А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Анна
«Зеленые и серые»: Эксмо, Домино; М., СПб; 2008
ISBN 978-5-699-29656-9
Аннотация
Крепкая хайнлайновская традиция, достойным продолжателем которой давно уже заявил себя Тимоти Зан, особенно ярко проявилась в этом романе.
Внедрившиеся в земное общество противоборствующие инопланетные расы и простое американское семейство, невольно втянутое в их вселенский конфликт, – казалось бы, в научной фантастике банальнее ситуации не бывает. Но мастер на то и мастер, чтобы вдруг, неожиданно для читателя, перевернуть с ног на голову сюжет, и вот уже, как в окуляре калейдоскопа, картина совершенно меняется, простое превращается в сложное, и то, что представлялось банальностью, обретает оригинальные черты.
Тимоти Зан
Зелёные и серые
Пролог
Солнце уже давно село за деревьями Риверсайд-парка на западной оконечности острова Манхэттен, и в воде Гудзона переливались огни Нью-Джерси. Меланта Грин в сопровождении двух воинов шла по прохладной траве верхнего променада к каменной лестнице, спускающейся в главный парк, и жадно вглядывалась в эти зыбкие огни и темное небо. Она поймала себя на том, что разочарована, – ей хотелось, чтобы ее последний закат являл собою более яркое и пышное зрелище. Но все было кончено, ничего не изменить. Небо почернело, не слишком теплый день уступил прохладе октябрьского нью-йоркского вечера. Ровный северный ветерок трепал остатки последних листьев, и сквозь страх и боль, колотящиеся в сердце, казалось, что сами деревья прощаются с Мелантой. Именно сейчас, когда они готовились к зимнему сну, ей предстояло погрузиться в тихое небытие.
Только их сон через несколько месяцев прервется теплым светом солнца и радостным приходом весны. Меланта же заснет навсегда.
На верхней площадке лестницы, ведущей к памятнику Джону Каррере, немного поодаль друг от друга замерли в ожидании две небольшие группы зеленых и серых. Возможно, уже сейчас установилось тревожное перемирие, и когда-нибудь мог наступить подлинный мир, но это не означало, что оба клана доверяли друг другу. Некоторых она узнала в свете уличных фонарей Риверсайд-драйв: Сирила и Александра, возглавлявших зеленых. Совсем недавно эти двое долго и серьезно разговаривали с ней, перед тем как окончательно принять решение. Она увидела и своих родителей. Несмотря на разрывающую их сердца муку, они отважно пытались сохранять мужество и своей любовью поддержать дочь. Узнала она и нескольких коренастых серых с широкими лицами, взиравших на нее бесстрастно и молча. Ее называли надеждой обоих народов, той, чье самопожертвование принесет им мир.
Она надеялась, что это так. Ужасно было бы умереть ни за что.
Они остановились примерно посередине между двумя группами. Поздоровавшись, Сирил произнес несколько ободряющих слов, но, к счастью, скоро закончил речь, поскольку ясно было, что желания разговаривать ни у кого нет. Теперь, когда солнце село, а вечер становился все холоднее, даже Меланта не видела смысла откладывать неизбежное.
Предварительная часть ритуала завершилась. Сирил и пожилой серый с длинным шрамом на левой щеке – кажется, его звали Хафдан – направились по лестнице, ведущей в нижнюю часть парка. Меланта с сопровождающими двинулись за ними, а следом потянулись остальные наблюдатели. Проходя мимо небольшого цветника, который, как сказали, будет местом ее упокоения, она вдруг задумалась, станут ли красивее цветы следующей весной.
Трава казалась более упругой, чем обычно, хотя, возможно, это ощущение возникало из-за странных туфель, которые на нее надели вместе с древним церемониальным костюмом. Трасск, высоко приколотый к левому плечу, непривычным весом неудобно оттягивал платье.
Миновав цветник, они подошли к назначенному месту между двумя величественными дубами. Здесь поджидали еще несколько зеленых. Они разглядывали троих серых, которые в свою очередь молча глазели на них, сидя на пятиметровой каменной стене, отделявшей нижнюю часть парка от верхнего променада. Глава серых, который шел рядом с Сирилом, негромко отдал приказ, те неохотно слезли со своего насеста и присоединились к остальным. За стеной празднично сияли огни Риверсайд-драйв, и Меланта на минуту задумалась, что будет, если вдруг случайный прохожий станет невольным свидетелем предстоящей трагедии. Но большинство землян, живущих в этом районе, уже готовились дома ко сну, а стена и разница в высоте создавали надежное укрытие от тех, кто еще не добрался домой.
