Монах пригляделся и увидел лежащую на кровати старую, морщинистую, бледную женщину; ее глаза ярко блестели и притягивали взор вошедшего, ибо лицо было неподвижным и полумертвым, а этот блеск завораживал. Казалось, королева смотрит уже не на реальный, а на загробный мир.Жак Клеман твердил себе:— Королева умирает! Екатерина Медичи умирает! И я, сын Алисы де Люс, присутствую при ее агонии.Королева пошевелилась, и Жак Клеман очнулся от грез.Екатерина сделала тонкой слабой рукой движение, приглашающее Жака Клемана подойти поближе. Она прошептала:— Подойдите, отец мой, подойдите…Он медленными шагами подошел к изголовью кровати. Екатерина пристально взглянула на него и с трудом выговорила:— Я вас не знаю. Вы — не королевский духовник…— Нет, мадам, — ответил Жак Клеман. — Духовник уехал. Я случайно оказался рядом с замком, и господин де Крийон пригласил меня, чтобы принять вашу исповедь.— Тем лучше… — прошептала Екатерина.Видимо, ее больше устраивал безвестный монах, чем придворный капеллан.— Да… тем лучше… — с дрожью в голосе повторил Жак Клеман.— Мой сын… — прошептала умирающая. — Где Генрих?.. Где мой сын?— Его Величество в Амбуазе, мадам.Королева закрыла глаза и замолчала. Из-под прикрытых век выкатились две слезинки и медленно сбежали по морщинистым щекам.— Значит, я его больше не увижу? Я умираю, а сына со мной нет… Страшная смерть… Сынок, дорогой, обожаемый сынок… я умираю, а тебя нет рядом…Потом она заговорила — быстро, лихорадочно и неразборчиво. Монах склонился над королевой, но уловил лишь какие-то обрывки фраз да имена, много имен:— Диана Французская… Монтгомери… нет, неправда… а Колиньи… нет, не хочу… Моревер, слушай, Моревер…Жак Клеман жадно прислушивался. Он ждал, что королева произнесет еще одно имя, но так и не дождался. Внезапно Екатерина широко раскрыла глаза; в них промелькнула тревога.— Я что-то говорила? — спросила она.— Ничего, мадам, я жду, чтобы Ваше Величество соблаговолили сообщить мне тайны вашей души, дабы я мог вознести их к трону великого судьи, который карает и прощает…Старая королева с трудом приподнялась на подушках и посмотрела на исповедника.— Отец мой, я раскаиваюсь в моих грехах, простит ли меня Господь?— Если вы сознаетесь в содеянном…— Тогда слушайте, отец мой…Монах вновь склонился над Екатериной, ловя каждое ее слово. Королева задыхалась, пальцы ее конвульсивно теребили и перебирали одеяло, и эти движения свидетельствовали о близости конца.— Я признаюсь… признаюсь… — чуть слышно прошептала она. — Я убила или приказала убить несколько десятков человек… они мешали мне… среди них — сеньоры и горожане, бедные и богатые… я не гнушалась никакими средствами: топор и петля, яд и кинжал… Конечно, этих смертей могло бы и не быть, но я действовала во благо государства…— Дальше, мадам, — произнес монах, — это не столь тяжкий грех…Екатерина обрадованно вздохнула и продолжала:— Монтгомери убил моего супруга, короля Генриха II… Признаюсь, тот удар копья вовсе не был случайным…— Король, супруг ваш, унижал и оскорблял вас. Конечно, грех тяжкий, но понять вас можно. Дальше, мадам…Глаза Екатерины блеснули.— Жанна д'Альбре умерла от странной лихорадки, прямо в Лувре, во время празднеств… признаюсь, лихорадка не поразила бы королеву Наваррскую, если бы она не получила от меня в подарок некую шкатулку, в которой хранила перчатки…— Дальше, мадам, — отозвался монах.— Мой сын, мой сын Карл, возможно, прожил бы дольше… но мне так хотелось видеть на троне Генриха…Произнеся имя Генриха, королева всхлипнула.— Колиньи… — чуть слышно продолжала Екатерина. — Колиньи, а вокруг него сотни, нет, тысячи людей! Их убили по моему приказу… но я хотела спасти нашу Церковь!— Дальше! — приказал монах.— Все, клянусь Богом, это все! Пощадите, отец мой! Отпустите грехи умирающей, иначе я умру проклятой!— Умри, умри, проклятой! — вскричал Жак Клеман. — Умри у меня на глазах. Умри без отпущения грехов! Ты попадешь в ад и будешь вечно терпеть страшные муки!— Пощадите, отец мой! Пощадите! — простонала старая королева.— Будь проклята навеки! Ты забыла самое страшное, самое тяжкое из твоих преступлений!— Кто ты? Кто ты? — прохрипела королева. — Кто послал тебя? Души мертвых?