Это наша забота! Вернитесь-ка лучше домой, успокойте жену... Скажите ей, что Фируза с божьей помощью снова станет посещать школу, помогать ей по дому.
— Я буду жаловаться его святейшеству, дойду до дворца его высочества! — повысил голос Тахир-джан.
— Воля ваша! — пренебрежительно усмехаясь, сказал миршаб. В эту минуту водонос приподнялся, дрожащей рукой потянулся к ювелиру и прохрипел:
— Тахир-джан, не ходи! Никуда... Не поможет. Это волк, а другой — лиса, третий — шакал, четвертый — осел. Наши стоны и стоны бедной сироты услышит только бог! Только он за все им отплатит!
Лишь теперь Фируза узнала водоноса. При виде этого истерзанного человека она забыла о собственных страхах и с криком: Дядюшка, это им! — бросилась к нему. Схватив его слабую руку, она покрывала ее поцелуями. В порыве любви и жалости она не заметила, что паранджа и сетка сползли, что лицо ее открыто. Слезы неудержимо текли из глаз и падали на голову старика. Он тоже плакал. Тахир-джан приложил к глазам платок, потом в знак отчаяния ударил себя по коленям.
Вдруг в миршабхану, запыхавшись, вбежал аксакал Нусратулло. Миршаб с величественным видом обратился к нему:
Хорошо, что вы пришли. Вы отведете водоноса Ахмед-джана домой и поухаживаете за ним. А ты, Курбан...
Тут аксакал прервал его:
— Ваша милость, я узнал, что нашлась внучка Дилором... Я пришел за ней... Я опекун этой сиротки... я...
— Вы заберете больного старика,— отрезал миршаб.— Это богоугодное дело. А Фирузу ты, Курбан, отведешь ко мне домой!
Не обращая внимания на крики несчастной беззащитной девушки, Курбан подхватил ее, как воробышка, и понес.
Тахир-джан, дрожа от негодования и отчаяния, бросился на него, но два стражника схватили его за руки и вывели вон.
Миршаб, очень довольный всем происшедшим, сидел на почетном месте. Полумертвый Ахмед-джан так и остался лежать на паласе. А Нусратулло в крайнем недоумении, разинув рот и подняв руки, остановился у окна.
Миршаб ликовал. Небрежно выплюнув за дверь остатки наса, он кликнул Кали Курбана. Но помощник его был весьма раздражен: никакой прибыли сегодняшние дела ему не принесли, хоть крика и шума было много... Да еще этот несчастный старик с его пронзительным взглядом... Такой взгляд, наверное, у ангела смерти, он прямо жалит сердце, а хриплый голос до сих пор звучит в ушах. Да, неудачный день! Вконец расстроенный, вошел Кали Курбан к миршабу.
— Что ты такой хмурый? — спросил миршаб.— Кажется, что сейчас снег пойдет.
— Да, сегодня снегопад...
Миршаб засмеялся:
— Ничего, все будет в порядке. Тебе, может быть, эта погода не по вкусу, а для государства очень хороша! Я доволен! Ухожу домой. А ты оставайся, поживись немного от просителей, бедняга, но смотри не зарывайся, слышишь? Вымогай, но имей совесть...
— Ладно уж,— проворчал Кали Курбан, мысленно выругав миршаба. И все же пошел проводить его до ворот.
У миршаба дома все уже легли спать. Дожидалась его только жена, она рассказала, что произошло за это время: Шамсия предложила Фирузе пойти в ее комнату, но та почему-то отказалась. Тогда Шамсия что-то ей шепнула, и Фируза пошла. Мать забеспокоилась, что Шамсия хочет помочь Фирузе бежать, и приставила к ним двух служанок и слугу в придачу.
— Молодец, жена! — похвалил миршаб.— Я вижу, что ты все мои дела можешь вести. Ну как, понравилась тебе девчонка?
— Да, очень хороша, настоящий ангел. В жизни не видела таких красавиц! Но уж очень молода. Хоть и рослая, статная, а все же ребенок еще.
— Ну так что?
— Вы, наверное, намереваетесь поднести ее эмиру или еще кому-нибудь... Так вот, не годится это, очень жестоко!
Миршаб засмеялся:
— Ты тоже была маленькой, когда я тебя взял, а теперь у тебя столько детей...
— Жалко девочку, отец! Оставим ее у нас, пусть живет с дочкой... Хоть годик, хоть два... А там она еще красивей станет.
