Мне надо туда пойти, хоть убейся.
– Да, лучше, – ответила я сестре и взяла телефон, чтобы позвонить Бри. – Я плохо спала и проснулась с адской головной болью, вот и все.
Мэри-Кей сделала себе шоколадное молоко и сунула его в микроволновку.
– Да? Так, значит, все хорошо?
– Конечно. А что такое?
Она наклонилась над стойкой и отхлебнула горячего шоколада.
– А мне кажется, произошло что-то плохое. Я положила телефонную трубку с ненабранным номером себе на плечо.
– Что именно?
– Мне кажется, ты изготавливаешь какое-то зелье, – сказала Мэри-Кей. – Я вообще мало что знаю о твоей жизни, – торопливо добавила она. – Ты старше меня и вечно чем-то занята. Я хочу сказать… – Она замолчала и потерла рукой лоб. – Ты ведь не делаешь наркотики, а?
Я вдруг поняла, как выгляжу в глазах четырнадцатилетней девочки. Я ее старшая сестра. Она видит мое беспокойство и волнуется за меня.
– О, Мэри-Кей, ради Бога, – сказала я, обнимая ее. – Нет, я не делаю наркотики и не занимаюсь сексом, не ворую в супермаркетах, ну и прочее, прочее. И не буду, обещаю тебе.
Она отстранилась от меня.
– А тогда что это за книги, которые мама велела тебе выкинуть?
– Я же говорила тебе. Это книги о новой языческой религии – Викка.
– Тогда почему она так расстраивается? – не отступала Мэри-Кей.
Я глубоко вздохнула и повернулась к ней.
– Викка – это религия белых ведьм, – объяснила я.
Ее красивые карие глаза, похожие на мамины, расширились.
– В самом деле?
– Она учит жить в ладу с природой, использовать средства, которых так много вокруг нас. Мощь природы. Жизненные силы.
– Морган, а может, это что-то вроде сатанинских оргий? – в ужасе спросила Мэри-Кей.
– Да нет же, совсем нет, – ответила я, глядя ей в глаза. – В учении Викка нет ничего сатанинского. Мы не должны причинять вред людям. Все, что ты посылаешь в мир, возвращается к тебе в утроенном размере, поэтому надо делать только добро, всегда. Вот чему учит Викка.
Мэри-Кей все еще выглядела встревоженной, но слушала меня внимательно.
– Знаешь, духовность Викка требует, чтобы ты была хорошим человеком и жила в гармонии с природой и другими людьми.
– И танцевала голой, – добавила Мэри-Кей, прищурившись.
Я вытаращила глаза.
– Никто не делает этого, и, для твоего сведения, я лучше дам разорвать себя на куски диким зверям, чем стану танцевать голой. Викка – это то, что ты делаешь добровольно и если тебе нравится. Там нет жертвоприношений животных, нет сатанинских игрищ, и никто не танцует обнаженным, если сам не захочет. И никто не вонзает иголки в чучело обидчика.
– Тогда почему мама так волнуется?
Я подумала немного.
– Отчасти потому, что она многого не знает. Отчасти потому, что мы католики, и она не хочет, чтобы я переменила религию. А почему еще, честно сказать, я не знаю. Такую реакцию я просто не могла предвидеть. Она сама не своя.
– Бедная мама, – пробормотала Мэри-Кей.
Я нахмурилась.
– Послушай, я стараюсь щадить ее чувства. Но чем больше я познаю учение Викка, тем больше убеждаюсь, что это неплохая вещь. И не стоит ее бояться. Маме придется поверить мне.
– Плохо дело, – подвела итог Мэри-Кей. – А что мне сказать, если она спросит?
– Скажи, что сама сочтешь нужным. Я не хочу заставлять тебя лгать.
– Чепуха какая-то. – Мэри-Кей покачала головой, потом ополоснула свою кружку и поставила в раковину. – Намечается обед у тети Маргарет. Она звонила утром, ты еще спала.
– О, нет, думаю, что не смогу поехать, – сказала я, помня о круге, который состоится сегодня вечером. Мне больше нельзя пропускать ни одного.
– Привет, солнышко. Как ты себя чувствуешь? – спросила мама, входя в кухню с корзиной выстиранного белья, которую она держала на бедре.
– Лучше. Послушай, мам, я не смогу поехать с вами на обед к тете Маргарет сегодня вечером. Я уже обещала Бри прийти к ней.
Эта ложь как-то очень легко соскочила у меня с языка.
– А ты не можешь позвонить Бри и отказаться? Я знаю, Маргарет была бы очень рада видеть тебя.
– Я тоже хотела бы с ней повидаться. Но я уже обещала Бри помочь ей по математике.
Когда не знаешь, что сказать, ссылайся на школьные дела.