— Ты еще не все знаешь! Твой любимый сын Генрих умрет! Умрет от моей руки! Умрет без покаяния, как и ты! И будет проклят навечно!Жуткий крик сорвался с губ умирающей. Она попыталась приподняться, чтобы наброситься на монаха и задушить его… Но сил уже не было, и она вновь откинулась на подушки.— Ты спрашиваешь, кто послал меня? — загремел голос Жака Клемана. — Я пришел от имени одной из твоих жертв!.. Ты уничтожила ее, разбила ей сердце, обрекла на муки! Вспомни, вспомни Алису де Люс! Ты спрашиваешь, кто я? — Монах откинул капюшон рясы. — Я имею право отказать тебе в отпущении грехов, я имею право проклясть тебя именем Бога Живого, я имею право отправить тебя в ад! Екатерина Медичи, я пришел восстановить справедливость! Я пришел отомстить за мать! Я, Жак Клеман, сын Алисы де Люс!И снова из груди Екатерины исторгся страшный крик. В агонии она приподнялась, села на постели, обвела безумными глазами комнату. Гримаса ужаса исказила ее лицо, и королева пробормотала:— Господи… Господи… Ты велик… Ты всемогущ… Ты милостив и справедлив… Господи, неужели я заслужила это? Я умираю проклятой, без покаяния… проклята, навеки проклята!— Да, навеки проклята! — эхом откликнулся Жак Клеман.По телу королевы пробежала слабая дрожь, потом она вздохнула, голова упала набок. Все было кончено. Екатерина Медичи умерла.Король вернулся в Блуа на следующий день. Когда ему сообщили о смерти матери, он спокойно заметил:— Вот как? Так пусть ее похоронят!Однако хронист-современник пишет, что никто не позаботился о достойном погребении. Королеву, по выражению хрониста, «словно падаль» бросили в какой-то ящик и зарыли в дальнем углу местного кладбища. Лишь в 1609 году ее тело было перенесено в королевскую усыпальницу в Сен-Дени и похоронено в роскошном склепе, который еще при жизни Екатерины был сооружен по ее приказу.Когда Жак Клеман увидел, что старая королева скончалась, он спокойно покинул ее спальню. Его сменил там другой человек, который опустился у изголовья кровати на колени и горько зарыдал. Это был Руджьери — единственный, кто любил Екатерину Медичи. В тот же вечер астролог уехал из Блуа, и никто никогда больше о нем не слышал.Перед замком Клемана поджидал Пардальян. Шевалье не стал задавать вопросов, а лишь сказал:— Короля в замке нет.— Знаю. Он в Амбуазе.— Да, но вы не знаете последнюю новость. Мне только что поведал ее Крийон. Королевская армия идет на Париж, наперерез войскам Майенна.— Значит, я поеду в Париж! — произнес монах.Он вернулся в гостиницу, расплатился, переоделся в дворянский костюм и попрощался с Пардальяном.— Свидимся ли мы еще? — спросил шевалье.У Пардальяна защемило сердце, когда он увидел, как измучен и изнурен молодой монах.— Лишь Господь знает это! — ответил Жак Клеман, подняв глаза к небесам.Он сел в седло, еще раз кивнул шевалье и уехал. Пардальян, погруженный в задумчивость, вернулся в «Замковую гостиницу». Он прошел на конюшню и вывел под уздцы своего коня.Крийон, проверявший караулы на площади перед замком, увидел Пардальяна и поинтересовался:— Уезжаете?— Да! Что-то заскучал я в Блуа. Дорожные приключения развлекут меня…— Оставайтесь! — начал уговаривать его Крийон. — Король сделает вас командиром полка…— Нет, только не это! Командовать я не умею!— Тогда прощайте! И куда же вы теперь?— А действительно, куда? — усмехнулся Пардальян.Он снял шапочку и поднял ее вверх на вытянутой руке.— Вы знаете розу ветров? — спросил он у Крийона.— Конечно! — с удивлением ответил тот.— Пожалуйста, скажите, куда клонит ветер перо на моей шапочке?— Что-что? — не понял Крийон.— Я спрашиваю, в какую сторону клонит ветер перо на моей шапочке?— Дайте подумать: Париж — с той стороны, Орлеан — там, Тур — туда… Господин де Пардальян, я бы сказал, ваше перо указывает в сторону Италии…— Превосходно! — со странной улыбкой заметил шевалье. — Почему бы и не Италия? Поеду в Италию… Спасибо за любезность, господин де Крийон!