Принесла кларнет. Этот кларнет еще мальчиком Григорий Иванович нашел в чулане и с тех пор мучил всех домашних, усердно извлекая из этого музыкального инструмента визгливые, немузыкальные звуки. В конце концов добился своего, научился, стал подбирать по слуху знакомые ему мотивы. А знал только дойны - заунывные песни молдаван.
- Хочешь взять с собой? - спросила Софья.
- Сейчас будет другая музыка! - рассмеялся Котовский. - Нет уж, положи кларнет обратно в чулан. Время сейчас немузыкальное. А впрочем, возьму. Ведь на кларнете можно играть сигнал "В атаку". А в атаку-то придется еще идти!
Кларнет напомнил многое из детства. Стали, перебивая друг друга, вспоминать.
- А помнишь?.. А помнишь?.. - повторяли оба, но в каждом слове сестры была опаска и оглядка, и Котовский даже подумал, как она изменилась в замужестве.
- Как жаль, что Леночка уехала. Муж-то у нее хороший?
Перед Софьей сидел плотный, сильный мужчина, с крупными чертами лица, с горячими карими глазами, бритой блестящей головой, солидный, в военном, с оружием, которое он бережно сложил в угол на лавку, - а сестра все видела в нем маленького мальчика, бойкого, быстроногого, которого надо умывать перед едой и бранить за шалости.
- А ведь не так далеко твой день рождения, двенадцатого июня. Ты, поди, и не помнишь, когда родился? Погоди... Сколько тебе? Тридцать семь? Смотри, как летят годы!.. Тридцать семь - это не так-то мало...
Угощая чаем, она вытащила откуда-то из глубины шкафа заветное, давнее и уже засахарившееся его любимое ореховое варенье.
- Кушай, такого больше нигде не найдешь: это по рецепту бабушки.
Тут пришли односельчане, друзья детства, ровесники Котовского. Они сразу же предупредили Котовского, что его разыскивает полиция. В дни революции полицейские попрятались, зарыли свою форму в сено, запрятали ее в огородах, и все стали вдруг просто поселянами или городскими обывателями. Теперь они зашевелились.
Но пусть Григорий Иванович не беспокоится. Приняты надлежащие меры. Григорий Иванович может спокойно пить чай и беседовать.
- Видишь ли, - говорили друзья, - когда мы узнали, что наш Гриша вернулся, то сразу же поставили дозорных на дорогах. Чуть чего - будет сигнал: один выстрел. И тогда мы тебя спрячем в надежное место. Чему другому, а уж осторожности-то мы научились за это время!
- Голубчики! Так зачем же прятаться? Нас много, и, кажется, все не из робкого десятка. Или у вас нет оружия?
- Да если пошарить на чердаках - найдется.
- Чего другого!
Не успели они закончить этот разговор, как раздался выстрел оттуда, с дороги. За выстрелом последовал другой, третий... Это уже не было условным сигналом, это была настоящая перестрелка. Что там такое случилось?
- Надо идти на помощь, - решительно сказал один из парней.
Но вскоре вернулись сами дозорные. Они были сильно возбуждены, загорелые их лица были смелы и открыты, и они спешили все рассказать подробно, говорили все сразу.
- Постойте! - остановил их Котовский. - Докладывай кто-нибудь один. Как тебя звать? Василь? Ну вот ты и докладывай, что у вас там случилось.
Котовский не помнил этого Василя. Он, видимо, был совсем малыш, когда Котовский уехал.
- Засели мы под стогом в Заячьем логу, где Максимовы земли, знаете? захлебываясь словами, начал Василь. - Оттуда всю дорогу видно, до самого поворота.
- Знаю. И что же дальше?
- Только мы собрались покурить, появляются военные. Один-то - мы сразу его признали - Вацлав, полицейский, из соседнего села. О нем говорят: врет - не кашлянет.
- А вы что? Струсили, поди?
- Нет, мы, как условлено, дали выстрел в воздух, а те сразу стрелять.
- Никого не задели?
- Они-то не задели! А мы подумали-подумали: пускать их, так они, чего доброго, и на самом деле беды натворят. Тогда нам наши ребята головы оторвут... Ну, мы взяли да на всякий случай всех и... тово... перебили...
- Перебили?!
- Перебили.
- Вот это здорово! - воскликнул кто-то.
- Теперь жди, что явится карательный отряд...
- Не они н-нас, - поднялся со скамейки Котовский, - мы будем их карать. Не беда, что сейчас придется уйти. Мы уйдем с оружием, чтобы собраться с силами. Зато уж когда разгромим врагов, то это будет раз и навсегда.
