— В самом деле есть, только каждый из нас живет своей собственной жизнью... Но ты, пожалуйста, не хитри, не переводи разговор на меня. Я первая спросила — что ты делал в последнее время?
— Я же сказал: ничего особенного, возился со своей книгой.
— А с работой что слышно?
— Без перемен.
— Тогда почему ты до сих пор мне не позвонил?
Сказать ей все как есть? А почему бы и нет? Сколько можно играть в прятки?
— По многим причинам. Понимаешь, Рут, я все чаще задаюсь вопросом: куда заведут нас эти отношения, надо ли их продолжать? И чем дальше, тем сильнее мои сомнения. Казалось бы, чего проще — возьми да и оборви все разом. Так нет, я делаю как раз наоборот, а потом мучаюсь, ем себя поедом. И еще-Никак я не могу примириться с тем, что мы с тобой в неравном положении. Ты богата, у тебя возможности, связи, а я? Кто я такой? Жалкий безработный? Зачем я тебе нужен?
Она молчит и, глядя перед собой в одну точку, раздумывает над моими словами.
— Ну, это как посмотреть. Еще неизвестно, кто из нас кому нужен больше. — В голосе ее непривычная хрипотца. — И ты уж позволь, пожалуйста, мне самой решать, нужен ты мне или нет. А ты решай, нужна ли тебе я... Во всяком случае, что касается меня, я за то, чтобы все оставалось по-прежнему. Не нужно создавать искусственных препятствий. При чем тут самолюбие, все эти глупые разговоры о неравном положении? Главное не это, а суть наших отношений, разве не так?
— Как у тебя все просто решается!
— Ну и прекрасно! Каждый человек хочет быть счастливым, и я не вижу в этом ничего дурного. Зачем непременно все усложнять, искать повод для огорчений, мучаться угрызениями совести? Нет, этого я просто не понимаю!
— Но, согласись, я нахожусь в каком-то двусмысленном положении... — я запнулся, — я ведь люблю тебя, Рут!
— Ну и что? Я тоже тебя люблю. И знаю, что тебе сейчас нелегко. А ты мне всячески мешаешь, не даешь прийти тебе на помощь.
— Ты о чем?
— Только, пожалуйста, не затевай ссору, как в прошлый раз!.. Я говорю о том, что могла бы помочь тебе устроиться на новую работу или вернуться на прежнюю должность. А ты артачишься, не понимаю почему. Что тут такого — принять помощь от любящей тебя женщины?
Что ей ответить, что ей ответить... Как говорится, и хочется, и колется. Все, что она сказала, абсолютно верно, я ни на миг не сомневаюсь, что она предлагает мне помощь искренне, от чистого сердца. Но что-то в душе моей яростно протестует. Соглашусь — и прощай независимость, стану должником на всю жизнь. Ведь не случайно же у меня вырвалось в прошлый раз, мол, чем я буду с тобой расплачиваться? Поет тут свои сладкие песни, как Лорелея... У той тоже были золотистые волосы, гладкие, как шелк... Эта женщина способна разбередить в моей душе глубины, неведомые мне самому. Когда я об этом думаю, мне становится страшно. А теперь еще и помощь от нее принять?
— И как ты намерена это сделать?
— Я уже тебе говорила в прошлый раз: у меня есть влиятельные друзья.
— Нельзя ли поточнее — кто именно?
— Ты сначала скажи, что в принципе согласен, тогда я скажу тебе кто.
Все в ход пускает, хитрюга! Теперь вот на моем любопытстве хочет сыграть. Говорят, цель оправдывает средства, а в данном случае цель — это я. Решайся, Халиль, деваться некуда.
— Я согласен.
Она кидается мне на шею.
— Вот увидишь, все будет хорошо! — Она радуется, как девчонка, разве что не скачет. И вдруг, уткнувшись мне в плечо, шепчет: — Я никогда — слышишь? — никогда не смогу причинить тебе боль!
Что за чертовщина, опять эта фраза!.. "Я никогда не смогу причинить тебе боль". Почему она все время мне это твердит?
— Ну ладно, ладно... Так кто же он, мой неведомый благодетель?
— Председатель Народной палаты.
Я даже присвистнул. Ничего себе, связи! Интересно только откуда?
— Ты с ним знакома? Она хохочет.
— Это что, ревность?
— При чем тут ревность? Скорее уж любопытство.
— Ну, любопытство я готова удовлетворить. Меня познакомил с ним мой муж, когда был в Каире с делегацией американских бизнесменов.
— И у тебя с тех пор с ним такая дружба?
— Просто хорошие отношения... Он помогал нам несколько раз при заключении торговых соглашений...
