не решился. И правильно.У Лоскуткова в руках его документы.— Знаю я этого сукиного кадра, — говорит мне. — Боевичок сраный... Бывший старший лейтенант ОМОНа. Надоела ему нищенская ментовская зарплата, решил однажды еще подработать и попался — погнали. Можно было бы и по статье оформить, да выкрутился.А надо было дело до конца доводить...Парень молчит. Посматривает на мои руки и на руки майора. Ожидает — с какой стороны будут бить больше.— Так что? — Лоскутков низко наклонился к его лицу. — Знаешь, что в камере с бывшим ментом сделают?Молчание в ответ. Угрюмое и дремучее, как лес в сказках про Соловья-разбойника.Знает.— Что вам надо было в этой квартире?А вот теперь все стало ясно. Парень бросил короткий взгляд на “бульдозера”. При нем говорить не решается. Лоскутков, к сожалению, не правильно сориентировался. Дожимать не стал, хотя дожать можно бы было. Всегда надо продолжать атаку. И при напарнике все бы он выложил после обещания майора. Более того, сразу бы поставил себя в такое положение, что помощи от пославших сюда ему ждать бы уже не пришлось. Это тоже важно. Майор оплошал. Склонился над вторым.— Что здесь надо было?— В сортир сходить хотели. Понимаешь, на улицах все общественные туалеты в пивбары переоборудовали. Говорят, ваш мэр лично сортирами торговал и мелочь на сдачу недодавал. Непорядок. Куда человеку по нужде податься? Вот и вспомнили, что здесь хата пустует...— Ничего, — успокоил его Лоскутков, — теперь параша рядом с твоей шконкой стоять будет. Это очень удобно.“Бульдозер” широко улыбнулся и замурлыкал себе под нос мотивчик из популярной песни.Вышел из второй комнаты Слава:— Что еще забрать надо?Майор ему ответил только злобным взглядом. Он сам не знал, что нужно забирать из этой квартиры. Не знал и не понимал, почему так настойчиво, с риском для свободы кто-то пытается сюда попасть.А я решил исправить ментовскую ошибку — первого парня “дожать”, пока не остыл.Все же в армейской разведке лучше учат проводить допросы, чем в ментовке. Оно и понятно, нам зачастую приходилось это делать в условиях боя. Для повторного допроса времени может и не быть.— Мыло возьми, — посоветовал я Славе.— Зачем? — не понял он ситуацию, и бровь на его “зрячем” глазу удивленно поднялась вверх — ходячая комедия ужасов, а не лейтенант.— А вот этому другу задницу намылить... — кивнул я. — Он уже готовится к сеансу камерного секса.Теперь и Лоскутков понял ситуацию. Снова склонился над бывшим омоновцем.— Мне долго некогда болтать. Что здесь надо было?— Деньги... — сказал вдруг “бульдозер”. — Десять тысяч баксов здесь должно быть.За деньгами, насколько я понимаю, на шестисотом “Мерседесе” не ездят. Даже если это и десять тысяч баксов. Откровенно врет и дает подсказку товарищу.— Что здесь надо было? — я тоже склоняюсь над первым. — Что?— Деньги... — говорит он, но уже так неуверенно, что даже менту заметно: клиент “созрел”.— Гальцев знает, что здесь был обыск. Значит, деньги забрали бы. В последний раз спрашиваю, — нажимает майор. — Что здесь надо было?Молчание. И потом — почти шепот:— Компьютер...Камерный секс парню не по вкусу... 2 Еще в студенческие годы Леший, который тогда не был Лешим, а носил обыкновенное имя, любил гулять в позднее вечернее время.Где-то на грани вечера и ночи, часов в одиннадцать. Особенно в дождь. Когда прохожих очень мало. Когда редко-редко встретится на улице девушка, спешащая домой, и можно подойти к ней и предложить проводить. А если она и откажется, как, впрочем, всегда и бывало, так ведь вечер — никто не видит его позора, никто не будет смеяться над ним. Это очень унизительно, когда над тобой смеются.И в тот, в первый раз он вышел так же.И долго бродил по улицам в одиночестве, подняв воротник плаща. Дождь моросил не переставая. Было грустно. Было скользко и мокро.На душе тоже было скользко и мокро.Эту одинокую фигуру в коротком плаще он увидел издали. Она вышла откуда-то из лабиринта дворов, окруженных серыми стандартными монстрами-девятиэтажками. Мрачными, как сами дворы, лишенные зелени. По фигуре, по походке Леший понял, что девушка очень молода. Он прибавил шагу и быстро догнал ее.— Что-то поздно погулять решили... — ничего умнее в голову не пришло.Она посмотрело коротко и совсем не испуганно. Не так, как смотрели на него в это время другие девушки. И улыбнулась.Девушка была некрасива. Так же некрасива, как он сам. И это в чем-то давало надежду.Это позволяло думать, что она не шарахнется от него испуганно, когда он предложит проводить ее до дома.