Меланта оглянулась, в последний раз любуясь этим миром, перед тем как покинуть его навсегда. Ветер гнул обнаженные ветви деревьев, они будто прощались с нею. Сладковатый запах травы и земли завораживал Меланту. На небе проглядывали звезды, и даже шум машин звучал сегодня приглушенно. А какой-то голос в ее душе нежно нашептывал, что это подходящее место и подходящая смерть для зеленого.
Даже если тому всего двенадцать лет.
Участники ритуала неспешно заняли свои церемониальные места, образовав неплотное кольцо вокруг Меланты, ее сопровождающих, Сирила и главы серых.
– Меланта Грин, – печально и торжественно заговорил Сирил, – мы собрались сегодня, чтобы совершить то, что должно. Пойми, это делается во имя спасения наших двух народов, ради всеобщего блага. Мы просим прощения у тебя и твоей семьи и обещаем посвятить себя тому, чтобы эта жертва не стала напрасной.
– Я понимаю, – ответила Меланта.
«Для последних слов звучит довольно жалко», – подумала она отстраненно.
Но ужас и тоска снова охватили девочку, и уже казалось неважным, как будут вспоминать о ее смерти. Она потеряла из виду родителей, ей хотелось обернуться и убедиться, что они все еще здесь.
Но Меланта сдержалась. Им и так придется трудно, зачем же отягощать всю их жизнь болезненным воспоминанием о последнем томительном взгляде дочери.
– Спасибо, Меланта, – сказал Сирил.
Он отступил назад и кивнул сопровождающим.
Один из воинов, стоявших сбоку от нее, шагнул вперед и повернулся лицом к Меланте. Старательно избегая ее взгляда, он протянул руки к плечам Меланты и почти нежно взял девочку за горло.
И начал сжимать.
Непроизвольно она попыталась вырваться, руки сами собой вцепились в его запястья. Но он был готов к такой реакции, да и силы у взрослого воина несравнимо больше. Кровь гудела в ушах, заглушая все остальные звуки, но мысленно она слышала отчаянные возгласы зеленых, даже тех, кого Сирил убедил, что совершающееся – единственный выход. Как молния грозовые облака, этот шум заглушил последний призыв родителей – вскрик страха, боли и безысходности.
Меланта чувствовала, что силы убывают. Руки обвисли, колени начали подгибаться. Смутно она вдруг ощутила, как второй воин подхватил ее под мышки и держал, чтобы первый смог закончить свою работу. Перед глазами плясали белью пятна, отсвет уличных фонарей на лице палача начал угасать. Значит, конец близок? Чувствуя себя умирающим цветком, Меланта поникла и закрыла глаза.
Но даже сквозь закрытые веки она увидела ярчайшую вспышку света. Хватка на ее горле ослабла, и она неясно ощутила, что водоворот страданий вокруг затих, сменившись удивлением и оцепенением.
– Измена! – послышался отдаленный крик.
Руки воина вдруг отцепились от ее горла, послышался резкий звук удара, и что-то отбросило его на землю. Поддерживающие руки тоже разжались, и Меланта стала валиться на траву, судорожно пытаясь втянуть в легкие воздух. Откуда-то протянулась другая рука, обхватив ее за талию. На мгновение ее спаситель словно пошатнулся, затем побежал по траве; тряска болью отдавалась в нижней челюсти и шее. Пятна, мелькавшие перед глазами, постепенно исчезали, но, к своему удивлению, она обнаружила, что по-прежнему ничего не видит. Уличные фонари, сиявшие до этого с Риверсайд-драйв, совершенно погасли.
– Сбежала! – пророкотал позади низкий голос кого-то из серых.
Оттуда доносились топот ног, беспорядочные выкрики и мысленные призывы. Внезапно спаситель остановился, прижал ее плотнее к себе и начал взбираться на стену, где несколько минут назад сидели серые.
Пока он карабкался, она напряженно ждала звуков погони – беглецов неизбежно должны увидеть. Но шум суматохи, похоже, отдалялся то в глубь темноты парка, то в сторону сада и каменной лестницы. Спустя несколько мгновений спаситель добрался до вершины стены, спрыгнул и бесшумно побежал по земле, а ее подбородок опять больно начал биться о его плечо.
