А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Хизер смерила ее презрительным взглядом.
– Да вы что, шутите? Думаете, после того, что сделала ваша мать, я подпущу вас к своему ребенку? – Она произнесла эти слова с неожиданно взрослыми интонациями и злобой, которых не было при первой встрече.
Китти обхватила себя руками за плечи, ежась от внутреннего холода. «Ты знала, что так будет», – мысленно корила она себя, но легче ей от этого не стало.
– Черт подери, Хизер, зачем же грубить? Сказала нет – и хватит, – заявил Шон.
Его сердитый тон отрезвил Хизер. Она закрыла лицо руками и начала громко всхлипывать. Китти осторожно коснулась ее плеча, но Хизер зарыдала еще горше. «Совсем как ребенок», – подумала Китти. Маленькая девочка, потерявшая маму. Хизер робко взглянула на нее и, всхлипывая, пробормотала:
– Простите, я не хотела вас обидеть. Шон прав. Это не ваша вина.
– Ничего, все в порядке, – ответила Китти.
– Из вас получится очень хорошая мама. Может быть, если… – Хизер умолкла и вытерла нос рукавом розового свитера.
Китти ждала затаив дыхание, не в силах пошевелиться. Но Хизер обратилась к брату, совершенно забыв о Китти:
– Шон, поедем? Мне что-то нехорошо.
Китти едва не воскликнула: «Нет, постой! Скажи, что у меня есть надежда!»
Шон обнял сестру за плечи:
– Поедем. Как только ты будешь дома, тебе полегчает.
Хизер послушно пошла с ним к грузовичку, и брат помог ей залезть в кабину. Обойдя машину, он бросил на Китти выразительный взгляд, означавший: «Ложная тревога».
Но для Китти ложная тревога обернулась полным крахом. Все мечты о ребенке растаяли как дым – Хизер почти не оставила ей надежды. «Если бы только она поверила в меня…»
Глядя вслед удалявшемуся грузовичку Шона, Китти хотела бы броситься за ним бегом, но вместо этого застыла и только молча молилась, чтобы поскорее настал тот день, когда она возьмет на руки ребенка, о котором столько мечтала.
Глава 9
– Потрясающий вид с четвертого этажа. Хотите взглянуть? – Алекс ослепительно улыбнулась хорошо одетому мужчине лет сорока, своему новому клиенту, выразившему желание полюбоваться паркетным полом в холле.
Она считала своим долгом обращать внимание клиентов на детали, даже если они были в восторге от дома в целом. Да и кто не восхищался старинным особняком, расположенным через два квартала от дома, в котором выросла сама Алекс? За такую цену его с руками оторвут за считанные дни и даже часы. Единственная ложка в бочке меда – у Алекс не было никаких преимуществ перед другими риэлтерами. Только за сегодняшний день их побывало тут уже шестеро, и если Алекс первая не уговорит клиентов купить особняк, комиссионные уплывут в чужие руки.
«Господи, не дай мне спугнуть его своей настойчивостью!»
Одному Богу известно, как отчаянно нужны ей эти деньги. Уже май – трудно поверить, но со дня похорон отца прошло более двух недель. Но если в первые дни трагедии время для Алекс как бы остановилось, жизнь не стояла на месте, и подтверждение тому – пачка неоплаченных счетов у нее на столе. Тон этих сообщений становится все более требовательным, как, например, записка из «Фог-Сити моторс», которому она задолжала три тысячи долларов за аренду «БМВ». Если долги не будут оплачены к десятому мая (через неделю!), автомобиль отберут. А как ей работать без машины? Вряд ли клиенты согласятся возить Алекс по особнякам в собственных автомобилях – ее зарплата в этом случае будет не выше, чем у секретарши.
Да еще и налоговое управление. На прошлой неделе бухгалтер сообщил Алекс пренеприятную новость: сделка, о которой он пытался договориться, не состоялась. Федеральный агент, противный коротышка, оказался тверже, чем они думали. Похоже, криминальная семейная история бросила тень и на саму Алекс: видимо, агент решил, что она сбежит в Бразилию первым же рейсом.
Смешно, ей-богу! У нее едва хватит денег на автобус до аэропорта, не то что на билет до Рио. Последний месяц Алекс не везло с клиентами, особняки не покупали, и комиссионные вышли мизерные. И дело не в том, что в первую неделю после гибели отца она не работала. Люди избегали ее – Алекс это чувствовала. Те, кто знал о трагедии в ее семье (а кто не слышал об этом?), шарахались от Алекс, как от зачумленной, или деликатно сторонились ее.