– Ну, как хочешь, – огорченно проговорила мама. – В конце концов, тебе шестнадцать. Думаю, тебе уже не интересно участвовать во всех семейных делах.
Теперь уже я почувствовала себя дрянью.
– Но я ведь обещала Бри, – промямлила я. – У нее низкий балл по математике, и она очень боится экзамена.
Я остро ощущала присутствие Мэри-Кей, которая слушала весь этот торг, и мне хотелось бы, чтобы ее здесь не было.
– Как хочешь, – снова сказала мама. – Тогда как-нибудь в другой раз.
– Конечно, – ответила я.
Под взглядом Мэри-Кей я вышла из комнаты, поднялась наверх и бросилась на кровать, подмяв под голову подушку.
20. Разочарование
Мужчины – прирожденные воины, но женщины в битве по-настоящему кровожадны.
Старая шотландская поговорка
Мы мчались сквозь ночь, сидя в комфортом салоне машины Бри. Дом Мэтта, где собирался очередной круг, находился примерно в десяти милях от города. Если Бри предложила подвезти меня, значит, понимала я, она что-то задумала. Ну и пусть. После моего вчерашнего ночного кошмара я с облегчением вздохнула, увидев ее живой и здоровой и, несмотря на ее деланное спокойствие, совсем нормальной.
Я вспомнила о тысячах часов, которые мы с ней провели в автомобиле: сначала с родителями Бри, потом с ее братом Таем – нас подвозили вплоть до прошлого года, когда она начала водить машину сама. Здесь, в машине, оставшись вдвоем, мы вели самые задушевные разговоры. Но сегодня все было иначе.
– Почему ты мне не сказала о том заклинании, которое сделала для Робби? – спросила Бри.
– Я сделала заклинание на снадобье, а не на Робби. Мне казалось, что оно не подействует, не хотелось оказаться в глупом положении, – пояснила я.
– А ты и вправду верила, что оно подействует? – спросила Бри.
Ее черные глаза не отрываясь смотрели вперед, на дорогу, мощные лучи фар пронзали ночную тьму.
– Я… я только надеялась. Понимаешь, я была уверена, что никто другой не сможет ему помочь. В понедельник у него была ужасная кожа, а теперь он выглядит потрясающе. Просто не знаю, что и думать.
– Ты считаешь себя кровной ведьмой?
Мне показалось, что я подвергаюсь допросу, и я засмеялась, чтобы хоть немного разрядить напряженность.
– О, да. Так оно и есть. Я – кровная ведьма. Ты не видела на днях Шона и Мэри-Грейс? Они только что купили новую магическую фигуру и повесили ее в гостиной над каминной полкой.
Бри промолчала. Я ощущала потоки напряжения и злобы, исходившие от нее, но не могла понять причины этого.
– Бри, о чем ты думаешь?
– Не знаю, что и думать, – ответила она, и я увидела, как побелели костяшки ее пальцев на обитом кожей руле.
К моему удивлению, она съехала на широкую обочину дороги Уиллер-роуд, заглушила мотор и всем телом повернулась ко мне.
– Меня беспокоит, какой двуличной ты стала.
Я уставилась на нее.
– Ты сказала, что тебе не нравится Кэл, что ты оставляешь его мне. Но вы постоянно разговариваете, шушукаетесь между собой и смотрите друг на друга так, будто вокруг вас никого нет.
Я открыла рог, чтобы ответить, но она продолжала говорить.
– На меня он так никогда не смотрит. – В голосе ее звучала боль. – Я перестала понимать тебя. Ты не посещаешь круг, а за нашими спинами делаешь заклинания! Думаешь, ты лучше нас? Думаешь, ты какая-то особенная?
От удивления я потеряла дар речи.
– Но вот сегодня я еду на круг. И ты прекрасно знаешь, почему я не приходила: тебе известно, какие фанатики мои родители. Это заклинание просто эксперимент, игра. Я понятия не имела, во что это выльется.
– И ты решила поставить опыт на Робби? – спросила Бри.
– Да, решила! И что тут плохого? – почти кричала я. – Я сделала так, что он выглядит в миллион раз лучше прежнего. И что это за преступление? Разве это плохо?
Мы сидели молча. От Бри исходили потоки злобы.
– Согласна, – через какое-то время сказала я, – даже если для Робби все обернулось хорошо, я не должна была ставить на нем опыт. Кэл сказал, что это не разрешается, и я понимаю почему. Это была ошибка, глупость. Но… но я просто… хотела знать .
– Что знать? – словно выплюнула она.
– Какая я, есть ли у меня особый дар.
Она молча смотрела в окно.
– Я хочу сказать, что вижу ауру людей. Ради бога, Бри! Я помогла Робби ! Разве тебе не кажется, что это очень важно?
