Ведь если будет подписан контракт, они же по миру пойдут! Вы это понимаете? — Он яростно потряс меня за руку. — Понимаете или нет? — С отвращением отшвырнул мою руку. Глаза его яростно сверкнули. — Молчите? Еще бы, что вы можете сказать! Будь он проклят, тот день, когда я с вами познакомился. С врагами по крайней мере все ясно. А вот такие, как вы, что прикидываются социалистами и говорят громкие слова, хуже всяких врагов!..
Сердце куда-то ухнуло и на миг перестало биться. Все, сейчас умру. Я сидел перед ним пришибленный, не в силах вымолвить ни слова. Заплачь я в этот миг, наверное, мне стало бы легче. Но плакать больше было не о чем. Все было кончено. Не осталось ни настоящего, ни будущего, ни даже прошлого. Я сам втоптал их в грязь. Все, теперь одиночество, уже
окончательное. Ни Сайда, ни Амины, ни старых друзей. Будут обо мне судачить, скажут: "Сам выбрал скользкую дорожку", пожмут плечами да и разойдутся по своим делам. Что ж, у них иные заботы, они в гуще борьбы... Я почувствовал ком в горле, обычный предвестник отчаяния...
Сайд резко поднялся, отшвырнул стул, на котором сидел, и, не глядя на меня, быстро вышел на улицу. Еще мгновение — и его долговязая фигура скрылась в толпе...
VII
Я взглянул на часы. Четверть девятого. Целый день впереди — долгий, бесконечно долгий день. Какая тоска! Работа в компании стала в последнее время просто невыносимо^. Хороший оклад — вот единственное, что меня здесь удерживает. Да еще, пржалуй, боязнь остаться без места. Сколько людей тщетно пытаются устроиться! Кто это сказал, что работа должна стать естественной потребностью человека, источником его радости? Кажется, Маркс... Что это — гипотеза ученого, мечта поэта или бредовая идея? Кто его знает... Может, когда-нибудь, через сотни лет, в другом обществе так оно и будет.
Телефонный звонок... Прокуренный, пропитой голос шефа. Что ему от меня надо в такую рань? Немедля требует меня к себе в кабинет. Дело, видно, серьезное, раз он явился на работу раньше положенного. А впрочем, может, какой-нибудь вздор. Очередная сплетня — кто-то из директоров пытался затащить в свою гарсоньерку какую-нибудь девчонку. Шеф большой любитель подобных историй. Сам он, как поговаривают, давно уже ни на что не способен, а потому выступает великим ревнителем нравственности. Опять же и пикантный материалец против подчиненных никак не повредит. При случае можно и пошантажи-ровать.
...Он, как всегда, восседал за своим столом. Лицо подчеркнуто серьезно и озабоченно. Гладко выбрит, надушен, кремовая рубашка скроена по последней моде. Поздоровался кивком и протянул мне какую-то бумажку. Телеграмма: "Мьсе Жан Рокар прибывает самолетом "Эр-Франс'\ рейс 494, в следующую пятницу двадцать второго августа, для завершения переговоров между компанией "Фивы " и фирмой "Ла Рошелъ ". Первое заседание желательно провести в субботу в девять тридцать утра..."
Я поднял глаза и встретил его испытующий взгляд. Молчит. Молчит и смотрит, каково впечатление. Закуривает.
— Садитесь и постарайтесь понять хорошенько, что я вам сейчас скажу. У нас начинается ответственный период. Этот гамый мсье Бокар...
— Мсье Рокар...
— Ну, Бокар, Рокар, один черт! Короче, этот самый Рокар везет с собой новый проект контракта... — он на секунду замолчал — ...с которым нам надлежит ознакомиться и дать свой ответ в течение недели до его отъезда. Они прислали мне письмо, из которого явствует, что терпение их на исходе и приезд этого Рокара в Каир для нас последний шанс...
Я слушал его, не перебивая, - пусть договаривает.
— Почему вы молчите? Вам что, не по вкусу все это?
— Да какое это имеет значение, по вкусу мне это или нет? Просто жду, когда вы скажете, я-то вам зачем потребовался?
— Чтобы дать свое заключение о новом проекте контракта.
— Как, опять? И это после всего, что произошло?
— Именно так... Послушайте, давайте говорить откровенно... — Он протянул мне пачку сигарет. — Курите!
— Спасибо, уже месяц не курю.
— Что так?
— Здоровье не позволяет. Да и недешево обходится мне эта привычка — больше двадцати фунтов в месяц.
