д., поскольку здесь с оправданным
производственным риском иногда переплетается случайность, свя-
занная с недостатками в разработке новых конструкций, меха-
низмов и оборудования , а также по делам, в которых несчаст-
ный случай сопряжен с ненадлежащим выполнением отдельными
работниками своего профессионального долга.
Так, народный суд г. Алчевска Луганской области 14 октября
1961 г. осудил врача Ф. по ст. 167 УК. УССР. Ф. была признана
виновной в том, что, работая зав. терапевтическим отделением
медсанчасти треста <Алчевскстрой>, преступно халатно относи-
лась к исполнению своих служебных обязанностей. 16 июля
1961 г., узлав от медсестры Д. по телефону о поступлении в боль-
ницу А., Ф. без обследования больного назначила ему лечение
от острого гастрита, а после второго звонка медсестры назначила
введение платифиллина под кожу. 17 июля Ф. лично осмотрела А.
и пришла к выводу, что он страдает острым гастритом. Поскольку
к концу дня А. не стало лучше, Ф. решила устроить консилиум.
19 июля больного осмотрели врачи Н. и О. Н. подтвердила диаг-
ноз Ф., а О. пришла к выводу, что у А. острый ревматизм. По-
скольку состояние здоровья А. не улучшилось, ему 20 июня была
сделана операция, во время которой было установлено, что у него
заворот кишок. Ввиду того, что операция была сделана с опозда-
нием, А. скончался. Суд признал, что Ф., назначив лечение по
телефону, допустила халатность, результатом которой и была
смерть А. Луганский областной суд согласился с этим выводом.
Однако Верховный Суд Украинской ССР, рассматривая дело
в порядке надзора, прекратил его, так как признал, что между
См.: П. Л а новенк о. Кримшальна в1дпов1дальн1сть, за порушення-
правил техшки безпеки у промисловост!. К., 1961, стр. 72.
халатностью, допущенной Ф., и смертью А. нет причинной связи.
Свою позицию Верховный Суд УССР мотивировал так: <Как
видно из заключения судебно-медицинской экспертизы, смерть А.
наступила не потому, что Ф. сама лично не осмотрела больного
в день его поступления и по телефону назначила лечение, а по-
тому, что Ф., как и врачи Н. и О., допустила диагностическую
ошибку>. Результатом этой диагностической ошибки и явилась
смерть А.
Еще больше затруднений вопрос о причинной связи вызывает
в делах, где преступление совершено объединенными усилиями
нескольких лиц, выполнявших в нем разные функции.
Проще всего обстоит дело с пособником, оказывавшим своими
действиями ту или иную помощь исполнителю в совершении пре-
ступления. Его действия в соответствии с развитыми выше поло-
жениями о причинной связи создают условия, облегчающие дея-
ния исполнителя и приводящие вместе с действиями последнего
к одному последствию.
Однако подстрекатель и психический (интеллектуальный) по-
собник непосредственно действий, причиняющих результат или
содействующих причинению результата, не выполняют. Их дея-
ния сводятся к воздействию на исполнителя, на его психику.
В этом смысле установить причинную связанность их действий
с наступившим последствием значительно труднее. Ведь испол-
нитель не является простым орудием в руках интеллектуального
соучастника, которое может быть приравнено к силам неживой
природы или к действиям невменяемого лица. Исполнитель об-
ладает сознанием и волей, в соответствии с которыми он и опре-
деляет свое поведение. Следовательно, чтобы включиться в цепь
причинности, стать в определенное отношение к результату, дея-
тельность интеллектуального соучастника должна преломиться
через сознание исполнителя, стать мотивом его сознательной, во-
левой деятельности.
Возникает вопрос: существует ли вообще причинная связь
между действиями интеллектуального соучастника и наступив-
шим результатом? Этот вопрос, неразрешимый для буржуазных
юристов, исходящих из индетерминистических теорий, признаю-
щих абсолютную свободу воли и тем самым отрицающих всякую
причинную обусловленность человеческих поступков, не возни-
кает в теории советского уголовного права.
