А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Испанцы сделали все возможное, чтобы искоренить эту практику, но до конца это им так и не удалось, и в конце XIX века в результате усилий спиритуалистов, находившихся под влиянием одного французского миссионера, эти методы вновь распространились и стали популярны. Возглавил это возрождение некий Терте из Пангасинана. Он вновь ввел в обиход «традицию крови», и именно у него, а также у его последователей, учились все знаменитые хилеры. Один из них был большим другом падре Булатао и не скрывал от него, что использует пузыри, наполненные кровью животных или любой похожей на кровь жидкостью.
– Важно то, – сказал падре Булатао, – что люди ждут чего-то и это «что-то» происходит. Они ждут выздоровления и выздоравливают. Кровь и впечатление, что руки хирурга проникают в их тело, – продолжение их ожиданий. Иллюзия здесь необходима.
В его практике ему тоже случалось инсценировать «операцию», чтобы вылечить пациента. Он рассказал мне об одном случае: это была беременная женщина, у которой внезапно началась анорексия: она перестала есть. В ее сознании звучали голоса неких судей, повторявших роковой приговор: «Тебе не быть матерью!» Падре Булатао ее загипнотизировал, приставил бумажный кулечек к ее уху и говорил: «Вот, один судья вышел… теперь другой…» И с каждым разом падре подергивал женщину за ухо. После шестого раза он вывел пациентку из гипноза, и она сказала, что ей стало легче. Но он посоветовал не расслабляться, дело еще не закончено. Ей следовало прийти на следующий день для изгнания седьмого «судьи».
– Иначе было нельзя, – объяснил падре Булатао. – Все знают, что человек бывает одержим семью дьяволами. И ее подсознание об этом помнило.
Женщина пришла и, после изгнания последнего «судьи», вновь стала есть; беременность ее прошла нормально.
Обычно метод падре Булатао не требовал особых сценических эффектов. Он вводил пациента в состояние гипноза и говорил с ним. Он рассказал еще об одном случае; девочку с последней стадией лейкемии выписали из больницы и отправили домой умирать.
– Показатели крови были безнадежными. Я ввел ее в транс, потом стал рассказывать ее костному мозгу, как растет рис. Его сеют, зерна ложатся в землю, после дождей они прорастают, стебельки тянутся вверх, кланяются под ветром. Потом наливаются колосья, в них много-много зерен. Все эти разговоры о рисе были способом проникнуть в ее подсознание. Девочка погрузилась в сон, а через десять дней показатели крови пришли в норму. Девочка прожила еще три года, но потом ей снова стало хуже, и тут он уже ничего не смог сделать.
Он объяснил, что для всех целителей, и для него тоже как для гипнотизера, дети – самые трудные пациенты, потому что проникнуть в подсознание ребенка куда труднее, чем в подсознание взрослого.
– Все начинается и кончается в сознании, – продолжал он. – Разум и тело не две различные сущности, как полагал Декарт. Это было его очень серьезным заблуждением, и сегодня мы за него расплачиваемся. Разум с телом едины, и разум контролирует материю, тут сомнений нет. Подумай о прекрасной женщине, и тело твое тут же отзовется. Разрежь сочный плод манго, и твой рот наполнится слюной.
По мнению падре Булатао, талант хилера состоит в том, чтобы с помощью магии запустить этот механизм. Субъективное сознание, объяснил он, не имеет собственного языка и вынуждено «заимствовать» язык у объективного мира; иными словами, нужно показать «кровь» и «болезнь», извлекаемые из тела. «Это, – сказал он, – особенно убедительно для иностранцев, чье не только сознание, но и подсознание – гораздо крепче связано с материальным, чем у филиппинца».
Операция, проводимая такими целителями, как Орбито, – чисто символическое действие. То, что извлекается из тела, – это «материализация» опухоли, а не сама опухоль. Поэтому операции почти все одинаковые и проделываются только на мягких тканях тела, на что бы ни жаловался пациент. «Хилеры говорят, что они удаляют „опухоли“ и „негатив“, – заключил падре Булатао, – но ни одному из них до сих пор не удалось удалить аппендикс или миндалины».
