А женщина в сорок лет!.. Если сама не ухитрилась помереть, так бей ее, пока не помрет, говорят мужчины.
— Только безнравственные люди могут так говорить. А вы... да вам больше двадцати пяти не дашь... Будь я мужчиной, не посмотрела бы на сотню хорошеньких девушек, а припала бы к вашим ногам.
— Дай вам бог здоровья за такие приятные слова,— Мухаррама говорила вполне искренне,— недаром все расхваливают ваш ум, ваши речи... Вся Бухара говорит о госпоже Танбур. Не только друзья — враги расхваливают.
Слухи дошли до самых высоких людей. Знатным госпожам не терпится повидать вас, побеседовать...
— Да благословит их бог! Но кто я такая, чтобы привлечь их внимание?!
— Ну, пока не будем об этом... Скажите сначала, как здоровье ваше, как дела? Муж ваш как себя чувствует? Ученицы?
— Слава богу, слава богу!
Шамсия и Фируза принесли угощение — поднос со сластями и чайник чая.
— Из чьего цветника эти девушки-розы? - спросила Мухаррама, когда они вышли.
— А вы не узнали? Одна из них — дочь миршаба Абдурахмана...
— А-а! Да, да, я как-то видела ее... Она очень выросла. Слыхала я, что она помолвлена, скоро свадьба...
— Да, говорят! А зачем спешить, девушка хорошо учится... Кушайте, пожалуйста!
— Спасибо!.. Учится ли девушка, не учится ли -- все равно! Муллой не станет или в медресе мударрисом, казием тоже нет. Дал бы бог счастья в семейной жизни! А та, поменьше ростом, которая с ней была, кто она, из какой семьи?
Оймулло замялась.
— Да, вы правы. Дал бы бог счастья...— подхватила она, словно не расслышав вопроса.— А вы кушайте, дорогая, берите сладкое! Вот халва из Карши... только на днях прислали, а вот кандалат с фисташковой начинкой — муж любит, просил купить... отведайте также жидкой халвы, как будто неплохая...
— Спасибо, спасибо, я уже всего отведала,— сказала Мухаррама, хотя за все время съела лишь кусочек халвы. Она поняла, что Оймулло не хочет говорить о девушке, про которую она спрашивала. Но сейчас Мухаррама не была заинтересована в девушках и заговорила о другом: — Вам прислал кто-нибудь сегодня снежное письмо?
— Пока нет, но я сама написала что-то около пятнадцати писем для соседей.
— А от себя вы не написали?
— Нет, некогда мне этим заниматься. Давала урок ученицам.
— Напишем-ка мы вместе матери высокопочитаемого казикалона,— с воодушевлением сказала Мухаррама.— Сегодня она будет во дворце матери эмира. Я вручу ей письмо при высочестве и уж сумею увернуться, она меня не поймает.
— Зачем же от обеих писать?
Напишем от вашего имени — и все.
— Нет,— отрезала Мухаррама.— Как увидит вас госпожа, так все наши условия и примет.
— Как это — меня?
— Да, мы вместе поедем во дворец. Нас ждет арба,— спокойно сказала Мухаррама, словно собиралась ехать к себе домой.
— Что это все значит? — уже строго спросила Оймулло. Зачем я поеду во дворец?
— Вот какая непонятливая! — нетерпеливо воскликнула Мухаррама.— Я ведь час целый толкую об этом. Не думаете же вы, что я пришла халвы отведать?!
Госпожа Танбур терялась в догадках. Что ей дворец эмира, эта золотая клетка? Кланяться знатным госпожам, угождать им? А вдруг ее захотят там оставить? Распрощаться с вольной жизнью, со школой, которую она так любит? Расстаться с друзьями? Не нужны ей милости тех, кто живет за дворцовой оградой! Без них обходилась и обойдется впредь! Но что будет, если она не поедет? А может, съездить туда разок, посмотреть и вернуться домой?
— Что, удивлены? — спросила Мухаррама.
— Как же не удивиться! Я скромная, простая подданная его высочества, со знатными госпожами никогда не встречалась... И вдруг сразу во дворец! Я прямо не знаю, что вам ответить на это предложение.
Мухаррама весело рассмеялась:
— Вы самая умная и образованная у нас в Бухаре. Другой такой не сыщешь. Бросьте ваши сомнения, колебания. Во дворце такие же люди, как мы с вами, все — рабы божий.
— Конечно, все мы рабы божий, но они шахи, а мы их подданные. Нет, дорогая, я недостойна такой чести и во дворец не поеду.