— Двадцать?! — Он засмеялся. — У меня на сигареты фунтов семьдесят в месяц уходит. Так на чем мы остановились? Словом, я еще не разочаровался в вас окончательно. Вы мне нужны... Вы один из немногих действительно талантливых наших работников. Более того, скажу вам откровенно — я еще ни в ком не встречал такого умения мгновенно схватывать самую суть вещей... Готов поклясться чем угодно, я искренне желаю вам добра, и только добра... Но вы должны мне помочь, причем сделать это искренне, от чистого сердца. Вы даже не представляете себе, какие горизонты перед вами откроются, какие деньги вас ждут... Впрочем, материальная сторона вас, кажется, мало интересует. Но ведь существуют еще и поездки за рубеж, возможности для научной работы. Вы, разумеется, знаете, что представляет собой наш французский партнер?.. Фирма "Ла Рошель"... Мы же — ничто, мы — жалкая козявка по сравнению с ними. Ну, так что вы на это скажете? Я жду.
— А что я, собственно, могу сказать? Мой ответ известен заранее. Все, о чем вы тут говорили, входит в мои прямые обязанности. Отказаться я просто не имею права...
— Не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Я хочу сказать, что с того самого момента, как я передам вам проект контракта, вы становитесь одним из моих доверенных лиц. На вас ложится огромная ответственность, но вместе с тем проект сулит немалые выгоды и лично вам. Что касается ответственности, то первое, что от вас требуется, — это полная преданность руководству компании, точнее говоря, лично мне. Вам надлежит соблюдать строжайшую секретность. Иными словами, если мне станет известно, что вы обсуждали проект хоть с одним человеком, компания немедленно с вами распрощается.
И опять я слышу стук собственного сердца. В горле пересохло... Шеф снимает телефонную трубку, не спуская при этом с меня глаз. Так и шарит по лицу, ищет, за что бы зацепиться. Вот она, роковая развилка дороги. С ним — или с ними. Плыть по течению в грязном потоке, затопившем страну, или оставаться на крошечном островке честности и правды. Но у меня нет выбора. Откажусь — значит, я с ними, и отсюда все надлежащие выводы. Соглашаться? Но, сказав "а", надо говорить и о .
— Сухейр, — говорит он в трубку, — пришлите мне в кабинет два кофе. — Вопросительный взгляд в мою сторону. — Да, да, сахару чуть-чуть.
Настольные часы громко отсчитывают секунды. Шеф настороженно ждет — я еще щ дал своего ответа. Дальше молчать невозможно, он может что-нибудь заподозрить.
— Я согласен.
Он расплывается в широкой улыбке, демонстрируя мне два ряда крупных желтых зубов.
— Поздравляю! Вы сделали действительно правильный выбор — в пользу своих незаурядных деловых качеств, наконец-то вы поняли, где ваши интересы. Но... - прервав на полуслове свои поздравления, он снова впивается в меня колючим взглядом, будто хочет еще раз удостовериться, — ...помните, о нашем с вами разговоре — никому ни слова! Мсье Рокар приедет сюда в половине десятого. Я встречу его сам, побеседую с ним часок, а затем пошлю за вами. Надо вас с ним познакомить.
Вошел служитель, неся кофе. Шеф подождал, пока за ним закроется дверь, и продолжал:
— Не забывайте также, что у стен есть уши. И глаза. Правда, мы тоже не дремлем... Вы обратили внимание, что все происходящее на заводе мне немедленно становится известно? Почему вы не пьете ваш кофе?
Я поднял чашку и отхлебнул маленький глоток. Мысли беспорядочно носились в голове.
— Как здоровье жены?
Вон оно куда зашло — вспомнил, что я женат! "Как здоровье жены?.." Что ж, теперь мы в одном лагере...
— Спасибо, хорошо.
— Если что-нибудь будет надо, не стесняйтесь...
Я кивнул, быстро заглотнул остатки кофе и пошел к двери, спиной чувствуя его взгляд.
В субботу около часа дня встретился с мсье Рокаром. Лощеный господин с изящным чемоданчиком из мягкой кожи, на котором замок с шифром. Разговаривает подчеркнуто учтиво, словно на приеме в Версальском дворце. Попробовал, правда, втянуть меня в политический спор, но я ловко увернулся, спросив его о ценах на химическое сырье, которое нам предстоит импортировать через фирму "Ла Рошель".
Беседу ведет непринужденно, избегая острых углов. Перед моим уходом вручил мне экземпляр проекта, и я понял, что шеф, как и обещал, говорил с ним обо мне. Мол, глядите, какие у нас люди!
