«Принц Вальдек» представлял из себя семисотметровое «дерево» с «ветками», увешанными «пузырями», каждый из которых являлся отдельным просторным комфортабельным номером. Цена поднималась вместе с этажностью. Я не скупился и мог обозревать город с шестисотметровой высоты. Поверхность «пузыря» могла становиться по моему желанию абсолютно прозрачной изнутри или закрытой наглухо.
- Плоскость, - в очередной раз непонятно зачем и кому сказал я, отметив, что в моем тоне перемешалось презрение с долей восхищения.
Зазвенел длинный музыкальный аккорд, и в воздухе передо мной повис старомодный циферблат часов, предупреждающий, что до назначенного времени остается три минуты.
Пора идти.
- Зеркало, - поднявшись с кресла, потребовал я, и передо мной услужливо открылся проем, в котором отражался я собственной персоной.
Да, видок у меня… Я провел рукой по мягкому, будто пушистому вороту просторной, меняющей от каждого движения цвет и то вспыхивающей искрами, то окрашивающейся в чернильную темень рубахи. Ничего не попишешь - мода.
В гражданском костюме я ощущал себя как на карнавале. Вроде внутри это был я, но внешне некто совершенно другой.
Стоп, хватит ворчать наедине с собой. Все же понятно. Мной владели обычные комплексы сошедшего на «плоскость» после долгих походов военного пилота.
Так нельзя. Надо выкинуть из головы все. Позабыть на время о прошлых сражениях. Не думать о будущем. Попытаться стать простым человеком. Безответственным, безвредным земляным червем, находящим прелесть в том, чтобы легко и весело тянуть через годы свою жизнь. Именно такое травоядное существо и взирало на меня из проема зеркала.
- Убрать, - приказал я. И зеркало растворилось.
Грешно зацикливаться на своей исключительности и наслаждаться высокомерием по отношению к «плоскостникам» - они тоже люди и живут, как могут.
Дверь номера с каким-то чавкающим звуком расползлась, будто порвалась, и я ступил на круглую прозрачную лифтовую площадку. Пригладил рубаху на груди и усмехнулся, представив, как вытянется лицо Таланы, когда она увидит меня в таком виде.
Она ждала меня в огромном холле отеля. Стены его представляли собой мягко падающий откуда-то из небесной, голубой высоты и плетущий изумительные узоры под действием небольших гравитационных нейтрализаторов водопад, а пол был похож на зимний гладкий каток.
- Угу, - глупо вымолвил я.
Вытянулось вовсе не ее лицо, а мое. А вытягиваться было от чего. В мерцающем золотом широком и низком кресле сидела красивая женщина. Ее каштановые волосы мягко падали на плечи. Короткое, однотонное, тоже по моде, синее платье охватывало точеную фигуру. И глаза- большие, черные, в них была насмешка и не было обычного льда.
Я сглотнул комок в горле и направился к ней. Да, поработали с ней знаменитые на всю сферу канказские косметологи и модельеры неслабо!
Она легко поднялась с кресла, платье ее осталось все таким же однотонным, но стало голубым и выглядело тяжелым, как металл.
- Что застыл, лейтенант? - спросила она.
- Небольшой ступор. Это пройдет, - заверил я.
- Расслабься, пилот, - она взяла меня под локоть, и внутри у меня что-то ухнуло. - Плоскость имеет массу достоинств И нужно уметь ими пользоваться.
- Может быть.
- Мы договорились, что действуем по моей программе, - сказала она.
- Договорились. Куда идем?
- Пока прямо… *** Корвен, разрывающийся между борделями, эротическими массовыми сенсоригрищами на Больших аренах и обычным пьянством, держал нас за безобидных, но от того не менее чудных сумасшедших.
- Можно подумать, ты воспитывалась в закрытой монастырской школе, - сказал я после очередного пункта нашей программы, когда мы выходили из классического, без всяких технических новинок театра, где были деревянные декорации и живые актеры и не было и в помине ни одного стереоэффекта. Сам театр был древний - из настоящего кирпича, с колоннами, покрытый невидимым консервантом, оберегающим старинные строения от безжалостного течения времени. Это был один из последних и, несомненно, лучший классический театр.
- Возможно, так оно и было… Тебе понравилось?
- спросила она.