Миршаб молчал, он думал. Жена права: девочка еще мала, для эмира нужна не такая. Ведь задача — найти опытную, умную девушку, конечно красивую, но такую, чтобы сумела отвратить эмира от русских женщин. А что может эта девчонка? Эмир, правда, любит очень юных, как нерасцветший бутон розы, но только поиграет и тут же бросит. Да, да, жена права: рано еще отдавать Фирузу. Пусть лучше поживет здесь, кое-чему научится под руководством жены и дочери, вот тогда и преподнести эмиру. А она уж после всего для нее сделанного сможет расположить эмира к миршабу.
Эта мысль доставила миршабу удовольствие, от избытка чувств он даже поцеловал жену.
— Правильно говоришь, все верно — девочка еще совсем мала. Пусть поживет у нас, ты и Шамсия научите ее, как себя вести, образование дадим, вырастим... А там посмотрим.
У жены отлегло от сердца. Облегченно вздохнув, она сказала:
— Уж я ее воспитаю как надо, не беспокойтесь. Довольные друг другом и принятым решением, супруги уснули. А наверху ни Шамсия, ни Фируза не могли спать.
— Ну поспи, поспи хоть немного! — уговаривала Шамсия подругу. Она знала, что уговоры не помогут, бедная девочка все равно не уснет.
Разве можно спать, натерпевшись таких мук, горько выплакавшись?
Ведь у Фирузы сердце не камень.
Как только отец ушел, Шамсия поняла, что Фируза попадет к нему в руки. Она кинулась было к Оймулло предупредить, но, увы, мать не пустила, к тому же долго упрекала за непокорность. Поняв, что ее положение безвыходное, Шамсия, обливаясь слезами, заговорила о Фирузе, стараясь вселить жалость в сердце матери, и достигла цели. Мать растрогалась и пообещала оставить Фирузу у них в доме, уговорить миршаба...
Сейчас отец вернулся домой. Шамсия не знает, о чем говорит с ним мать, но она верит в ее уменье подчинить его себе. А если и мать не уговорит отца, Шамсия заявит отцу, что сама пойдет к Мухарраме Гарч — пусть та отведет ее к эмиру. Да, так поступит она, если он не оставит в покое бедняжку Фирузу! Но это еще не все: она пожалуется эмиру, что отец не хотел отдать ему свою дочь. Все это Шамсия выложила Фирузе и закончила:
— Не грусти, сестренка. Будем жить с тобой вместе, ходить в школу, заниматься с нашей дорогой Оймулло...
Но Фируза как будто не слышала ее.
Еще несколько часов назад Фируза была так спокойна!.. Когда постучали в ворота, она крепко спала. Ювелир пошел открывать, но долго не иозвращался. Жена забеспокоилась и последовала за ним, встрепенулась Фируза.
В проходе слышались мужские голоса, один из них принадлежал Гахир-джану, другой — кому-то незнакомому. Его слова долетали до слуха перепуганных женщин, он говорил, что миршаб и кушбеги требуют немедленной выдачи Фирузы. Если это не будет сделано добровольно, он уведет ее силой. Фируза вся дрожала от ужаса, почти лишившись чувств, она опустилась на пол. Оймулло сердцем поняла, что творится с девочкой. Она поддержала ее, привела в комнату, дала выпить воды. Не находя слов для утешения, она крепко прижала ее к себе.
Вскоре пришел Тахир-джан, в полном смятении он сказал, что выхода нет и что он сам поведет Фирузу к миршабу, будет протестовать, требовать, чтобы ее освободили. Танбур прекрасно понимала, что выхода нет, все равно Фирузу уведут. Она успокаивала девочку, говорила, что ее сейчас же отпустят... Вот и дядюшка Тахир-джан пойдет вместе с ней.
Но весь страх перед миршабом поблек, когда Фируза увидела старого водоноса. Изверги, что они сделали с ним! В первое мгновение она даже не узнала его. Опухшее лицо, косматые седые волосы, свалявшаяся седая борода, окровавленная рваная рубаха... Какой ужас! В чем он провинился? Только за то, что он спрятал Фирузу, его так истерзали?..
Да что это к ней привязались? Что плохого сделала она людям? Чего хочет от нее миршаб? В тюрьму сажают воров, убийц, а при чем тут она? Была бы жива бабушка, ничего такого не случилось бы. Никто не осмеливался ее и пальцем тронуть при жизни бабушки. А теперь все за ней охотятся — и кушбеги, и миршаб, и аксакал, и имам, и суфи, и бай, и дочери бая, и Салима... Все, все на нее напали. Хорошо еще, что есть учительница, она не такая, и Шамсия хорошая... И Асо... Где же он сейчас? Что с ним? Утром придет ее проведать, а ее уже нет. Узнает, что случилось, наверное, побежит к миршабу, а его там изобьют и прогонят... Что же с ним будет? Боже, боже, за что? В чем я провинилась перед тобой?