Она покачала головой, стиснув зубы.
– Ты сумасшедшая, – пробормотала она.
Эта была совсем не та Бри, которую я знала.
– Что с тобой, Бри? – спросила я, стараясь сдержать слезы злости. – За что ты злишься на меня?
Она коротко пожала плечами.
– Мне кажется, ты не откровенна со мной, – ответила она, снова отвернувшись к окну. – Похоже, что я никогда тебя не знала.
Я не могла сообразить, что ей ответить.
– Бри, я же тебе говорила. Думаю, ты и Кэл были бы прекрасной парой. Я не флиртовала с ним. И никогда не вызывала его на это. Не садилась рядом.
– Ты – нет. А вот он постоянно так делает. Но почему?
– Потому что хочет, чтобы я стала ведьмой.
– Но почему? Почему его совсем не заботит, станем ли ведьмами я или Робби? Почему он играет с тобой в игры-загадки, несет тебя в бассейн, говорит, что у тебя есть дар, способности? Почему ты делаешь заклинания? Ты официально даже не ученик и уж тем более не ведьма.
– Не знаю, – в смятении ответила я. – Во мне вроде как что-то просыпается. А что, я не знаю. И хочу узнать, что это такое… кто я на самом деле.
Бри помолчала некоторое время. Я начала различать во тьме тихие звуки: слабое тиканье моих часов, дыхание Бри, потрескивание остывающего автомобиля. На меня и на весь автомобиль словно накатилась темная волна, и я инстинктивно сжала себя руками. И тут как гром среди ясного неба.
– Я не хочу, чтобы ты сегодня ехала туда, – сказала Бри.
Я почувствовала, что у меня перехватило горло.
Бри сняла соринку со своих голубых шелковых брюк, потом стала внимательно рассматривать свои ногти.
– Я думала, что хочу, чтобы мы все делали вместе, – сказала она. – Но я ошибалась. Чего я действительно хочу – чтобы Виккой занималась только я. И я очень стараюсь. Я посещаю все круги, не пропустив ни одного. Я нашла тот магазин практической магии. Я хочу, чтобы Викка была только для меня и Кэла. А ты его отвлекаешь. При тебе он становится каким-то рассеянным. Особенно теперь, когда ты вроде бы умеешь делать заклинания. Я не знаю, как ты там все это сделала, но Кэл только об этом и говорит.
– Не могу поверить, – прошептала я. – Боже мой, Бри! Для тебя Кэл важнее меня? Важнее нашей дружбы?
Горячие слезы хлынули из моих глаз. Я со злобой вытирала их: мне не хотелось плакать перед ней.
Бри казалась менее расстроенной, чем я.
– Ты бы сделала то же самое, если бы любила Кэла, – заявила она.
– Бред собачий! – завопила я, когда она снова завела мотор. – Это бред, я бы так не сделала.
Бри круто развернула машину в обратную сторону, прямо посреди Уиллер-роуд.
– Знаешь, когда-нибудь ты поймешь, какую делаешь глупость, – горько сказала я. – Когда про это узнают наши ребята, они посмеются над тобой. Кэл – это только один из парней в длинном ряду. Когда он надоест тебе и ты его бросишь, тебе будет не хватать меня.
Услышав это, Бри помолчала, потом уверенно кивнула.
– Когда я и Кэл будем по-настоящему вместе и все успокоится, вот тогда и посмотрим.
Я взглянула на нее.
– У тебя бред, – запальчиво ответила я. – Куда мы едем?
– Я отвезу тебя домой.
– К чертям все это! – крикнула я и открыла дверцу со своей стороны.
Удивленная и испуганная, Бри так резко нажала на тормоз, что меня бросило вперед, и я чуть не разбила лоб о приборную доску. Я торопливо отстегнула ремень безопасности и выпрыгнула на дорогу.
– Спасибо, что подвезла, Бри, – сказала я, изо всей силы захлопывая дверь.
А Бри, отъехав метров двадцать, круто развернулась и со свистом пронеслась мимо меня по направлению к дому Мэтта. Я стояла на обочине, дрожа от злости и унижения.
За одиннадцать лег дружбы с Бри у нас были взлеты и падения. В первом классе она как-то принесла на ланч три шоколадных печенья, а у меня было два пирожных. Я предложила поменяться один на один, а она отказалась. Тогда я вырвала у нее печенье и быстро сунула его себе в рот. Не знаю, кто из нас больше испугался, она или я. Мы не разговаривали целую бесконечную неделю, а когда я принесла ей в подарок шесть сделанных вручную листов почтовой бумаги, на каждом из которых стояла тщательно выведенная цветными карандашами буква «Б», мы помирились.
