Он писал стихи. Не может быть, чтобы он написал только одно стихотворение, предсмертное. Судя по слогу этого стихотворения, автор был, несомненно талантлив.
М. В. Ломоносов, угрюмый гений, – вся профессура шарахалась от него, ему одному позволяли являться в университет без парика, ненапудренным и ненапомаженным, и он вот именно – являлся, а не приходил читать лекции, облысевший, обрюзгший, с толстыми и мягкими губами, с тростью, выточенной собственноручно из голубого агата, в малиновом халате, расшитом золотыми цветами, круглый год – в восточных валенках, инкрустированных собственным стеклом, когда Ломоносов произносил (вот именно – произносил, а не говорил) речь в университете, он цитировал стихотворение Мировича (речь о «новейшей поэтической школе»).
Когда Бецкий, блестящий администратор и эрудит XVIII века, объявил конкурс на рисунок перил для небольших петербургских мостов, победителем конкурса был Мирович.
Мирович жил в Петербурге всего два года.
В доме партикулярной верфи в Литейной части он снимал карликовую мансарду над сенями. Он сам смеялся над своей беспросветной судьбой. Вот что он написал на обратной стороне билета – пригласительный билет на придворный маскарад 21 февраля 1764 года:
«Было и гулено, и пешком с маскарада придено по причине той, что гранодёр с шинелью ушол, и я, не сыскав лошадей, в маскарадном платье домой пришол».
Что Мирович мог проматывать ?
Офицерское жалованье, которое ему не выплачивалось вот уже восемнадцать месяцев? Воровать гороховую похлёбку в трактирах и продавать похлёбку – кому? фельдмаршалам? а выручку проматывать?
Какому «распутству» мог «предаваться» нищий подпоручик?
Играть в карты? Не исключено. Только – так, по последней копейке.
Женщины? Может быть. Но… в такой беспросветности вряд ли Мирович был основателем гарема.
Конечно же, он хотел славы, денег, поместий, орденов и чинов. Но не больше, чем любой молодой офицер. Он знал: он имеет больше оснований, чем кто-либо, мечтать о привилегиях и о самостоятельности, – он талантлив.
Если бы он был бездарен, распутен, глуп, труслив (так охарактеризовала его императрица после расправы), то его кандидатура не привлекла бы внимания Екатерины.
Не сохранилось ни одного документа, который бы доказывал связь императрицы с Мировичем. Остались только смутные слухи, недобросовестные сведения иностранцев.
Но эта связь – была.
Попробуем на основании косвенных документов доказать эту связь.
Попробуем при помощи перекрёстных вопросов определить степень причастности Екатерины к делу Мировича, то есть к убийству Иоанна Антоновича.
Н. И. Панин, Н. Корф, С. Шешковский, И. Н. Неплюев, И. Веймарн – вельможи Екатерины, и сама Екатерина, и все последующие государственные историки единодушно пишут, что Мирович был безвестен и не мог иметь сторонников.
Это – не так.
Мирович не только был известен – ОН БЫЛ ЗНАМЕНИТ. Он был знаменит как поэт (не по публикациям, по рукописным спискам), он был знаменит и своей родословной.
Пятьдесят пять лет (с 1709 года!) восемь императоров и восемь поколений Сената занимаются делом Мировичей.
Прадед Мировича, Иван Мирович, бежал в Крым. Переяславский полковник, он отстаивал независимость Малороссии, он был один из предводителей Запорожья. За ним охотились, к нему подсылали убийц, чтобы «этого бездельника истребить».
Дед Мировича, Фёдор Мирович, был генеральным есаулом при Орлике. Генеральный есаул – это почти канцлер Запорожской республики. Он сражался в войске Мазепы. Он сбежал в Швецию, а потом в Польшу. Его брат Василий собирался бежать в Швецию, но его схватили и сослали в Сибирь, на каторгу. Ещё пять братьев Мировичей были сосланы в Тобольск.
Дядя Мировича, Пётр Мирович, был секретарём Елизаветы Петровны.
Отец, Яков Мирович, был секретарём польского посла графа Потоцкого.
Пётр и Яков составляли заговор в пользу Малороссии, но их схватили и отправили в Тобольск.
Сам Василий Яковлевич Мирович не был простым подпоручиком Смоленского пехотного полка, он был адъютантом П. И. Панина, полковника Смоленского полка, родного брата Н. И. Панина, начальника Тайной канцелярии.
Ближайший родственник Мировичей, полковник Полуботок, – герой Малороссии. Полуботок – в тюрьме, в кандалах. Нужно учесть, что все вельможи Малороссии, как и вельможи России, были родственники, одна семья. Мирович несколько раз говорил с К. Г. Разумовским, который был родственником Полуботка.
