— В их школах дети за год обучаются грамоте, да и для взрослых они тоже открывают школы. Я ходил в такую школу три месяца, писать научился и читать. Врет все этот маддох.
— Ты что сказал? А ну-ка повтори! — вмешался вдруг в их разговор какой-то человек, до сих пор спокойно стоявший рядом.— Джадидов превозносишь, возводишь хулу на праведного маддоха, называешь его лжецом!.. Постой, постой! А знаешь ли ты святые молитвы? Пошли к господину раису. А ну, пошевеливайся! Живо!
Это был, по-видимому, один из людей раиса. На его крик подоспели еще несколько человек из его компании, они повели пекаря и Хайдаркула к своему начальнику.
Главный раис Бухары сидел на возвышении, устроенном на плоской крыше парикмахерской у хауза Девонбеги, и пил чай. Задержанных привели и поставили перед его милостью. Человек раиса многословно и подобострастно изложил раису преступления нечестивого пекаря.
По приказу раиса у пекаря забрали корзину, потом обоих задержанных повели на площадь и усадили перед мечетью. Раис начал допрос:
— Дурак, невежда, ты что там осмелился говорить? Признавайся во всем.
— Помилуйте, господин раис, я ни одного плохого слова не сказал! — взмолился пекарь.— Этот человек спросил у меня, кто такие джадиды, я ему ответил. Вот и все.
— Это правда? — повернулся к Хайдаркулу раис.
— О да, господин мухтасиб, все так и было,— ответил Хайдаркул по-персидски.
— Но он не знает слов священной молитвы,— вставил человек раиса.
— Прочти молитву! — приказал раис.
Пекарь не смог прочесть всю молитву правильно, и этого было достаточно.
— Всыпать неверному пять плетей!
Слуги тут же обнажили несчастному спину, и тяжелая кожаная плеть пять раз обожгла тело «преступника». Затем пекаря заставили прочесть благодарственную молитву во славу его высочества эмира, после чего ему вернули наполовину опустошенную корзину и отпустили.
Наступила очередь Хайдаркула.
— Ты кто? — спросил его раис.
— Чужестранец, господин мухтасиб.
— Чей подданный?
— Русский подданный,— ответил Хайдаркул, показывая раису паспорт.
— Прочти во славу его высочества молитву и убирайся на все четыре стороны.
Хайдаркул громко прочитал молитву, поднялся с места и исчез в толпе. Выдавая себя за перса, Хайдаркул называет раиса арабским словом мухтасиб, принятым в других странах. Радуясь, что так легко отделался, он продолжал свою прогулку по Бухаре.
Проходя торговыми рядами, Хайдаркул обратил внимание на множество новых лавок. Дальше он увидел двухэтажное кирпичное здание, которого не было прежде. В нижнем этаже находились магазины со всевозможными товарами, а второй этаж отсвечивал окнами, как в европейских домах.
— Что это за дом? — удивленно спросил он у какого-то прохожего.
— Это здание русского банка,— ответили ему.
Против банка по правую руку шли магазины и кирпичные здания, тоже выстроенные на европейский лад. Мощеная улица кончалась широкими ступенями у большого квартала Чахорсу.
Хайдаркул поднялся по ступеням и снова увидел большой дом с магазинами, почтой, телеграфом, аптекой.
Ему объяснили, что это пассаж и построили его русские. Он прошел во вновь выстроенный галантерейный ряд. За прилавками стояли молодые, расторопные продавцы, напротив обосновались торговцы фаянсовой посудой, а чуть подальше кустари продавали тюбетейки; тюбетеек было столько, сколько звезд на небе. Хайдаркул прошел крытую галерею и спустился к кварталу Сесу. Там тоже был выстроен новый пассаж, и там тоже были и банки, и магазины, и двухэтажные европейские дома.
За улицей Гозиён снова начиналась старая, не тронутая временем Бухара. Здесь нового было немного: кое-где замостили улицу да красными прямоугольниками вставали кирпичные стены.
Когда Хайдаркул дошел до квартала Джуйбор и увидел мазар имама Бикри Фазла, сердце его больно сжалось: здесь, на холме, похоронены его жена и дочь... такова жизнь. Человек понемногу забывает все, что он перенес, но дорогие сердцу люди не уходят из памяти. Когда-то ему казалось, что жизнь кончилась, что все мечты и надежды он похоронил здесь, вместе со своими любимыми. Но потом он понял, что должен отомстить кровопийцам-баям, и не только за своих близких, а за весь свой народ — обманутый, прижатый к самой земле горем и нуждой. Да, он прошел трудную школу, но много передумал и многое понял. И в тот день, когда трон насилия и гнета будет свергнут и растоптан, он придет сюда, на могилы своих любимых, принесет им эту радостную весть.