Я сунул проект в конверт и ушел домой часа за два до конца рабочего дня. Хотелось пройтись, привести в порядок мысли. Может, физическая усталость снимет хоть часть нервного напряжения, накопившегося за день... Непривычная тишина царила в управлении. Двери закрыты, в коридорах пусто, нет обычной суеты, не слышно громких голосов. Внизу у лестницы о чем-то вполголоса разговаривают несколько рабочих, но, завидев меня, замолкают и тотчас расходятся. В углу двора застыл в ожидании большой черный лимузин, готовый по первому сигналу сорваться с места... Хмурые лица вахтеров у проходной. Что-то ждет их завтра? Я ускорил шаг. Зайти к Амине? Не стоит... Сел на поезд, доехал до станции Дар ас-Салям, но сходить не стал, поехал дальше. Не сидеть же мне одному дома. Поброжу по городу, так лучше думается.
Но и на улице не стало легче. Все те же видения вставали перед мысленным взором: девицы в белых платках... полицейские машины... баррикады... обнаженные штыки... заграничный паспорт в руках — поезжай, куда душе угодно! — ...пачки валюты... И надо всем этим леденящий взгляд недобрых глаз и желтый конверт с проектом контракта... Устал как черт, но ясности в голове не прибавилось. Нет, видно, на улице толку не будет, надо идти домой. Напишу-ка сначала справку, а там будет видно.
Вокруг тишина, такая глухая, что даже щелкнувший дверной замок заставил меня вздрогнуть — того и гляди, перебужу всю округу! Вошел, разделся, сбросил ботинки, сунул ноги в домашние тапочки. Приготовил себе крепкого кофе, достал желтый конверт с проектом. Отхлебнул кофе. Ага, так-то оно лучше. Исчезает, рассеивается проклятая дымка. Включил радио: "...Моше Даян намерен посетить Каир..." Снова выключил и уткнулся в проект. Незаметно для себя увлекся, забыв обо всем на свете, и спохватился, только услышав за окном скрип тормозов: сосед вернулся, он всегда возвращается домой за полночь. Перечитал написанное резюме. "На основе вышеизложенного можно сделать вывод, что заключение контракта позволит компании "Фивы" в ближайшие три года удвоить прибыль, увеличить производство на одну треть по сравнению с нынешним уровнем и поднять среднюю производительность труда на 50%... Что же касается негативных сторон, то основная из них заключается в том, что контракт полностью лишает компанию права принимать самостоятельные решения в области политики капиталовложений, структуры импорта, сбыта продукции, а также распределения и использования прибылей, передавая таковое право руководству фирмы "Ла Ро-шель". Следует отметить также, что рост производительности труда неизбежно повлечет за собой необходимость сократить число рабочих в пределах двухсот-трехсот человек, и в первую очередь лиц с низкой квалификацией..."
Между прочим, Амины все еще нет. Уж не случилось ли с ней чего? А впрочем, что с ней может случиться? Задержалась где-то, вот и все. У нее в эти дни много хлопот с предстоящей выставкой, бегает высунув язык по городу все свободное время. Что и говорить, сейчас ей не до меня. Хотя и мне тоже не до нее. Не до нее, да и не до кого другого. Не хочу никого видеть. Интересно, как там Сайд?..
Как-то на днях шеф в разговоре огорошил меня вопросом:
— Что вы думаете о нашем профсоюзном комитете? — Спокойненько так спросил, будто невзначай.
Я смутился.
— В каком смысле?
— Как они, по-вашему, будут реагировать на контракт?
Вот оно, начинается. Мало ему моих услуг как специалиста. Так нет же, хочет использовать на всю катушку! А какая соблазнительная лазейка для карьериста... Да, далеко заведет он меня, этот путь...
— Признаться, я об этом не задумывался, не до того было последнее время. Знаете, я инстинктивно стараюсь держаться от всего этого подальше...
— В самом деле? — Он насмешливо прищурил глаза. — А может, наоборот — поближе?
Я пожал плечами. Не надо отрицать слишком категорично — это может только усилить его подозрения.
— Ну а все-таки? Вы считаете, они смирятся?
— А почему бы и нет? Вы же насулили им горы золотые.
— Да, но мы-то с вами знаем, что их ждет!
