В мо
ем деле больше не фигурировали фантастические планы бегства Берии на За
пад со специальной военно-воздушной базы под Мурманском при содействии
генерала Штеменко. Не было и упоминания о Майрановском как о моем родств
еннике. Тем не менее обвинительное заключение представляло меня закоре
нелым злодеем, с 1938 года находившимся в сговоре с врагами народа и выступа
вшим против партии и правительства. Для доказательства использовались
обвинения против сотрудников разведки, которые в начале войны были осво
бождены из тюрем по моему настоянию, и мои связи с «врагами народа» Ч Шпи
гельглазом, Серебрянским, Мали и другими, хотя все они, кроме Серебрянско
го, были к тому времени уже реабилитированы посмертно. С точки зрения зак
она обвинения эти потеряли юридическую силу, но никого данное обстоятел
ьство не волновало.
Из первоначально выдвинутых обвинений осталось три:
первое Ч тайный сговор с Берией для достижения сепаратного мира с гитле
ровской Германией в 1941 году и свержения советского правительства;
второе Ч как человек Берии и начальник Особой группы, созданной до войн
ы, я осуществлял тайные убийства враждебно настроенных к Берии людей с п
омощью яда, выдавая их смерть за несчастные случаи;
третье Ч с 1942 по 1946 год я наблюдал за работой «Лаборатории-Х» Ч спецкамеры
, где проверялось действие ядов на приговоренных к смерти заключенных.
В обвинении не было названо ни одного конкретного случая умерщвления лю
дей. Зато упоминался мой заместитель Эйтингон, арестованный в октябре 1951
года, «ошибочно и преступно» выпущенный Берией на свободу после смерти С
талина в марте 1953 года и вновь осужденный по тому же обвинению Ч измена Ро
дине Ч в 1957 году.
Обвинительное заключение заканчивалось предложением о слушании моего
дела в закрытом порядке Военной коллегией Верховного суда без участия п
рокурора и защиты.
Я вспомнил, как жена во время свидания в «Крестах» говорила о Райхмане и у
помянула, что практика закрытых судов без участия защиты, введенная посл
е убийства Кирова, запрещена законом с 1956 года. Райхман сумел избежать тай
ного судилища и был поэтому амнистирован. Передо мной стояла непростая з
адача: как сказать Преображенскому, что мне известно о законе, запрещающ
ем рассматривать дела без защитника? Ведь я был в коматозном состоянии.
Тогда я обратился к Преображенскому с письменным ходатайством мотивир
овать, почему вносится предложение слушать дело без участия защитника. О
н ответил, что в обвинительном заключении нет необходимости вдаваться в
столь мелкие подробности, и объявил мне под расписку решение об отказе в
предоставлении адвоката. Я потребовал Уголовно-процессуальный кодекс,
чтобы можно было реализовать конституционное право на защиту, но и это х
одатайство было отвергнуто Преображенским также под расписку. Для меня
было очень важно зафиксировать в письменной форме сознательное наруше
ние закона. Андреев, относившийся ко мне сочувственно, сказал, что было бы
наивно с моей стороны рассчитывать, что к моему делу будет допущен адвок
ат.
После этого я обратился к заместителю начальника тюрьмы, моему бывшему п
одчиненному в годы войны, с ходатайством предоставить мне Уголовно-проц
ессуальный кодекс. Надзиратель сообщил, что мое ходатайство отклонено, н
о заместитель начальника тюрьмы готов принять меня и выслушать мои жало
бы, касавшиеся условий содержания в тюрьме. Когда меня привели в его каби
нет, который, конечно, прослушивался, мы ничем не выдали, что знаем друг др
уга. Он подтвердил, что мое ходатайство отклонено, но сказал, что я могу оз
накомиться с инструкцией об условиях содержания подследственных в тюр
ьме, прежде чем писать официальную жалобу. Я уловил в его фразе особенный
смысл. На столе рядом с инструкцией лежало приложение, в котором было как
раз то, что меня интересовало, Ч Указ Президиума Верховного Совета СССР
от 30 апреля 1956 года об отмене особого порядка закрытого судебного разбира
тельства по делам о государственной измене без участия защиты.
