И Котовский с первого же дня стал обдумывать и разрабатывать план побега.
Физический труд? Он не боялся физического труда. И ведь ему не было еще и тридцати трех! Он был полон сил, он очень хотел жить. Он спускался в глубокую шахту и возил в тачке руду.
Однажды в шахту хлынула подземная вода. Котовский чуть не утонул. Спасло только хладнокровие.
Пища здесь была лучше. Изредка можно было видеть северное небо.
Гимнастика не прекращалась, она вошла в привычку, неизменное правило. Гимнастика - и ведро ледяной воды, вылитое на шею, на плечи, на голову. Растирание - так, чтобы кожа горела. И пусть на нарах - все же молодой и глубокий сон.
Котовский все продумал. Он не ушел в побег просто так, сдуру, как некоторые бежали, особенно весной. Он исподволь расспросил, есть ли дороги, есть ли реки, как идти в лесу, - все разузнал. Он готовился больше двух лет. Он рассуждал так: ему уже за тридцать. Стоит ли так жить? Уж лучше умереть среди деревьев, на зеленом моховом настиле, под высоким небом, чем умереть здесь! Впрочем, он и не подумает умирать. И время выбрал подходящее: лютые морозы кончились, но ростепель не настала, мошки нет, реки не разлились, еще во льду, по руслу легче всего идти.
В конце февраля в Нерчинске еще и не пахнет весной. Разве что на небе появляются такие незимние, нежные прожилки. Но тоска по весенней ростепели уже начинает тревожить.
Вот почему нескладный парень в косматой папахе, в теплых казенных валенках, в белом полушубке, в рукавицах военного образца - конвоир, охраняющий выход из шахты, - в такой вот тревожный, полный предчувствий и в то же время неприветливый день хлопал рука об руку, делал пять шагов вперед, пять шагов назад и напевал. Брови заиндевели, ресницы тоже, но все-таки он пел, думая о своей деревне:
На окошке у невестки
Кружевные занавески
И герань красуется,
Все интересуются...
Затем снова - пять шагов вперед, пять шагов назад... Хлоп-хлоп рукавица об рукавицу... Ну и холодище! Какая там, к черту, весна!
На окошке у невестки
Кружевные занавески...
Котовский связал конвоира и запер его в сторожке. Взял его револьвер. Потом поднялся из шахты, убил часового, охранявшего лебедку, и ушел. Но ушел не раньше, чем переодевшись в его полушубок, нахлобучив на голову его теплую папаху, натянув на руки рукавицы военного образца и обув почти новые валенки, хотя "б/у" - бывшие в употреблении, как говорят каптеры.
Теперь можно в путь. Дорога свободна: впереди и позади, направо и налево необъятная, безлюдная, суровая и угрюмая матушка-тайга...
Их не очень охраняли, несчастных каторжан. Плохо одетые, на тяжелых работах - куда они могли деваться, когда кругом тайга?
В кармане погромыхивали куски сахара: откладывал их изо дня в день. Сахар - великое дело, сахаром можно питаться, когда бредешь по тайге. Прямиком к железной дороге было бы ближе, но приходилось идти окольным путем, чтобы не нарваться на заставу.
Могучи стволы лиственниц, разлапы ели. Звериные тропы в тайге ведут к водоемам. А по реке иди вверх по течению и через несколько суток непременно набредешь на поселок.
Котовский шел. Сил становилось все меньше. Он думал:
"Кто не знал Сибири, пусть лучше никогда не узнает. Изобретателен на подлости человек! Ведь подумать только: какой богатый, красивый край. В нем бы жить припеваючи. А как этот край пропитали горючими, кровавыми слезами. Долго надо замаливать этот грех, чтобы не ссыльнокаторжной называлась Сибирь, а привольной страной благоденствия..."
Он шел. Шел через бурелом, через заросли, карабкался, полз, выдирался. Сахар. Конечно, этого мало. Один раз поймал зверька, его прищемило лопнувшим от мороза деревом. Он схватил его, освежевал и съел сырым. Пробовал жевать и ветки. Горечь, и образуется во рту горькая слюна. Зато воды сколько угодно. Можно есть снег. Можно пить из полыньи.