Неизвестно, о чём говорил Разумовский Мировичу, которого знал с детства, известно лишь, что посоветовал подпоручику «хватать фортуну за чуб».
И Мирович – хватает .
Василий Мирович ещё только два года в Петербурге, но его уже знают. Его не только знают, его узнают на улицах и в трактирах. Он затеял процесс в Сенате: он требует возврата имений своего рода.
Процесс бессмысленный. Поступок дерзкий.
Его дед ещё жив и бунтует в Варшаве. Возвратить имения внуку – значит опять создать легальный очаг бунта в Малороссии.
Сенат отказывает Мировичу. Поэт пишет челобитные Екатерине. Он не стесняется в выражениях по адресу Сената. Поступок опасный – челобитные. Ни у кого нет желания пропагандировать эту фамилию. Брось клич «Мирович!» – и всё Запорожье схватится за свои кривые сабли.
Василия Мировича ещё просто убрать, устранить, сослать, чтобы – ни слуху ни духу.
Почему же Екатерина 1 октября 1763 года присвоила прапорщику Мировичу чин подпоручика? За какие особые заслуги? Срок следующего чина ещё не подошёл. Успокоить скандал в Сенате? Дать взятку (чином!) скандалисту? Посмотрим.
Почему Екатерина не наказала Мировича за сенатский процесс, а назначила Мировичу аудиенцию, как сообщают слухи?
Потому что она нашла кандидата.
Мирович знаменит, но нищ. Его можно обласкать. Ему можно посулить, к примеру, гетманскую булаву.
Но Мирович – потомок ещё живых бунтовщиков. С ним просто будет расправиться.
Неизвестно, на что может решиться обездоленный подпоручик.
А тут задание пустяковое: под каким-нибудь благовидным предлогом вывезти из крепости Иоанна Антоновича. И – никаких усилий: гетманство обеспечено.
Диалоги Мировича и императрицы нигде не записаны. Какое было соглашение (подробности!) – неизвестно. Но на допросах Мирович намекает на своё истинное желание – гетманство, значит, разговор был и о гетманстве. Какой план предложила Екатерина Мировичу – неизвестно. (Последующие события доказывают поговорку: какой план – такой и клан.)
Но начиная с октября 1763 года (присвоен чин, дана аудиенция) фрейлины Екатерины чуть ли не ежедневно находят в подъездах и в урнах Зимнего дворца подмётные письма. Письма не запечатаны, в письмах пространное изложение нового заговора в пользу Иоанна Антоновича. Фрейлины предупредительно передают письма Екатерине. Императрица спокойна. Были письма и поглупее. Не обращает никакого внимания.
Проходит ещё два месяца, и Екатерина получает ещё несколько десятков писем. Копии распространяются по всему Петербургу. Весь Петербург только и сплетничает о письмах. Императрица – спокойна! Впоследствии она скажет:
– Все эти письма моим молчанием презрены были.
Неизвестно. Может быть, и «молчанием презрены были», может быть, и написаны были её собственной рукой и переписаны Мировичем.
Правдоподобнее второе предположение.
И вот почему.
Вспомним так называемый «заговор Хрущёвых и Гурьевых». Никакого заговора не было.
Двадцать девятого сентября 1762 года была пьянка в «Съестном трактире город Лейпциг».
Пили: П. Хрущёв, пригласивший, и гости – А. Хрущёв, И. Гурьев, В. Сухотин, С. Бибиков, П. Гурьев, И. Хрущёв, Н. Маслов и домохозяин Петра Хрущёва – Данилов. Обслуживали: хозяин трактира Колька Коняхин, его супруга Анфиска.
Была простейшая офицерская пьянка с простейшей офицерской болтовнёй.
Поручик Измайловского полка, хвастун, болтун и пьяница, постоянный посетитель «Съестного трактира город Лейпциг», сказал следующие слова. Он уже был вдребезги пьян, исчерпал весь свой словарный запас, язык не слушался уже этого поручика. Вот что сказал Хрущёв, слово в слова:
– Последний день пью, десятый день, – и хватит пить. Это последний день радости. Ныне будет фейерверк. Мы дела делаем, чтобы государыне не быть, а быть Иоанну Антоновичу!
Типичное офицерское бахвальство. Простейший бред алкоголика.
Каковы же были результаты этого бреда?
Ведь на следствии всё выяснилось. Как императрица квалифицировала эту чепуху?
Вот что было.
Был шум, дебош, бокалы, цыганские бубны, табачный туман, солнце и тьма.