Мое официальное заявление о предоставлении адвоката проигнорировали с
корее всего по распоряжению «инстанций», то есть самого Хрущева, который
к этому времени стал главой и партии, и правительства. Я решил подождать н
екоторое время и повторить свое требование о защитнике уже в ходе самого
судебного разбирательства.
Последняя встреча со следователем кончилась для меня неожиданным пово
ротом. Преображенский вдруг потребовал, чтобы я написал об участии Молот
ова в зондаже Стаменова. Меня это крайне озадачило, и я понял, что Молотов
сейчас, должно быть, не в фаворе. Я ничего не знал об «антипартийной группе
», отстраненной от руководства в 1957 году, куда входили Молотов, Маленков и К
аганович. Моя записка явно произвела на Преображенского впечатление, ос
обенно сообщение, что Молотов устроил на работу жену Стаменова в Институ
т биохимии Академии наук СССР к академику Баху. Я также вспомнил, что с Мол
отовым консультировались насчет подарков, которые Стаменов вручал у се
бя на родине царской семье. Реакция следователя укрепила мою надежду, чт
о, несмотря на закрытое заседание, меня оставят в живых как свидетеля про
тив Молотова.
Тридцать три Ч таково было число моих заявлений, направленных Хрущеву,
Руденко, секретарю Президиума Верховного Совета СССР Горкину, Серову, ст
авшему председателем КГБ, и другим с требованием предоставить мне защит
ника и протестом по поводу грубых фальсификаций, содержащихся в выдвину
тых против меня обвинениях. Ни на одно из них я не получил ответа.
Обычно, когда следствие на высшем уровне по особо важным делам завершало
сь, дело незамедлительно передавалось в Верховный суд. В течение недели
или, в крайнем случае, месяца я должен был получить уведомление о том, когд
а состоится слушание дела. Но прошло три месяца Ч и ни слова. Только в нач
але сентября 1958 года меня официально известили, что мое дело будет рассма
триваться Военной коллегией 12 сентября без участия прокурора и защиты. Я
был переведен во внутреннюю тюрьму Лубянки, а затем в Лефортово. Через мн
ого лет я узнал, что генерал-майор Борисоглебский, председатель Военной
коллегии, трижды отсылал мое дело в прокуратуру для проведения дополнит
ельного расследования. И трижды дело возвращали с отказом.
Сейчас мне кажется, что моя судьба была предрешена заранее, но никто не хо
тел брать на себя ответственность за нарушение закона в период широкове
щательных заверений о соблюдении законности, наступивший после смерти
Сталина и разоблачений Хрущевым его преступлений на XX съезде партии. Поз
днее мне стало известно, что мои обращения к Серову и Хрущеву, в которых я
ссылался на наши встречи в Кремле и на оперативное сотрудничество в годы
войны и после ее окончания, вызвали быструю реакцию. Мой бывший подчинен
ный полковник Алексахин был сразу направлен в прокуратуру для изъятия в
сех оперативных материалов из моего дела, касавшихся участия Хрущева в т
айных операциях против украинских националистов. Прокуратура заверила
его, что ни в одном из четырех томов моего уголовного дела нет ссылок на Х
рущева.
Полковник Алексахин был опытным офицером разведки, и, когда ему показали
обвинительное заключение против меня, он прямо сказал военному прокуро
ру, что обвинения неконкретны и сфальсифицированы. Младшие офицеры-след
ователи согласились с ним, но сказали, что приказы не обсуждаются, а выпол
няются Ч они поступают сверху.
Алексахин взял в прокуратуре три запечатанных конверта с непросмотрен
ными оперативными материалами, изъятыми из моего служебного сейфа при о
быске в 1953 году. Конверты он отдал в секретариат Серова и больше их никогда
не видел. Я не могу вспомнить всего, что находилось у меня в сейфе, но знаю н
аверняка, что там были записи о санкциях тогдашнего высшего руководства
Ч Сталина, Молотова, Маленкова, Хрущева и Булганина Ч на ликвидацию неу
годных правительству лиц и, кроме того, записи по агентурным делам нашей
разведки о проникновении через сионистские круги в правительственные
сферы и среду ученых, занимавшихся исследованиями по атомной энергии.