В шестом классе она попросила у меня списать тест по математике, а я отказала. Мы не разговаривали два дня. Она списала у Робби, и мы больше никогда об этом не вспоминали.
В прошлом году мы затеяли самую безобразную за все годы нашей дружбы свалку: пытались выяснить, что такое фотография – искусство или ремесло, когда любой болван может схватить удачный момент. Я не помню, кто из нас что отстаивал, но кульминацией этого спора стала дикая драка у нас на заднем дворе. И только подоспевшая мама сумела прекратить ее.
Тогда мы не разговаривали две с половиной недели, пока обе не подписали пакт о примирении. У меня даже сохранилась его копия.
Мне было холодно. Я застегнула молнию на куртке до самого подбородка, подняла капюшон и зашагала к дому Мэтта, но вовремя поняла, что идти придется слишком долго. Слезы ручьем бежали по моему лицу, я никак не могла унять их. Как могла Бри так поступить со мной?
В расстройстве я развернулась и пустилась в долгий путь домой.
Остроконечный месяц казался таким близким, что при желании я могла бы различить кратеры на его поверхности. Я вслушивалась в звуковую симфонию ночи, создаваемую насекомыми, зверями, птицами. Зрение и слух у меня обострились. Я могла разглядеть насекомое на дереве за шесть метров отсюда, птичьи гнезда высоко на деревьях, а в гнездах – круглые головки спящих птиц. Я слышала биение птичьих сердец и чувствовала тяжкий ритм своего собственного сердца.
Я постаралась подавить свои чувства и крепко зажмурила глаза, но слезы продолжали литься.
Я не знала, сможем ли мы с Бри выйти когда-нибудь из этого положения. И плакала об этом. И еще плакала оттого, что все случившееся означало: теперь Кэл и Бри будут вместе. Она этого добьется. Я плакала так, что у меня заболел живот: я понимала, что теперь должна наглухо закрыть все двери внутри себя, двери, которые совсем недавно были открыты настежь.
21. Тонкая линия
Каждый раз, когда вы влюбляетесь, будь это камень, дерево, любовник или дитя, знайте, что к вам прикоснулась великая магия.
Сабина Фальконуинг, в кофейне Сан-Франциско, 1980 г.
На следующий день рано утром зазвонил телефон. Это был Робби.
– Что происходит? – спросил он. – Вчера ночью Бри сказала, что ты больше никогда не придешь на круг.
Предположение Бри, что я так легко сдалась, взбесило меня. С трудом сдерживая себя, я ответила:
– Это не так. Этого хочет она, а не я. В следующую субботу будет праздник Самхейн, и я обязательно приду.
Робби помолчал несколько секунд.
– А что произошло между вами? Вы же лучшие подруги.
– Тебя это не касается, – коротко ответила я.
– Ты права, – сказал он. – Может быть, я и не хочу этого знать. Ну ладно, мы встречаемся на кукурузном поле, к северу от города, с другой стороны дороги от того места, где праздновали Мабон. Собираемся в одиннадцать тридцать, и если мы решим, что хотим быть посвященными в ученики новой группы ведьм, это должно произойти именно в полночь.
– Класс! А ты… ты собираешься пройти посвящение?
– По-настоящему мы об этом еще не говорили и пока ничего не решили. Кэл просил каждого из нас подумать, потому что это очень личное дело. Да, и каждый должен что-то привезти. Я по своей инициативе сказал, что ты захватишь цветы и яблоки.
– Спасибо, Робби. – Я искренне поблагодарила его. – Надо как-то специально одеться?
– Черное или оранжевое. Завтра увидимся.
– Хорошо, и еще раз – спасибо.
Церковь в этот день была полна, как всегда. Отец Хочкисс в своей проповеди сказал: самое главное, чтобы в оборонительной линии не было разрывов, дабы дьявол не смог проникнуть в наши души.
Я наклонилась к Мэри-Кей.
– Заметь, – прошептала я, – никаких лазеек для дьявола.
Она спрятала улыбку, прикрывшись программкой.
В этот день, несмотря на проповедь отца Хочкисса, я была как никогда поглощена службой. Если я полностью посвящу себя учению Викка, смогу ли посещать церковь, думала я. И еще я знала, что родители убьют меня. Позже, если мне придется выбирать между тем или другим, тогда я этот выбор и сделаю. Но не сейчас. Я вспомнила слова Полы Стин: человек сам решает, что для него главное.
Сегодня я слушала гимны, которые на мощном европейском органе исполняла миссис Лавендер. Она играла в нашей церкви, еще когда мама была маленькой девочкой. Мне нравились свечи, запах ладана, торжественные процессии священнослужителей в золотых одеяниях и прислуживающие у алтаря мальчики и девочки в белом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Да, лучше, – ответила я сестре и взяла телефон, чтобы позвонить Бри. – Я плохо спала и проснулась с адской головной болью, вот и все.
