Не возникало уверенности, что описания исторических событий достоверны, что происходило все именно так...
Едиге в отчаянии смотрел на кипу вынутой из чемодана бумаги, на сотки страниц, исписанных его рукой... Он вспомнил вдруг старика Кульдари, который сочиняет поэму в пятьдесят тысяч строк, полагая, что создает эпохальное произведение. Но так ли уж велика разница — между Кулян-акыном и Едиге?..
Однако теперь для него кое-что прояснилось. Еще немногое, но тем не менее — кое-что... Нельзя писать по стародавним образцам для живущих во второй половине двадцатого века. Писать для современников — значит, смотреть их глазами, чувствовать их сердцем, жить их мыслями. Без этого историческое произведение превратится в фальшивую подделку, в скопище мертвых музейных экспонатов — или в красивую сказку, которая тешит фантазию и ласкает слух, но так же далека от истины, как... "Хамса" Кулян-акына — от поэзии.
Но, в сущности, что он знает о своих современниках?.. О тех, для кого пытается писать?..
44
Вот какие дела: даже спалить написанное — и то не можешь, — думал Едиге. Он брал из пачки за один раз по десять—пятнадцать страниц и, мелко разорвав, аккуратно складывал в корзину для мусора. — Если бы рядом горела печка, все было бы куда проще...
45
Надо куда-нибудь уехать, — думал он. — Чтобы разобраться в себе самом. Чтобы увидеть жизнь. Ведь я о ней только читал, надо увидеть. Время одно для всех, но люди-то разные. Кто живет настоящим, кто прошлым, кто будущим. Нет прошлого без будущего. Мне нужно посмотреть на это будущее, пощупать своими руками — оно рождается из настоящего, на глазах —-каждую минуту, каждое мгновение...
Хорошо бы поехать на целину... Нет, все плохие романы кончаются этим. На целину едут в поисках экзотики. Не нужна мне экзотика. Гоген в погоне за экзотикой уехал на Таити, Моэм — на Самоа. Ну, а с меня хватит и нашей страны, то есть одной шестой мира. Хватит, чтобы познать жизнь, людей... Целина... Туда и без меня уже ездили многие. Сахалин... Край нашей земли. Там был Чехов... Интересно, должно быть. Или взять и отправиться к якутам?.. Тайга, мороз под шестьдесят градусов. Тундра, оленьи стада... Или податься к чукчам, ительменам? Ведь я неплохой стрелок, бью косулю в глаз. Не пройдет и недели, как сделаюсь заправским охотником... Надо уехать, куда-нибудь уехать. Уехать в такой край, где расстаются с прошлым й начинают новую жизнь. Где перекресток эпох...
Он был готов уехать, но что-то его еще удерживало.
Надо! — говорил он себе. — Прра!..
И так — день за днем...
46
— Сейчас я из тебя котлету сделаю! — встретил его Кенжек. Вид у Кенжека был такой угрожающий, как будто единственное, чего он дожидался, это возможности превратить Едите в котлету, едва тот вернется.
Едиге в самом деле не на шутку испугался. Кенжека не узнать. Волосы, обычно гладко зачесанные, взъерошены и торчат дыбом, под левым глазом фиолетовый синячище во всю щеку, чуть не до брови, с крово-точиной по краям. Бешеные, налитые кровью глаза вот-вот вырвутся из орбит. Синяк на подбородке, на лбу, нос расквашен, поверх ноздрей запеклась кровь...
Едиге обхватил его за плечи:
— Что с тобой, Кенжек?..
Стиснув кулаки, Кенжек напирал на него грудью:
— Я тебя...
— Перестань!.. Что случилось?..
И тут неожиданно улетучилась вся злость Кенжека, вся его ярость. Словно в одно мгновение лишившись сил, он опустился на кровать, закрыл руками разбитое лицо. Только плечи у него еще вздрагивали — со стороны могло показаться, что Кенжек плачет.
Едиге в полнейшей растерянности присел рядбм.
— Я дрался с Бердибеком.
Кенжек отнял от лица руки. Пальцы его тут же как бы сами собой напряглись и снова стянулись в кулаки. Но глаза были спокойны, холодны.
— Грязный человечишко... Гнать таких из науки!.. Едиге не знал, что и думать: Бердибек, синяки, драка... Все было так не похоже на Кенжека!..
— Что такое Бердибек, всем известно, — сказал он.
— Низкий, подлый, двуличный... — Кенжек стиснул зубы, заиграл набухшими желваками.
— Много ли от нас останется, старина, если мы начнем бить в рожу персонально каждого подонка. Это не метод — схватываться со всяким...
— А я схватился, — сказал Кенжек. — Ты не смотри на то, как он меня изукрасил. Он сильный, сильнее меня... Но ему тоже досталось. Надолго запомнит!..