Это была старинная пьеса, где звенели хрустальные бокалы и стальные шпаги, пылали необузданные страсти и вместе отлично уживались благородство и коварство, низость и вершины духа. Все это выглядело не особенно затейливо, казалось, что в образах мало глубины и слишком все просто. Но через некоторое время я попал под власть происходящего на деревянной сцене, скрипящей и стонущей под актерской поступью.
- Мне понравилось, - кивнул я.
- Мы слишком увлеклись техникой. Слишком грубо обращаемся с нашими чувствами, допуская их сразу до центров удовольствия и радости. Видим лишь свет и тени. И теряем оттенки. Теряем нечто значительное. То, что живет в этом старом театре, - она грустно улыбнулась.
- Может быть, - кивнул я.
Мы неторопливо брели по узкой старинной улице, был вечер, горели настоящие газовые фонари.
- Как тебе показалось, что главное было в театре? - неожиданно спросила она.
- Сопереживание.
- Точно.
Слышать подобные слова от Таланы было несколько странно… И вместе с тем я уже ничему не удивлялся.
Я в очередной раз подумал, что люди на поверку слишком часто оказываются совершенно не теми, кем кажутся. Кто бы мог подумать, что СС, суперстерва, самый жесткий командир эскадры на самом деле тонкая натура, любительница театров и изящных искусств. А кто такой лейтенант Серг Кронбергшен? Себя я знаю?.. Того, что таится в глубине меня, не знаю точно…
Талана тем временем приоткрывала мне все больше свои пристрастия и свой мир. Мы ужинали в старомодных ресторанчиках при свечах, пили странное, натуральное, без синтетиков вино. Преодолев за полчаса на магнитном туннельнике триста километров и взяв на станции двухместный, кажущийся хрупким, как старинный планер-птица, глайдер, забирались в отдаленные места и любовались солнцем, возвращающимся вечером в окрасившееся перламутром и будто ожившее море. Мы летели в снежные горы, и я со счастливой улыбкой брал снег и растапливал его в руках, растирал по щекам, отмечая;
- Мы с тобой пришпиливаемся к плоскости.
- Это страшно для пилота? - внимательно смотрела на меня Талана.
- Не знаю.
- Пилот должен знать, что кроме пустоты у него есть это, - она обвела рукой вокруг себя, будто пытаясь погладить сказочно красивые пики, поросшие лесом склоны ущелья, быструю горную реку, бурлящую внизу, огромных птиц, прочерчивающих голубое, темнеющее небо. - Это очень важно. Только пилот может понять, насколько это важно. И насколько ценен каждый такой миг. Лови мгновение, Серг.
На пятый день пребывания на плоскости Талана повела меня в Главный музейный ансамбль Канказа. Купол отгораживал от внешнего мира часть старого города, еще более старого, чем театр. Здесь расположился щедро украшенный старинными архитектурными излишествами и похожий на праздничный торт дворец, принадлежавший в седые времена принцу Вальдеку. Принц был отпетый рубака, разбойник и одновременно покровитель изящных искусств. Именно он положил начало планетарной коллекции Канказа, считающейся лучшей в Лемурийской Большой сфере. Вокруг дворца раскинулся обширный комплекс старинных или восстановленных по литографиям, чертежам и описаниям зданий, принадлежащих ныне музею. По размерам они казались просто хижинами дикарей по сравнению с городом, который возносился на километры вверх и зарывался на сотни метров в почву. Рядом с куполом возвышалась «Арена снов». С Другой стороны шли рядом небоскребы компаний «Сфера жизни» и «Волькарда». А чуть дальше на пятьсот метров вознеслось здание сената в форме сорвавшейся из крана водяной капли. Солнце светило вовсю снаружи купола, но здесь - романтический вечер, который составляет большее время суток. Огни фонарей бросают неверные блики, упоительно пахнет цветами.
Народу было не слишком много. В основном туристы, которым осточертели сенсорарены и бордели и захотелось самим посмотреть, вокруг чего столько шума по всей Вселенной. Многие прятали разочарование за показным воодушевлением. Музейным комплексом Канказа положено было восхищаться. Хотя, избалованные сумасшедшими визуальными эффектами, мои современники разучились всерьез воспринимать старый, хотя и искусно обработанный, но все равно грубый камень.