Мэри-Кей сделала себе шоколадное молоко и сунула его в микроволновку.
– Да? Так, значит, все хорошо?
– Конечно. А что такое?
Она наклонилась над стойкой и отхлебнула горячего шоколада.
– А мне кажется, произошло что-то плохое. Я положила телефонную трубку с ненабранным номером себе на плечо.
– Что именно?
– Мне кажется, ты изготавливаешь какое-то зелье, – сказала Мэри-Кей. – Я вообще мало что знаю о твоей жизни, – торопливо добавила она. – Ты старше меня и вечно чем-то занята. Я хочу сказать… – Она замолчала и потерла рукой лоб. – Ты ведь не делаешь наркотики, а?
Я вдруг поняла, как выгляжу в глазах четырнадцатилетней девочки. Я ее старшая сестра. Она видит мое беспокойство и волнуется за меня.
– О, Мэри-Кей, ради Бога, – сказала я, обнимая ее. – Нет, я не делаю наркотики и не занимаюсь сексом, не ворую в супермаркетах, ну и прочее, прочее. И не буду, обещаю тебе.
Она отстранилась от меня.
– А тогда что это за книги, которые мама велела тебе выкинуть?
– Я же говорила тебе. Это книги о новой языческой религии – Викка.
– Тогда почему она так расстраивается? – не отступала Мэри-Кей.
Я глубоко вздохнула и повернулась к ней.
– Викка – это религия белых ведьм, – объяснила я.
Ее красивые карие глаза, похожие на мамины, расширились.
– В самом деле?
– Она учит жить в ладу с природой, использовать средства, которых так много вокруг нас. Мощь природы. Жизненные силы.
– Морган, а может, это что-то вроде сатанинских оргий? – в ужасе спросила Мэри-Кей.
– Да нет же, совсем нет, – ответила я, глядя ей в глаза. – В учении Викка нет ничего сатанинского. Мы не должны причинять вред людям. Все, что ты посылаешь в мир, возвращается к тебе в утроенном размере, поэтому надо делать только добро, всегда. Вот чему учит Викка.
Мэри-Кей все еще выглядела встревоженной, но слушала меня внимательно.
– Знаешь, духовность Викка требует, чтобы ты была хорошим человеком и жила в гармонии с природой и другими людьми.
– И танцевала голой, – добавила Мэри-Кей, прищурившись.
Я вытаращила глаза.
– Никто не делает этого, и, для твоего сведения, я лучше дам разорвать себя на куски диким зверям, чем стану танцевать голой. Викка – это то, что ты делаешь добровольно и если тебе нравится. Там нет жертвоприношений животных, нет сатанинских игрищ, и никто не танцует обнаженным, если сам не захочет. И никто не вонзает иголки в чучело обидчика.
– Тогда почему мама так волнуется?
Я подумала немного.
– Отчасти потому, что она многого не знает. Отчасти потому, что мы католики, и она не хочет, чтобы я переменила религию. А почему еще, честно сказать, я не знаю. Такую реакцию я просто не могла предвидеть. Она сама не своя.
– Бедная мама, – пробормотала Мэри-Кей.
Я нахмурилась.
– Послушай, я стараюсь щадить ее чувства. Но чем больше я познаю учение Викка, тем больше убеждаюсь, что это неплохая вещь. И не стоит ее бояться. Маме придется поверить мне.
– Плохо дело, – подвела итог Мэри-Кей. – А что мне сказать, если она спросит?
– Скажи, что сама сочтешь нужным. Я не хочу заставлять тебя лгать.
– Чепуха какая-то. – Мэри-Кей покачала головой, потом ополоснула свою кружку и поставила в раковину. – Намечается обед у тети Маргарет. Она звонила утром, ты еще спала.
– О, нет, думаю, что не смогу поехать, – сказала я, помня о круге, который состоится сегодня вечером. Мне больше нельзя пропускать ни одного.
– Привет, солнышко. Как ты себя чувствуешь? – спросила мама, входя в кухню с корзиной выстиранного белья, которую она держала на бедре.
– Лучше. Послушай, мам, я не смогу поехать с вами на обед к тете Маргарет сегодня вечером. Я уже обещала Бри прийти к ней.
Эта ложь как-то очень легко соскочила у меня с языка.
– А ты не можешь позвонить Бри и отказаться? Я знаю, Маргарет была бы очень рада видеть тебя.
– Я тоже хотела бы с ней повидаться. Но я уже обещала Бри помочь ей по математике.
Когда не знаешь, что сказать, ссылайся на школьные дела.