Позднее, в 1988 году, когда Алексахин с двумя ветеранами разведки ходатайст
вовали о пересмотре моего дела, они сослались на этот эпизод. Им посовето
вали молчать и не компрометировать партию еще больше, вытаскивая на свет
Божий столь неблаговидные дела.
В здание Верховного суда на улице Воровского меня привезли в тюремной ма
шине. На мне не было наручников, и конвоирам КГБ, которые меня сопровождал
и, приказали ждать в приемной заместителя председателя Военной коллеги
и, то есть за пределами зала судебных заседаний. Им не разрешили войти в за
л вопреки общепринятой процедуре. Я был в гражданском. Комната, куда я вош
ел, совсем не напоминала зал для слушания судебных дел. Это был хорошо обс
тавленный кабинет с письменным столом в углу и длинным столом, предназна
ченным для совещаний, во главе которого сидел генерал-майор Костромин, п
редставившийся заместителем председателя Военной коллегии. Другими су
дьями были полковник юстиции Романов и вице-адмирал Симонов. В комнате п
рисутствовали также два секретаря Ч один из них, майор Афанасьев, поздн
ее был секретарем на процессе Пеньковского.
Я сидел в торце длинного стола, а на другом конце располагались судьи Ч в
се трое. Заседание открыл Костромин, объявив имена и фамилии судей и осве
домившись, не будет ли у меня возражений и отводов по составу суда. Я ответ
ил, что возражений и отводов не имею, но заявляю протест по поводу самого з
акрытого заседания и грубого нарушения моих конституционных прав на пр
едоставление мне защиты. Я сказал, что закон запрещает закрытые заседани
я без участия защитника по уголовным делам, где в соответствии с Уголовн
ым кодексом речь может идти о применении высшей меры наказания Ч смертн
ой казни, а из-за серьезной болезни, которую перенес, я не могу квалифицир
ованно осуществлять свою собственную защиту в судебном заседании.
Костромин остолбенел от этого заявления. Судьи встревоженно посмотрел
и на председателя, особенно обеспокоенным казался адмирал. Костромин об
ъявил, что суд удаляется на совещание для рассмотрения моего ходатайств
а, и возмущенно заметил, что у меня нет никакого права оспаривать процесс
уальную форму слушания дела. Тут же он попросил секретаря проводить меня
в приемную.
Судьи совещались примерно час, и за это время мне неожиданно удалось уви
деть тех, кто должен был выступить против меня в качестве свидетелей. Пер
вым из них в приемной появился академик Муромцев, заведовавший ранее бак
териологической лабораторией НКВДЧ МГБ, где испытывали бактериологич
еские средства на приговоренных к смерти вплоть до 1950 года. Я едва знал его
и никогда с ним не работал, если не считать того, что посылал ему разведыва
тельные материалы, полученные из Израиля по последним разработкам в обл
асти бактериологического оружия. Другим свидетелем был Майрановский: б
ледный и испуганный, он появился в приемной в сопровождении конвоя. На не
м был поношенный костюм Ч сразу было видно, что его доставили прямо из тю
рьмы. Мне стало ясно, что работа токсикологической «Лаборатории-Х» буде
т одним из главных пунктов обвинения в моем деле.
Увидев меня, Майрановский разрыдался. Он явно не ожидал застать меня в пр
иемной, без конвоя, сидящим в кресле в хорошем костюме и при галстуке. Секр
етарь тут же приказал конвою вывести Майрановского и побежал докладыва
ть Костромину. Он быстро вернулся и провел меня обратно в кабинет, где суд
ьи уже ждали, чтобы продолжить заседание. Костромин объявил, что мое хода
тайство о предоставлении защитника и заявление о незаконности слушани
я дела в закрытом заседании без участия адвоката отклонено лично предсе
дателем Верховного суда СССР. Это распоряжение только что получено по те
лефону правительственной связи. В том случае, если я буду упорствовать и
откажусь отвечать на вопросы суда, слушание дела будет продолжено без ме
ня и приговор будет вынесен заочно. Верховный суд, заметил он, по согласов
анию с Президиумом Верховного Совета как высшая судебная инстанция име
ет право устанавливать любые процедуры для слушания дел, представляющи
х особую важность для интересов государства. Он задал мне вопрос, призна
ю ли я себя виновным. Я категорически отверг все предъявленные мне обвин
ения. Затем он объявил, что двое свидетелей, бывшие сотрудники органов го
сбезопасности Галигузов и Пудин, не могут присутствовать на заседании с
уда по состоянию здоровья. Двое других, академик Муромцев и осужденный М
айрановский, находятся в соседней комнате и готовы дать свидетельские п
оказания.