Пардальян лихо надвинул шапочку, пожал руку своему бравому другу, легко вскочил в седло и поскакал прочь, насвистывая любимый охотничий марш Карла IX. Глава XXXIXДОРОЖНЫЕ РАСХОДЫ ПАРДАЛЬЯНА Пардальян покидал Блуа как раз в те минуты, когда король Генрих III подъезжал к городу. Он побывал в Амбуазе, навестив пленных: кардинала де Бурбона, архиепископа Лионского; герцога де Немура — единоутробного брата Гизов; молодого принца де Жуэнвиля; герцога д'Эльбефа; Перикара, секретаря Генриха де Гиза; Ла Шапель-Марто, председателя депутатов третьего сословия; Бриссака и Буа-Дофина. Только их и удалось арестовать, остальные приверженцы Лиги успели сбежать.Шевалье уезжал в радостном, приподнятом настроении. В конце концов, с двумя своими основными врагами он счеты свел: герцог де Гиз убит в честном поединке, Моревер умер в лесу Маршнуар.День был ясный, но холодный. Копыта коня звонко стучали по мерзлой дороге. Пардальян ехал, напевая, улыбаясь серому зимнему небу и голым деревьям. Все занимало его: и сновавшие по веткам белки, и огромные вороны, с достоинством взлетавшие над дорогой. Его душа, душа странника и бродяги, всегда очень тонко чувствовала природу…Он словно возродился и помолодел. Полной грудью вдыхал шевалье холодный зимний воздух. Он радовался тому, что свободен, независим и может ехать, куда глаза глядят. Он гнал прочь мысли о будущем, он отбросил все, что терзало и мучило его, он наслаждался жизнью и хотел жить.Он ехал по правому берегу Луары по дороге, которая вела от Блуа на Божанси, Мен и Орлеан.Добравшись до Орлеана, Пардальян направился прямо к дому герцога Ангулемского. Сердце у него радостно забилось, когда он подумал о встрече с молодым герцогом, к которому так привязался, с Мари Туше, с которой его связывало столько воспоминаний, и с Виолеттой, которую он спас от смерти.Дом был просторный, окруженный огромным садом. Сад даже сейчас, зимой, казался прекрасным: иней кружевом покрывал землю, деревья тянули к небу хрупкие ветви… Особняк был выстроен из красного кирпича и отделан белым камнем. Фасад украшали балконы с изящно изогнутыми коваными решетками, столь любимыми мастерами эпохи Ренессанса.Во дворе Пардальян спешился. По знаку величественного привратника два лакея тут же бросились к лошади путешественника и отвели ее на конюшню. Только тогда страж ворот попросил гостя назвать свое имя.Шевалье не успел ответить, как в дверях дома показалась гигантская фигура: могучие ручищи, ноги как тумбы. Человек был облачен в великолепную, расшитую галунами ливрею. Увидев Пардальяна, лакей снял шляпу и трубным голосом вскричал:— Господин де Пардальян! Хвала Создателю, это же сам господин де Пардальян!Лицо его при этом изображало почтительный восторг.Пардальян взглянул на великана, но не узнал его. Человек улыбался широченной улыбкой, отчего его физиономия напоминала огромную тыкву, рассеченную поперек ударом сабли.— Господин шевалье не узнает меня? Не может быть! А ведь мы с вами славно повоевали в свое время! Какие подвиги! Какие удары шпагой! В часовне у холма Сен-Рок, в монастыре на Монмартре, в гостинице «У ворожеи»… Помните, как бежали от нас враги?.. Каждый вечер, слышите, господин шевалье, каждый вечер слуги в этом доме в течение двух часов, затаив дыхание, внимают моему рассказу о наших ратных подвигах! И я еще не все им рассказал, правда, господин привратник?Привратник что-то проворочал и отвернулся. Похоже, он недолюбливал гиганта. Еще бы, в том было больше шести футов роста, а в привратнике всего лишь пять футов два дюйма!— Вспомнил! — обрадовался Пардальян. — Я вас по голосу вспомнил, господин Кроасс. Извините, что не признал сразу. Вы были такой худой, а теперь…— Да, — скромно потупился Кроасс, — тут кормят неплохо. Слава Богу, мне уже не надо глотать шпаги, горящую паклю или камни. Перепадает и хорошее жаркое, и курочка, и оленина…Пардальян слушал с нескрываемым интересом.Очевидно, Кроасс говорил бы еще долго, но тут во дворе появился второй великан — правда, довольно тощий. Это был Пикуик.— Господин шевалье, — произнес Пикуик, изящно поклонившись, — простите болтовню этого недалекого человека. От райской жизни он совсем свихнулся и заставляет лучшего друга монсеньора томиться у крыльца. Если ты и дальше будешь болтать, монсеньор тебя выгонит, идиот ты этакий!И Пикуик степенно двинулся в дом, указывая дорогу Пардальяну. А Кроасс остался во дворе, осыпаемый насмешками привратника.