Вот так — "мы с вами"! Какого черта я с ним связался? Сидел бы себе тихонько в своей норе, ни во что бы не лез, читал бы, писал свою монографию... Амина то и дело спрашивает: "Когда же ты примешься наконец за свою работу?" Отшучиваюсь — мол, вдохновение еще не пришло. Тьфу, сам себе противен. Противен и жалок.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос.
— Не знаю, что вам сказать. Возможно, что-нибудь предпримут. А может, и нет, не решатся пойти на открытый конфликт. Кто их знает!
— Не пойдут на конфликт? Как бы не так! Этот тип, Сайд Абу Карам, ни за что не оставит их в покое. Это он, он стоит за всеми проблемами, которые у нас возникают с рабочими, это его рука! И уж поверьте мне, он-то не успокоится, обязательно заварит кашу. Нет, надо от него избавляться, и поскорее!
Ему прекрасно известно, что мы с Саидом друзья. Зачем же он мне все это говорит? Думает, я передам его слова Сайду, хочет его припугнуть? А может, просто так сболтнул, без задней мысли? Или решил показать, что доверяет мне безгранично? Впрочем, последнее маловероятно. Не из тех он людей, наш шеф. Им всегда и при всех обстоятельствах движет одна подозрительность.
— Хорошо, ну а сами-то вы как расцениваете ситуацию? Вы же как будто профессиональный политик в прошлом?
— Вот именно — в прошлом.
— Сдается мне, что вы в душе тоскуете об этом самом прошлом, а? Да, да, сидит в вас этакая идиотская верность-Положительно, этот человек не перестает меня удивлять.
Откуда в нем такая глубинная мудрость, такое знание людей?
— Что, решили отмолчаться? Ну так я сам вам скажу. Не умеют ваши друзья ценить людей, использовать с толком их таланты. Вот потому-то и теряют постоянно лучшие умы... — И, насмешливо усмехнувшись, продолжал: — Один из ваших вождей как-то сказал: "Чтобы узнать истину, прислушайтесь к тому, что говорят о нас наши враги". По-моему, это слова Ленина, или я ошибаюсь?
Он довольно смеется. Что-то он сегодня не в меру весел. Ах да, это же контракт всему причиной. Как же, такой редкий шанс. Не упустите, хватайте, пока не поздно.
— И все-таки я хотел бы услышать, что, по-вашему, предпримут рабочие.
— Понятия не имею.
Он испытующе на меня глядит.
— Стало быть, не знаете. А я вот все доподлинно знаю уже сейчас...
Он ждет моего вопроса, но я молчу. Захочет — выложит все сам.
— Они готовят забастовку.
— Не может быть!
— Я вам говорю. Примитивные люди, не понимают, что и мы в долгу не останемся, ударим так, что... Змею убивают прежде, чем она ужалит. Забастовка эта — не частный вопрос, касающийся одной компании "Фивы". Забастовка у нас — это бунт против всего политического курса, против существующих законов. Нет, нет, власти им спуску не дадут! Заразу нужно душить сразу, пока она не расползлась!
Зачем он все это мне говорит? Ах да, я же прохожу еще, так сказать, испытательный срок. Испытывают, испытывают, всю жизнь сплошные испытания. Таких, как я, всегда в чем-то подозревают. Сколько себя помню, вечно доказывал, что я не верблюд... А впрочем, может, дело вовсе не в том, что он мне не доверяет. Просто хочет меня использовать — незаметненько так, осторожно. А вдруг я, наслушавшись всех этих разговоров, возьму да и отговорю их от забастовки? Он же знает, мое слово для них по-прежнему что-нибудь да значит... Нет, этот человек не так прост, как кажется. Он прекрасно все рассчитал заранее и понял: главное сейчас, до заключения контракта, — не допустить беспорядков на заводе, не то французы прервут переговоры. Да, но если это так и мои предположения верны, то для рабочих и в самом деле остается единственный шанс — забастовка! Я чувствую, как кровь стучит у меня в висках. Что, старик, заслышал боевые барабаны, в бой захотелось? Э, нет, твое дело теперь - сторона. И все-таки, куда запропастился этот Сайд? Может, мне самому к нему сходить? Может, в подобной ситуации гордость ни к чему? Как бы не так! Только беспринципным людям гордость ни к чему. А ты, Халиль, хоть и бываешь порой слабоват, беспринципным не был никогда.