- Ну так и мы с тобой! А? Возьмешь?
- Вот это дело!
Сразу стало ясно, как нужно действовать, и все разбрелись по домам, чтобы накормить коней перед отъездом да собрать пожитки.
4
Как быстрокрылая птица, облетел слух молдавские села и деревеньки: Котовский бьет захватчиков, Котовский собирает отряд! И отовсюду двигались по дорогам всадники - те, кто не хотел склонить подневольную голову.
"Рэзбунэтор нородник" - так назвал молдавский народ своего Котовского. Рэзбунэтор нородник. Народный мститель. Во имя человечности он должен быть беспощаден. Чтобы не было горя, он должен нести горе врагам, вести войну во имя мира. "Рэзбунэтор нородник!" - так говорили о нем простые люди. "Веди нас, Котовский!" - говорили они.
Не одной только Софье пришлось провожать до околицы своего Гришу. Со многих дворов выезжали и старые и молодые. Вон и юный Василь, перестрелявший "на всякий случай" полицейских. Вон и незаможник Иван...
Незаможник Иван, нескладный и некрасивый, всю дорогу жалел, что оставил дома новую уздечку:
- Понимаешь, совсем новая. Я ее на кукурузу выменял. И как я ее забыл - сам не пойму.
- А ты вернись, - советовали ему, - тут недалечко.
- Да там, поди, уже румыны?
Василь по-мальчишески лихо сидел на коне и особенно приосанивался, когда на деревенских улицах глазели на него девчата.
- Когда сражение-то будет? - спрашивал он земляков.
Пробовали строиться, но не было еще слаженности, и кони были домашние, без выучки.
У кого-то захромал конь, и хозяин в каждом селе искал кузнеца, чтобы сменить подкову.
Продвигались туда, на восток. И если сегодня въезжало в село десять всадников, то завтра выезжало оттуда вдвое больше.
Дни стояли облачные. Белые облака летели одно за другим, как клубы дыма. В запахах, приносимых ветром, угадывалась близкая весна. Когда он прилетал издалека, теплый, нагретый солнцем, даже голова кружилась от упоения. Все вокруг было в состоянии предчувствия. И люди, покинувшие свои семьи, не верили тому, что свершилось. Не могло это быть, чтобы у них отняли покой, труд, жилище, чтобы у них отняли родину и свободу! Все говорило о близком ликовании и торжестве. Да, они ушли, спору нет. Но разве они уходят навсегда?
Гнедой жеребец, белоножка, злюка, нетерпеливо танцует; под гладкой блестящей кожей играют мускулы; озорной глаз косит на придорожные кусты. Так бы вот и помчал, разбрызгивая пену! И чтобы шел пар от горячей холки, и чтобы копыта едва касались земли!
Всадник задумчив, и никто не хочет ему мешать. Всем кажется, что вот обдумает он все досконально, разработает план - и тогда все пойдет иначе, и не придется коням хвостами к врагу оборачиваться, и не придется все дальше уходить от родимых мест.
Задумался Григорий Иванович, крепко задумался. А дорога-то невеселая идет. Весна непременно настанет, но сейчас еще по-зимнему унылы поля и леса. Голые деревья печально шумят. Это ли Бессарабия, такая всегда нарядная, такая цветущая?!
Холод сковал реки. Жестокая зима оголила леса. И отовсюду приходят невеселые вести: оккупанты захватывают один за другим города и поселки Бессарабии. Идут уже расправы, и повсюду охотятся за всеми, кто проявил себя при Советской власти.
И, зная это, приходится терпеть! Надо стиснуть зубы и двигаться к Днестру, на восток, мимо этих рощ и полей!
Как знакома Котовскому каждая опушка леса, которую они проезжают! Всюду промчался он вихрем, всюду побывал.
Цокают копыта. Дорога извивается среди полей...
Участливым взглядом смотрел на своих земляков Котовский. Среди них он вырос, знал их песни, их труд, их медлительный танец. И теперь отступал с ними. И знал, что не на один день.
Они уходили. Тут ничего не поделать. Их провожали печальные холмы. Белые домики селений походили на родственников, вышедших проститься с отъезжающими. И долго смотрели вослед печальные окна.
5
Была остановка в большом молдавском селе. Степенно расспрашивали старики пришельцев, судачила молодежь с жеманными красавицами у ворот. Гремели ведра у колодцев. Поили коней. Пахло конским потом и кожей седел. Махорочный дым завивался кольцами.