— А я люблю вечером гулять. И дождь люблю...— Я тоже... — больше он слов найти опять не смог.Так, рядом, прошли они целый квартал.— Вам в какую сторону? — спросил Леший.— Пока — прямо. Потом — направо. Потом опять — прямо...— Из гостей возвращаетесь?— Да, к подруге ходила.— Я не помешаю, если провожу вас?— Нет. Не помешаете.И опять улыбнулась.Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Появилась обляпанная грязью машина. Брызги должны были полететь в их сторону. Леший взял девушку за локоть и чуть отодвинул от дороги.И вовремя, иначе они стояли бы сейчас сами грязные, как эта машина. А Леший затрепетал.Показалось, что в животе у него все подтянулось, и почему-то именно там часто-часто застучало сердце.Когда загорелся зеленый свет, он ладонь с ее руки не убрал, но она сама мягко высвободила локоть. Посмотрела на него чуть смущенно — и улыбнулась опять. У девушки было, похоже, отличное настроение.Лешему стало легче. Его не гнали, он не был кому-то непонятно-неприятен — это главное, что он понял.— А чем вы занимаетесь? Учитесь или работаете?— В медицинском училище учусь.— Медсестрой будете?— Да.— А я буду программистом.— Ой!.. — она посмотрела на него чуть не с восхищением. Будущая профессия Лешего показалась ей страшно интересной. — Как здорово!И он стал рассказывать. О компьютерах, о том, что такое компьютеростроение и как быстро оно развивается, как через несколько лет жизнь без компьютера будет уже невозможной.Было легко. Просто удивительно легко было с ней.Так незаметно они дошли до дома девушки. Дождь усилился, и они зашли в подъезд.На первом этаже около холодной батареи отопления царил полумрак. Там они и встали. Девушка достала пачку сигарет и закурила. Это слегка оттолкнуло от нее Лешего. Сам он не курил и не любил, когда курят девушки, хотя в институте дымили почти все. И показалось, что она совсем не такая, какой он увидел ее вначале. Сказывалось воспитание матери.Мать всегда возмущалась, когда видела курящих девушек. И называла их только шлюхами.И сейчас Лешему показалось, что эта девушка вполне доступна, стоит только протянуть руку.Он и в самом деле протянул, и привлек ее к себе, поцеловал — ему казалось, что все должно начинаться с поцелуя. Она почти не сопротивлялась. Ее губы пахли табаком, но были удивительно горячими и мягкими.Он целовал и целовал ее, и непонятное чувство обладания захватило его целиком. Он переступил сразу через несколько ступеней в сближении, потому что очень торопился, а что может случиться с человеком, который нерасчетливо шагает — известно. Так случилось и с ним. Даже не задумываясь, почти что нечаянно он схватил ее за плащ и за юбку и задрал их, стремясь запустить руку под трусики. Девушка резко оттолкнула его.Он посмотрел ей в глаза. И увидел в них страх и отвращение. Опять — страх и отвращение!И тогда что-то вспыхнуло в его мозгу — на несколько секунд он, показалось, потерял зрение из-за этой вспышки. А когда девушка попыталась оттолкнуть его снова, чтобы пройти к лестнице, он ударил ее в лицо. Он сам знал, что был в свое время плохим боксером. Но плохим боксером он был среди мужчин. С ней же он был очень сильным. Он бил и бил — он озверел, когда увидел кровь, он пинал ее ногами, когда девушка упала. И произошло это так быстро, что она даже закричать не смогла.А когда Леший увидел, что она не шевелится, то испугался. На какую-то секунду он прислушался к звукам в подъезде — не идет ли кто — и побежал...Он бежал по улице, не обращая внимания на лужи, на грязь. Ему казалось, что кто-то гонится за ним, что его ловят, что уже милиция оповещена, и на улицы выехали дополнительные милицейские машины — специально, чтобы перехватить бегущего.И когда увидел, что по дороге навстречу ему движется машина с зажженными фарами, то просто бросился в ближайшие кусты, не обратив внимания на то, что попал в лужу, — пережидал. Машина проехала мимо, но это была самая обыкновенная машина, не милицейская.Но и это не принесло успокоения. Почему-то вдруг возникла уверенность, что он девушку убил. И подумал, что милиция может приехать туда с собакой. Они там много наследили ногами в подъезде. Собака может пойти по следу, и тогда его поймают!И он стал петлять по дворам, как заяц, рисуя круги и отпрыгивая в сторону, чтобы сбить собаку со следа, перебирался через какие-то заборы. Потом вышел на улицу с оживленным движением и попытался остановить такси. Но все они проезжали мимо. Он осмотрел себя и понял, почему никто не останавливается. Он ведь не просто промок под дождем.