– Ты в порядке? – хрипло шепнул спаситель. – А, Меланта?
Только со второго раза она смогла справиться с полупарализованным горлом.
– Я нормально, – просипела она. Собственный голос казался ей незнакомым. – Кто?..
– Иона. – Тут она узнала его. – Не пытайся говорить.
Последнее слово он скорее прохрипел, чем произнес, и она впервые заметила, как тяжело он дышит. Отняв левую ладонь от руки, обхватывающей ее талию, она осторожно дотронулась пальцами до его груди. И вздрогнула, почувствовав влагу:
– Иона!
– Не пытайся говорить, – повторил он, дыша все отрывистее. – Все нормально.
Он перешел на шаг, оглядываясь по сторонам, словно выбирал направление. Спустя минуту он совсем остановился, слегка опустив ее так, что ступни коснулись земли. Она вытянула ноги, пытаясь встать самостоятельно. Но колени были еще слишком слабы, и на нее начала наваливаться ужасная усталость. Далеко позади она ощущала ужас и нарастающий гнев.
– Это… неправильно, – с трудом прошептала она. – Я должна… вернуться… я должна…
Иона наклонился и поднял Меланту, прервав ее протесты.
– Все будет хорошо, – шепнул он, снова трогаясь в путь.
Он бежал сквозь темноту, и последним, что она запомнила, погружаясь в кошмарный сон, было ощущение, как ее голова ритмично подпрыгивает у него на плече.
1
Пьеса в театре Миллера была одной из современных психологических драм; именно такую Роджер Уиттиер и ожидал от студенческой постановки Колумбийского университета – мрачная и вычурная, густо замешанная на глубоких социологических вывертах, без малейшего намека на сюжет. По вежливым аплодисментам, эхом, отражающимся от сцены, Роджер понял, что большинство присутствующих, как и он, находят ее посредственной.
Это значило, что Кэролайн будет в восторге.
Подавив вздох, он продолжал хлопать, стараясь преодолеть смущение оттого, что его жена была одной из полудюжины зрителей, вскочивших с мест и аплодирующих стоя. Хотя они были женаты уже четыре года, он так и не мог понять, был ли энтузиазм Кэролайн в подобных ситуациях подлинным, двигало ли ею сочувствие к неудачникам или это просто упрямый вызов мнению большинства.
Аплодисменты стихли, в зале зажегся свет. Теперь и остальные зрители встали и начали снимать пальто со спинок кресел. Роджер тоже поднялся и старался никого не задеть, натягивая и застегивая пальто. Он вытерпел пьесу, и теперь пришло время дипломатично скрыть от Кэролайн, что он на самом деле думает. Обычно чем сильнее был ее энтузиазм, тем более непроницаемой становилась стена молчания, возникавшая, если он пытался объяснить, что вещь никуда не годится.
Чей-то локоть впился ему под правую лопатку.
– Извините, – полуобернувшись, автоматически произнес он.
Его обидчик, невысокий сморщенный человек в дорогом пальто и с всклокоченными волосами, что-то проворчал и отвернулся. Роджер тоже отвернулся, пытаясь просунуть правую руку в завязавшийся узлом рукав.
«Пропади все пропадом, я-то за что извиняюсь?» – сказал он про себя.
Справившись с пальто, он обернулся посмотреть, готова ли Кэролайн.
Кэролайн не была готова. Она вообще куда-то пропала.
Он взглянул вниз, и по поверхности моря разочарования, разлившегося у него внутри, прокатилась новая волна раздражения. Жена стояла на коленях и, изогнувшись, шарила в темноте.
– Ну что опять? – спросил он.
– Мое кольцо с опалом, – послышался из-под кресла приглушенный голос Кэролайн.
Роджер отвернулся и не думая отвечать. В последнее время такое случалось постоянно. Если она не опаздывала потому, что в водогрее не хватало воды для очередного душа, значит, куда-то девались часы, или терялось кольцо, или вдруг она вспоминала, что нужно полить цветы.
Почему она никогда не может навести порядок? Господи, она ведь агент по продаже недвижимости уж на работе-то у нее все должно быть разложено по полочкам. Почему дома нельзя так же?
Кэролайн продолжала вертеть головой в поисках кольца. На минуту он задумался: может подойти и как-то помочь? Хотя… Ей лучше знать, куда оно закатилось, он только помешает.