Далее Костромин заявил: суд не убедили показания Берии во время предвари
тельного следствия по его делу, что вы не являлись его доверенным лицом, а
лишь выполняли приказы, которые он передавал от имени правительства. Бол
ее того, сказал Костромин, суд считает, что Берия пытался скрыть факт госу
дарственной измены, и показания, имеющиеся в вашем следственном деле, не
имеют значения для суда.
Эпизод со Стаменовым был лишь упомянут. Костромин подчеркнул факт несом
ненной государственной измены, добавив, что новые данные, свидетельству
ющие, что Берия обсуждал вопрос о контактах со Стаменовым и с другими чле
нами правительства, будут доложены Верховному суду и, возможно, будет пр
инято частное определение в адрес правительственных инстанций. Я решит
ельно отрицал, что мною делались попытки установить тайные контакты в об
ход правительства, поскольку Молотов не только знал об этих контактах, н
о и санкционировал их, а санкционированный правительством зондаж в разв
едывательных целях нельзя классифицировать как факт государственной и
змены. Однако мое заявление суд проигнорировал. Более того, сказал я, личн
о товарищ Хрущев пять лет тому назад, 5 августа 1953 года, заверил меня, что не н
аходит в моих действиях никакого преступного нарушения закона или вины
в эпизоде со Стаменовым.
Побледнев, председатель запретил мне упоминать имя Хрущева. Секретари т
ут же перестали вести протокол. Я почувствовал, как кровь бросилась мне в
лицо, и, не сдержавшись, выкрикнул:
Ч Вы судите человека, приговоренного к смерти фашистской ОУН, человека,
который рисковал своей жизнью ради советского народа! Вы судите меня так
же, как ваши предшественники, которые подводили под расстрел героев сове
тской разведки.
Я начал перечислять имена своих погибших друзей и коллег Ч Артузова, Шп
игельглаза, Мали, Серебрянского, Сосновского, Горажанина и других. Костр
омин был ошеломлен; вице-адмирал Симонов сидел бледный как мел.
После небольшой паузы Костромин взял себя в руки и проговорил:
Ч Никто заранее к смертной казни вас не приговаривал. Мы хотим установи
ть истину.
Затем вызвали свидетеля Муромцева и в его присутствии зачитали показан
ия, которые он давал пять лет назад. К удивлению и неудовольствию судей, Му
ромцев заявил, что не может подтвердить свои прежние показания. По его сл
овам, он не помнит никаких фактов моей причастности к работе секретной б
актериологической исследовательской лаборатории.
Затем вызвали Майрановского. Он показал, что консультировал меня в четыр
ех случаях. С разрешения председателя я спросил его: был ли он подчинен мн
е по работе, были ли упомянутые им четыре случая экспериментами над людь
ми или боевыми операциями и, наконец, от кого он получал приказы по примен
ению ядов? К моему удивлению, адмирал поддержал меня. И весь хорошо продум
анный сценарии суда рассыпался. Майрановский дал показания, что никогда
не был подчинен мне по работе, и начал плакать. Сквозь слезы он признал, чт
о эксперименты, о которых идет речь, на самом деле были боевыми операциям
и, а приказы об уничтожении людей отдавали Хрущев и Молотов. Он рассказал,
как встречался с Молотовым в здании Комитета информации, а затем, вызвав
гнев председателя суда, упомянул о встрече с Хрущевым в железнодорожном
вагоне в Киеве. Тут Костромин прервал его, сказав, что суду и так ясны его п
оказания. После этого он нажал на кнопку, и появившийся конвой увел Майра
новского. Я не видел его после этого три года Ч до того дня, когда мы повст
речались на прогулке во внутреннем дворе Владимирской тюрьмы.