Н. Сухотин был вдребезги пьян, он ничего на свете не слышал, только пил за здоровье какой-то то ли собачьей радости, то ли последней радости.
В. Сухотин совершенно ничего не слышал, потому что он вообще-то не пьёт, а тут его невзначай напоили.
П. Гурьев ничего на свете не помнил, потому что он алкоголик, и отстаньте на веки вечные! – он ухитрился напиться и на первом следствии.
П. Гурьев не помнил даже состав компании, потому что он пришёл на обед «в пьяном беспамятстве».
Д. Данилов, домохозяин, сказал, что П. Хрущёв живёт в его доме, и больше ничего он прибавить не в силах к характеристике этого типа. Тогда его пытали, Д. Данилова, домохозяина. Данилов сказал; что П. Хрущёв – такое трепло гороховое, что его буйную болтовню уже давным-давно не слушает, на него никто давно не обращает никакого внимания, – шут этот человек.
П. Хрущёв, вождь заговора, сказал, что за здоровье последней радости – пил, про фейерверк – говорил, а про императрицу и про Иоанна Антоновича говорил в самых тёплых и нежных дружественных тонах. «Но никогда не прощу доносчикам – Маслову и Хрущёву!» – гневался П. Хрущёв.
Гнусный донос. Никакого заговора. Это подтвердили и те, кто обслуживал обед: хозяин трактира Коняхин, его жена Анфиска.
Следственная комиссия развила бурную деятельность. Допрошены были чуть ли не все офицеры Измайловского и Преображенского полков (там служили Хрущёвы – Гурьевы). П. Хрущёва и С. Гурьева пытали. Ничего: никакого заговора – пустая пьянка.
Однако императрица назвала эту чепуху, эту безвестную историю – «повреждение спокойствия нашего любезного отечества» и расправилась с «повредителями» следующим образом. По её наущению следственная комиссия приговорила к смертной казни П. Хрущёва, А. Хрущёва, С., И., П. Гурьевых; к ссылке – В. и Н. Сухотиных и Д. Данилова. Потом процесс ещё продолжался, потом их, кажется, не казнили, но всех били палками и сослали.
Екатерина боялась даже пьяных восклицаний, даже упоминания всуе имени Иоанна Антоновича.
Как же расценивать её величественное молчание в данном случае – в деле Мировича? Пятнадцать писем – с подробностями серьёзного заговора, петербургская полиция (барон Н. Корф), Тайная канцелярия (граф Н. Панин) умоляют императрицу поручить им расследование, а императрица – спокойна! Она отнекивается. Она запрещает заниматься «ерундой».
Значит, был сговор.
Нужно хорошенько подготовить общественное мнение к предстоящему событию: пустому восстанию. Только – так.
Иначе: при такой сложной ситуации уехать путешествовать в Лифляндию можно только в припадке умопомрачения. А она уехала путешествовать 20 июня 1764 года – за две недели до осуществления заговора.

3

«Съестной трактир город Лейпциг».
Об этом трактире иностранные дипломаты и драматурги написали немало.
Хозяину трактира Кольке Коняхину и его жене Анфиске приписывали чудесные роли: Коняхин – чуть ли не русский Цезарь Борджиа, Анфиска – вообще Медуза Горгона.
Но это и так и не совсем так. Биография трактира проста и поучительна.
Колька Коняхин был никем, поваром Коняхой: крепостным жандарма-комильфо Н. И. Панина. Коняху полюбила горничная Анфиска. Она была старше Коняхи на много-много лет, но девушка. Это-то и потрясло повара. Он любил её снисходительно и восторженно, как всякий юноша, который впервые познакомился с девушкой. Он, как бывает в таких случаях, пообещал жениться.
Обещания обещаниями, а действительность – она невыносимо реальна.
– Когда же он женится? – узнавала Анфиска у псарей Панина. Но какие сентиментальные чувства у псарей? Они отвечали (формула популярная):
– Отдайся – узнаешь!
Анфиска забеременела. Повар Коняха к этому времени хорошенько потолстел и – не расплакался. Первое потрясенье прошло. Коняха посматривал по сторонам – где какие девушки ходят. Коняху совсем замучила жажда ласки.
Беременная Анфиска была горничной. Она жила в хорошей семье. Хозяин – Маркел Тимофеевич, умница, скромник, брился, играл на арфе, 65 лет. У него были кое-какие поместья. Управляющий присылал ему деньги за поместья. Жена – Оленька, умница, скромница, квасила капусту со слугами, играла на лютне, 22 года. Ничего у неё не было, никаких поместий. Только – муж. У них было тогда четверо детей.
Анфиска показала тяжёлый живот Оленьке. Оленька пощупала живот и прищурилась.