Роджер сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, угрюмо наблюдая, как зрители покидают зал. Если она не поторопится, такси им не поймать.
Последние зрители выходили из зала, когда Кэролайн, наконец, увидела кольцо, притаившееся за передней ножкой кресла перед ее местом.
– Нашла, – объявила она, доставая капризное украшение.
Роджер промолчал.
«Сердится», – поняла Кэролайн.
У нее засосало под ложечкой – слишком знакомое ощущение. Сердит, раздражен или разочарован. Обычное состояние в последнее время. Особенно по отношению к ней.
Она осторожно поднялась на ноги, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, вызванные собственным разочарованием и раздражением.
«Я не нарочно его уронила, – мысленно сказала она мужу. – А ты даже не пытался помочь».
Бесполезно. Пьеса ему не понравилась, и он, вероятно, кипел возмущением по поводу того, что его только что толкнули. Но что бы ни происходило и чья бы на самом деле ни была вина, виноватой в конечном итоге оказывалась она. Ее медлительность, или неорганизованность, или что там его раздражало.
Когда Кэролайн взяла пальто и сумочку, он уже шел к проходу между креслами, излучая спиной нетерпение. Роджер никогда не кричал на нее – это было не в его принципах, – но обладал способностью погружаться в тягостное молчание, ранившее куда больше, чем необузданный характер ее отца.
Порой она думала, что уж лучше бы накричал. По крайней мере, тогда бы он был откровенен, а не притворялся, что все нормально.
Но это потребовало бы агрессивности. Что нереально.
И так же нереально поймать теперь такси. Его раздражение еще больше усилится, при том, что они чуть не поругались, обсуждая этот вопрос, когда собирались на спектакль.
Вздохнув, она пошла следом за маячившей впереди сердитой спиной, и взгляд ее снова затуманился от слез. Ну почему у нее всегда все не так?
И конечно, к тому времени, когда они вышли в холодную октябрьскую ночь, вереница такси, выстроившихся у тротуара в ожидании расходящейся после спектакля толпы, уже исчезла.
– Проклятье, – тихо пробормотал Роджер, оглядывая Бродвей.
Но Великий белый путь был сегодня тих, во всяком случае, на этом отрезке. Университет своим строительством блокировал изрядную часть проспекта за Сто двадцать второй улицей, а у Сто третьей разразился очередной приступ городской строительной мании, перекрыв там почти всю проезжую часть. Таксисты, у которых и так хватало проблем с обычными манхэттенскими пробками; уже привыкли объезжать этот район.
Конечно, всегда можно дойти до Амстердам-стрит и поймать машину там. Но за Сто десятой улицей Амстердам становилась односторонней, из-за чего таксисту придется ехать дальше на восток до Колумбус-Серкл, которая сейчас приняла на себя большую часть бродвейского движения в дополнение к собственному. Вряд ли они доберутся домой быстрее, чем просто пройдя двадцать кварталов пешком, не говоря уже о расходах. Конечно, всегда есть метро, но Кэролайн панически боялась даже соваться туда после наступления темноты.
Но пойти пешком – значит уступить.
– Можно пройтись, – робко подала голос Кэролайн, вступая на тонкий лед переговоров.
– Можно, – откликнулся Роджер, чувствуя напряженность в собственном голосе.
Как раз об этом и вышел спор перед походом в театр: короткая перепалка по поводу утренней зарядки, любимой сейчас темы Кэролайн – как им обоим нужно больше физической нагрузки.
А уж если Кэролайн запала в голову какая-то идея, выбить ее оттуда невозможно. Троекратное «ура» упрямцам, четырехкратное, если их дело правое, полный вперед и плевать на торпеды.
Он хмуро взглянул на нее, вдруг охваченный подозрением. Может, она нарочно уронила кольцо, разыграв всю эту сцену для того, чтобы пойти пешком, как ей хотелось?
Какое-то время он раздумывал, стоит ли настоять на своем и либо дойти до Амстердам-стрит, либо вызвать такси прямо сюда по мобильному и ждать, пока оно не приедет. Но ветер крепчал, и стоять тут, замерзая, было бы определенно пирровой победой. Уж лучше поскорее добраться домой, даже если это уступка.
Кроме того, наверное, она права. Наверное, им обоим действительно нужно больше двигаться.
– В самом деле, почему нет, – сказал Роджер, поворачивая на юг по Бродвею. – Если только ты не замерзнешь.
– Да нет, нормально, – уверила Кэролайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53