На улице почти не было прохожих. Хайдаркул пересек площадь и поднялся на холм. Он сразу нашел одинокую могилу и опустился на землю. В памяти из далекой смутной дали всплыли какие-то незначительные, но дорогие сердцу воспоминания, и глаза, разучившиеся плакать, наполнились слезами. Он сидел, низко склонив голову, как бы беседуя со своим прошлым.
Потом он поцеловал землю и поднялся.
Хайдаркул прошел базар и торговые ряды у ворот Каракуль, свернул в квартал Абдуллоходжи. У одного из домов увидел погребальные носилки и людей в трауре, со двора доносился женский плач. Хайдаркул остановился.
— Кто умер? — спросил он.
— Аксакал Нусратулло.
Подняв руки, Хайдаркул прочел заупокойную молитву. Только после того, как носилки внесли во двор и люди, стоявшие у стены, прошли за ними, Хайдаркул повернул к дому тетушки Дилором.
Снаружи двор тетушки Дилором выглядел совсем ветхим, но по каким-то мелочам — свежим пятнам штукатурки на дувале, двум-трем новым доскам, умело прилаженным на воротах,— Хайдаркул понял, что за хозяйством здесь следят чьи-то заботливые руки.
Ворота были заперты. Хайдаркул постучался, на стук из соседнего двора вышел совсем скрючившийся от старости человек. Это был Гуломали-ткач.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил по-персидски Хайдаркул.
— А кто вам нужен?
— Мне... мне нужен Асо.
— Асо пошел разносить воду, скоро придет.
— А больше здесь никто не живет? — помолчав минуту, спросил Хайдаркул.
— Фируза отправилась на гулянье к роднику Айюб. Зайдите, пожалуйста, к нам. Асо сейчас должен вернуться.
Хайдаркул поблагодарил и пошел следом за стариком. Гуломали расстелил на суфе палас и одеяла так, чтобы на них падало солнце, и пригласил гостя сесть.
— Хорошо весной посидеть на солнышке,— говорил он.— А мои отправились на гулянье... В Новый год погулять, конечно, хочется.— Он протянул гостю пиалу чая.
— Очень хорошо, пусть погуляют, пусть развлекутся. Вы уж меня извините, я вас оторвал от дела.
— Нет-нет,— возразил Гуломали,— я сегодня не работаю, сил нет, приболел что-то. Силы со старостью не прибывают, а убывают,— невесело заключил он.
— Да ведь вы не такой уж старый.
— Разве дело в годах,— вздохнул Гуломали,— дело в жизни. Тяжелая жизнь рано старит. Горе меня сломало, видите, согнуло как: вырастили старшую дочь Зулейху, замуж выдали, она через год от родов умерла...
— Да,— вздохнул Хайдаркул,— это большое горе. Но что поделаешь — судьба...
— Судьба,— согласился Гуломали. Он не стал рассказывать незнакомому, что из-за беспросветной нужды пришлось выдать дочь за дурного человека, не сказал о побоях, которые ей приходилось терпеть, о том, сколько страдала и мучилась и как умерла.
Во двор зашел Асо. Он сразу узнал Хайдаркула и, не обращая внимания на его предостерегающие знаки, бросился к нему:
— Дядюшка, дорогой! — Он целовал его и прикладывал его руки к своим глазам.— Какая радость, какое счастье! Сосед, неужели вы не узнаете его? Ведь это мой дядюшка Хайдаркул!
— А ты все такой же наивный простак,— засмеялся Хайдаркул.— Я уже час разговариваю с Гуломали и не называю себя.
— Почему? — удивился Асо.— Ведь дядюшка Гуломали — свой человек, надежный, верный, он голову сложит, но тайну не выдаст... Как же хорошо, что вы приехали! Но почему вы не дали о себе знать? Я бы поехал в Каган и встретил вас. Надо же, как получилось: и Фирузы дома нет. Прямо не знаю, что делать. Придется вам немного подождать, пока я сбегаю за хозяйкой... А вы, дядюшка Гуломали, проведите моего гостя в дом.
Когда Асо вернулся вместе с Фирузой, Хайдаркул сидел с Гуломали за дастарханом.
Увидев в комнате незнакомого мужчину, Фируза прикрыла лицо рукавом. Но как только Хайдаркул назвал ее по имени, она тут же узнала его, бросилась к нему в объятия и залилась слезами.
Хайдаркул поцеловал ее в лоб, успокоил и усадил рядом с собой.
— Неужели же ты та самая маленькая Фируза? Да не может быть... Какая красавица выросла! Рассказывай же, рассказывай, что у вас, как вы живете?