Прочно базируясь на философии диалектического материализ-
ма, советское уголовное право исходит из детерминированности
человеческих поступков, которая не исключает ни свободы дей-
ствий, ни ответственности за собственные поступки .
Архив Верховного Суда Украинской ССР, д. № 48-П-62.
См.: Б. С. М а ньковски и. Проблема ответственности в уголовном
праве. М.- Л., 1949, стр. 43-54.

В отличие от метафизического детерминизма, отрицающего
какую-либо возможность господства человека над окружающей
природой и подчиняющего его действия слепой необходимости,
диалектический материализм признает за человеком определен-
ную свободу, основанную на познании объективных законов и ис-
пользовании их для своих целей.
Отношение марксизма-ленинизма к свободе воли с предель-
ной ясностью изложено Энгельсом в <Анти-Дюринге>. <Не в во-
ображаемой независимости от законов природы заключается
свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом зна-
нии возможности планомерно заставлять законы природы дей-
ствовать для определенных целей. Это относится как к законам
внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и ду-
ховным бытием самого человека,- два класса законов, которые
мы можем отделять один от другого самое большее в нашем
представлении, отнюдь не в действительности. Свобода воли озна-
чает, следовательно, не что иное, как способность принимать
решение со знанием дела> .
Таким образом, деятельность человека обусловливается ок-
ружающей средой, детерминируется законами природы и обще-
ственного развития.
Однако обусловленность, детерминированность человеческих
поступков не превращается в фатализм. <Детерминизм,- говорил
В. И. Ленин,- не только не предполагает фатализма, а, напро-
тив, именно и дает почву для разумного действования> .
Следовательно, детерминизм в марксистско-ленинском пони-
мании вовсе не отрицает свободы человека руководить своими
поступками, принимать то или иное решение. Он подчеркивает
лишь, что решение это человек не может принимать и осуще-
ствлять произвольно, без учета окружающего мира, законов при-
роды и общественного развития.
<Идея детерминизма, устанавливая необходимость человече-
ских поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли,-
учит В. И. Ленин,- нимало не уничтожает ни разума, ни совести
человека, ни оценки его действий. Совсем напротив, только при
детерминистическом взгляде и возможна строгая и правильная
оценка, а не сваливание чего угодно на свободную волю> .
Руководствуясь этими указаниями классиков марксизма-ле-
нинизма, советская наука уголовного права строит свое учение
об уголовной ответственности вообще и об уголовной ответствен-
ности соучастников, в частности.
Путем сознательной волевой деятельности человек может вли-
ять на окружающую среду, подчинить ее закономерности своим
целям. Однако воля человека определяется не из пустоты, а из
окружающей его среды. Содержание воли человек черпает из
окружающего мира. В противоположность чисто механической
или химической причинности окружающий мир определяет волю
человека не непосредственно, а проходит через сознание и пере-
рабатывается им. Между моментом восприятия и действием ле-
жит сложный психический процесс, выяснение существа которого
позволяет установить механизм воздействия интеллектуальных
соучастников на исполнителя.
Советская психология, основываясь на ленинской теории от-
ражения, устанавливает следующие этапы, предшествующие со-
знательному волевому действию: 1) возникновение у человека
определенной потребности; 2) осознание этой потребности и воз-
никновение желания; 3) борьба мотивов; 4) принятие решения
и, наконец, 5) выполнение этого решения ЇЇ.
Таким образом, принятию решения всегда предшествует борь-
ба мотивов, <борьба между сознанием долга, чувством долга
и какими-то противоречащими долгу побуждениями> Ї. От того,
каков исход этой борьбы, какие мотивы - положительные или
отрицательные-возьмут верх, и зависит принимаемое челове-
ком решение. Отсюда следует, что волевой акт человека - это
акт избирательный.