Судьи были явно растеряны. Они получили подтверждение, что так называемы
е террористические акты на самом деле являлись боевыми операциями, пров
одившимися против злейших противников советской власти по прямому при
казу правительства, а не по моей инициативе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
ем деле больше не фигурировали фантастические планы бегства Берии на За
пад со специальной военно-воздушной базы под Мурманском при содействии
генерала Штеменко. Не было и упоминания о Майрановском как о моем родств
еннике. Тем не менее обвинительное заключение представляло меня закоре
нелым злодеем, с 1938 года находившимся в сговоре с врагами народа и выступа
вшим против партии и правительства. Для доказательства использовались
обвинения против сотрудников разведки, которые в начале войны были осво
бождены из тюрем по моему настоянию, и мои связи с «врагами народа» Ч Шпи
гельглазом, Серебрянским, Мали и другими, хотя все они, кроме Серебрянско
го, были к тому времени уже реабилитированы посмертно. С точки зрения зак
она обвинения эти потеряли юридическую силу, но никого данное обстоятел
ьство не волновало.
Из первоначально выдвинутых обвинений осталось три:
первое Ч тайный сговор с Берией для достижения сепаратного мира с гитле
ровской Германией в 1941 году и свержения советского правительства;
второе Ч как человек Берии и начальник Особой группы, созданной до войн
ы, я осуществлял тайные убийства враждебно настроенных к Берии людей с п
омощью яда, выдавая их смерть за несчастные случаи;
третье Ч с 1942 по 1946 год я наблюдал за работой «Лаборатории-Х» Ч спецкамеры
, где проверялось действие ядов на приговоренных к смерти заключенных.
В обвинении не было названо ни одного конкретного случая умерщвления лю
дей. Зато упоминался мой заместитель Эйтингон, арестованный в октябре 1951
года, «ошибочно и преступно» выпущенный Берией на свободу после смерти С
талина в марте 1953 года и вновь осужденный по тому же обвинению Ч измена Ро
дине Ч в 1957 году.
Обвинительное заключение заканчивалось предложением о слушании моего
дела в закрытом порядке Военной коллегией Верховного суда без участия п
рокурора и защиты.
Я вспомнил, как жена во время свидания в «Крестах» говорила о Райхмане и у
помянула, что практика закрытых судов без участия защиты, введенная посл
е убийства Кирова, запрещена законом с 1956 года. Райхман сумел избежать тай
ного судилища и был поэтому амнистирован. Передо мной стояла непростая з
адача: как сказать Преображенскому, что мне известно о законе, запрещающ
ем рассматривать дела без защитника? Ведь я был в коматозном состоянии.
Тогда я обратился к Преображенскому с письменным ходатайством мотивир
овать, почему вносится предложение слушать дело без участия защитника. О
н ответил, что в обвинительном заключении нет необходимости вдаваться в
столь мелкие подробности, и объявил мне под расписку решение об отказе в
предоставлении адвоката. Я потребовал Уголовно-процессуальный кодекс,
чтобы можно было реализовать конституционное право на защиту, но и это х
одатайство было отвергнуто Преображенским также под расписку. Для меня
было очень важно зафиксировать в письменной форме сознательное наруше
ние закона. Андреев, относившийся ко мне сочувственно, сказал, что было бы
наивно с моей стороны рассчитывать, что к моему делу будет допущен адвок
ат.
После этого я обратился к заместителю начальника тюрьмы, моему бывшему п
одчиненному в годы войны, с ходатайством предоставить мне Уголовно-проц
ессуальный кодекс. Надзиратель сообщил, что мое ходатайство отклонено, н
о заместитель начальника тюрьмы готов принять меня и выслушать мои жало
бы, касавшиеся условий содержания в тюрьме. Когда меня привели в его каби
нет, который, конечно, прослушивался, мы ничем не выдали, что знаем друг др
уга. Он подтвердил, что мое ходатайство отклонено, но сказал, что я могу оз
накомиться с инструкцией об условиях содержания подследственных в тюр
ьме, прежде чем писать официальную жалобу. Я уловил в его фразе особенный
смысл. На столе рядом с инструкцией лежало приложение, в котором было как
раз то, что меня интересовало, Ч Указ Президиума Верховного Совета СССР
от 30 апреля 1956 года об отмене особого порядка закрытого судебного разбира
тельства по делам о государственной измене без участия защиты.