Я встал и подошел к окну. Осенняя прохлада, небо в звездах, легкий ветерок ласкает лицо... Сложная это штука, жизнь. А ведь как хорошо все складывалось. Счастливая Амина, у нее есть ее живопись. Когда у человека есть серьезное занятие в жизни, ему ничего не страшно. А ты, Халиль, разбрасываешься, и в этом вся твоя беда. В молодые-то годы все было ясно: выбрал себе путь — и иди им до конца. А теперь, когда силы уже не те, попробуй-ка, решись на такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Сердце куда-то ухнуло и на миг перестало биться. Все, сейчас умру. Я сидел перед ним пришибленный, не в силах вымолвить ни слова. Заплачь я в этот миг, наверное, мне стало бы легче. Но плакать больше было не о чем. Все было кончено. Не осталось ни настоящего, ни будущего, ни даже прошлого. Я сам втоптал их в грязь. Все, теперь одиночество, уже
окончательное. Ни Сайда, ни Амины, ни старых друзей. Будут обо мне судачить, скажут: "Сам выбрал скользкую дорожку", пожмут плечами да и разойдутся по своим делам. Что ж, у них иные заботы, они в гуще борьбы... Я почувствовал ком в горле, обычный предвестник отчаяния...
Сайд резко поднялся, отшвырнул стул, на котором сидел, и, не глядя на меня, быстро вышел на улицу. Еще мгновение — и его долговязая фигура скрылась в толпе...
VII
Я взглянул на часы. Четверть девятого. Целый день впереди — долгий, бесконечно долгий день. Какая тоска! Работа в компании стала в последнее время просто невыносимо^. Хороший оклад — вот единственное, что меня здесь удерживает. Да еще, пржалуй, боязнь остаться без места. Сколько людей тщетно пытаются устроиться! Кто это сказал, что работа должна стать естественной потребностью человека, источником его радости? Кажется, Маркс... Что это — гипотеза ученого, мечта поэта или бредовая идея? Кто его знает... Может, когда-нибудь, через сотни лет, в другом обществе так оно и будет.
Телефонный звонок... Прокуренный, пропитой голос шефа. Что ему от меня надо в такую рань? Немедля требует меня к себе в кабинет. Дело, видно, серьезное, раз он явился на работу раньше положенного. А впрочем, может, какой-нибудь вздор. Очередная сплетня — кто-то из директоров пытался затащить в свою гарсоньерку какую-нибудь девчонку. Шеф большой любитель подобных историй. Сам он, как поговаривают, давно уже ни на что не способен, а потому выступает великим ревнителем нравственности. Опять же и пикантный материалец против подчиненных никак не повредит. При случае можно и пошантажи-ровать.
...Он, как всегда, восседал за своим столом. Лицо подчеркнуто серьезно и озабоченно. Гладко выбрит, надушен, кремовая рубашка скроена по последней моде. Поздоровался кивком и протянул мне какую-то бумажку. Телеграмма: "Мьсе Жан Рокар прибывает самолетом "Эр-Франс'\ рейс 494, в следующую пятницу двадцать второго августа, для завершения переговоров между компанией "Фивы " и фирмой "Ла Рошелъ ". Первое заседание желательно провести в субботу в девять тридцать утра..."
Я поднял глаза и встретил его испытующий взгляд. Молчит. Молчит и смотрит, каково впечатление. Закуривает.
— Садитесь и постарайтесь понять хорошенько, что я вам сейчас скажу. У нас начинается ответственный период. Этот гамый мсье Бокар...
— Мсье Рокар...
— Ну, Бокар, Рокар, один черт! Короче, этот самый Рокар везет с собой новый проект контракта... — он на секунду замолчал — ...с которым нам надлежит ознакомиться и дать свой ответ в течение недели до его отъезда. Они прислали мне письмо, из которого явствует, что терпение их на исходе и приезд этого Рокара в Каир для нас последний шанс...
Я слушал его, не перебивая, - пусть договаривает.
— Почему вы молчите? Вам что, не по вкусу все это?
— Да какое это имеет значение, по вкусу мне это или нет? Просто жду, когда вы скажете, я-то вам зачем потребовался?
— Чтобы дать свое заключение о новом проекте контракта.
— Как, опять? И это после всего, что произошло?
— Именно так... Послушайте, давайте говорить откровенно... — Он протянул мне пачку сигарет. — Курите!
— Спасибо, уже месяц не курю.
— Что так?
— Здоровье не позволяет. Да и недешево обходится мне эта привычка — больше двадцати фунтов в месяц.