— Вы достойнее достойных. Оставьте ваши рассуждения, вас ждет счастье и удача, летите же за ними... Пришло ваше время. Я не сомневаюсь, что беседа с вами, ваш голос очаруют всех! Вас осыплют золотом...
— Спасибо, госпожа! Но я прикована к дому, я должна заботиться о муже, о школе... Подданные его высочества посылают в мой скромный дом детей, чтобы я учила их, воспитывала по мере сил моих. Что же с ними будет?..
— Вас вознаградят.
— Разве дело в деньгах, милая госпожа! — довольно резко ответила госпожа Танбур.— Я не из-за денег держу школу. Мой муж такой искусный мастер, что мы ни в чем не нуждаемся. Но школу завещала мне покойная мать, я не могу от нее отказаться.
Мухаррама вынуждена была согласиться.
— Ну хорошо, не хотите идти на постоянную службу, не надо! Но разок в гости, и именно сегодня, вы должны поехать. Непременно! Если они пожелают оставить вас навсегда, я берусь вас вызволить. Уж на это я мастерица. Ну а теперь вставайте, приоденьтесь — и едем!
Подумав, Оймулло решила, что от одного посещения дворца ничего плохого не случится. А может, она вообще там не понравится, придется не ко двору, кто знает. Так или иначе, она там не останется, это решено!
Извинившись перед гостьей, она вышла и позвала мужа. Тахир-джан сидел на своем обычном рабочем месте — на суфе возле мангалки. Услыхав голос жены, он встал, запер дверь на цепь и подошел к ней.
Взглянув на ее расстроенное лицо, он забеспокоился:
— Что случилось?
— Ничего,— улыбнулась Оймулло.— За мной пришла Мухаррама Гарч, хочет отвезти во дворец. Таков приказ...
Тахир-джан понял, почему жена так расстроилась.
— Ну что же тут страшного! Поедете, посмотрите дворец, вы же никогда не были...
— На улице стоит арба?
— Да, я видел кокандскую арбу. Я думал, что она ждет вашу гостью.
— Так и быть, поеду. А вдруг меня заставят остаться... Вот чего я боюсь.
— Да, может случиться. Но раз послали за вами человека, не поехать тоже нельзя.
— Ну хорошо, поеду. Мухаррама обещает избавить меня от постоянной службы. А вы, пока я буду отсутствовать, приглядите за ученицами. Я скажу Шамсии, чтобы она велела им повторять уроки. Если запоздаю, вы уж сами приготовьте плов и поешьте.
— Хорошо!
Оймулло вернулась к гостье, налила ей в пиалу чаю и зашла в каморку переодеться. Надела новое шелковое платье, расшитое золотом, повязала на голову налобник из фаранги, поверх еще накинула прозрачный розовый платок, обулась в сапожки из мягкой кожи — булгари.
Выйдя во двор, она отдала распоряжения Шамсии и Фирузе. Потом она и гостья накинули на головы паранджи и вышли со двора. У ворот, загораживая собой узкую улицу, стояла крытая кокандская арба. Для того чтобы легче было на нее взобраться, Тахир-джан подставил сзади табуреточку. Удобно усевшись на арбе, женщины опустили с обеих сторон занавески, Тахир-джан дал знак, и арбакеш, сидевший в седле на лошади, погнал ее ко дворцу. Путь лежал через Куш-медресе, под арками Аллофон и Мисгарон прямо на Регистан.
Таял снег, и на улицах было грязно. По пути встречалось множество арб, фаэтонов, людей верхом на лошадях, ослах, все это сталкивалось, шумело, кричало, приходилось останавливаться. Дворцовая арба пользовалась особыми правами, и арбакеш, находчивый, ловкий парень, проскакивая вперед, обгонял всех.
Отогнув уголок занавески, Оймулло с интересом смотрела на улицу.
Несмотря на плохую погоду, все лавочники были на местах. Громко расхваливали свой товар продавцы пирожков, лепешек, халвы... На площади перед Куш-медресе столпились, беседуя о чем-то, учащиеся. Под аркой Аллофон стояли продавцы муки в обсыпанной мукой одежде. Удары по металлу доносились из-под арки Мисгарон, где находились ряды медников...
Наконец арба докатилась до мощеной дороги Регистана. Она остановилась у деревянного настила. Арбакеш соскочил с лошади и повел ее под уздцы в Арк.
От дворцовой площади до ворот Арка примерно метров десять. Дорога идет вверх. По обеим сторонам холма — лестницы, они подводят к длинным и широким суфам, отделанным лепными украшениями.
Танбур и Мухаррама сошли с арбы и, поправив на голове паранджи, стали подниматься по лестнице.