– Ну, как хочешь, – огорченно проговорила мама. – В конце концов, тебе шестнадцать. Думаю, тебе уже не интересно участвовать во всех семейных делах.
Теперь уже я почувствовала себя дрянью.
– Но я ведь обещала Бри, – промямлила я. – У нее низкий балл по математике, и она очень боится экзамена.
Я остро ощущала присутствие Мэри-Кей, которая слушала весь этот торг, и мне хотелось бы, чтобы ее здесь не было.
– Как хочешь, – снова сказала мама. – Тогда как-нибудь в другой раз.
– Конечно, – ответила я.
Под взглядом Мэри-Кей я вышла из комнаты, поднялась наверх и бросилась на кровать, подмяв под голову подушку.
20. Разочарование
Мужчины – прирожденные воины, но женщины в битве по-настоящему кровожадны.
Старая шотландская поговорка
Мы мчались сквозь ночь, сидя в комфортом салоне машины Бри. Дом Мэтта, где собирался очередной круг, находился примерно в десяти милях от города. Если Бри предложила подвезти меня, значит, понимала я, она что-то задумала. Ну и пусть. После моего вчерашнего ночного кошмара я с облегчением вздохнула, увидев ее живой и здоровой и, несмотря на ее деланное спокойствие, совсем нормальной.
Я вспомнила о тысячах часов, которые мы с ней провели в автомобиле: сначала с родителями Бри, потом с ее братом Таем – нас подвозили вплоть до прошлого года, когда она начала водить машину сама. Здесь, в машине, оставшись вдвоем, мы вели самые задушевные разговоры. Но сегодня все было иначе.
– Почему ты мне не сказала о том заклинании, которое сделала для Робби? – спросила Бри.
– Я сделала заклинание на снадобье, а не на Робби. Мне казалось, что оно не подействует, не хотелось оказаться в глупом положении, – пояснила я.
– А ты и вправду верила, что оно подействует? – спросила Бри.
Ее черные глаза не отрываясь смотрели вперед, на дорогу, мощные лучи фар пронзали ночную тьму.
– Я… я только надеялась. Понимаешь, я была уверена, что никто другой не сможет ему помочь. В понедельник у него была ужасная кожа, а теперь он выглядит потрясающе. Просто не знаю, что и думать.
– Ты считаешь себя кровной ведьмой?
Мне показалось, что я подвергаюсь допросу, и я засмеялась, чтобы хоть немного разрядить напряженность.
– О, да. Так оно и есть. Я – кровная ведьма. Ты не видела на днях Шона и Мэри-Грейс? Они только что купили новую магическую фигуру и повесили ее в гостиной над каминной полкой.
Бри промолчала. Я ощущала потоки напряжения и злобы, исходившие от нее, но не могла понять причины этого.
– Бри, о чем ты думаешь?
– Не знаю, что и думать, – ответила она, и я увидела, как побелели костяшки ее пальцев на обитом кожей руле.
К моему удивлению, она съехала на широкую обочину дороги Уиллер-роуд, заглушила мотор и всем телом повернулась ко мне.
– Меня беспокоит, какой двуличной ты стала.
Я уставилась на нее.
– Ты сказала, что тебе не нравится Кэл, что ты оставляешь его мне. Но вы постоянно разговариваете, шушукаетесь между собой и смотрите друг на друга так, будто вокруг вас никого нет.
Я открыла рог, чтобы ответить, но она продолжала говорить.
– На меня он так никогда не смотрит. – В голосе ее звучала боль. – Я перестала понимать тебя. Ты не посещаешь круг, а за нашими спинами делаешь заклинания! Думаешь, ты лучше нас? Думаешь, ты какая-то особенная?
От удивления я потеряла дар речи.
– Но вот сегодня я еду на круг. И ты прекрасно знаешь, почему я не приходила: тебе известно, какие фанатики мои родители. Это заклинание просто эксперимент, игра. Я понятия не имела, во что это выльется.
– И ты решила поставить опыт на Робби? – спросила Бри.
– Да, решила! И что тут плохого? – почти кричала я. – Я сделала так, что он выглядит в миллион раз лучше прежнего. И что это за преступление? Разве это плохо?
Мы сидели молча. От Бри исходили потоки злобы.
– Согласна, – через какое-то время сказала я, – даже если для Робби все обернулось хорошо, я не должна была ставить на нем опыт. Кэл сказал, что это не разрешается, и я понимаю почему. Это была ошибка, глупость. Но… но я просто… хотела знать .
– Что знать? – словно выплюнула она.
– Какая я, есть ли у меня особый дар.
Она молча смотрела в окно.
– Я хочу сказать, что вижу ауру людей. Ради бога, Бри! Я помогла Робби ! Разве тебе не кажется, что это очень важно?