Пардальян пересек просторный парадный зал, где красовался портрет короля Карла IX в полный рост, поднялся по прекрасной дубовой лестнице и вошел в небольшую, но очень уютную комнату.— Господин шевалье де Пардальян! — торжественно провозгласил лакей тоном, каким дворецкий в замке произносит: «Господа, король!»Молодой человек, сидевший спиной к двери за столом и что-то писавший, тут же вскочил, бросился к шевалье и заключил его в объятия. Пардальян был очень растроган таким радостным и теплым приемом.— Наконец-то! — воскликнул Карл Ангулемский. — Наконец-то вы приехали, дорогой друг. Мы так счастливы здесь! И все благодаря вам!— Я проезжал через Орлеан, — улыбнулся шевалье, — и мне захотелось навестить друзей…Тут в комнату вошла Виолетта, раскрасневшаяся от волнения. Она подошла к Пардальяну, подставила ему лоб для поцелуя и прошептала:— Теперь мой дорогой супруг счастлив совершенно, и я тоже! Наконец-то вы приехали!У Пардальяна даже слезы навернулись на глаза, и он расцеловал Виолетту в обе щеки. Появилась и Мари Туше, матушка герцога Ангулемского. Пардальян было склонился в низком поклоне, но Мари нежно обняла его.— Как я счастлива, сударь, — произнесла женщина, — что могу сказать вам то, что говорю Господу каждый вечер, обращаясь к Нему с молитвой: «Благослови, Господь, последнего рыцаря нашего времени!»Она повернулась к портрету Карла IX (в этой комнате тоже висело изображение покойного короля) и со вздохом добавила:— Увы, его нет с нами! Он бы тоже поблагодарил вас за спасение нашего сына. Но я люблю вас за двоих, шевалье.Расспросам не было конца. В доме Карла желали знать все, что случилось с Пардальяном после отъезда герцога из монастыря на Монмартре. Пардальян в свойственной ему спокойной и даже холодноватой манере рассказал о смерти Гиза, гибели Моревера и кончине старой королевы Екатерины. Умолчал он лишь о судьбе Фаусты.Рассказывая, шевалье внимательно наблюдал за Карлом, Виолеттой и Мари Туше и вскоре пришел к выводу, что если и есть на земле три совершенно довольных жизнью человека, то все они собрались здесь, в этой комнате.«Лишь бы их счастье длилось подольше!» — подумал он.Шевалье словно предчувствовал, что Карлу Ангулемскому предстоит бурная и неспокойная жизнь…— Итак, старая королева умерла. — задумчиво произнесла Мари Туше.— И герцог де Гиз пал от удара вашей шпаги, — добавил Карл.— Двое из тех, кого вы проклинали… — сказал Пардальян. — Третий, Генрих Валуа, пока жив. Но он обречен, и если вы захотите ему отомстить, то навряд ли успеете. За королем ходит тень, которая вот-вот утащит его в могилу… Гиз умер, старая королева умерла, а король на пути к смерти… Сама судьба отомстила за вас, и, слава Богу, вам не пришлось вмешиваться. Господь оградил ваше счастье.— Да, вы правы, шевалье! — воскликнул Карл, нежно прижимая к себе Виолетту. — Наше счастье — во взаимной любви, взаимном доверии и спокойствии!Вечер прошел чудесно. Потом был устроен торжественный обед, на котором присутствовала вся орлеанская знать. Пардальяна. как он ни сопротивлялся, посадили в кресло хозяина дома. И мажордом с метрдотелем все время стояли за его спиной. В общем, Пардальяну оказали такой почет, как если бы Орлеан удостоила посещением особа королевской крови.— Видите, вас здесь знают, — вполголоса сказала Пардальяну Мари Туше. — Все в этом доме, а также наши друзья и знакомые, говорят о вас, словно о легендарном рыцаре Круглого Стола. Зимними вечерами я часто рассказываю о ваших подвигах: о том, как вы спасли Жанну д'Альбре; о том, как вырвали из лап смерти нашу дорогую Виолетту. И меня слушают, как некогда слушали в замках труверов Поэты в средневековой Франции.

, повествовавших о деяниях героев древности…Пардальян провел незабываемый вечер. Но на следующее утро, когда Карл Ангулемский вошел в комнату к шевалье, желая пригласить его на охоту, гость заявил, что собирается уезжать.— Как уезжать? — удивился герцог. — Но, надеюсь, ненадолго? Вы к обеду вернетесь?Пардальян отрицательно покачал головой.— Но вы должны остаться с нами. Зачем вам покидать друзей? — недоумевал Карл.— Когда-нибудь я, может, и вернусь. Но сейчас мне пора в дорогу…Мари Туше умоляла, Виолетта рыдала, но шевалье был непреклонен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52