А н ф и с к а. Выхожу замуж. Позволяете?
О л е н ь к а. Позволяю. А как же! Будь счастлива! Получишь приданое.
А н ф и с к а. Согласна. Пусть приданое. Но жених-то мой – Коняха, крепостной. Выкупайте!
О л е н ь к а. Прости, пожалуйста! Как это – выкупайте? А деньги?
А н ф и с к а. Но, барыня! У вас денег – уйма!
О л е н ь к а. Ты с ума сошла, моя радость! У меня – ни копейки.
А н ф и с к а. Да-да, ни копейки! Пусть платит хозяин.
О л е н ь к а. Но хозяин меня засмеёт, а ты получишь по морде, моя радость!
А н ф и с к а. А вы попросите у Сухотина.
О л е н ь к а ( лицо её, ещё совсем девичье, заливается постепенно белой, а потом красной краской, смятение ). Ну, если только у Сухотина… попробую… не знаю.
Сухотин, капитан Преображенского полка, уже четыре года лучший друг семьи. Лучший из лучших. Он друг Маркела Тимофеевича, друг Оленьки, друг детей, всех четырёх. У него наследство – миллион, но из-за сердечной привязанности к этой семье он даже не путешествует в свободное от службы в лейб-гвардии время, не кутит в карты, не алкоголик, не добивается девок, – Сухотин квартируется в доме Маркела Тимофеевича и даёт всей семье полезные советы, настоящий товарищ.
Оленька попросила – Сухотин дал Анфиске пять тысяч рублей. Анфиска принесла золото и банковые билеты Коняхе. Коняха потрясён во второй раз. Его не касается, откуда всё это. Крепостной повар выкупает себя сам. Теперь Коняха – независимое существо. Он женится на Анфиске. Ничего не поделаешь. Прощай, любовь и грёзы, здравствуй, роскошь. Во вдохновенном воображении Коняхи мелькает мысль: если открыть трактир – это как раз то, чего ему не хватало в его крепостной жизни.
Анфиска опять пошла и попросила Оленьку. Оленька опять пошла и попросила Сухотина. Сухотин дал деньги Оленьке, Оленька дала деньги Анфиске, Анфиска – своему любимому Коняхе. Трактир открывается. Но не хватает денег – трактир нужно переоборудовать: в подвале нужен ледник для свежих овощей, фруктов, рыбы и мяса; на чердаке – нет никаких запасов продовольствия; мало вина, круп; нужны современная мебель и бронзовые подсвечники.
Просьбы повторяются. Сухотин даёт 15 000 рублей. Трактир расцветает. Сухотин начинает играть в карты. Трактир трактиром, но и Анфиске ни с того ни с сего потребовались кольца с бриллиантами и персидская шаль с кисточками. И Коняха уже присмотрел себе в немецком магазине часы с брелоками и соболий халат, вечерний.
Оленька отсылает все свои драгоценности Анфиске. Месяц все счастливы, и каждый по-своему.
И вот в конце концов известному в Петербурге трактирщику Коняхину потребовалась карета. И шесть английских лошадей. Анфиска побежала к Оленьке: в последний раз! покупай карету и – простимся! Оленька осатанела, она швыряет в Анфиску щипцы для завивки волос. Тут же и Сухотин. Он совсем проигрался, он пьян, он обнищал. Он бьёт Анфиску кулаком по морде и выбивает у неё передний зуб. Анфиска огорчается и идёт в спальню Маркела Тимофеевича, который ещё совсем-совсем ничего не знает, а только спит в спальне и любит свою жену и своего друга Сухотина. Анфиска повторяет просьбу про карету. Маркел Тимофеевич обалдевает (ведь он всё проспал и не в курсе всех предыдущих просьб). Анфиска всё рассказывает и обижается, что ей прежде не отказывали, а теперь – ещё и бьют. Маркел Тимофеевич ласково разговаривает с Анфиской, сочувствует её стеснённым обстоятельствам, целует её в здоровенные губы, гладит её по черноволосой башке, потом нежно берёт её голову в обе свои ладони, зажимает её между своих колен, задирает подол и – более часа! – хлещет Анфиску кавалерийской плетью!
Анфиска не плачет. Хозяин устал, вспотел, он как большая, несчастная птица после дождя, у него тяжёлое дыхание, 65 лет, астма. Он отпускает Анфиску. Анфиска оправляет бархатную юбку, усмехается мстительно и просит Маркела Тимофеевича прочитать в таком случае вот эти две-три незначительные записочки. Ещё не отдышавшись по-настоящему, Маркел Тимофеевич несколько раз читает записочки, знакомый почерк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95