— Двадцать?! — Он засмеялся. — У меня на сигареты фунтов семьдесят в месяц уходит. Так на чем мы остановились? Словом, я еще не разочаровался в вас окончательно. Вы мне нужны... Вы один из немногих действительно талантливых наших работников. Более того, скажу вам откровенно — я еще ни в ком не встречал такого умения мгновенно схватывать самую суть вещей... Готов поклясться чем угодно, я искренне желаю вам добра, и только добра... Но вы должны мне помочь, причем сделать это искренне, от чистого сердца. Вы даже не представляете себе, какие горизонты перед вами откроются, какие деньги вас ждут... Впрочем, материальная сторона вас, кажется, мало интересует. Но ведь существуют еще и поездки за рубеж, возможности для научной работы. Вы, разумеется, знаете, что представляет собой наш французский партнер?.. Фирма "Ла Рошель"... Мы же — ничто, мы — жалкая козявка по сравнению с ними. Ну, так что вы на это скажете? Я жду.
— А что я, собственно, могу сказать? Мой ответ известен заранее. Все, о чем вы тут говорили, входит в мои прямые обязанности. Отказаться я просто не имею права...
— Не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Я хочу сказать, что с того самого момента, как я передам вам проект контракта, вы становитесь одним из моих доверенных лиц. На вас ложится огромная ответственность, но вместе с тем проект сулит немалые выгоды и лично вам. Что касается ответственности, то первое, что от вас требуется, — это полная преданность руководству компании, точнее говоря, лично мне. Вам надлежит соблюдать строжайшую секретность. Иными словами, если мне станет известно, что вы обсуждали проект хоть с одним человеком, компания немедленно с вами распрощается.
И опять я слышу стук собственного сердца. В горле пересохло... Шеф снимает телефонную трубку, не спуская при этом с меня глаз. Так и шарит по лицу, ищет, за что бы зацепиться. Вот она, роковая развилка дороги. С ним — или с ними. Плыть по течению в грязном потоке, затопившем страну, или оставаться на крошечном островке честности и правды. Но у меня нет выбора. Откажусь — значит, я с ними, и отсюда все надлежащие выводы. Соглашаться? Но, сказав "а", надо говорить и о .
— Сухейр, — говорит он в трубку, — пришлите мне в кабинет два кофе. — Вопросительный взгляд в мою сторону. — Да, да, сахару чуть-чуть.
Настольные часы громко отсчитывают секунды. Шеф настороженно ждет — я еще щ дал своего ответа. Дальше молчать невозможно, он может что-нибудь заподозрить.
— Я согласен.
Он расплывается в широкой улыбке, демонстрируя мне два ряда крупных желтых зубов.
— Поздравляю! Вы сделали действительно правильный выбор — в пользу своих незаурядных деловых качеств, наконец-то вы поняли, где ваши интересы. Но... - прервав на полуслове свои поздравления, он снова впивается в меня колючим взглядом, будто хочет еще раз удостовериться, — ...помните, о нашем с вами разговоре — никому ни слова! Мсье Рокар приедет сюда в половине десятого. Я встречу его сам, побеседую с ним часок, а затем пошлю за вами. Надо вас с ним познакомить.
Вошел служитель, неся кофе. Шеф подождал, пока за ним закроется дверь, и продолжал:
— Не забывайте также, что у стен есть уши. И глаза. Правда, мы тоже не дремлем... Вы обратили внимание, что все происходящее на заводе мне немедленно становится известно? Почему вы не пьете ваш кофе?
Я поднял чашку и отхлебнул маленький глоток. Мысли беспорядочно носились в голове.
— Как здоровье жены?
Вон оно куда зашло — вспомнил, что я женат! "Как здоровье жены?.." Что ж, теперь мы в одном лагере...
— Спасибо, хорошо.
— Если что-нибудь будет надо, не стесняйтесь...
Я кивнул, быстро заглотнул остатки кофе и пошел к двери, спиной чувствуя его взгляд.
В субботу около часа дня встретился с мсье Рокаром. Лощеный господин с изящным чемоданчиком из мягкой кожи, на котором замок с шифром. Разговаривает подчеркнуто учтиво, словно на приеме в Версальском дворце. Попробовал, правда, втянуть меня в политический спор, но я ловко увернулся, спросив его о ценах на химическое сырье, которое нам предстоит импортировать через фирму "Ла Рошель".
Беседу ведет непринужденно, избегая острых углов. Перед моим уходом вручил мне экземпляр проекта, и я понял, что шеф, как и обещал, говорил с ним обо мне. Мол, глядите, какие у нас люди!