Она покачала головой, стиснув зубы.
– Ты сумасшедшая, – пробормотала она.
Эта была совсем не та Бри, которую я знала.
– Что с тобой, Бри? – спросила я, стараясь сдержать слезы злости. – За что ты злишься на меня?
Она коротко пожала плечами.
– Мне кажется, ты не откровенна со мной, – ответила она, снова отвернувшись к окну. – Похоже, что я никогда тебя не знала.
Я не могла сообразить, что ей ответить.
– Бри, я же тебе говорила. Думаю, ты и Кэл были бы прекрасной парой. Я не флиртовала с ним. И никогда не вызывала его на это. Не садилась рядом.
– Ты – нет. А вот он постоянно так делает. Но почему?
– Потому что хочет, чтобы я стала ведьмой.
– Но почему? Почему его совсем не заботит, станем ли ведьмами я или Робби? Почему он играет с тобой в игры-загадки, несет тебя в бассейн, говорит, что у тебя есть дар, способности? Почему ты делаешь заклинания? Ты официально даже не ученик и уж тем более не ведьма.
– Не знаю, – в смятении ответила я. – Во мне вроде как что-то просыпается. А что, я не знаю. И хочу узнать, что это такое… кто я на самом деле.
Бри помолчала некоторое время. Я начала различать во тьме тихие звуки: слабое тиканье моих часов, дыхание Бри, потрескивание остывающего автомобиля. На меня и на весь автомобиль словно накатилась темная волна, и я инстинктивно сжала себя руками. И тут как гром среди ясного неба.
– Я не хочу, чтобы ты сегодня ехала туда, – сказала Бри.
Я почувствовала, что у меня перехватило горло.
Бри сняла соринку со своих голубых шелковых брюк, потом стала внимательно рассматривать свои ногти.
– Я думала, что хочу, чтобы мы все делали вместе, – сказала она. – Но я ошибалась. Чего я действительно хочу – чтобы Виккой занималась только я. И я очень стараюсь. Я посещаю все круги, не пропустив ни одного. Я нашла тот магазин практической магии. Я хочу, чтобы Викка была только для меня и Кэла. А ты его отвлекаешь. При тебе он становится каким-то рассеянным. Особенно теперь, когда ты вроде бы умеешь делать заклинания. Я не знаю, как ты там все это сделала, но Кэл только об этом и говорит.
– Не могу поверить, – прошептала я. – Боже мой, Бри! Для тебя Кэл важнее меня? Важнее нашей дружбы?
Горячие слезы хлынули из моих глаз. Я со злобой вытирала их: мне не хотелось плакать перед ней.
Бри казалась менее расстроенной, чем я.
– Ты бы сделала то же самое, если бы любила Кэла, – заявила она.
– Бред собачий! – завопила я, когда она снова завела мотор. – Это бред, я бы так не сделала.
Бри круто развернула машину в обратную сторону, прямо посреди Уиллер-роуд.
– Знаешь, когда-нибудь ты поймешь, какую делаешь глупость, – горько сказала я. – Когда про это узнают наши ребята, они посмеются над тобой. Кэл – это только один из парней в длинном ряду. Когда он надоест тебе и ты его бросишь, тебе будет не хватать меня.
Услышав это, Бри помолчала, потом уверенно кивнула.
– Когда я и Кэл будем по-настоящему вместе и все успокоится, вот тогда и посмотрим.
Я взглянула на нее.
– У тебя бред, – запальчиво ответила я. – Куда мы едем?
– Я отвезу тебя домой.
– К чертям все это! – крикнула я и открыла дверцу со своей стороны.
Удивленная и испуганная, Бри так резко нажала на тормоз, что меня бросило вперед, и я чуть не разбила лоб о приборную доску. Я торопливо отстегнула ремень безопасности и выпрыгнула на дорогу.
– Спасибо, что подвезла, Бри, – сказала я, изо всей силы захлопывая дверь.
А Бри, отъехав метров двадцать, круто развернулась и со свистом пронеслась мимо меня по направлению к дому Мэтта. Я стояла на обочине, дрожа от злости и унижения.
За одиннадцать лег дружбы с Бри у нас были взлеты и падения. В первом классе она как-то принесла на ланч три шоколадных печенья, а у меня было два пирожных. Я предложила поменяться один на один, а она отказалась. Тогда я вырвала у нее печенье и быстро сунула его себе в рот. Не знаю, кто из нас больше испугался, она или я. Мы не разговаривали целую бесконечную неделю, а когда я принесла ей в подарок шесть сделанных вручную листов почтовой бумаги, на каждом из которых стояла тщательно выведенная цветными карандашами буква «Б», мы помирились.