Мое официальное заявление о предоставлении адвоката проигнорировали с
корее всего по распоряжению «инстанций», то есть самого Хрущева, который
к этому времени стал главой и партии, и правительства. Я решил подождать н
екоторое время и повторить свое требование о защитнике уже в ходе самого
судебного разбирательства.
Последняя встреча со следователем кончилась для меня неожиданным пово
ротом. Преображенский вдруг потребовал, чтобы я написал об участии Молот
ова в зондаже Стаменова. Меня это крайне озадачило, и я понял, что Молотов
сейчас, должно быть, не в фаворе. Я ничего не знал об «антипартийной группе
», отстраненной от руководства в 1957 году, куда входили Молотов, Маленков и К
аганович. Моя записка явно произвела на Преображенского впечатление, ос
обенно сообщение, что Молотов устроил на работу жену Стаменова в Институ
т биохимии Академии наук СССР к академику Баху. Я также вспомнил, что с Мол
отовым консультировались насчет подарков, которые Стаменов вручал у се
бя на родине царской семье. Реакция следователя укрепила мою надежду, чт
о, несмотря на закрытое заседание, меня оставят в живых как свидетеля про
тив Молотова.
Тридцать три Ч таково было число моих заявлений, направленных Хрущеву,
Руденко, секретарю Президиума Верховного Совета СССР Горкину, Серову, ст
авшему председателем КГБ, и другим с требованием предоставить мне защит
ника и протестом по поводу грубых фальсификаций, содержащихся в выдвину
тых против меня обвинениях. Ни на одно из них я не получил ответа.
Обычно, когда следствие на высшем уровне по особо важным делам завершало
сь, дело незамедлительно передавалось в Верховный суд. В течение недели
или, в крайнем случае, месяца я должен был получить уведомление о том, когд
а состоится слушание дела. Но прошло три месяца Ч и ни слова. Только в нач
але сентября 1958 года меня официально известили, что мое дело будет рассма
триваться Военной коллегией 12 сентября без участия прокурора и защиты. Я
был переведен во внутреннюю тюрьму Лубянки, а затем в Лефортово. Через мн
ого лет я узнал, что генерал-майор Борисоглебский, председатель Военной
коллегии, трижды отсылал мое дело в прокуратуру для проведения дополнит
ельного расследования. И трижды дело возвращали с отказом.
Сейчас мне кажется, что моя судьба была предрешена заранее, но никто не хо
тел брать на себя ответственность за нарушение закона в период широкове
щательных заверений о соблюдении законности, наступивший после смерти
Сталина и разоблачений Хрущевым его преступлений на XX съезде партии. Поз
днее мне стало известно, что мои обращения к Серову и Хрущеву, в которых я
ссылался на наши встречи в Кремле и на оперативное сотрудничество в годы
войны и после ее окончания, вызвали быструю реакцию. Мой бывший подчинен
ный полковник Алексахин был сразу направлен в прокуратуру для изъятия в
сех оперативных материалов из моего дела, касавшихся участия Хрущева в т
айных операциях против украинских националистов. Прокуратура заверила
его, что ни в одном из четырех томов моего уголовного дела нет ссылок на Х
рущева.
Полковник Алексахин был опытным офицером разведки, и, когда ему показали
обвинительное заключение против меня, он прямо сказал военному прокуро
ру, что обвинения неконкретны и сфальсифицированы. Младшие офицеры-след
ователи согласились с ним, но сказали, что приказы не обсуждаются, а выпол
няются Ч они поступают сверху.
Алексахин взял в прокуратуре три запечатанных конверта с непросмотрен
ными оперативными материалами, изъятыми из моего служебного сейфа при о
быске в 1953 году. Конверты он отдал в секретариат Серова и больше их никогда
не видел. Я не могу вспомнить всего, что находилось у меня в сейфе, но знаю н
аверняка, что там были записи о санкциях тогдашнего высшего руководства
Ч Сталина, Молотова, Маленкова, Хрущева и Булганина Ч на ликвидацию неу
годных правительству лиц и, кроме того, записи по агентурным делам нашей
разведки о проникновении через сионистские круги в правительственные
сферы и среду ученых, занимавшихся исследованиями по атомной энергии.