— Ах, так вот, значит, как все это делается!
— А что тебя, собственно, удивляет? Да, именно так. В мире бизнеса знакомства решают многое.
— Действительно, чему тут удивляться? Как говорится, дело житейское. Это я, дурак, живу в придуманном мире.
— Конечно. И поскольку для нас сейчас главное — устроить тебя на работу, вмешательство этого человека будет как нельзя кстати.
— В общем, цель оправдывает средства, так, что ли?
— Спустись на землю, Халиль! Ты что, впервые в жизни слышишь о таких вещах?
— Да нет, конечно. Но сам сталкиваюсь с ними вплотную впервые.
— Так уж и впервые? — Она недобро щурит глаза, и от этого все лицо вдруг тоже становится жестким и злым. А может, мне только так кажется? Совсем сдали нервы в последние дни, все время что-то мерещится. Мало ли как может меняться в разговоре человеческое лицо? Нечего придираться.
— Завтра же наведу справки и тебе позвоню. — Голос у нее снова невозмутим и спокоен. — Итак, окончательно — чего ты хочешь: новую работу или вернуться на прежнее место?
Вернуться. Но еще больше — проверить, на что ты способна.
— Вернуться на прежнее место.
— Знаешь, что будет нелегко, и все-таки настаиваешь?
— Да нет, просто хочу сначала испробовать эту возможность. Хотя есть и другие соображения. Ты же знаешь, со мной обошлись по-свински. Конечно, было бы приятно утереть им нос.
Мне делают одолжение, я же еще и условия свои диктую. Хорош! Я встал.
— Ты куда?
— Мне пора.
— Подожди, я же тебе еще ничего не рассказала о Париже...
— Не могу, Рут. Сегодня никак не могу.
— Ну, как хочешь, не буду настаивать. А жаль. Мне сегодня что-то так грустно...
— Почему?
— Не знаю. — Она со вздохом встала и тряхнула головой, отбрасывая со лба волосы. Я уже знаю этот жест: значит, приняла какое-то решение. — Родить бы мне от тебя, вот что. Как там Исам? Наверно, красивый, в отца? — Она усмехнулась. — Ладно, завтра я тебе позвоню. Жди известий!
— Так скоро?
— Чего не сделаешь ради любимого человека!
Наутро, когда я сидел в саду перед домом, в конце улицы показалась знакомая серебристая машина. Медленно, притормаживая перед номерами домов, проползла до нашего забора и остановилась. За рулем, как всегда, Джафар. Я вышел ему навстречу.
— С добрым утром, господин Халиль. Вот, просили вам передать. — Он протянул мне большой конверт.
"Дорогой Халиль! — прочел я. — Звоню тебе все утро, но почему-то никто не подходит. Есть важные новости. Давай встретимся, Джафар знаету где я, он тебя отвезет.
Целую. Рут".
У меня забилось сердце: важные новости о моей работе. Но тогда почему она не написала сразу, что и как, зачем тянет, мучает меня неизвестностью? Да нет, ей просто хочется, чтобы я услышал все это "живьем", из ее уст. И потом, "важные" вовсе не обязательно "скверные", скорее наоборот.
Раздумывая так, я спешно переодевался. Что там поделывает Джафар? Я выглянул в окно. Курит. Странный он малый — молчит, молчит, слова из него клещами не вытянешь. Снует, как тень, по дому, лицо — каменная маска, ничего на нем не прочтешь. Молчаливый соглядатай, исполнительный, вышколенный робот. Да, не приведи господь нажить себе такого врага — ни перед чем не остановится!
Что-то не улыбается мне ехать с ним рядом, сяду-ка сзади. Впрочем, и его тоже, судя по его виду, мое общество не вдохновляет... А затылок у него противный — плоский, приплюснутый какой-то. Затылок и шея — почти прямая линия. В переднем зеркальце вижу его глаза, я всегда их вижу... Удивительно, как он и Рут общаются друг с другом: обходятся почти без слов, словно объясняются на каком-то неведомом языке, понятном им одним. Такое впечатление, что между ними все давным-давно обговорено и идет своим ходом как по маслу. Предан он ей безгранично и, по-моему, многое о ней знает, но держит это в секрете даже от самого себя.
В считанные мгновения мы домчались до отеля "Шератон". Джафар вышел из машины и отправился разыскивать Рут. Я посмотрел ему вслед: движется мягко, легко, но в каждом движении угадывается пружинистая скрытая сила — рысь! А вот и Рут, сбегает по ступенькам.