Один раз набрел на избушку. Сначала подумал: какой-нибудь военный пост. Избушка оказалась необитаемой. На деревянном неказистом столе лежали куски вяленого мяса, замерзший хлеб, большой кусок сала, спички. Около печурки - вязанка дров. Чья благодетельная рука приготовила это для тех, кто бродит в тайге?
Он поел. Спички поделил пополам, половину оставил. После некоторого колебания выложил на стол один кусок сахара. Ребята дали ему в дорогу кисет махорки. Он и махорку оставил в избушке. Обогрелся, выспался как следует, утром наготовил хворосту взамен истраченного - и отправился дальше, ощупывая кусок сала, счастливый, бодрый, набравшийся сил.
Теперь-то он дойдет! И ночи пошли светлые - луна. Все складывается в его пользу. Валенки прохудились, но он намотал на ноги разорванную куртку. Он обязательно дойдет!
На двадцатый день вышел на железную дорогу. Смотрел, смотрел на рельсы, насыпь, на телеграфные столбы и не верил глазам. Это было спасение, это была победа, это была жизнь.
Первым человеком, встреченным за время скитаний, был будочник на Сибирской магистрали, приветливый, добрый старик. Будочник накормил пельменями и уложил спать на печке под тулупом. Вот когда можно было отогреться! Только теперь Котовский почувствовал, что промерз до костей. Холод выходил из него, тулуп пахнул чем-то домашним, уютным... И хотя впереди было много опасностей, все-таки это была настоящая свобода, настоящая жизнь.
Будочник устроил бесплатный проезд по железной дороге, подробно рассказал, в каких местах нужно особенно остерегаться. Котовский предложил ему уплатить, старик даже обиделся:
- Разве мы не понимаем, что ты за человек? Нет уж, миляга, деньги ты побереги, еще пригодятся, а мне ничего не надо. Дружба не оплачивается. Так-то.
Старик объяснил, как перебраться через Байкал, посоветовал ни в коем случае не подходить к железнодорожным поселкам и вдруг как будто даже некстати добавил:
- Не ешь с барином вишен - косточками закидает.
Он вообще любил всякие прибаутки. Рассказывал, как сердился недавно начальник конвоя, когда из арестантского вагона, распилив пол, бежали трое заключенных, и смеялся тряским хохотком:
- Угорела барыня в нетопленой бане!
Котовский расстался с ним, полный расположения, полный надежд, полный веры в человека. Нужно было двигаться дальше. И хотя Котовский формально не состоял в партии большевиков, политические ссыльные в Нерчинске дали ему явки...
Чита, Иркутск, Томск. Ему помогли, укрыли. Вот и паспорт на руках. Семь лет горькой неволи позади, а впереди - какая? - неизвестно какая, но жизнь!
9
Когда Котовский перевалил через Урал, стало казаться, что уже видна прекрасная его Молдова. Не ее ли сады зеленеют вон там, у горизонта? Не воды ли Днестра блеснули за кустами черной смородины?
Приходилось часто переезжать с места на место, чтобы полиция не напала на след. Работал кочегаром на паровой мельнице, подкладывал уголь в огнедышащие печи, делал в Сызрани звонкие кирпичи, ухаживал за парниковыми огурцами в Саратове, в Самаре грузил арбузы на баржи...
Арбузы грузят так: встают вереницей от складских помещений до кромки воды, до самого борта баржи. И вот начинают перелетать из рук в руки, от одного к другому круглые полосатые астраханские арбузы, и вскоре образуется непрерывный поток. Только успевай записывай бойкий приказчик с карандашом за ухом!
Красавица Волга широко раскинулась, и поигрывала волной, и пестрела серебряной рябью. Грузчики - народ плечистый, Котовскому под стать. И песни у них хорошие. И махорка крепкая. Но почему Котовскому все снится Днестр? Или Оргеевская дорога? Почему, шатаясь вдоль по Волге, по Жигулям, напевает он совсем другое?
Лист зеленый, куст терновый,
Правды нет у нас в Молдове...
Тоскует по Молдове Котовский. Смотрит, как по Волге плывут груженные лесом, красивые, как лебеди, беляны, а думает, что это извилистый Прут.
Не выдержал - весна доняла, запахи расцветающих деревьев - вернулся в Бессарабию. Снял номер в самой фешенебельной гостинице в Кишиневе, пошел в театр, заказал в ресторане солянку по-московски, свиную отбивную и бутылку "Массандры".