— Все равно не стоило с ним драться.
— Это ты так думаешь, —- возразил Кенжек, — потому что не любишь... Не любишь Гульшат
Едиге промолчал.
— А я дрался. Потому что...
— Почему?
— Потому что такие девушки достаются подлецам... Ты ведь еще не знаешь всего... Он часто ездил к себе в аул, а почему? Оказывается, там у него жена и ребенок.
У Едиге остановилось дыхание.
— Разве?.. Я об этом не слышал!.. Клянусь, не слышал!
— И я тоже. В курсе был один Ануар, который с ним живет в одной комнате. Он и говорит мне: "А что?.. Ведь они все равно не расписаны, поэтому Бердибека можно как бы считать холостым..." Каков?..
— Что же теперь будет... — Едиге сел, уперся локтями в стол и закрыл глаза. — Что будет... — повторял он, потирая лоб, стараясь сосредоточиться.
— Жена узнала, что он крутит с другой, приехала из аула и прямо к ректору с ребенком на руках.
— Что теперь будет...
— Ничего больше не будет! — Кенжека разозлил потерянный вид Едиге. — Все кончено!
Едиге обхватил руками голову. Казалось, он ничего не слышит, не видит, — до того пустым и мертвым был взгляд его остекленевших глаз.
— Слышишь?.. Я же говорю — все кончено! — Кенжек похлопал его по спине. — Смотри на меня. — Едиге поднял глаза. — А теперь слушай, что я скажу. Бердибек... Ладно, черт с ним, с Бердибеком. Хочешь знать, кто ты сам? Так вот, слушай меня и запоминай! Ты трус. Хвастун и трус. Ты пыжишься, надуваешься, потому что у тебя мания величия. Ты бог знает что о себе воображаешь, а на самом деле ты просто трус. Я встречал ребят, у которых перевешивает рассудок, они все вымеряют и шагу боятся ступить там, где надо рискнуть. Но такого труса, как ты, я еще не видел!
— Хватит, Кенжек...
— Кто виноват?.. Ты! Во всем ты один виноват! Сам оттолкнул от себя свое счастье!..
— Кенжек, перестань...
" —- Не перестану. Такой девушки ты больше не найдешь. Она... Как цветок она была, понимаешь? Цветок ведь каждый может сорвать, понюхать и бросить, да еще и ногой наступить. Она... Как птенчик она была, понимаешь ты это? Слабенький, неокрепший... Надо было приютить его у себя на груди, уберечь от всего. А ты?.. "Пускай, — решил ты, — пускай себе полетает, авось, и вернется..." О себе ты только и думал, не о ней! Гордыня тебя заела!..
— Она сама во всем виновата, — сказал Едиге. — Сама. Бердибек ей понравился... Я-то здесь при чем?
— Эх* ты, — ядовито произнес Кенжек, — тоже мне — писатель, сердцевед, как вас там еще называют... Психолог!.. Был один писатель и психолог, по имени Толстой, и у него героиня, кстати — положительная, тоже девушка...
— Наташа Ростова...
— Смотри, сам догадался!.. Не уберегли бы ее, так она бы с Анатолем Курагиным сбежала... А кто нынешних девушек убережет? Живи Наташа Ростова в наше время и да еще повстречайся, не дай бог, с тобой... Она бы, знаешь, сколько парней переменила, пока добралась бы до своего Пьера Безухова!.. Я точно тебе говорю!
— Не клевещи на наше время, — попробовал отшутиться Едиге.
— Пустышка ты, а не человек, — сказал Кенжек. — Эгоист и пустышка... Все боялся тебя обидеть, жалел... Но таких, как ты, грешно жалеть! Знаешь, почему я подрался с Бердибеком?
— Ты ведь сказал — у него жена, ребенок... А он...
— А он?.. Что — "а он?.." Ты не догадываешься, что- "а он?.."
Кенжек выразительно посмотрел в глаза Едиге, криво усмехнулся.
— Врешь! — Едиге подскочил, как ошпаренный. — Врешь!..
Кенжек отвернулся.
— Противно говорить... Этот подонок хвалился недавно Ануару: "Она ведь была девушкой... До меня никто ее не тронул..." Это случилось после майского вечера. Сам спроси, если не веришь...
Он отошел к окну и процедил, стоя спиной к Едиге: -Трус!..
47
Что было потом?.. Едиге не запомнил.
Он опомнился только утром. Кругом было белым-бело от снега, который падал всю ночь. В снегу была проложена дорожка на полсотни шагов. Он протоптал ее, пока ходил до самого рассвета, без остановки, взад-вперед, взад-вперед...