Наши шаги гулко отдавались в пустынных залах дворца, со сводчатых потолков взирали мифические существа, страшные и прекрасные, в которых всегда искренне верили на Канказе Золоченые колонны стояли ровно в ряд, как когда-то стоял караул гвардейцев принца Вальдека. С потолка свисали изящные бронзовые люстры, в хрустале играл свет. Здесь поддерживались постоянная температура и влажность, живописные полотна на стенах были отделены невидимыми прозрачными преградами, защищавшими лучше, чем броня, от механических и других видов воздействия. Многие произведения искусства, представленные здесь, по праву считались лучшими из тех, что созданы на сотнях миров.
- Когда-то такие интерьеры считались пределом роскоши, - с усмешкой произнес я, Их могли себе позволить только избранные…
- В наш век вещи обесценились, - ответила Талана. - Такой интерьер может создать любой дизайнер с помощью автоматов и компьютеров. Но здесь есть труд человеческих рук А это немало.
Мы остановились возле небольшой картины, писанной масляной краской сотни лет назад. Но она выглядела, как новенькая - краски благодаря новейшим технологиям не только сохранены, но и восстановлены.
- Полотно Ронберга Ханса, - пояснила Талана. - Называется «Рыцарь».
Из черных глубин полотна смотрел человек, державший в руке шпагу. Ни действия, ни движения, ни экспрессии. Только вытянутое, с неправильными чертами лицо и тонкая рука, обхватившая эфес шпаги.
- Одна из лучших картин, - сказала Талана.
Я присмотрелся к ней и пожал плечами. Лицо и лицо. Шпага. Ничего более.
И вдруг меня будто пронзило током. В глазах человека были грусть, ощущение убийственного течения времени, неуверенность перед жизнью и вместе с тем решимость идти до конца, чего бы это ни стоило.
- Картина живая, - сказала Талана. - И он живой…
Я передернул плечами. Действительно, как живой. И в нем было что-то близкое мне. Ей богу, мне захотелось поговорить с рыцарем.
- Понимаешь, древние владели тем, чем не владеем мы, - продолжила Талана - Они знали, что такое настоящее чувство, а не сенсорная наведенная реакция. Они владели оттенками чувств. Они заряжали свои произведения той энергией, о которой мы до сих пор ничего не знаем… Мы останавливались около картин, и я ощущал, что проваливаюсь в этот сказочно реальный мир.
- Этот мир надо любить, - говорила Талана.
Наконец мы покинули дворец, и скользящая полоса унесла нас по подземному переходу в расположенный под землей огромный комплекс современного искусства.
- Художник всегда испытывал мучительный разрыв между средствами изображения, которыми он обладал, и чувствами, которые его обуревали, - сказала Талана. - Живописец достигал совершенства в использовании акварели, масляных красок, изображая восход солнца, блики на озере Но это средство ограниченное. И постепенно средства развиваются. Новые краски, позволяющие хранить свет и темноту во всей полноте и глубине… А потом - стереоизображения… И, странно, постепенно средства изображения подавляют художника. Так что, Серг, выходит, что сложные чувства легче выразимы простыми средствами… Хотя были и исключения…
Я смотрел на сконцентрированные в пространстве застывшие симфонии света Странные формы изогнутого, перекрученного пространства. Стереопейзажи, стремящиеся остановить мгновение, но в результате омертвлявшие его. Запаянные в рамы или растекающиеся в воздухе отголоски иных реальностей.
- Постепенно из области чувств художник пытается вломиться напрямую в подсознание - в закрытые земли, полные демонов, пожирающих человека, - Талана останавливалась перед наиболее интересными образцами. - Это не просто. В ход идут галлюцигены, наркотики. И выясняется, что там творцов чаще находят страхи.
Действительно, эти произведения производили жутковатое впечатление, в них таилась тьма.
- Как ни многолико искусство, за его историю было лишь несколько прорывов, - Талане шла роль экскурсовода. - Со временем новаторы в искусстве становятся идолами, им начинают подражать. И то, что раньше было сокрушением основ, становится банальностью, окутывается скукой.
По мере продвижения вперед действительно голографические композиции становились скучнее.
- Нынешние художники гуляют в подсознании, как на экскурсии, и так получается, что все время попадают не туда.