В тот же вечер установил связи со своими друзьями, пожалел, что нет рядом умницы Миши Романова, известил через верных людей Леонтия.
И вот опять появился отряд мстителей.
- Не останавливаться ни перед какими средствами! - кричал, побагровев, полицмейстер, когда услышал о появлении Котовского. - Не есть и не спать, пока не будет пойман преступник! Что же это такое наконец? Империя мы или не империя?!
Кажется, именно к этому времени относится апоплексический удар, или в просторечии "кондрашка", хватившая достопочтенного Вартана Артемьевича Киркорова. Когда его ближайший приятель с улыбочкой сообщил, что, дескать, "из дальних странствий возвратясь" и как еще там говорится, ну, словом, пожаловал в Кишинев небезызвестный Котовский, так что "готовьте, любезнейший, денежки". Вартан Артемьевич посмотрел на шутника и тихо спросил:
- Вы это что, милостивый государь, вы это серьезно? Или так? Ради неуместного зубоскальства?
- Разумеется, серьезно. Лично сам присутствовал при разговоре господина полицмейстера с представителями жандармерии. Веселенький разговор, доложу я вам!
Вартан Артемьевич молча постоял, пошатнулся, ему подставили кресло. Вечером он даже как бы и отошел. Даже играл в карты и ужинал... А ночью хлоп - отнялась правая половина. Хотел что-то сказать, о чем-то распорядиться... Какое! Теперь он тряс головой и мычал. Наследники Киркорова допрашивали врачей, долго ли продлится такое состояние, наступит ли наконец финал, и кормили беспомощного миллионера с ложечки.
Понаехали в Кишинев сыщики. Стали делать облавы, засады по дорогам устраивать, а налеты еще участились.
Во время одной из облав, когда полицейские весь город прочесывали, один из сыщиков застал Котовского в ресторане, когда тот с большим аппетитом поужинал и теперь пил чай с лимоном, рассеянно поглядывая по сторонам.
Сыщик разлетелся к Котовскому:
- Предъявите ваш паспорт.
Котовский даже глазом не моргнул. Кончил размешивать сахар в стакане, вынул ложечку и только после этого с оскорбленным достоинством спросил подошедшего:
- Бог с вами, голубчик! За кого вы меня принимаете?
И что же? Сыщик смутился, сказал: "Пардон", - и на цыпочках удалился. Понял, что переусердствовал и обеспокоил некую важную персону. Вынул незаметно фотокарточку Котовского, сличил - не то обличье. Недаром потрудился Григорий Иванович над гримировкой!
А важный барин постучал ложечкой, подозвал официанта и сказал ему ласково, как говорят только одним официантам:
- Попрошу тебя, голубчик: два бутерброда с сыром. И быстренько! Да смотри, чтобы свежие были и обязательно со слезой!
- У нас все со слезой! Не извольте беспокоиться! - ответил тощий зализанный официант. - У нас без слезы не бывает!
Но вот и с бутербродами управился. И сколько же можно слушать рыдания скрипки, нестройные голоса подвыпивших гуляк?
Эх, загулял, загу-лял, загу-лял
Парни-шка ма-ладой да мала-дой...
В красной рубашоночке,
Скажи мне, кто такой!..
- Сколько с меня?
- Сию минуту!
Вот входит в зал мой милый,
Растрепаны усы.
Берет он черну шляпу
И смотрит на часы...
Это уже певичка вышла на крохотную эстраду, сверкая фальшивыми драгоценностями:
Смотри, смотри, мой милый,
Смотри, который час!
Наверь-но... наверь-но...
Разлучат скоро нас!..
Вышел на улицу - чудесный вечер. Но эти переодетые городовые, эти шустрые молодые люди, заглядывающие в лица прохожих...
"Кажется, облава не кончилась", - подумал с тревогой Котовский.
Ему встретились подозрительные люди - штатские, но с военной выправкой. Котовский без колебаний шагнул на ступеньки собора, снял котелок, мелко перекрестился и вошел в открытые двери.
Шло богослужение, гудел дьякон, на клиросе церковные певчие следили за палочкой регента и, скучая, щипали друг друга и фыркали в кулак. Котовский протискался вперед и стал разглядывать стоявшую впереди барыню, рыжую, тощую, истово молившуюся, по-видимому, наделавшую много грехов.