Я сунул проект в конверт и ушел домой часа за два до конца рабочего дня. Хотелось пройтись, привести в порядок мысли. Может, физическая усталость снимет хоть часть нервного напряжения, накопившегося за день... Непривычная тишина царила в управлении. Двери закрыты, в коридорах пусто, нет обычной суеты, не слышно громких голосов. Внизу у лестницы о чем-то вполголоса разговаривают несколько рабочих, но, завидев меня, замолкают и тотчас расходятся. В углу двора застыл в ожидании большой черный лимузин, готовый по первому сигналу сорваться с места... Хмурые лица вахтеров у проходной. Что-то ждет их завтра? Я ускорил шаг. Зайти к Амине? Не стоит... Сел на поезд, доехал до станции Дар ас-Салям, но сходить не стал, поехал дальше. Не сидеть же мне одному дома. Поброжу по городу, так лучше думается.
Но и на улице не стало легче. Все те же видения вставали перед мысленным взором: девицы в белых платках... полицейские машины... баррикады... обнаженные штыки... заграничный паспорт в руках — поезжай, куда душе угодно! — ...пачки валюты... И надо всем этим леденящий взгляд недобрых глаз и желтый конверт с проектом контракта... Устал как черт, но ясности в голове не прибавилось. Нет, видно, на улице толку не будет, надо идти домой. Напишу-ка сначала справку, а там будет видно.
Вокруг тишина, такая глухая, что даже щелкнувший дверной замок заставил меня вздрогнуть — того и гляди, перебужу всю округу! Вошел, разделся, сбросил ботинки, сунул ноги в домашние тапочки. Приготовил себе крепкого кофе, достал желтый конверт с проектом. Отхлебнул кофе. Ага, так-то оно лучше. Исчезает, рассеивается проклятая дымка. Включил радио: "...Моше Даян намерен посетить Каир..." Снова выключил и уткнулся в проект. Незаметно для себя увлекся, забыв обо всем на свете, и спохватился, только услышав за окном скрип тормозов: сосед вернулся, он всегда возвращается домой за полночь. Перечитал написанное резюме. "На основе вышеизложенного можно сделать вывод, что заключение контракта позволит компании "Фивы" в ближайшие три года удвоить прибыль, увеличить производство на одну треть по сравнению с нынешним уровнем и поднять среднюю производительность труда на 50%... Что же касается негативных сторон, то основная из них заключается в том, что контракт полностью лишает компанию права принимать самостоятельные решения в области политики капиталовложений, структуры импорта, сбыта продукции, а также распределения и использования прибылей, передавая таковое право руководству фирмы "Ла Ро-шель". Следует отметить также, что рост производительности труда неизбежно повлечет за собой необходимость сократить число рабочих в пределах двухсот-трехсот человек, и в первую очередь лиц с низкой квалификацией..."
Между прочим, Амины все еще нет. Уж не случилось ли с ней чего? А впрочем, что с ней может случиться? Задержалась где-то, вот и все. У нее в эти дни много хлопот с предстоящей выставкой, бегает высунув язык по городу все свободное время. Что и говорить, сейчас ей не до меня. Хотя и мне тоже не до нее. Не до нее, да и не до кого другого. Не хочу никого видеть. Интересно, как там Сайд?..
Как-то на днях шеф в разговоре огорошил меня вопросом:
— Что вы думаете о нашем профсоюзном комитете? — Спокойненько так спросил, будто невзначай.
Я смутился.
— В каком смысле?
— Как они, по-вашему, будут реагировать на контракт?
Вот оно, начинается. Мало ему моих услуг как специалиста. Так нет же, хочет использовать на всю катушку! А какая соблазнительная лазейка для карьериста... Да, далеко заведет он меня, этот путь...
— Признаться, я об этом не задумывался, не до того было последнее время. Знаете, я инстинктивно стараюсь держаться от всего этого подальше...
— В самом деле? — Он насмешливо прищурил глаза. — А может, наоборот — поближе?
Я пожал плечами. Не надо отрицать слишком категорично — это может только усилить его подозрения.
— Ну а все-таки? Вы считаете, они смирятся?
— А почему бы и нет? Вы же насулили им горы золотые.
— Да, но мы-то с вами знаем, что их ждет!
Вот так — "мы с вами"! Какого черта я с ним связался? Сидел бы себе тихонько в своей норе, ни во что бы не лез, читал бы, писал свою монографию... Амина то и дело спрашивает: "Когда же ты примешься наконец за свою работу?" Отшучиваюсь — мол, вдохновение еще не пришло. Тьфу, сам себе противен. Противен и жалок.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос.