Мы вошли в зал, который занимала одна-единственная объемная меняющаяся композиция. Я ошарашенно застыл.
В центре озаренного неверным светом зала зависли друг против друга два шара диаметром метра три. В их глубине менялись картины. Возникали странные города. Проявлялись человеческие лица. Изображения не повторялись - их запас был неисчерпаем. Называлось это «Двойники». Что-то кольнуло меня…
- Что это? - спросил я.
- Орел Ганг Дольмен - умер полсотни лет назад, - пояснила Талана. - Талантливый художник с Рогоза. Была модная теория о двойственности всех процессов. Из нее вытекало, что у каждого человека, планеты, звезды есть свои двойники.
- Что значит двойники?
- Нечто, очень похожее внешне и обладающее внутренней связью.
- Двойники, - я замер на миг. Пол будто качнулся под ногами.
- Теория представлялась тогда совершенной заумью. Но вместе с тем, как многие заумные теории, она нашла подтверждение. За последние сорок лет в неисследованном секторе было обнаружено несколько двойников.
- Я ничего не знал.
- Это не афишировалось нигде, кроме полузакрытых информбюллетеней.
- Полностью одинаковые планеты? - изумился я.
- Не все так примитивно. Почти схожие планеты. Почти схожая история Правда, разный уровень развития. И сенсы, хотя им так до сих пор и не доверяют, говорят, что это искаженные копии друг друга.
- Ерунда!
- Почему ерунда? Очень может быть.
- Ерунда, - мне вдруг стало тесно в этом помещении. - Пойдем… *** Нам повезло. Как раз на наш отпуск выпал большой канказский карнавал. Они проводились три раза в год, и жители Канказа, знавшие толк в развлечениях, готовились к ним загодя.
Карнавалы пользовались заслуженной славой во всей Лемурийской сфереГоворят, до войны на них заглядывали и меркане. И вообще, комплексы развлечений были ближе к мерканским, их культура наложила несмываемую печать на Канказ. Прижился здесь и мерканский лозунг «Жизнь - удовольствие» В извлечении удовольствий канказцы сильно преуспели. И собирались извлекать их и дальше.
Уже с раннего утра над Тоннпалой зависли тысячи наблюдательных полицейских гравитационных тарелок, время от времени ныряющих вниз Карнавал никак нельзя было назвать как скучным, так и безопасным праздником, С высоты моего номера в отеде я взирал на бурлящий поток - это толпы людей рвались на «Арену снов». Сенсорарены а карнавал обязательно выдавали новые программы, а на большую арену было не пробиться, цены за места взмывали до астрономических величин.
- Жду внизу через десять минут, - донеслось из браслета связи.
- Да, Талана, - ответил я.
Мне не хотелось нырять в этот человеческий водоворот - от одной мысли об этом в груди становилось тесно. Но не воспользоваться случаем поучаствовать в канказском карнавале было бы глупо.
На улицах творилось нечто невообразимое. Все кишело народом, успевшим экипироваться для карнавала. Компактные голографические проекторы и биопластовые маски вызывали из глубин фантазий к жизни то трехметровую земельную ящерицу со Спурта, то «ледяную леди», то «печального оруженосца», а еще бесчисленное количество негуманоидов, андроидов и мифических персонажей. Все смеялись, пили вино и пиво, были довольны жизнью. Знакомились. Предлагали слабые наркотики, которые вроде и запрещены, но не строго.
- Представь, а вдруг это не маски. Вдруг они настоящие, - хмыкнул я, придерживая за руку Талану.
- Тогда это было бы не лучшее место в Галактике.
Мы с ней оделись просто - в тоги древних эллийцев. На моей голове был венок из искусственных острых эллинских цветов, а в волосах Таланы запутались светлячки.
Над городом хорошо поработали архитекторы и авторы эксклюзивных спецэффектов. Наверху под действием нейтрализаторов гравитации кружились, создавая чудесные узоры, потоки воды, искрились странные фигуры, в которых можно было опознать и золотого дракона, и пещерного монстра одиннадцати островов. Вращались вокруг друг друга разноцветные шары. Сталкивались и сыпали молниями голографические облакаВырастали и истлевали на глазах гигантские деревья, пронизывающие дома и эстакады. Мир менялся быстро, и трудно было остановить на чем-то взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27