Он валялся в грязи. Кто же посадит такого в машину?Но страх перед собакой все же не оставил Лешего. Он сел в троллейбус через заднюю дверь, махнул торопливо проездным билетом и сразу отвернулся к стеклу, чтобы не привлекать лишнего внимания. Проехав одну остановку, он вышел, перешел на другую сторону улицы и сел в троллейбус, идущий в противоположную сторону. Теперь проехал две остановки — и снова вышел. Снова перешел через дорогу и сел уже в нужный троллейбус, в один из последних ночных троллейбусов.Дома мать сразу увидела и грязный плащ, и разбитые в кровь руки.— На меня парни напали... — отговорился он.Мать стала ругаться. И на него, и на бандитов, которых развелось в городе видимо-невидимо.А он забрался в ванну и долго лежал, отмокая. И там же, в ванне, услышал звонок в дверь.Показалось, что он умирает. Он подумал, что это милиция приехала за ним. Леший прислушивался к голосам из коридора. А это соседка увидела зажженный свет и пришла позвонить по телефону — вызвать мужу “Скорую помощь”. У нее муж недавно перенес инфаркт, и сейчас “Скорую” ему вызывали по два раза в неделю. Свет в квартире при этом роли не играл. Соседка могла прийти и без света. Мать в ее положение входила и всегда, в любое время ночи, открывала.Было страшно. Сразу после ванны Леший забрался в постель. Но уснуть не мог почти до утра. Он все ждал, когда приедет милиция.Милиция так и не приехала, а утром мать еле-еле подняла его в институт. Плащ она за ночь умудрилась вычистить. Внешне, подумал Леший, глядя перед уходом в зеркало, никто не подумает, что вчера такое с ним случилось.А разбитые руки — это ерунда. Это даже добавляет мужественности.Он уже слегка оправился. Прошла истерика, хотя страх остался. В таком настроении он и пришел в институт. И только там вспомнил, что рассказал вчера девушке, где он учится. Он не знал, что с ней случилось — жива она или нет. И тогда впервые пожелал другому человеку смерти. Если она умерла, то не сможет ничего сказать.Оказалось, расписание изменили. Первая пара должна проходить в большой аудитории сразу для нескольких групп. Они расселись, когда открылась дверь, вошел преподаватель, а с ним — милиционер...Выключил кто-то свет или еще что-то случилось — Леший не понял. Помнил только, что снова была вспышка в мозгу, словно в голове зажглась дуга электросварки. И только через какое-то мгновение дошел до него голос преподавателя. Их специально собрали вместе в этой аудитории. Милиционер будет читать правовую лекцию о наркомании и об ответственности за распространение наркотиков.Эти две пары Леший отсидел с трудом.После встречи с милиционером опять подступила истерика. Кричать хотелось. Чтобы жилы при этом на шее лопнули, как перетянутые струны. В страхе кричать. Но страх этот был не оттого, что он сделал, а от того, что он боялся последствий. И даже не ответственности, а просто позора.А потом — убежал. Не ушел с занятий, а именно убежал. Точно так же, как убегал вчера. В страхе...Но теперь он пошел не домой. Он пошел туда, к ее дому, в надежде хоть что-нибудь услышать, хоть что-нибудь узнать про вечерний случай в подъезде.Вот он — дом, вот он — подъезд... Страшно... Вдруг кто-то видел его вчера из окна?Или сама девушка жива и видит его сейчас?Он же даже не знает, в какой квартире она живет — или жила. Не знает, где ее окна.Но еще страшнее — ничего не знать...Три пожилых женщины сидели у подъезда.Леший неторопливо, чуть ли не прогулочным шагом прошел мимо них. Женщины тихо шептались. Так тихо, что он прочел в их шепоте страх, чуть ли не ужас. И свои шаги ускорил.Он долго еще будет бояться. Ему будет очень хотеться кому-нибудь рассказать об этом. Но рассказать — некому. Никто не хочет его слушать. И рассказывать — нельзя. * * * ...И только через несколько месяцев, когда постепенно страх уляжется и уйдет совсем, он однажды вспомнит горячие и мягкие губы девушки. И снова ему захочется испытать это ощущение. Он будет со сладострастием вспоминать короткие мгновения — вспоминать и страдать... 3 — Любезный, а вы не слишком ли много запрашиваете? — Александр Матвеевич сделал ударение на слове “слишком”. Он умело пользовался своей способностью переходить от мягкой беседы к жесткой постановке вопроса.И голос его справлялся с интонациями, позволяющими в одной фразе первое слово произносить так, что слабонервному человеку хочется улыбаться, а второе — так, что хочется сразу после смеха начать плакать навзрыд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28