— Не знаю, что вам сказать. Возможно, что-нибудь предпримут. А может, и нет, не решатся пойти на открытый конфликт. Кто их знает!
— Не пойдут на конфликт? Как бы не так! Этот тип, Сайд Абу Карам, ни за что не оставит их в покое. Это он, он стоит за всеми проблемами, которые у нас возникают с рабочими, это его рука! И уж поверьте мне, он-то не успокоится, обязательно заварит кашу. Нет, надо от него избавляться, и поскорее!
Ему прекрасно известно, что мы с Саидом друзья. Зачем же он мне все это говорит? Думает, я передам его слова Сайду, хочет его припугнуть? А может, просто так сболтнул, без задней мысли? Или решил показать, что доверяет мне безгранично? Впрочем, последнее маловероятно. Не из тех он людей, наш шеф. Им всегда и при всех обстоятельствах движет одна подозрительность.
— Хорошо, ну а сами-то вы как расцениваете ситуацию? Вы же как будто профессиональный политик в прошлом?
— Вот именно — в прошлом.
— Сдается мне, что вы в душе тоскуете об этом самом прошлом, а? Да, да, сидит в вас этакая идиотская верность-Положительно, этот человек не перестает меня удивлять.
Откуда в нем такая глубинная мудрость, такое знание людей?
— Что, решили отмолчаться? Ну так я сам вам скажу. Не умеют ваши друзья ценить людей, использовать с толком их таланты. Вот потому-то и теряют постоянно лучшие умы... — И, насмешливо усмехнувшись, продолжал: — Один из ваших вождей как-то сказал: "Чтобы узнать истину, прислушайтесь к тому, что говорят о нас наши враги". По-моему, это слова Ленина, или я ошибаюсь?
Он довольно смеется. Что-то он сегодня не в меру весел. Ах да, это же контракт всему причиной. Как же, такой редкий шанс. Не упустите, хватайте, пока не поздно.
— И все-таки я хотел бы услышать, что, по-вашему, предпримут рабочие.
— Понятия не имею.
Он испытующе на меня глядит.
— Стало быть, не знаете. А я вот все доподлинно знаю уже сейчас...
Он ждет моего вопроса, но я молчу. Захочет — выложит все сам.
— Они готовят забастовку.
— Не может быть!
— Я вам говорю. Примитивные люди, не понимают, что и мы в долгу не останемся, ударим так, что... Змею убивают прежде, чем она ужалит. Забастовка эта — не частный вопрос, касающийся одной компании "Фивы". Забастовка у нас — это бунт против всего политического курса, против существующих законов. Нет, нет, власти им спуску не дадут! Заразу нужно душить сразу, пока она не расползлась!
Зачем он все это мне говорит? Ах да, я же прохожу еще, так сказать, испытательный срок. Испытывают, испытывают, всю жизнь сплошные испытания. Таких, как я, всегда в чем-то подозревают. Сколько себя помню, вечно доказывал, что я не верблюд... А впрочем, может, дело вовсе не в том, что он мне не доверяет. Просто хочет меня использовать — незаметненько так, осторожно. А вдруг я, наслушавшись всех этих разговоров, возьму да и отговорю их от забастовки? Он же знает, мое слово для них по-прежнему что-нибудь да значит... Нет, этот человек не так прост, как кажется. Он прекрасно все рассчитал заранее и понял: главное сейчас, до заключения контракта, — не допустить беспорядков на заводе, не то французы прервут переговоры. Да, но если это так и мои предположения верны, то для рабочих и в самом деле остается единственный шанс — забастовка! Я чувствую, как кровь стучит у меня в висках. Что, старик, заслышал боевые барабаны, в бой захотелось? Э, нет, твое дело теперь - сторона. И все-таки, куда запропастился этот Сайд? Может, мне самому к нему сходить? Может, в подобной ситуации гордость ни к чему? Как бы не так! Только беспринципным людям гордость ни к чему. А ты, Халиль, хоть и бываешь порой слабоват, беспринципным не был никогда.
Я встал и подошел к окну. Осенняя прохлада, небо в звездах, легкий ветерок ласкает лицо... Сложная это штука, жизнь. А ведь как хорошо все складывалось. Счастливая Амина, у нее есть ее живопись. Когда у человека есть серьезное занятие в жизни, ему ничего не страшно. А ты, Халиль, разбрасываешься, и в этом вся твоя беда. В молодые-то годы все было ясно: выбрал себе путь — и иди им до конца. А теперь, когда силы уже не те, попробуй-ка, решись на такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17