Снег засыпал крыши домов, тротуары, выбелил нити проводов над улицей. Снег лежал густыми хлопьями на зеленой, едва распустившейся листве, пригибая к земле отяжелевшие ветки. В прозрачном и звонком от мороза воздухе особенно резко проступали контуры гор. Казалось, их вершины приблизились, нависли над городом.
Сухо похрустывающий под ногами, весь в холодных голубых отливах, он покрыл весеннюю землю, согретую солнцем, разбуженную, зазеленевшую первой нежной травой...
Недолго держались заморозки, но когда они отступили, яблони в садах стояли осиротелые, голые.
Впереди ожидало их знойное лето, хмурая осень, студеная зима.
Но разве не всякий год зима сменяется новой весной?..
эпилог
Что же произошло в дальнейшем с нашими героями? — спросит любопытный читатель. И, вероятно, почувствует разочарование, узнав, что ничего особенного, достойного удивления, с ними не случилось.
Грустно сообщать эту прискорбную весть, но как быть?.. Профессор Азимхан Бекмухамедов скончался. Его с почетом проводили в последний путь многочисленные коллеги и благодарные ученики. Говорят, в преждевременной смерти профессора отчасти виноват его сын... Так ли это, судить не беремся.
Бакен Танибергенов живет и здравствует. Защитить диссертацию в Алма-Ате ему не удалось. Он защитился в другом городе. Впрочем, утверждение докторской что-то затягивается.
Бердибек — декан факультета в одном из периферийных вузов. Он тоже хлопочет, пишет докторскую и недавно приезжал в Алма-Ату посоветоваться со специалистами.
И Ануар, и Мухамед-Шарип — кандидаты наук. Но наука уже утомила их, вряд ли они двинутся дальше.
Халел и Батия поженились. Оба своевременно защитили диссертации. У них три дочери. Если бы не заботы о детях, Батия уже сейчас достигла бы многого. Но она довольна своей судьбой. Все находят, что дочки у нее очень милые, одна красивей другой. Они подросли, теперь у матери, наверное, освободятся руки.
7* Кенжек живет в одном из областных центров, преподает в институте. Великих открытий в математике он пока не совершил, однако, кто знает, что ждет его в будущем?.. Кенжек по-прежнему холост.
Кулян-акын закончил свою поэму в пятьдесят тысяч строк. Но, по всей видимости, ни одно издательство ею не заинтересовалось. Кулян-акын убежден, что это происки завистников. "У кого знакомства и связи, тех печатают!.." — восклицает он. Но он твердо надеется, что труд его по достоинству оценят потомки.
Гульшат... К сожалению, сведения о ней крайне скудны. Не закончив университета, она вышла замуж за флотского офицера, приезжавшего в отпуск в Алма-Ату, и уехала с ним в город на берегу — не то Балтийского моря, не то Тихого океана, в точности не известно. А жаль. Ведь с нашей героиней мы, как говорится, успели съесть пуд соли, хотелось бы знать — счастлива ли она?..
Ну, а главный наш герой?
Человека формируют, как принято считать, время и обстоятельства. Характер Едиге изменился в лучшую сторону. Он уже не считает себя пупом земли. Он внимателен к родственникам, обходителен, сдержан в спорах со знакомыми и друзьями. Правда, в его характере заметна некоторая замкнутость. Но это и понятно. Шесть или семь лет он провел на Камчатке или Чукотке, в краях, где природа сурова и не располагает к праздной болтовне, которая иной раз и принимается за общительность... Чем он там занимался? Одни говорят — пас оленей, другие — охотился на тюленей и моржей, третьи утверждают, что Едиге работал в районной газете. Как бы то ни было, раскроем секрет: наш Едиге — автор повести "Чукотская история", напечатанной несколько лет назад в одном из центральных журналов. Ее хвалили. Потом ругали. Потом хвалили и ругали одновременно... И Едиге снова засел за работу, но печататься не спешит.
Что же, пускай работает. Конечно, хорошо, если из него получится со временем настоящий писатель. Но если не выйдет из Едиге писателя — тоже не беда. Ведь, по словам поэта, вошедшим в поговорку, для человека главное—быть гражданином своей страны, своей Родины. В этом его первейшая обязанность...
Ручаемся, то же чувствует и сам Едиге. И потому не ищет легкого пути, протоптанных троп, быстрого успеха. Но автор при всем том не берет на себя смелость утверждать, что жизнь его героя сложится вполне благополучно. Мало ли какие препятствия ожидают его впереди — одолеет ли он все трудности, выдержит ли все испытания?..
Однако и автор, и его герой — оптимисты. Они верят, что в наши дни сбываются все желания, если они чисты и служат общему благу. И пусть пока еще не раскинулись по всей земле райские кущи, не потекли молочные реки в кисельных берегах, — все равно, близится время, перед которым покажется убогой и нищей фантазия самого Асана-Кайгы.
Алма-Ата. 1971 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24