Приветливо встречало гостей местное население:
- Далече держите путь?
- От села до села. Собираем большое из малого.
- Доброе дело. Найдете и в нашем селе надежных парней.
Котовский уверенно вошел во двор, обнесенный каменной оградой. Как странно! Прошло столько лет, свершилось столько событий... Жизнь швыряла Котовского из конца в конец, весь мир, казалось, перетряхнуло до основания. А дворик был тот же, ни малейшей перемены. И та же груша перед крыльцом... И на той же веревке развешаны циновки...
Котовский вошел в полутемные сени. Дом построен из чамура - кирпичей, изготовленных из земли, соломы и навоза. Внутри и снаружи выбелен глиной. Фасад дома светло-голубой. Стена, выходящая в сад, светло-розовая. И какие разводы по стенам: полосы и кружочки. Внутри дома - скамьи по стенам, большая четырехугольная печь - "груба", светло-зеленая, расписанная листьями и цветами. Дом опоясан завалинками и коридорами с деревянными колонками.
- Дорогой гость!
- Здравствуй, Леонтий! Узнал?
- Отца не узнаю, тебя - узнаю!
- А ведь давненько не виделись. Никак, лет двенадцать?
- Мы тебя и сто лет помнить будем!
С этими словами хозяин, красивый молдаванин, провел Котовского в дом.
- Хорошо у тебя, Леонтий! - произнес Котовский, оглядывая все убранство "каса-маре" - комнаты для гостей.
На самом деле, в комнате была безупречная чистота. А уж ковры, пожалуй, не хуже персидских.
- У меня и жена хорошая, - улыбнулся светлой улыбкой Леонтий, - и дети хорошие.
Котовский подумал:
"Жаль будет Леонтию расставаться с домашним теплом и менять его на тяжелую походную жизнь".
Но Котовский ничего не сказал Леонтию об этом. Он знал, что дружба сильнее, а фронтовая дружба - великое дело.
Тут появилась жена Леонтия - ласковая, приветливая. Потом и детей показал Леонтий: смуглого мальчика и смелую, как мальчишка, девочку.
"Хорошая семья у Леонтия, - думал Котовский. - Именно потому, что семья хорошая, Леонтий должен оставить ее, идти на ратный подвиг".
Котовскому казалось таким естественным всего себя без остатка отдать на служение людям. Только в этом и смысл жизни. Только в этом оправдание существования.
Котовский верил в людей. Он ни на минуту не усомнился в Леонтии. Леонтий поступит так, как должен поступить.
Они вместе полюбовались на детей. Славные ребята. Ради них, ради завтрашних поколений надо бесстрашно сражаться, надо по-хозяйски налаживать жизнь.
Котовский усадил ребятишек на колени. Леонтий с удивлением наблюдал, что дети не дичились, и сразу же подружились с этим веселым, сильным, крупным дядей, и уже болтали с ним непринужденно.
Тем временем хозяйка принесла большой кувшин, и они выпили с Леонтием по стакану хорошего виноградного вина за свободную Молдавию, за светлое будущее.
- Пусть тучи рассеются над нашей страной!
Мальчик и девочка почувствовали, что предстоит расставание. Они еще не ведали, что жизнь иногда бывает безжалостна. Облепили отца, вцепились в него ручонками. Они не могли придумать, что сказать, и только бормотали:
- Папа! Папа!
Они обнимали отца. Кто знает - может быть, обнимали в последний раз?
Т Р Е Т Ь Я Г Л А В А
1
Знакомство Котовского с Леонтием связано с необычайными событиями, о которых многие помнят в Бессарабии.
В 1900 году Котовский окончил кокорозенскую школу, окончил с отличными отметками. Только теперь, расставаясь, поняли выпускники, что у них кончается на этом молодость, что они вступают в трудную неизведанную жизнь, что их связывают навсегда воспоминания о юных, беспечных годах. Пусть не очень сытная, пусть не лишенная огорчений - все же это была хорошая пора!
- Ты куда идешь работать? - спрашивали выпускники друг друга.
- Я буду садовником в имении Вишневского, - сообщил Димитрий Скутельник.
- А я буду работать в бессарабском училище виноделия.
- Ого! Значит, выпивка нам обеспечена!
- И букет роз из оранжереи Скутельника!
- А ты, Котовский?
- Управляющим в имении Скоповского.
- Ты-то сделаешь карьеру!
- Тем более, что у Скоповского, говорят, есть красивая дочка...
- Нет, братцы, те каштаны не про нас!