Первым шагом к исцелению, о котором мы говорили, является, по его мнению, перестройка сознания пациента, чтобы он перестал стандартно воспринимать мир.
– В каждом из нас глубоко спрятан в подсознании запас прошлого опыта и возможностей, – продолжал он. – Когда что-то идет не так – допустим, мы заболели, – наш рациональный разум ищет выход, часто не находит и застопоривается. Так что же, на этом все? Нет, когда рациональное начало отступает, потенциал подсознания мобилизуется, чтобы исправить дело и найти решение.
И тут падре Булатао сформулировал вывод, в котором и я всегда был убежден:
– Наше тело располагает системой самоизлечения. Активизировать ее легко, нужен стимул.
Стимулы, признавал падре, могут быть различными: наложение рук, медитация, йога, вера в святого, в конкретного человека, в целителя. Это могут быть молитвы или – это добавление мне пришлось по душе – упражнения по созерцанию, которым учил святой Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов.
Я всегда тяготел к иезуитам; из всех католических орденов они представляются мне наиболее свободными от предрассудков, наиболее образованными, и вера их, на мой взгляд, куда крепче, чем у других – именно потому, что выдержала испытание разумом.
В какой-то момент беседы, когда он повторил, что дух контролирует материю и что некоторые семантические стимулы вызывают последствия, которые считаются «чудесными», я решил вызвать его на откровенность:
– Выходит, что чудес, как таковых, не существует?
Он умолк и пристально посмотрел на меня; глаза его за толстыми стеклами очков казались огромными. Моего вывода он принять не мог, зная, как важны чудеса для церкви.
– Но разве весь наш мир не сплошное чудо? И кто создал дух с его мощью? Вот оно, настоящее, великое чудо, – сказал он, и это напомнило мне о Свами, который говорил о «джагат», мире, «так разумно созданном». Два этих человека принадлежали к разным культурам, к двум совершенно разным традициям, но в сущности были не так уж далеки друг от друга.
Я спросил его об отношении церкви к хилерам как к явлению.
Он ответил мне рассказом о Джонни Меццанотте, который занимал воображение филиппинцев не один месяц.
Джонни Меццанотте был целителем, творившим чудеса по радио. У него была программа, которая выходила в четыре часа утра. Поначалу в такую рань мало кто его слушал, но вскоре пришел такой успех, что тысячи манильцев просыпались ни свет ни заря, чтобы не пропустить программу. Метод Джонни Меццанотте был прост. Он просил слушателей поставить возле приемников стакан воды, которую он зарядит акустическими колебаниями и перенесет людей на высший уровень сознания. Потом он просил слушателей медленно, очень медленно эту воду выпить.
Многочисленные слушатели рассказывали, что это их вылечило. Одно было плохо: выступая по радио, Джонни Меццанотте неизменно провозглашал: «Я – Господь»; это задело церковь, и она объявила ему войну. Потом глава филиппинской церкви, известнейший манильский кардинал Син, пригласил Джонни Меццанотте к завтраку, поблагодарил за то добро, которое он делает людям, и попросил впредь воздержаться от этой излюбленной фразы. Джонни Меццанотте так и сделал, и программа его продолжала выходить в эфир с большим успехом. Но со временем и он вышел из моды.
Как считал падре Булатао, сейчас осталось два типа целителей, популярных у широкой публики: те, кто занимается психической хирургией, – они по большей части ориентируются на иностранцев, способствуют развитию туризма и поэтому пользуются поддержкой правительства; и традиционные целители, которые не прибегают к театральным эффектам «операций», а обращаются к духам.
Многие из традиционных принадлежат к группе «Новые мистики». Они сами бедны и живут среди бедняков, не берут денег за лечение, но принимают небольшие подношения, которые можно положить в коробку у входа в их скромное жилище. Эти целители обычно лечат людей, входя в транс – состояние, которое в филиппинской культуре всегда рассматривалось как божественный дар, способ проникнуть сквозь завесу, отделяющую нас от иного мира.
Падре Булатао рассказал о четырехлетнем мальчике, страдавшем от аллергического ринита. Мать, сама врач, перепробовав все средства аллопатической медицины, отвела его к женщине-«мистику». Та, войдя в транс, взяла каламанси, маленький местный фрукт, нечто среднее между лимоном и мандарином, и, непрерывно молясь, выдавила весь сок мальчику в нос. После двух таких сеансов ребенок выздоровел.