У ворот стояли приближенные кушбеги, стражники, дворцовый караул, военачальники. Здесь, видимо, знали Мухарраму, а может быть, увидели, что женщины сошли с дворцовой арбы,— так или иначе их пропустили во дворец. Танбур была в Арке впервые, и, проходя мимо всех этих людей, она невольно заволновалась. Они шли по широкому, уходящему вверх проходу, в нем было так темно, что Танбур не заметила камер, выбитых по обе стороны в его стенах. В них держали людей, восставших против деспотической власти эмира, борцов, которых выдавали за смутьянов. На проходивших мимо женщин уставилось несколько пар глаз, арестованные прильнули к узким щелям в дверях, чтобы разглядеть их. Но госпожа Танбур и не подозревала об этом. Она была еще во власти первого впечатления от великолепия Арка.
Поднимаясь по лестнице, она увидела знатных чиновников в пышных нарядах, военачальников с надменными и грозными лицами, снующих взад и вперед охранников и стражников.
Вдруг сразу посветлело, проход вывел женщин к площади перед дворцовой мечетью. Оймулло постояла, перевела дух и снова двинулась за своей спутницей.
Площадь кишела людьми — военные в мундирах, с саблями у пояса, придворные в белых чалмах, муллы и казии в широких, мешковатых халатах и огромных чалмах. На иных было надето сразу по нескольку халатов из адраса, алачи, парчи. Они смотрели на всех сверху вниз, важно поглаживая бороду, чванясь грамотой эмира, которую обычно несли искусно всунутой в чалму. Изредка навстречу попадались женщины, по их паранджам можно было судить, к какому классу они принадлежат.
На юг от мечети Оймулло увидела величественно нарядный портал. Он вел в здание, где эмир, наезжая в Бухару, принимал сановников.
В этой же части Арка находился дворец с тронным залом эмира. Но женщины не дошли до него, а свернули налево, прошли мимо разукрашенных ворот дома кушбеги и оказались у входа в гарем.
Тут их остановили стражники, стоявшие на карауле с саблями наголо.
— Стойте! Куда идете? — спросил немолодой, бородатый стражник.
— Во дворец Хосса, дядюшка Ниез,— кокетливо ответила Мухаррама.— Не узнал?
— А...— заулыбался солдат.— Слышу, скрипят, будто бы это вы, подумал... Но сейчас многие носят сапожки со скрипом... Проходите, проходите!
Женщины вошли в ворота.
— Уфф, посидим немного, отдохнем? — Мухаррама уселась на мраморной суфе.— Весь город обойти легче, чем сюда подняться. Пройдусь по городу — не устану, а здесь... потом два дня поясница болит и коленки не слушаются.
Женщины сняли паранджи, перекинули на руку и двинулись к большому гарему Хосса, где проживала мать эмира Абдулахада Эшонбиби. По дороге они миновали несколько гаремных зданий. Гарем Хосса находился в середине юго-восточной стороны Арка. В обширном дворе стояла огромная суфа, чуть ли не во всю длину двора протянулась терраса. Здесь всегда сновала прислуга, исполняя бесчисленные поручения госпожи и ее гостей. Мухаррама Гарч почти со всеми была знакома, и они подходили к ней, приветствовали, расспрашивали о здоровье.
Сегодня в Бухару из Карши пожаловала мать его высочества наследника Алимхана-туры, который был в то время правителем Карши. По этому торжественному случаю Эшонбиби устроила прием гостей.
Невестку свою мать эмира очень недолюбливала, была крайне недовольна тем, что ее сын был объявлен наследником бухарского престола, но, так как у эмира других сыновей не было, он вынужден был завещать престол Алимхану-туре, и Эшонбиби пришлось изменить свое отношение как к сыну, так и к его матери. Внешне все обстояло благополучно, она оказывала невестке внимание, была с ней лицемерно ласкова и во время приездов в Бухару давала два-три торжественных приема, стараясь поразить богатством. Сам Алимхан-тура, разъезжая по своим владениям, обычно возил с собой мать. В Бухаре он появлялся редко.
Проходя по террасе к большой гостиной, Мухаррама объясняла госпоже Танбур, чем вызвано сегодняшнее торжество.
— Сегодня, да благословит аллах, здесь будет весело! Мать эмира хочет показать невестке весь блеск своего двора. Потому-то и нам, преданным рабыням, оказана честь присутствовать на приеме.
У входа в гостиную их почтительно встретили слуги и пригласили войти.
— Милости просим, добро пожаловать,— обратилась к ним в комнате пожилая женщина, отдававшая слугам распоряжения.— Только что их милость Эшонбиби спрашивала о вас.