— Слава богу, неплохо,— все еще взволнованная, отвечала Фируза.— Горит еще огонек в доме моей любимой бабушки... Вы лучше о себе расскажите. Мы все время ждали ваших писем, беспокоились. Спасибо, что и там вы нас не забывали, писали, даже деньги как-то от вас получили. Я сказала Асо, что деньги надо вам отослать обратно, мы здесь и так проживем, а вам на чужбине деньги куда нужнее, да Асо сказал, что вы обидетесь...
— Он правильно сказал. Если бы вы вернули деньги, я бы так рассердился, что и не приехал бы к вам.
Фируза подала яичницу, но не успели все приняться за еду, как послышался стук в дверь. Асо пошел открывать и долго не возвращался. Фируза вышла за ним. Они вернулись, когда яичница уже совсем остыла, оба были расстроены.
— Это приходили от Магфират,— ответил Асо на вопрос Хайдаркула,— неприятности... Ну да ладно, ешьте, пожалуйста, не беспокойтесь.
Только после того, как Фируза унесла пустое блюдо, Хайдаркул снова спросил:
— А все-таки что случилось?
Чем вы так расстроены?
— Все из-за дома,— неохотно ответил Асо.— Вы же знаете, что дом достался в наследство Магфират. Впрочем, эту хибару и домом-то нельзя назвать, гниль одна. Если бы я не ремонтировал его, не поддерживал, он бы уж давно развалился, а сейчас она прислала человека сказать, чтобы мы отсюда убирались, дом нужен ей самой.
— А что Фируза?
— Она им сказала: «Пойдите, передайте вашей хозяйке, что пусть дом свалится ей на голову! Завтра мы его освободим». А я, признаться, и ума не приложу, куда нам перебраться.
Хайдаркул опустил голову, задумался. В комнату вернулась Фируза. Заметив, что гость опечален, она сердито посмотрела на мужа.
— Я так и знала. Да вы не огорчайтесь, дядюшка, ничего страшного, эти скандалы с Магфират не первый день и не последний. Это началось давно, а кончится, наверно, только с ее смертью. Ничего, не пропадем, на улице не останемся.
— Верно, дочка, верно,— сказал Хайдаркул.— Мы не пропадем, если будем держаться друг за друга.
— Да, сегодня они уже так и сделали, жены бедняков. Расскажи, Фируза,— попросил Асо.
— У Магфират, наверное, до сих пор спина чешется,— засмеялась Фируза и рассказала о скандале, который разыгрался на кладбище.— Жены бедняков все взяли мою сторону. Ну и попало же ей! Если люди действуют дружно, то перед ними никто не устоит.
— Правильно, доченька,— улыбнулся Хайдаркул.— Ты поняла самое главное — дружно. В этом-то сейчас все дело...
— Я схожу сегодня к Оймулло, там у них пустует балахана, я уверена, они будут рады, если мы туда переберемся.
Настроение у всех снова поднялось, и разговор продолжался...
Перед вечерним намазом Фируза надела паранджу, закрыла лицо сеткой и вышла за ворота.
На их обычно тихой улочке сейчас было тесно от людей. Дойдя до дома Нусратулло, она сообразила в чем дело. У двора аксакала, сложив на животе руки, в два ряда стояли мужчины — родственники, знакомые, друзья покойного. Женщины, по обычаю, сворачивали в сторону и шли другой улицей. Но Фируза торопилась, обходить было далеко, и она пошла напрямик. Мужчины с возмущением смотрели на женщину, легкомысленно попиравшую старинный обычай. Но момент для скандала был неподходящий; и никто не сказал ни слова.
Фируза прошла мимо дома аксакала, свернула в другой переулок, один из мужчин, стоявший до того в воротах, пошел за ней. В конце квартала Фируза свернула на другую улицу, мужчина продолжал идти следом. Улица в тот час была пустынна.
— Как вы быстро идете, душенька, да будет ваш путь счастлив и благословен. За вами не угнаться...
Фируза ускорила шаги.
— Подождите, не торопитесь так. Я вас сразу узнал, ведь я давно по вас вздыхаю. Да постойте же минутку, послушайте.
Мужчина обогнал ее и преградил дорогу.
— Не упрямьтесь, выслушайте хоть разок несчастного влюбленного.
Фируза подняла глаза и сквозь сетку с возмущением посмотрела на нахала. Это был высоченный, уродливый мужчина. По-видимому, чтобы казаться моложе своих лет, он коротко стриг усы и бороду, в которых густо блестела седина. На нем был легкий халат без подкладки, а сверху — поношенный шелковый халат, непристойно распахнутый на груди; один конец серой чалмы свисал над ухом.
Фирузе показалось, что она где-то уже видела этого урода, но где и когда — не могла вспомнить.