Выбор между мотивами как раз и является сознательным
опосредствованием полученных извне представлений и опреде-
ляет характер решения человека, формирование его воли. Од-
нако поскольку сама воля человека детерминируется окружаю-
щим миром, определяется той или иной ситуацией в виде мотивов
человеческого поведения, она не начинает собой нового самостоя-
тельного причинного ряда, зачеркивающего все существующее до
него, а продолжает уже начатый причинный ряд.
Отсюда ясно, что лица, создающие в других мотивы, обус-
ловливающие их волю, их решение и, наконец, их поведение, тем
самым причинно связаны с этим поведением, а через него и с по-
следствиями, явившимися результатом этого поведения.
С этой точки зрения подстрекатель является лицом, возбудив-
шим в другом лице мотивы, которые определили его решение
совершить преступление. Создавая определенные мотивы у ис-
полнителя, подстрекатель принимает самое деятельное участие
в формировании его умысла. В соответствии с изложенным выше,
он тем самым включается в общую цепь причинности, развивае-
мую далее исполнителем.
В отличие от подстрекателя интеллектуальный пособник, кото-
рому в совершении преступления, как правило, принадлежит
о" К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр.
В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 440.
""Там же, стр. 159.
ЇЇ См.: Б. Теплое. Психология, стр. 171; П. Шеверов. Психология.
М., 1946, стр. 175.
Ї Б. Тепло в. Психология, стр. 175.
более скромная роль, не создает у исполнителя решимости совер-
шить преступление. Его функция уже: он укрепляет возникшую
у исполнителя решимость совершить преступление, либо усиливая
мотивы, влекущие к нему, либо ослабляя противодействующие
ему мотивы. Тем самым интеллектуальный пособник облегчает
непосредственный переход от принятого решения к действию,
выражаясь другими словами, укрепляет волю исполнителя совер-
шить преступление. Отсюда вполне ясна причинная связь между
деятельностью интеллектуального пособника и действиями испол-
нителя, а следовательно, и его причинная связанность с наступив-
шим в результате этих действий последствием.
Глава IV
СУБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА
СОУЧАСТИЯ В ПРЕСТУПЛЕНИИ
. Субъективная сторона преступления
и соучастие. Содержание умысла
соучастников преступления
( Субъективная сторона состава преступления, выполненного
Б соучастии, неразрывно связана с самим понятием соучастия,
которое, как уже отмечалось, возможно лишь в умышленных
преступлениях.
) Законодательное определение умысла включает три призна-
ка: сознание лицом общественно опасного характера своего дей-
ствия или бездействия, предвидение его общественно опасных
последствий и, наконец, желание или сознательное допущение
этих последствий. Именно по последнему признаку - волевому
элементу умысла - и происходит его подразделение на прямой
н косвенный .
При прямом умысле лицо не только сознает общественно
опасный характер своего деяния и предвидит его общественно
В советской уголовно-правовой литературе высказывались взгляды, от-.
рицающие, с одной стороны, необходимость деления умысла на прямой и
косвенный и, с другой - самостоятельное существование таких форм вины, как
косвенный умысел и преступная самонадеянность, которые, по мысли сторон-
ников подобных взглядов, представляют единую форму вины - заведомвсть.
Суть первой точки зрения сводится к тому, что, поскольку разграничение
прямого и косвенного умысла основано исключительно на модификации эле-
ментов воли, а последняя, в конечном счете, включена в сознание, обуслов-
ливающее её, то и деление субъективной стороны преступлений по этому
основанию является нецелесообразным. Кроме того, само определение во-
левого элемента косвенного умысла как <сознательного допущения> не спо-
собно выражать содержания, вкладываемого в это понятие. (См.: В.Я.Лив-
шиц. К вопросу о понятии эвентуального умысла.- <Советское государство
и право>, 1947, №7).
Рассматривая слово <допускать> с этимологической точки зрения,
В. Я. Лившиц считает, что оно способно обозначать лишь бездействие, в то
время, как преступления, совершенные с косвенным умыслом, могут заклю-
чаться как в действии, так и в бездействии.