Позднее, в 1988 году, когда Алексахин с двумя ветеранами разведки ходатайст
вовали о пересмотре моего дела, они сослались на этот эпизод. Им посовето
вали молчать и не компрометировать партию еще больше, вытаскивая на свет
Божий столь неблаговидные дела.
В здание Верховного суда на улице Воровского меня привезли в тюремной ма
шине. На мне не было наручников, и конвоирам КГБ, которые меня сопровождал
и, приказали ждать в приемной заместителя председателя Военной коллеги
и, то есть за пределами зала судебных заседаний. Им не разрешили войти в за
л вопреки общепринятой процедуре. Я был в гражданском. Комната, куда я вош
ел, совсем не напоминала зал для слушания судебных дел. Это был хорошо обс
тавленный кабинет с письменным столом в углу и длинным столом, предназна
ченным для совещаний, во главе которого сидел генерал-майор Костромин, п
редставившийся заместителем председателя Военной коллегии. Другими су
дьями были полковник юстиции Романов и вице-адмирал Симонов. В комнате п
рисутствовали также два секретаря Ч один из них, майор Афанасьев, поздн
ее был секретарем на процессе Пеньковского.
Я сидел в торце длинного стола, а на другом конце располагались судьи Ч в
се трое. Заседание открыл Костромин, объявив имена и фамилии судей и осве
домившись, не будет ли у меня возражений и отводов по составу суда. Я ответ
ил, что возражений и отводов не имею, но заявляю протест по поводу самого з
акрытого заседания и грубого нарушения моих конституционных прав на пр
едоставление мне защиты. Я сказал, что закон запрещает закрытые заседани
я без участия защитника по уголовным делам, где в соответствии с Уголовн
ым кодексом речь может идти о применении высшей меры наказания Ч смертн
ой казни, а из-за серьезной болезни, которую перенес, я не могу квалифицир
ованно осуществлять свою собственную защиту в судебном заседании.
Костромин остолбенел от этого заявления. Судьи встревоженно посмотрел
и на председателя, особенно обеспокоенным казался адмирал. Костромин об
ъявил, что суд удаляется на совещание для рассмотрения моего ходатайств
а, и возмущенно заметил, что у меня нет никакого права оспаривать процесс
уальную форму слушания дела. Тут же он попросил секретаря проводить меня
в приемную.
Судьи совещались примерно час, и за это время мне неожиданно удалось уви
деть тех, кто должен был выступить против меня в качестве свидетелей. Пер
вым из них в приемной появился академик Муромцев, заведовавший ранее бак
териологической лабораторией НКВДЧ МГБ, где испытывали бактериологич
еские средства на приговоренных к смерти вплоть до 1950 года. Я едва знал его
и никогда с ним не работал, если не считать того, что посылал ему разведыва
тельные материалы, полученные из Израиля по последним разработкам в обл
асти бактериологического оружия. Другим свидетелем был Майрановский: б
ледный и испуганный, он появился в приемной в сопровождении конвоя. На не
м был поношенный костюм Ч сразу было видно, что его доставили прямо из тю
рьмы. Мне стало ясно, что работа токсикологической «Лаборатории-Х» буде
т одним из главных пунктов обвинения в моем деле.
Увидев меня, Майрановский разрыдался. Он явно не ожидал застать меня в пр
иемной, без конвоя, сидящим в кресле в хорошем костюме и при галстуке. Секр
етарь тут же приказал конвою вывести Майрановского и побежал докладыва
ть Костромину. Он быстро вернулся и провел меня обратно в кабинет, где суд
ьи уже ждали, чтобы продолжить заседание. Костромин объявил, что мое хода
тайство о предоставлении защитника и заявление о незаконности слушани
я дела в закрытом заседании без участия адвоката отклонено лично предсе
дателем Верховного суда СССР. Это распоряжение только что получено по те
лефону правительственной связи. В том случае, если я буду упорствовать и
откажусь отвечать на вопросы суда, слушание дела будет продолжено без ме
ня и приговор будет вынесен заочно. Верховный суд, заметил он, по согласов
анию с Президиумом Верховного Совета как высшая судебная инстанция име
ет право устанавливать любые процедуры для слушания дел, представляющи
х особую важность для интересов государства. Он задал мне вопрос, призна
ю ли я себя виновным. Я категорически отверг все предъявленные мне обвин
ения. Затем он объявил, что двое свидетелей, бывшие сотрудники органов го
сбезопасности Галигузов и Пудин, не могут присутствовать на заседании с
уда по состоянию здоровья. Двое других, академик Муромцев и осужденный М
айрановский, находятся в соседней комнате и готовы дать свидетельские п
оказания.