— Пожалуйста, пойдемте со мной в переулок,— настойчиво повторил мужчина.
— А ну, убирайся отсюда, свинья! — крикнула Фируза, взбешенная таким нахальством.— Что, как минарет, стал на дороге?
— Тише, тише,— не двигаясь с места, продолжал мужчина.— Не кипятись так, моя красавица.
— Дай пройти, неверный! Ты думаешь, город без власти, а улица без прохожих? Думаешь, на тебя управы не найдется?
— А ты не ори, самой хуже будет Да не бойся, я тебя не съем. Зайдем на минутку в переулок, а там — воля твоя.
— Ну нет, и здесь воля моя. Прочь с дороги, пакостник!
В это время из переулка вышел Таго. Услышав последние слова Фирузы, он подошел ближе.
— Эй, племяш,— окликнул он незнакомца.— Да это, никак, старый знакомый. Ну, почтеннейшей Курбан, так у вас плешь и не заросла?
Мужчина зло посмотрел на Таго, повернулся и быстро ушел.
— Так это и есть Кали Курбан, охранник миршаба! - все еще дрожа от злости и нервного возбуждения, воскликнула Фируза. Завтра же пойду к кушбеги и скажу, что из-за этого негодяя по улице нельзя ходить.
— Да пусть его черт заберет, племянница!
— Как хорошо, что ты подоспел, Таго. Проводи меня, пожалуйста, к Оймулло.
— Э, да вы, оказывается, меня знаете! — удивился Таю - Кто вы? Фируза приподняла сетку.
— Так это вы, Фируза-апа? Бедняжка, как вас этот плешивый напугал! Но ничего, все кончилось благополучно. Пойдемте, я провожу вас.
Таго, который едва доставал Фирузе до плеча, вышагивал рядом с ней, гордый, по-молодецки закинув на плечо полу халата, закрыв по примеру щеголей воротником подбородок. Он явно юрдился своей ролью защитника женщины.
— Пусть будет проклят отец этого бездельника,— продолжала негодовать Фируза.— Его обязанность — охранять покой и честь людей, а вместо этого он безобразничает.
— А сказать вам правду? - Таго покосился на Фирузу. Вы сами во всем виноваты...
— Я? Почему же я виновата?
— Потому что вы и в парандже похищаете мужские сердца...
— Да ну вас, Таго. Вам сегодня кто-то в рот сахару насыпал. Вижу, что вас с плешивым Курбаном можно было бы запрячь н одну упряжку.
— Упаси боже! Я вам правду говорю. Вам одной ходить по улице негоже, береженого и бог бережет. Когда захотите выйти на улицу, зовите меня.
— Больше мне, видно, ничего не остается,— засмеялась Фируза. Так, болтая, дошли они до дома Оймулло Танбур.
Ворота были изнутри закрыты на цепочку. Таго забрался на небольшую скамью у ворот и потянул за проволоку. Через несколько минут ворота приотворились, в них показался муж Оймулло, старенький, сгорбившийся человек.
Увидев рядом с Таго женщину под паранджой, он вопросительно посмотрел на них.
Добрый вечер, дядюшка,— сказал Таго.
— Добрый вечер, дядюшка Тахир-джан,—снимая паранджу, сказала Фируза.
— А-а, вот это кто,— обрадовался старик.— Здравствуй, здравствуй, Фируза-джан, здравствуй, дорогая. Заходи, пожалуйста, а то ты совсем забыла к нам дорогу.
— Ну, вот и дошли благополучно,— улыбнулся Таго.— Я теперь пойду, Фируза-апа. Может, мне зайти за вами попозже и проводить домой?
— Нет, нет. Спасибо. За мной зайдет Асо. Таго попрощался и ушел.
— Оймулло дома, дядюшка? — спросила Фируза, пройдя в ворота.
— Нет, но скоро придет. Зайди пока, доченька, в дом, выпей пиалу чаю, поболтай со стариком.
Они вошли во внутренний двор.
Когда-то он казался Фирузе многолюдным и шумным. Но с тех пор как Оймулло закрыла школу, двор стал тих и безлюден. Ювелир перенес мастерскую из холодного коридора в комнату и работал там целый день в одиночестве.
— Вот уже двое суток, как Оймулло даже ночевать домой не приходит,— рассказывал ювелир.— Пошшобиби теперь всеми делами заведует, и всю переписку приходится вести госпоже Танбур. Уж бы моя жена неграмотная была — сидела бы дома.
Слушая ювелира, Фируза осматривала комнату. Здесь было чисто, прибрано.
— С тех пор как Оймулло закрыла школу и пошла служить во дворец матери эмира, дом наш совсем опустел,— жаловался ювелир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47