В офисе было еще хуже. Коллеги выражали соболезнования, пряча алчный блеск глаз под маской притворного сочувствия. «Я с удовольствием возьму на себя твоих клиентов на несколько дней… если тебе надо побыть с семьей», – заявила ей на днях Мими Ромеро. «Ну конечно, – мысленно съязвила Алекс, поблагодарив ее вслух. – Тебе не терпится урвать мои комиссионные». Стоит Алекс оступиться, и они накинутся на нее, словно стая гиен.
Как ни старалась Алекс скрыть это от окружающих, с каждым днем силы ее таяли. Она была на грани срыва. «Может, если бы я могла плакать, было бы лучше», – думала она порой. У могилы отца Алекс стояла, оцепенев от горя и глядя сухими воспаленными глазами, как гроб засыпают землей. Отца больше нет… и матери тоже, в некотором смысле. И никакие слезы тут не помогут. Если она начнет плакать, то не остановится никогда.
Поднимаясь по дубовой лестнице с резными перилами, Алекс подсчитывала в уме, сколько комиссионных может получить от этой сделки. Шесть процентов от восьмисот пятидесяти тысяч – достаточно, чтобы заткнуть рот наиболее рьяным из ее кредиторов. Об остальных она подумает после. Придется постараться…
Алекс помедлила на площадке третьего этажа. Как только клиент насладится прекрасным видом с верхнего этажа, можно рискнуть и показать ему крохотную ванную комнату этажом ниже и полутемную спальню – ослепленный внешним великолепием особняка, он не заметит мелких изъянов и следов обветшалости.
– Здесь все восстанавливали вручную, – продолжала Алекс, автоматически произнося заученные профессиональные фразы. – Предыдущие хозяева большинство работ выполняли сами – к примеру, реставрацию деревянных перил или кафельной плитки в коридоре. Помните прелестный зубчатый карниз в столовой? Его заново восстановили.
Ее энтузиазм и детальный рассказ были вознаграждены заинтересованным взглядом клиента. Лоуренс Годвин – в самом имени слышался шелест купюр. Он назвался представителем крупной компании, но не сказал, какой именно. Наверное, юридической, заключила она по его короткому твердому рукопожатию, самоуверенному виду и респектабельному костюму. И внешность у Годвина ничего – высокий, примерно шести футов росту, белые мелкие ровные зубы и слегка скошенный подбородок. К несчастью, всех мужчин Алекс всегда сравнивала с Джимом, что неизменно оказывалось не в их пользу.
На верхнем этаже он полюбовался видом на залив, где белели яхты, и пристань, вытянувшуюся вдоль берега. День выдался солнечный, и картина предстала в самом выигрышном свете.
Лоуренс Годвин тихо присвистнул.
– Да, вы не преувеличивали. Чудесный вид! Честно говоря, я не понимаю, как можно продать такой дом.
– Мистеру Рудману предложили место профессора в школе дизайна Род-Айленда, – объяснила Алекс. – Но они с женой ужасно сожалеют, что им придется продать свое уютное гнездышко.
«Незачем упоминать о том, что они от этого только выгадают», – добавила она про себя.
– Понятно, – отозвался Лоуренс. – А что скажете о соседях?
У Алекс по спине побежали мурашки. Если заводят разговор о соседях, глядишь, доберутся и до ее дома. «Господи, хоть бы он купил особняк!»
– Агва-Фриа-Пойнт – один из самых старых и фешенебельных районов города. И вы увидите почему. Тут есть даже маленький уединенный пляж – его называют бухтой Контрабандистов. – Алекс улыбнулась, мысленно добавив, что единственное сокровище этой бухты – жемчужное ожерелье, которое она потеряла, когда развлекалась там с Джимом после школьного выпускного вечера.
– Мне хотелось бы поговорить с соседями, – высказал пожелание Лоуренс. – Это помогает поближе познакомиться с местом, в котором предстоит жить – какие тут школы, общества и прочее. – Алекс уловила в его глазах жадный блеск, которого не замечала ранее.
– Для начала вы можете поговорить со мной. – Она нервно усмехнулась. Обычно Алекс не давала клиентам никакой информации о себе – к чему им знать ее любимые блюда и какую музыку она предпочитает слушать? Но если это поможет делу, она готова начистить до блеска его ботинки.
Лоуренс отошел от окна и улыбнулся Алекс. На его лице обозначились резкие тени, придававшие ему какой-то зловещий вид.
– Может, вы скажете мне, правда ли то, что я прочитал в газетах?