Все эти мысли не давали покоя Фирузе, она никак не могла уснуть.
— Что будет с Асо? — не выдержав, воскликнула она Утром он, возможно, придет к Оймулло.
— Ничего страшного, ты с ним сама поговоришь, все ему расскажешь.
— Как, Асо придет сюда?
— Нет, ты пойдешь в школу, будешь там заниматься, а вечером вернешься вместе со мной.
— Буду ходить в школу? С вами вместе? Да разве родители ваши согласятся?..
— Мать согласна, а отца она уговорит, я в этом уверена.
— Ох, если бы так!.. Я буду вам верной служанкой, стану носить ваши книги, только берите меня с собой в школу, не оставляйте здесь одну.
— Ты ведь моя любимая сестренка!
— Дай вам бог прожить тысячу лет! Будьте вечно счастливы! Пусть никогда не придется пережить вам, что я переживаю...
У Шамсии от жалости больно сжалось сердце, горло перехватила спазма, она ничего не ответила Фирузе.
Баня Кунджак, что значит угловая,- одна из самых старинных в Бухаре. Она не случайно называлась угловой, ибо помещалась на углу двух улиц, как раз против Большой бухарской мечети, ворота бани открывались прямо перед ее высокой стеной.
У ее ворот и в округе постоянно толклись нищие, гадальщики, торговцы печеной свеклой, а летом — водой. И от покупателей отбоя не было. В помещение бани вели со двора вниз широкие ступени. Туда уже мужчины не входили. Там, в большой прихожей, на суфе, покрытой тюфяками, убранной паласами и одеялами, восседала обычно владелица бани, женщина весьма известная всей Бухаре, Мухаррама Гарч. Она была высокая, дородная, с грубоватым лицом, хранившим следы былой красоты, но поддавшимся натиску времени. На ногах у нее хромовые сапожки со скрипом, отсюда и прозвище — Гарч, что означает скрип.
По ее манере держаться заметно было, что это многоопытная женщина, прошедшая сквозь огонь и воду, видавшая виды, прекрасно разбирающаяся в людях. Покуривая чилим, она внимательно оглядывала всех посетительниц и всем оказывала должное внимание, в зависимости от их положения в обществе. Для каждой у нее находилось острое словцо, голос у Мухаррамы Гарч был громкий, низкий, почти мужской. Редко случалось, чтобы она вставала кому-нибудь навстречу, исключение делалось только для очень знатных женщин, которых она знала наперечет, довольно часто бывала у них дома.
Сидя возле огромного сундука, она сама брала деньги за вход, взглядом, мановением руки отдавала распоряжения массажисткам, банщицам, служанкам, выдававшим набедренные повязки. Таким образом, почти не вставая с места, она управляла всем банным заведением.
Ее услугами пользовались не только женщины, но и мужчины.
Это уже происходило за пределами бани. Чего только она не проделывала! Самые крупные бухарские баи были ей многим обязаны и с благодарностью откликались на ее просьбы. В ней нуждались и миршаб, и казикалон, и муфтий, и даже сам алам.
Она была своего рода зеркалом, в котором каждый мужчина мог подробно разглядеть понравившуюся ему женщину. От острого взгляда Мухаррамы Гарч не ускользали ни достоинства, ни недостатки красавиц, пленивших чье-нибудь воображение.
— Нет, дочь такого-то вам не подходит, разуверяла она какого-нибудь влюбленного.— Она только с виду хороша собой... Ну там рост... А вам, я знаю, нужны полные, пышные красавицы... Эта же — ощипанная ворона, кости да кожа.
Не очень-то это было красиво — так порочить девушек, но при всем том Мухаррама Гарч была неплохой женщиной: мужественная, смелая, она ни перед кем не заискивала, никому не угождала, не жадничала и никого не боялась. Но горе ее врагам, с ними она была зла и мстительна.
В описываемый нами день Мухаррама Гарч пребывала в прекрасном настроении. Она сидела на своем месте, ожидая недавно родившую жену известного бая, торговца халатами. Предстояло отпраздновать это событие. К тому же сегодня должна была прийти невестка Вафо-джана, менялы Обеих женщин, конечно, будут сопровождать многочисленные родственницы, подруги, служанки, и от всех этих обычаев немало денег приплывет в карман владелицы бани. Обычные посетительницы не очень-н) занимали сегодня внимание Мухаррамы Гарч. Она с нетерпением ждала важных гостей, нервно курила и бросала взгляды на дверь.