— Какой кошмар, эти телефоны! Сегодня, пока тебе звонила, думала, с ума сойду! Так... Я сажусь за руль, ты перебираешься ко мне, Джафар сядет сзади. Куда едем? — на одном дыхании выпаливает она, вся во власти какого-то радостного возбуждения. — Куда-нибудь на берег Нила, хорошо? — и с места включает третью скорость. И чего гонит, мы ведь никуда не опаздываем. Вообще, что с ней сегодня? Горящие щеки, шальной блеск в глазах... Слава богу, остановились. Она выскакивает из машины и тянет меня за руку к невысокому парапету из белого кирпича. Желание поскорей выложить мне "важные новости" прямо-таки распирает ее.
— Можешь себя поздравить! — В голосе ее торжество. — С завтрашнего дня ты снова работаешь в компании "Фивы".
— Как, уже?! Невероятно! Воистину неисповедимы пути твои...
В ответ она звонко хохочет. Женщины, работающие в поле, оборачиваются в нашу сторону — невозможно не обернуться на этот заливистый, заразительный, безудержно счастливый смех. И вся моя прежняя жизнь, все, что там, за спиной, вдруг проваливается куда-то в тартарары, и остается только она, та, что сидит передо мной на белом каменном парапете и, закинув голову, хохочет, хохочет...
XI
Время больше не тянулось. Оно уподобилось магнитофонной пленке, из которой не в меру ретивый контролер старательно вырезал все паузы и длинноты. Жизнь летела теперь, как разогнавшийся локомотив, внезапно потерявший своего машиниста: проносятся мимо деревья, фонарные столбы, дома, мосты, улицы, и ты понимаешь, что конец неотвратим, что он близок, и тебе некогда думать о том, что будет завтра и было вчера, у тебя есть только сегодня, сейчас... Все как в кошмарном сне, как с обреченным больным, который с утра принимает свою ежедневную порцию наркотика, чтобы заглушить боль, загнать ее вовнутрь. Он знает, что конец приближается, но старается об этом не думать — так легче. Вот и мне легче жить без прошлого и без будущего: ничто не гнетет, никому ничего не должен. Свобода! Бесподобное, захватывающее состояние, знакомое пассажиру туристического лайнера: из каждого мгновения извлекать максимум удовольствия, выполнять любые собственные прихоти и ни в чем себе не отказывать. Захотел читать — читай! Танцевать — танцуй, любить — сколько угодно! Главное, ни о чем не думать и жить только настоящим, только сегодняшним днем.
...В Управление компании "Фивы" я отправился на следующий же день. ...На небе облачко, похожее на белого кролика, на тротуаре все тот же мальчишка-чистильщик. И та же смуглая девушка в окне дома на перекрестке поливает цветы, и так же пахнет свежим хлебом из раскрытых дверей пекарни. Но эти привычные картинки почему-то не радуют глаз. Что-то сломалось, непоправимо нарушилось, в душе. Поезд ушел, а будет ли следующий, не известно. И победа, которой я так радовался еще накануне, представляется мне теперь ненужной и пустой.
Шеф встретил меня как родного брата, вернувшегося с полей войны. "Дорогой друг... все, что вам нужно... вы только скажите... я сам, лично"... — тьфу! К счастью, зазвонил телефон, и я, воспользовавшись этим, выскользнул из его объятий и поднялся к себе в отдел. Любопытные взгляды и неумеренные восторги одних, перешептывание, удивление и откровенный испуг других... Нескончаемый поток желающих поздравить лично. "У гроба покойного собрались родные и близкие"... И конечно, слухи! О, эти слухи! Оказывается, руководство нарочно подослало меня к бастующим, чтобы выявить зачинщиков. А что уволили меня, так это для маскировки. Кончилась забастовка — вот и вернули. Других-то, кого по-настоящему уволили, не вернули!
Но это еще цветочки. Дальше оказалось, что я негласный агент отдела общественной безопасности, который сам и распространял подобные слухи. Мол, что, брат, торжествуешь? Думал, твоя взяла? А мы тебе нервишки потреплем, а мы тебя — грязью, грязью, да так, что люди от тебя шарахаться станут..." Ничего, уйдешь! Как миленький уйдешь, сам убежишь, не выдержишь.
С тяжелым сердцем возвращался я в тот день домой. Все, ну буквально все, за что я ни возьмусь, рушится. Победа оборачивается поражением, удача — провалом... Почему!
Амина сидела на диване; холодное лицо подчеркнуто спокойно, но в глазах отчаяние и бессильная ярость. Едва взглянув на нее, я понял — узнала!