В шестом классе она попросила у меня списать тест по математике, а я отказала. Мы не разговаривали два дня. Она списала у Робби, и мы больше никогда об этом не вспоминали.
В прошлом году мы затеяли самую безобразную за все годы нашей дружбы свалку: пытались выяснить, что такое фотография – искусство или ремесло, когда любой болван может схватить удачный момент. Я не помню, кто из нас что отстаивал, но кульминацией этого спора стала дикая драка у нас на заднем дворе. И только подоспевшая мама сумела прекратить ее.
Тогда мы не разговаривали две с половиной недели, пока обе не подписали пакт о примирении. У меня даже сохранилась его копия.
Мне было холодно. Я застегнула молнию на куртке до самого подбородка, подняла капюшон и зашагала к дому Мэтта, но вовремя поняла, что идти придется слишком долго. Слезы ручьем бежали по моему лицу, я никак не могла унять их. Как могла Бри так поступить со мной?
В расстройстве я развернулась и пустилась в долгий путь домой.
Остроконечный месяц казался таким близким, что при желании я могла бы различить кратеры на его поверхности. Я вслушивалась в звуковую симфонию ночи, создаваемую насекомыми, зверями, птицами. Зрение и слух у меня обострились. Я могла разглядеть насекомое на дереве за шесть метров отсюда, птичьи гнезда высоко на деревьях, а в гнездах – круглые головки спящих птиц. Я слышала биение птичьих сердец и чувствовала тяжкий ритм своего собственного сердца.
Я постаралась подавить свои чувства и крепко зажмурила глаза, но слезы продолжали литься.
Я не знала, сможем ли мы с Бри выйти когда-нибудь из этого положения. И плакала об этом. И еще плакала оттого, что все случившееся означало: теперь Кэл и Бри будут вместе. Она этого добьется. Я плакала так, что у меня заболел живот: я понимала, что теперь должна наглухо закрыть все двери внутри себя, двери, которые совсем недавно были открыты настежь.
21. Тонкая линия
Каждый раз, когда вы влюбляетесь, будь это камень, дерево, любовник или дитя, знайте, что к вам прикоснулась великая магия.
Сабина Фальконуинг, в кофейне Сан-Франциско, 1980 г.
На следующий день рано утром зазвонил телефон. Это был Робби.
– Что происходит? – спросил он. – Вчера ночью Бри сказала, что ты больше никогда не придешь на круг.
Предположение Бри, что я так легко сдалась, взбесило меня. С трудом сдерживая себя, я ответила:
– Это не так. Этого хочет она, а не я. В следующую субботу будет праздник Самхейн, и я обязательно приду.
Робби помолчал несколько секунд.
– А что произошло между вами? Вы же лучшие подруги.
– Тебя это не касается, – коротко ответила я.
– Ты права, – сказал он. – Может быть, я и не хочу этого знать. Ну ладно, мы встречаемся на кукурузном поле, к северу от города, с другой стороны дороги от того места, где праздновали Мабон. Собираемся в одиннадцать тридцать, и если мы решим, что хотим быть посвященными в ученики новой группы ведьм, это должно произойти именно в полночь.
– Класс! А ты… ты собираешься пройти посвящение?
– По-настоящему мы об этом еще не говорили и пока ничего не решили. Кэл просил каждого из нас подумать, потому что это очень личное дело. Да, и каждый должен что-то привезти. Я по своей инициативе сказал, что ты захватишь цветы и яблоки.
– Спасибо, Робби. – Я искренне поблагодарила его. – Надо как-то специально одеться?
– Черное или оранжевое. Завтра увидимся.
– Хорошо, и еще раз – спасибо.
Церковь в этот день была полна, как всегда. Отец Хочкисс в своей проповеди сказал: самое главное, чтобы в оборонительной линии не было разрывов, дабы дьявол не смог проникнуть в наши души.
Я наклонилась к Мэри-Кей.
– Заметь, – прошептала я, – никаких лазеек для дьявола.
Она спрятала улыбку, прикрывшись программкой.
В этот день, несмотря на проповедь отца Хочкисса, я была как никогда поглощена службой. Если я полностью посвящу себя учению Викка, смогу ли посещать церковь, думала я. И еще я знала, что родители убьют меня. Позже, если мне придется выбирать между тем или другим, тогда я этот выбор и сделаю. Но не сейчас. Я вспомнила слова Полы Стин: человек сам решает, что для него главное.
Сегодня я слушала гимны, которые на мощном европейском органе исполняла миссис Лавендер. Она играла в нашей церкви, еще когда мама была маленькой девочкой. Мне нравились свечи, запах ладана, торжественные процессии священнослужителей в золотых одеяниях и прислуживающие у алтаря мальчики и девочки в белом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15