И они расстались, вновь испеченные агрономы, управляющие и виноградари.
Нельзя сказать, что новое положение было Котовскому по душе. Имение "Валя-Карбунэ", большое и благоустроенное, открыло перед Котовским новое, чего он еще не видел до сих пор отчетливо и что его сразу же неприятно поразило: это пропасть, которая разделяла крестьян, трудившихся на полях помещика, и господ, с их роскошью и мотовством.
Сам помещик Скоповский производил впечатление интеллигентного и культурного человека. Он даже щеголял тонкостью обращения и высокими запросами: у него была и богатая библиотека, и дорогие картины. Он любил говорить о просвещении, о прогрессе человечества... Но все-таки он не понравился Котовскому с первого же взгляда.
Да, он выписывает толстые журналы - "Вестник знания", "Русское богатство", - а кроме черносотенной газеты "Новое время" к нему приходят и либеральные: "Русское слово" и "Речь". Почтальон приносит приложения к журналу "Нива" - собрания сочинений Майкова, Станюковича, Чехова. Много поступает и иностранной литературы. И вместе с тем этот культурный человек произносит странные злопыхательские речи. Он не доверяет никому. Все люди - прохвосты. Каждый норовит меньше сделать и больше получить.
- Я не строю никаких иллюзий относительно этого двуногого. Каналья! И во всяком случае выгоднее думать о каждом, что он лодырь, мошенник, и ошибиться в этом, чем, наоборот, оказаться излишне доверчивым и в результате остаться в дураках.
Котовский слушал с возрастающим презрением. Откуда такое человеконенавистничество? На чем основано такое самомнение? И чем же замечателен этот лощеный, нафабренный, в шелковом белье, в бухарском халате и в колпаке с кисточкой, пресыщенный и самодовольный человек? Может быть, он осчастливил человечество новыми открытиями? Может быть, он создал духовные богатства? Почему он будет жить в вечном празднике, в излишествах, в неге?
Котовского удивило, например, что, получая из собственных своих садов, возделанных чужими руками, лучшие сорта винограда, яблок, слив, имея огромные запасы и свежих фруктов, и сушеных, и в вареньях, и в пастилах, и в маринадах, помещичье семейство еще выписывает из-за границы ящиками и корзинами всевозможные заморские диковины. К ним привозят ананасы и бананы, кокосовые орехи и финики... да всего и не перечислишь, только успевай размещать на складах и в погребах!
Но и этого, оказывается, недостаточно. Еще существует оранжерея и специально к ней приставленный садовник. Видите ли, им угодно, чтобы и в зимнюю пору, на рождество, подавалась к столу свежая земляника! Чтобы не переводились и спаржа, и огурцы, и зеленый лук!
А рядом, всего в каком-то километре, в деревнях копошатся и чахнут голодные дети, со вздутыми животами, в коросте и лишаях. Питаются люди - и то впроголодь - кукурузной мамалыгой, и косят людей эпидемические болезни, болеют они чесоткой, золотухой и черной оспой, завшивели в своей огромной беспросветной нищете...
С первых же дней работы управляющим имения поразил Котовского этот контраст, и он ходил ошеломленный, расстроенный, он не мог понять, не мог примириться. И все думал, думал об одном: "Почему же так получается? Разве это справедливо? Почему так устроена жизнь?"
Дом наполнен тетушками, приживалками, и все они изнывают от безделья, все они прожорливы, похотливы, злоязычны, все заняты дальнейшим устроением и обеспечением такой утробной и ведь дьявольски скучной жизни. О чем они мечтали? Какие у них были идеалы? Котовский с терпеливой настойчивостью исследователя, изучающего нравы каких-нибудь насекомых, разглядывал, выспрашивал обитателей помещичьего дома. Он понял: стремятся они получить наследство, выгодно жениться или выскочить замуж... и снова сидеть и раскладывать пасьянсы, и разбираться в сновидениях, пережевывать не новые новости и переваривать обильную пищу - изделия выписанных из-за границы поваров.
Котовский точно, по документам, знал, что Скоповскому принадлежит четыреста восемьдесят семь десятин отлично возделанной и удобренной земли. А в соседних Молештах есть крестьянские хозяйства в две десятины, а то и в одну - на десять голодных ртов.
- Сколько же может дать молока ваша Буренушка? - спрашивал с состраданием Котовский, разглядывая тощую корову крестьянина.
- А теперь уж мне не забота, сколько бы ни давала, - отвечал с невеселым смешком хлебороб. - Вот будет базарный день - отведу и продам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70