Ну и пусть. Как будет, так и будет. Все, выдохся. Больше не могу. И не хочу. Не хочу оправдываться, доказывать что-то — нет у меня больше сил. Руки, ноги как свинцовые... А она все говорит, говорит... Солнечный зайчик прыгает по полу... Ботинки у меня грязные, не грех бы почистить... Зря она отпустила длинные волосы, раньше было лучше. И глаза подкрашивать ни к чему — совсем другой человек... Расстанемся? Пожалуй. Это теперь несложно, ведь нас не связывает уже больше ничто... Потом я, кажется, кидал в чемодан какие-то вещи, потом стоял на ступеньках лестницы и глядел на пустынную улицу и бездомную собаку, которая поплелась было мне навстречу, но передумала и убежала... Потом Амина что-то сказала, я машинально достал из кармана ключ, отдал ей, подумал, какие у нее холодные руки. После этого — провал, помню только деревянную скамейку в вагоне метро-Круглый стол, поблескивают на солнце серебряные приборы. Я потянулся в кресле, зевнул и закрыл глаза. Тихие шаги рядом — Джафар!
— Доброе утро, Джафар. Утренние газеты еще не приносили? — Он скользнул к телефонному столику и подал мне газеты.
— Что будете завтракать?
— Кофе с молоком, тосты, сметана, джем, апельсиновый сок... На двоих. — Я оглянулся, но он уже исчез. Никогда не слышу, как появляется и исчезает этот призрак, даже дрожь пробирает. Я поплотнее запахнул халат. За раскрытым окном Нил, уже окрасившийся зимней голубизной... Голос Рут за дверью, ее шаги, и вот она сама влетает в комнату и разом заполняет ее всю своей буйной, бьющей через край жизнерадостностью. Не перестаю удивляться щедрости, с которой она мне себя отдает. Мужчина, как бы он ни любил, на подобное не способен: тому, кто привык только брать, искусство щедрости дается не так-то просто. Но я испытываю к ней чувство огромной благодарности, я люблю ее и не скрываю своей любви, я не стыжусь обнажать перед ней свое обезображенное шрамами тело... С ней я становлюсь, каким был когда-то в далекие-далекие годы, — неопытным юнцом, наивным и чистым. Отброшены все условности, все унизительные подозрения и пошлые уловки, столь обычные в отношениях между мужчиной и женщиной. Мы любим друг друга, нам хорошо, мы счастливы тем редким неподдельным счастьем, которое приходит к человеку, когда он идет навстречу своему чувству с поднятым забралом, не вооруженный ни злобой, ни ложью...
Тоскливой и нерадостной стала теперь моя работа в компании "Фивы". Невыносимо видеть, как люди тебя избегают, ловить на себе осуждающие взгляды, постоянно слышать о себе все новые и новые сплетни. Надо уходить, я понимал это с каждым днем все яснее. Да и ради чего мне здесь оставаться? Даже Сайда больше нет, нашел себе работу в Асуане и уехал. С того вечера, как он заходил к нам домой, я его больше не видел и, надо сказать, не горю особенным желанием увидеть, тем более теперь. Амина по-прежнему на своей фабрике, там же, в Хелуане, того и гляди, столкнемся где-нибудь на дороге. Что тогда? Нет, надо уносить отсюда ноги. Бот только куда? Как выбраться из западни, которую устроил себе сам? Опять просить Рут? Нечего сказать, красиво получается: не успел толком поработать на одном месте, а уже клянчит другое. Нет, это исключено. Разбаловался, братец. Знаешь, что есть запасная лазейка, вот и валяешь дурака. "Рут, помоги в этом, Рут, помоги в том..." Спекулируешь на любви, делишки свои устраиваешь? Мало тебе, что живешь в ее доме, как альфонс, наслаждаешься чужим комфортом? Ничтожество, даже Джафар тебя презирает. Хорошо еще, что рядом Рут с ее умом и тактом. Ни жестом единым, ни взглядом не дает почувствовать, что ты ей всем обязан. "А разве на моем месте ты поступил бы иначе?" — вот и вся ее логика. Крыть, как говорится, нечем.
Я привязался к ней так сильно, что порой мне кажется, мы с ней одно существо. Если ее долго не бывает дома, я не нахожу себе места. Заслышав, как поворачивается в двери ее ключ, бегу ей навстречу, будто мы не виделись тысячу лет. По вечерам она много читает, обрабатывает собранные днем материалы, возится со своими магнитофонными записями. Глядя на нее, и я с удивившим меня самого рвением снова засел за монографию. Мы часто и подолгу спорим, и это тоже по-своему полезно: она ведь смотрит на вещи своим, не привычным мне "иностранным" взглядом и то, что прежде казалось мне незыблемой истиной, теперь нередко вызывает сомнения. Вот только политики мы стараемся не касаться — тут всякие споры неизменно кончаются ссорой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17