Посидите немного, отдохните, я пойду доложить.
Из соседней комнаты, куда ушла женщина, раздавались звуки музыки.
— Эта госпожа — домоправительница ее высочества,— пояснила Мухаррама.— Без ее приглашения никто не может подойти к ее высочеству. Все в ее руках. Слышите музыку и пение? Это голос Гули Сурх.
Оймулло кивнула головой — да, она знает ее, эту чудесную певицу, не раз беседовала с ней.
Оглядевшись, Оймулло увидела, что они находятся в передней, которую иные посчитали бы роскошной гостиной. Девять потолочных балок были разукрашены замечательной росписью и позолотой, цветная роспись на стенах, роспись на дверях, сделанных знаменитыми художниками, изображала весенний сад в цвету. С середины потолка свисала хрустальная люстра, какой не увидишь в доме самого богатого бухарского купца, ноги утопали в мягком красном ковре, а у стен были разложены тюфячки и пуховые одеяла.
В передней, кроме Танбур и Мухаррамы, находились еще несколько женщин, очевидно жены крупных чиновников, такое у них было надменное выражение лица. Лаже Мухаррама не знала, кто они. То и дело служанки вносили подносы со сластями и фруктами, чайники с чаем...
Ожидание длилось недолго. Музыканты кончили играть и, пятясь, вышли из гостиной, за ними появилась домоправительница и пригласила Мухарраму и Танбур к ее высочеству.
Танбур так смутилась и растерялась, что едва кивнула в ответ на приветствие певицы Гули Сурх. Роскошь гостиной подавляла ее. С высокого, сплошь позолоченного потолка спускались две хрустальные люстры. Четыре широкие двери вели на террасу, двери были украшены цветными стеклами. Краски на стенах, балках, потолке, дверях и окнах гармонично сочетались, в тон им во всю комнату был разостлан огромный ковер. На почетном месте возвышалось особое сиденье, убранное мягкими парчовыми тканями, златоткаными коврами и паласами. Там, у сандали, сидела ее высочество, опираясь на подушку из лебяжьего пуха. Перед ней стоял золотой поднос. Напротив восседала мать наследника. По обе стороны от них, на шелковых и бархатных тюфячках, сидели младшие жены эмира, другие его невестки, рядом с ними — жены сановников, крупных военачальников, духовных лиц. Перед всеми были расставлены подносы, полные яств. Комнату обогревало несколько шестиугольных раскаленных мангалов.
Оймулло прошла по дорожке, расстеленной посредине комнаты, к почетному месту, низко склонившись, поцеловала протянутую руку ее высочества и провела ею по своим глазам в знак особого почтения.
Решившись затем взглянуть на мать эмира, она увидела пожилую женщину с седыми волосами, огромными черными глазами, плоским смуглым лицом. Пышные одежды, горделивая посадка головы, надменное выражение лица придавали ей величавость, Оймулло она показалась даже красивой.
Закончив церемонию приветствия, Оймулло поклонилась в сторону матери наследника. И тут же раздался голос ее высочества:
— Мы много слышали о тебе, госпожа Танбур, но видим впервые. Сегодня по случаю прибытия ее высочества каршинской госпожи и ты пожаловала к нам, милости просим!
Оймулло снова поклонилась, промолчав.
— Говорят, ты и газели поешь, и на танбуре играешь?
— Да, ваше высочество.
— При нашем дворе была лишь одна танбуристка, и мы думали, что в Бухаре нет больше женщин, играющих на танбуре...
Все кругом защебетали: Верно, верно, правда, правда... Эшонбиби продолжала:
— Но о тебе мы знаем только по слухам, надо проверить. Сыграй-ка нам и спой свои газели!
— С радостью,— сказала Оймулло. Пятясь назад, подошла она к Мухарраме, взяла у нее из рук свой танбур и села на ковер.
Эшонбиби тем временем что-то шепнула распорядительнице, после чего та подошла к Оймулло и пригласила сесть поближе, против Эшонбиби и ее старшей невестки.
Госпожа Танбур в первое мгновение смутилась, но вскоре овладела собой, настроила свой инструмент и заиграла. Начала она с веселой мелодии, но постепенно перешла на грустную, носящую название Ирак.
Эшонбиби слушала рассеянно, зато ее невестка была увлечена и даже громко воскликнула: Да! — что означало высокое одобрение. Услышав это да из уст каршинской гостьи, Эшонбиби стала еще холоднее и равнодушнее, она даже задремала или сделала вид, что дремлет.
Окончив песню, госпожа Танбур пожшонилась высоким присутствовавшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47