Алекс оторопела. Бросив на него подозрительный взгляд, она сказала себе: «Нет, это похоже на паранойю».
– Рекламные объявления, как правило, грешат преувеличениями, – уклончиво ответила она.
– Я не имел в виду объявление о продаже этого дома. Мурашки поползли у нее по спине. Знает ли он, кто она?
Или же спрашивает из праздного любопытства?
– Насколько я понимаю, вы имеете в виду трагедию, произошедшую на Сайприс-лейн, – холодно заметила она. – Но в округе все спокойно, смею вас заверить.
– А вы знали доктора Сигрейва?
Нет, это не простое любопытство. Блеск в его глазах, который она поначалу приняла за проявление заинтересованности, выражал совсем другое. Он похож… на акулу. Заметив на шее Лоуренса под рубашкой золотую цепочку, Алекс поежилась. Никто из ее респектабельных клиентов в жизни не надел бы ничего подобного.
Сделав вид, что не расслышала последний вопрос, она направилась к двери, коротко бросив на ходу:
– Пойдемте, я покажу вам жилые комнаты – они производят впечатление сногсшибательной роскоши.
Но, услышав слова Годвина, Алекс остановилась как вкопанная.
– Буду с вами откровенен – я не собираюсь покупать особняк. Я репортер из «Баннер».
Сердце Алекс упало. «Баннер» – самая кровожадная бульварная газетенка из всех, какие она знала. Сенсации и кровавые трагедии – их хлеб.
Алекс вспыхнула:
– Да как вы посмели!
Он равнодушно пожал плечами.
– Я выполняю свою работу, мэм. Впрочем, как и вы. Простите, если вас это задело.
Годвин улыбнулся, блеснув мелкими ровными зубами и снова напомнив ей акулу.
– Убирайтесь, – потребовала она.
Он вскинул руки примирительным жестом.
– Можете презирать меня… но коль уж я здесь, не согласитесь ли дать вашу версию происшедшего? Неужели вас не возмущает грязь, которую печатают в газетах? Вы могли бы пролить свет на это событие.
– Ах вы, газетные шавки! Да меня от вас тошнит! Вы опозорили мою семью и представили нас…
– Кем? – живо подхватил он.
– Мерзавцами и отребьем! А мой отец был лучше всех вас во сто крат! Вы ему и в подметки не годитесь! Теперь понятно, почему вы здесь рыщете, – вам никто и слова дурного про него не скажет.
– Да? Держу пари, у вашей матушки были к нему кое-какие претензии.
Алекс смотрела на него, приоткрыв рот. В ее семье вежливость была нормой, ни одна просьба не обходилась без «пожалуйста». И теперь этот репортер, этот… этот грубиян лезет ей в душу и бередит свежие раны. Как будто ее семейная трагедия – страничка дешевого детектива.
И во всем виновата мать.
Алекс хотелось крикнуть: «Хватит и того, что она натворила! Почему я должна расплачиваться за ее грех всю жизнь?» Господи, что, если бы она это сказала вслух? Нет, при всей ненависти к матери предать ее Алекс не способна.
«Но ты же предавала ее все эти годы, разве забыла? Ты хранила отцовские секреты, скрывала от матери его измены», – нашептывал ей внутренний голос. И кому, как не Алекс, расплачиваться теперь за ложь! Если бы не ее сообщничество, отец был бы жив.
Эта мысль поразила Алекс как молния. Выскочив в коридор, она бросилась вниз по узкой деревянной лестнице. На полпути Алекс споткнулась, зацепившись каблуком за ковровую дорожку, и неминуемо покатилась бы вниз по ступенькам, не ухватись вовремя за балясину лестницы. Перегнувшись через перила и тяжело дыша, Алекс взглянула вниз, в лестничный проем, словно в отверстую пасть чудовища, готовую проглотить ее в любой момент.
Алекс не понимала, что на нее нашло. Она не могла вспомнить, как попала сюда. Только что она стояла перед табличкой «Продается», перед въездом на территорию особняка… и вот уже выходит из автомобиля перед домом родителей, находившимся почти через два квартала.
Время и пространство сместилось, рассудок молчал. Ее тянула к дому какая-то неведомая сила. В подсознании теплилась единственная мысль – проверить, правда ли то, что случилось. Правда ли, что отца больше нет. Алекс до сих пор не верила в это. Казалось, стоит зайти в дом, как она увидит отца в его любимом кресле у камина с раскрытой папкой на коленях.
Как во сне взглянула Алекс на трехэтажный особняк в викторианском стиле, напоминавший вычурной отделкой декора пряничный домик. Зеленеет газон, на клумбах зацветают первые розы.