Далее Костромин заявил: суд не убедили показания Берии во время предвари
тельного следствия по его делу, что вы не являлись его доверенным лицом, а
лишь выполняли приказы, которые он передавал от имени правительства. Бол
ее того, сказал Костромин, суд считает, что Берия пытался скрыть факт госу
дарственной измены, и показания, имеющиеся в вашем следственном деле, не
имеют значения для суда.
Эпизод со Стаменовым был лишь упомянут. Костромин подчеркнул факт несом
ненной государственной измены, добавив, что новые данные, свидетельству
ющие, что Берия обсуждал вопрос о контактах со Стаменовым и с другими чле
нами правительства, будут доложены Верховному суду и, возможно, будет пр
инято частное определение в адрес правительственных инстанций. Я решит
ельно отрицал, что мною делались попытки установить тайные контакты в об
ход правительства, поскольку Молотов не только знал об этих контактах, н
о и санкционировал их, а санкционированный правительством зондаж в разв
едывательных целях нельзя классифицировать как факт государственной и
змены. Однако мое заявление суд проигнорировал. Более того, сказал я, личн
о товарищ Хрущев пять лет тому назад, 5 августа 1953 года, заверил меня, что не н
аходит в моих действиях никакого преступного нарушения закона или вины
в эпизоде со Стаменовым.
Побледнев, председатель запретил мне упоминать имя Хрущева. Секретари т
ут же перестали вести протокол. Я почувствовал, как кровь бросилась мне в
лицо, и, не сдержавшись, выкрикнул:
Ч Вы судите человека, приговоренного к смерти фашистской ОУН, человека,
который рисковал своей жизнью ради советского народа! Вы судите меня так
же, как ваши предшественники, которые подводили под расстрел героев сове
тской разведки.
Я начал перечислять имена своих погибших друзей и коллег Ч Артузова, Шп
игельглаза, Мали, Серебрянского, Сосновского, Горажанина и других. Костр
омин был ошеломлен; вице-адмирал Симонов сидел бледный как мел.
После небольшой паузы Костромин взял себя в руки и проговорил:
Ч Никто заранее к смертной казни вас не приговаривал. Мы хотим установи
ть истину.
Затем вызвали свидетеля Муромцева и в его присутствии зачитали показан
ия, которые он давал пять лет назад. К удивлению и неудовольствию судей, Му
ромцев заявил, что не может подтвердить свои прежние показания. По его сл
овам, он не помнит никаких фактов моей причастности к работе секретной б
актериологической исследовательской лаборатории.
Затем вызвали Майрановского. Он показал, что консультировал меня в четыр
ех случаях. С разрешения председателя я спросил его: был ли он подчинен мн
е по работе, были ли упомянутые им четыре случая экспериментами над людь
ми или боевыми операциями и, наконец, от кого он получал приказы по примен
ению ядов? К моему удивлению, адмирал поддержал меня. И весь хорошо продум
анный сценарии суда рассыпался. Майрановский дал показания, что никогда
не был подчинен мне по работе, и начал плакать. Сквозь слезы он признал, чт
о эксперименты, о которых идет речь, на самом деле были боевыми операциям
и, а приказы об уничтожении людей отдавали Хрущев и Молотов. Он рассказал,
как встречался с Молотовым в здании Комитета информации, а затем, вызвав
гнев председателя суда, упомянул о встрече с Хрущевым в железнодорожном
вагоне в Киеве. Тут Костромин прервал его, сказав, что суду и так ясны его п
оказания. После этого он нажал на кнопку, и появившийся конвой увел Майра
новского. Я не видел его после этого три года Ч до того дня, когда мы повст
речались на прогулке во внутреннем дворе Владимирской тюрьмы.
Судьи были явно растеряны. Они получили подтверждение, что так называемы
е террористические акты на самом деле являлись боевыми операциями, пров
одившимися против злейших противников советской власти по прямому при
казу правительства, а не по моей инициативе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73