Мать рассказала историю своим коллегам-врачам, и один из них попробовал лечить подобным способом своих пациентов. Результат был ужасен: воспаления, раздражение слизистой носа кислым соком. Тогда врач отправился к целительнице и спросил, что же он сделал не так. «Ты забыл про молитвы», – ответила она.
– В медицине существует некий психологический аспект, о котором мы сегодня ничего не знаем. В этих условиях медицина – слишком серьезная вещь, чтобы ее можно было отдать на откуп врачам, – со смехом сказал он.
Он был убежден, что будущие поколения сочтут примитивным и варварским нынешний подход к болезни и больному. Он полагал, что в грядущем тысячелетии человечество будет занимать не столько изучение физической реальности, которая до сих пор была в центре внимания нашей науки, сколько проникновение в ту сферу, которую он, падре Булатао, называл «субъективной реальностью», то есть в наше сознание.
Часы пролетели незаметно, и, когда я сказал, что меня никогда не гипнотизировали и очень хотелось бы это испытать с его помощью, он принялся готовиться к сеансу. Но тут мы заметили, что смотрители уже закрывают комнаты, и пришлось поторопиться, чтобы нас не заперли на всю ночь.
Медленно я проводил его до машины, которая ждала, чтобы отвезти его домой. Жаль, что мое желание быть загипнотизированным – и не кем-нибудь, а иезуитом! – так и не исполнилось.
Пунктуально, ровно в пять утра, Фрэнки ждал меня у гостиницы в машине; за рулем сидел его внук. Манила еще была окутана мрачным, влажным серым смогом. Светофоры были выключены, нищие спали прямо на газонах бульвара Рочас под своими промокшими от росы одеялами, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Мы, не останавливаясь, поехали к набережной, где полосу моря перечеркивали силуэты стройных пальм.
Фрэнки был красноречив. Мы были с ним знакомы уже четверть века, когда я, впервые приехав в Манилу, явился в его книжный магазин под названием «Солидарность» за советом и помощью. Фрэнки Сионил Хосе, самый известный англоязычный филиппинский писатель, находившийся в открытой оппозиции к режиму Маркоса, был старше меня на шестнадцать лет, и я позволил ему себя «усыновить». С тех пор на Филиппинах не происходило ни одного важного события, ни одного провалившегося государственного переворота или неудачной революции, за которыми мы не следили бы вместе и я бы не руководствовался его мнением. Сейчас, разочаровавшиеся в политике, мы знали, что решение человеческих проблем не в ней, и подводили итоги нашим былым надеждам, прибегая к вечной присказке всех стариков: «А помнишь?»
– А помнишь? – спросил Фрэнки, указывая на здание киноцентра, этот «фараонов проект» прежних местных властей. Конечно же, я помнил, как такое забудешь! В 1981 году президент Фердинандо Маркос и его жена Имельда – та, у которой были сотни пар обуви, – решили организовать в Маниле большой международный кинофестиваль. Для этого они приказали построить на берегу моря модернистское монументальное здание, которое бы осталось как память о них. Но работы затянулись, а незадолго до открытия, на которое Маркос пригласил уйму гостей, часть перекрытий обвалилась и погребла неизвестно сколько народу. Чтобы искать оставшихся в живых, пришлось бы отложить открытие. Решили провал забетонировать и завершить работы. Считают, что от тридцати до ста пятидесяти рабочих осталось в этой братской могиле; некоторые были еще живы и звали на помощь. Центр был открыт вовремя, но несчастье следовало за несчастьем, и ни одна организация, начиная с Министерства иностранных дел, которому это здание предложили в качестве штаб-квартиры, не захотела переехать в это место, населенное привидениями.
Фрэнки рассказал последнюю новость: сотня выпускников и студентов трех крупных манильских университетов (некоторые – ученики падре Булатао) создала группу добровольцев, цель которой – решать проблемы с привидениями, до сих пор не окончившими счеты с этим миром. Что касается живых, то им предполагается оказывать бесплатную психотерапевтическую помощь и поддерживать их, используя средства альтернативной медицины. Добровольцы называют себя «Охотниками за Привидениями». Одно из мест, где они успешно поработали, – тот самый киноцентр. Духи там в конце концов угомонились, киноцентр стал нормальным местом, и обо всем этом выпущена книга.