Но ту сторону двери дежурила служанка, наконец она сообщила, что пришла жена бая. Мухаррама Гарч встала, отдав приказ служанкам, и, приговаривая: Добро пожаловать,— пошла навстречу прибывшим. Восемь нарядно одетых женщин сбросили свои паранджи на руки служанок и с их же помощью спустились вниз по ступенькам.
Мухаррама прежде всего поздоровалась с матерью бая, высокой пожилой женщиной, потом обратилась к его жене, бывшей очень красивой, но теперь пожелтевшей, осунувшейся. Измучили ее роды и невежество повитух. Немало молодых жизней загубили они.
Поздоровавшись со спутницами молодой женщины, Мухаррама отвела их на почетное место. Из рук повитухи она взяла новорожденного и подала бабушке, поздравив ее с замечательным внуком.
— Ах, что за мальчик! Настоящий шах! Пусть живет долго, в достатке, пусть вечно будет счастлив!
— Аминь! — сказали все хором и провели руками но лицу. Появились подносы с чаем, угощение.
Мухаррама вошла в помещение
бани, чтобы очистить для молодой жены бая парную.
В старинных бухарских банях есть особая комната для омовения ног. Туда входят в нижнем белье и обуви, а раздевшись и отдав белье и обувь банщице, надевают полученную от нее повязку. Отсюда по темному коридору проходят в круглую залу с большой, тоже круглой, суфой посредине. Из этой залы ведет ряд дверей в другие отделения. В двух из них на широких лежанках купальщицам делают массаж. Остальные -- парная и холодная. Есть еще крохотные отделения, где женщины совершают самое интимное омовение.
В парной в стены вделаны большие чаны с холодной и горячей водой, в топке пылает огонь, плиты раскалены добела. Жара там неимоверная.
Одетая, в сапожках, Мухаррама вошла в парную и обратилась к купающимся там женщинам:
— Милые мои, в бане Кунджак тепло повсюду. Вот помойтесь хотя бы на той суфе или на этой, можете пройти и в холодную. Уступите место недавно родившей...
Тут же в сопровождении нескольких женщин появилась жена бая, слабая, худая, она опиралась на руки двух своих спутниц. За нею шла повитуха, неся на руках новорожденного, а далее — массажистки, банщицы с ведрами, тазами, чайниками, благовониями...
Зрелище это привлекло всех находившихся в бане.
Первой в парную вошла повитуха, она уселась на суфу с ребенком на руках и приказала служанке старательно вымыть пол. Потом обратилась к роженице:
— Ну, милая, ложитесь-ка на пол... Сначала на спину, вот так!
Банщицы усердно мыли молодую женщину. Ребенок заливался плачем на руках у повитухи. Кругом кричали и взвизгивали, звенели ведра и тазы, заглушая плеск льющейся воды, и весь этот крик и звон отдавался эхом в высоком куполе. В спертом воздухе парной почти нечем было дышать. Жена бая, совсем обессиленная мытьем и массажем, лежала без чувств. Ребенок зашелся плачем и уже не издавал ни звука.
Наконец повитуха встала:
— Ну хватит! Возьмите ребенка. Ему уже сорок дней, помоем его и вынесем отсюда.
Служанки помогли повитухе положить младенца, как полагалось, на грудь матери и в таком положении помыли его. Трижды облив водой, передали в руки одной из родственниц, и та унесла малютку. А молодую мать еще раз как следует вымыли и, перевернув на живот, осыпали с ног до головы размельченным жареным орехом, смешанным с сахарной пудрой, при этом служанки горстями бросали его себе в рот. Поясницу женщины посыпали бурой и кардамоном и приказали лежать неподвижно. Она поминутно теряла сознание от жары и запаха пряностей. Повитуха, увидев, как ей плохо, велела служанкам принести сладкую мучную болтушку и пиалы.
Когда ритуал был окончен, молодую женщину снова помыли и вынесли в более прохладное помещение. Для гостей расстелили тюфячки, подстилки, и Мухаррама Гарч поздравила всех присутствующих. Снова принесли обильное угощение, тарелки с жареным мясом.
Не успела Мухаррама приступить к еде, как вошла ее служанка и что-то шепнула на ухо.
Мухаррама тут же последовала за ней к выходу. По ту сторону ворот, на суфе, в ожидании ее сидел посланец миршаба Кали Курбан.
— Здравствуйте, уважаемая,— сказал он, услыхав, что она приблизилась к воротам.— Как поживаете?
Мухаррама Гарч, не стесняясь, что он увидит ее лицо, вышла к нему.
— Что случилось?
— Ничего, все в порядке... Его милость миршаб шлет вам привет. Он все глаза проглядел, ожидая вас. У него, видно, важное к вам дело есть.
— Ладно, скажи, приду попозже.
— Нет, уважаемая, без вас мне вернуться нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47