«Я снова дома», – подумала она.
После свадьбы они с Джимом купили прелестный коттедж, в котором долгое время были счастливы – по крайней мере так ей казалось тогда. Но своим домом Алекс по-прежнему считала особняк, где выросла. Странно. Окончив школу, она рвалась прочь из родного гнезда – его мрачных коридоров и обветшалых коммуникаций.
Теперь, спустя много лет, Алекс вдруг поняла, что бежала прежде всего от себя самой – вернее, от той, в кого превратилась. Сообщница, хранительница чужих тайн… и не только чужих. Что сказал бы отец, узнав, что Кенни Рэт изнасиловал ее на заднем сиденье автомобиля, принадлежавшего его отцу?
Алекс было тогда пятнадцать, и она знала обо всех отцовских романах. «Моя девочка», – говорил он про дочь, лукаво глядя на нее. И все же Алекс чувствовала, что говорить ему про Кенни не стоит. Отцу можно сказать все, но только не это.
Удивительно, но уже на шестой неделе беременности она сблизилась с матерью… Результаты анализов повергли ее в шок, и Алекс чуть не совершила непоправимую глупость. От подруг она узнала о клинике в Беркли, где анонимно делали аборты. Но что там за доктора, никто не мог ей сказать. Хуже всего, что после операции Алекс некому было бы забрать.
Кенни? Он был так пьян в ту ночь, что, вероятно, ничего не помнил. После, встречаясь с Алекс в школьном коридоре, он даже не замечал ее. Сестрам она ни за что не призналась бы: Дафна и Китти общались только друг с другом. Оставалась Лианн, но лучшая подруга, хотя и посочувствует, наверняка придет в ужас, узнав, что Алекс больше не девственница.
До сих пор Алекс так и не поняла, как мама обо всем догадалась. Наверное, женская интуиция. Но почему та же самая интуиция умолкала, когда дело касалось ее мужа? Как бы то ни было, в ночь накануне запланированной поездки в клинику мама неожиданно вошла в комнату Алекс и присела к ней на кровать. Поговорив минуту-другую о том о сем, она спросила напрямую: «Алекс, ты ничего не хочешь мне сказать?»
Алекс перед этим сообщила ей, что едет завтра на весь день к Майерсонам – посидеть с детьми. Но как мама узнала про ее план? Может, она беседовала с Кэрол Майерсон, которая на самом деле никуда не собиралась? Алекс хотела заверить мать, что все в порядке, но вдруг разрыдалась.
Всхлипывая, она поведала матери обо всем. Поразительно, но мама совсем не рассердилась.
– Не плачь, дорогая моя. – Она поглаживала по спине дрожащую дочь. – Мы все ошибаемся. Плохо лишь то, чего нельзя исправить.
В стеганом небесно-голубом халатике и бигудях мама напоминала старую деву – из тех, что живут с престарелыми родителями, по вторникам играют в бридж с друзьями и густо краснеют при мысли, что мужчина может воспользоваться ими. Если бы Алекс не была так расстроена, она улыбнулась бы.
– Ты должна ненавидеть меня. Я сама себя ненавижу, – всхлипнула Алекс.
Мама выпрямилась и твердо сказала:
– Я никогда не буду ненавидеть тебя, Алекс. И ты не казни себя. Мы все исправим вместе.
Так все и вышло. На следующий день они сказали отцу, что у Майерсонов изменились планы и мама едет с Алекс за покупками. Они отправились в отцовском автомобиле, чтобы Алекс было удобнее на обратном пути. В клинике мама, обычно со всем покорно соглашавшаяся, убедила медсестру немедленно прооперировать Алекс.
Когда все было кончено, Алекс чувствовала себя так скверно, что даже толком не поблагодарила мать. Прошли недели и месяцы, и воспоминания об этом ужасном унижении постепенно стерлись из ее памяти. Вероятно, потому, что этого хотела сама Алекс. Она предпочитала считать мать слабой женщиной, живущей в плену иллюзий.
Но сейчас с запоздалым стыдом и смущением Алекс осознала, что в тот день мама вовсе не пряталась от реальности, а была рядом с ней, помогая дочери чем только возможно.
«А когда ей понадобилась твоя помощь, ты отвернулась от нее». Запоздалые угрызения совести проснулись в душе Алекс, но только на мгновение. Она решительно тряхнула головой и направилась к дому, стараясь думать только об отце.
Алекс вспоминала, каким он был – высокий, энергичный, даже в старости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33