Сторонники второй точки зрения считают, что практически немыслимо
определить <неуловимую грань между сознательным допущением и легко-
мысленной надеждой на избежание результата, а поэтому и нецелесообразно
сохранять деление, не имеющее практической ценности>. (М. Н. Чельцов-
Бебуто в. Спорные вопросы учения о преступлении.- <Социалистическая
законность>, 1947, № 4).
Указанные конструкции, на наш взгляд, не учитывают основного момен-
та в установлении существующего деления вины-стремления законодателя
опасные последствия, но и желает наступления этих последст-
вий. При косвенном же умысле лицо, сознавая общественную
опасность своего деяния и его общественно опасные последст-
вия, прямо этих последствий не желает, хотя сознательно и до-
пускает их наступление/
1 Для анализа субъективной стороны преступления каждого из
соучастников этого общего подразделения оказывается недоста-
точно. Интеллектуальный и волевой элементы умысла требуют
дополнительной расшифровки и прежде всего установления то-
го, что должно охватываться сознанием действующего субъекта.)
Ст. 8 Основ, определяя интеллектуальный элемент умысла,
указывает на сознание общественно опасного характера дейст-
вия или бездействия и предвидение его общественно опасных
последствий. Другими словами, сознание действующего лица
должно охватывать общественную опасность, действие и его по-
следствие, а поскольку между действием и последствием должна
быть причинная связь,- то сознание преступника должно охва-
тывать и её.
В формальных преступлениях, где накагуемым является са-
мо действие, вопрос о последствии не возникает. Не возникает,
следовательно, и вопрос о причинной связи.
Представляется бесспорным, что и организатор преступле-
ния, и подстрекатель, и пособник должны сознавать обществен-
но опасный характер своих действий: они должны понимать, что
в результате их действий другое лицо совершит общественно
опасное деяние и этим деянием (в материальных преступлениях)
будет причинено общественно опасное последствие.
Вопрос о сознании соучастником общественной опасности
своего деяния тесно связан с вопросом о сознании его противо-
правности. В советской уголовно-правовой литературе выска-
зывались различные точки зрения о том, должно ли лицо, со-
вершающее умышленное преступление, всегда сознавать про-
тивоправность своих действий ". Большинство склоняется к
максимально индивидуализировать вину субъекта, а вместе с тем и наказание.
Авторы этих точек зрения стремятся к упрощению конструкций форм винов-
ности и, пожалуй, к облегчению их применения, но тем самым они сбрасывают
со счетов субъективные моменты. Во всем многообразии жизненных ситуаций
нет, да и не может быть, двух стереотипных положений, и поэтому установ-
ление законодателем такой конструкции форм вины, прк которой эти индиви-
дуальные моменты найдут максимальнбе выражение в законе, является наибо-
лее приемлемым.
В свое время в упрощении вины еще дальше шел Г. С. Фельдштейн, по-
лагавший, что в пределах сознаваемой вины нет прочных точек опоры для ее-
различения. (См.: Г. С. Фельдштейн. Психологические основы и юриди-
ческие конструкции форм виновности в уголовном праве. М., 1903).
" В первые годы Советской власти на сознание противоправности как
необходимого элемента умысла указывал М. М. Исаев. (См.: М. М. И с ае в. Об
умысле, неосторожности и сознании противоправности.-<Советское право>,
мнению, что противоправность является необходимым элементом
умысла
В условиях общенародного государства каждая правовая нор-
ма соответствует моральным воззрениям советских людей и по-
этому подстрекатель, толкающий то или иное лицо на соверше-
ние преступления, или пособник, оказывающий исполнителю
преступления помощь, всегда сознают аморальность своего по-
ступка, его антиобщественный характер. У каждого соучастни-
ка преступления есть реальная возможность понять противо-
правность своего поступка, поскольку общественная опасность
и противоправность действий исполнителя, как правило, осо-
знаётся им всегда.
. Если же лицо не сознает, что оно склоняет другое лицо к
совершению общественно опасного и противоправного деяния
или оказывает помощь таковому, то о соучастии говорить не
приходится, так как отсутствие сознания этих обстоятельств ис-
ключает умькдбез которого соучастие невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35