Для Фрэнки «привидения» были рядовым, общепризнанным явлением в жизни филиппинцев его поколения, и во всех своих романах, задуманных как документальное свидетельство этой жизни, «духи» – такие же действующие лица, что и живые люди. В сборнике рассказов «Росалес», посвященных крестьянскому миру его детства, Фрэнки описывает свои первые встречи с «дуэндес» – маленькими человечками, живущими в каждом доме. Чтобы напомнить людям о своем существовании, они заставляют исчезать самые нужные вещи в самый неподходящий момент и возвращают их, если очень об этом попросить. В его последнем романе «Грех» рассказывается об острове Сикихор, расположенном на юге Филиппин. Остров этот уже несколько веков считается заколдованным, потому что испанские галеоны завезли туда с Гаити тамошних духов. Так что теперь духов сильнее, чем на Сикихоре, не найти нигде на Филиппинах, причем это касается и добрых духов, и злых. Чтобы с ними пообщаться, женщины острова до сих пор раз в год, в Страстную пятницу, собираются в особой пещере.
Двигаясь на север, мы миновали большую площадь Лунета Парк, место историческое. Там 30 декабря 1896 года был расстрелян испанцами Рисаль – поэт и герой борьбы за национальное освобождение. Сейчас здесь существует настоящий культ Рисаля, его даже изображают распятым на кресте, как Христа. Там же в 1986 году Кори Акино, вдова Ниноя, недавно убитого приспешниками Маркоса, пообещала в присутствии миллиона человек – мы с Фрэнки тоже там были – стать президентом Филиппин, чтобы вернуть в страну демократию, бороться с коррупцией и дать беднейшим массам в стране справедливую долю от богатств страны.
– Ничего не изменилось, – сказал Фрэнки.
Бедные всегда бедны, и многие из тех, кто ел дважды в день, сейчас обходятся одним разом; этот единственный прием пищи называют словом «алтангап», составленным из трех слов на языке тагалогов, означающим «завтрак-обед-ужин».
Но Лунета до сих пор остается местом массовых выступлений. Однако на этот раз никакой политики, никаких революций. Теперь по субботам после обеда здесь собираются последователи одного бывшего агента по торговле недвижимостью, который подался в проповедники. Каждый раз сюда приходили до миллиона человек, в подавляющем большинстве католики. «Покажите мне ваши паспорта, ваши кошельки, – взывал проповедник, – скоро в своем паспорте вы увидите визу той страны, куда захотите поехать. Скоро в своем кошельке вы обнаружите столько денег, сколько потребуется». Эти обещания плюс благословение на расстоянии (для чего каждый должен был взять с собой три яйца, завернутых в платок) принесли прохвосту огромный успех.
Мы прошли мимо старой барочной церкви Кьяпо, где Фрэнки несколько лет тому назад подарил мне амулет «антинг-антинг» для защиты от местных демонов. Площадь уже заполнилась обычной пестрой, улыбающейся толпой бедняков; ставили столики, с которых торговали цветами, свечами, амулетами и поддельными реликвиями.
Стоило нам миновать пригород Манилы – бесконечные кварталы с убогими бараками, где в ужасающей тесноте ютятся люди, перебравшиеся из деревни в город в поисках работы, как мы увидели совсем другие Филиппины – здесь все было ухожено и радовало глаз. И как же до сих пор не придумана никакая программа, чтобы убедить крестьян остаться в своих деревнях вместо того, чтобы побираться на улицах столицы? Я имею в виду именно программу, а не убийственные эксперименты Мао или Пол Пота по принудительному «окрестьяниванию».
Вдалеке за зелеными, залитыми водой рисовыми полями синели горы. Вдоль дороги выстроились домики под соломенными крышами, где жили спокойные и улыбчивые люди; казалось, у них есть, чем прокормиться и чему радоваться.
Мы остановились позавтракать в придорожном ресторане. Фрэнки страдал диабетом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71