И вдруг совсем рядом, справа, он увидел не кого-нибудь, а пристава второго участка Хаджи-Коли, того самого, что арестовал его на Гончарной.
Котовский передал деньги, шепнув: "На свечку". Деньги, переходя от одного прихожанина к другому, попали в руки толстого церковного старосты, затем так же по рукам пошла восковая свеча. Котовский сделал шаг влево, чтобы наклониться к старушке и зажечь от ее свечи свою.
"Какое знакомое лицо! - размышлял между тем Хаджи-Коли. - Где бы я мог его видеть? Или похож на кого?"
Важный господин изредка и не слишком поспешно крестился. Оно и понятно: солидные люди даже в общении с вездесущим сохраняют собственное достоинство.
Еще раза два скосил глаза на незнакомца пристав Хаджи-Коли. Ничего не припомнил. Постарался настроиться на соответствующий моменту лад. Он был верующий, являлся к началу церковной службы так же аккуратно, как в полицейское управление, крестил лоб при каждом возгласе "аминь" и считал непристойным думать о посторонних вещах во время молитвы.
Когда же он не выдержал характера и еще раз покосился, незнакомого господина уже не было. Вышел или протиснулся к левому клиросу?
Котовский решил после этого случая перебраться из Кишинева в любое глухое местечко. Слишком много полиции нагнали в Кишинев!
Ему удалось поступить на полевые работы в имении Бардар в Кишиневском уезде. Работа была поденная, поэтому никто не спрашивал, если случались отлучки. Заработал - получай. Не явился - не надо.
Здесь среди работников со многими сдружился. Народ все трудовой, и разговоры среди них беспокойные: клянут порядки, бранят царя, ругают помещиков.
- Убивали их в девятьсот пятом! - толковал один во время перекура. И мало еще.
- Пусть живут, только землю у них отнять. Нахватали земли, а обработать своими руками не могут.
- Землю они не отдадут! На это не надейся! Смотри, чтобы у тебя последнюю не забрали, - устало говорил пожилой крестьянин, залатанный, нечесаный, жалкий.
И Котовский тоже вставлял свое слово:
- Вот сейчас у кого мы работаем? Он и не помещик, наш хозяин, а помещику не уступит. Маленький помещик, попросту кулак-хуторянин.
- Мал, да удал, - отозвался другой собеседник Котовского, помоложе.
- У нас, в Татарбунарах, крестьяне на общем сходе постановили не охранять казенные учреждения. Довольно! И десятских отказались представлять. Вот как у нас.
- А те что?
- Бунт, говорят.
- Пускай бунт. Какая разница?
- Смотрите, мы толкуем про бунт, а, никак, к нам стражники пожаловали.
Не успели договорить эти слова, как тот, что помоложе, вскочил - и только его и видели.
- Не нравится, стало быть, со стражниками встречаться, - усмехнулся пожилой. - Ну, да оно и верно, лучше от них подальше. Облава, поди, на дезертиров. А что толку? Выловят их, сдадут коменданту, а они опять разбегутся. Устал народ воевать.
Стражники спешились. Следом прискакал на коне пристав Полтораднев, деловой, старающийся выслужиться перед начальством. Полтораднев слез с коня. Мужики толпились поодаль, но тоже слушали и глазели. Оказывается, речь шла о Котовском. Полтораднев распушил стражников, что они плохо ловят.
- Вы что, я вас спрашиваю, иголку ищете в сене? Человека вы ищете, разбойника, вот кого вы ищете! Поняли?
- Поняли, - отвечали стражники.
- Это уж чего тут не понять, - пробормотал пожилой крестьянин, хотя никто его не спрашивал. - То человек, а то иголка. Разница!
- Вместо того чтобы ловить преступника Котовского, вы просто ездите по дорогам, проще говоря, лодыря гоняете, дурака валяете. Между тем какая задача перед вами поставлена? Найти и изловить! Поняли?
- Поняли, - отвечали стражники.
- Кого изловить? Котовского! Ясно?
- Ясно, - отвечали стражники.
Котовский стоял рядом с пожилым крестьянином, слушал, как распекает стражников Полтораднев, и улыбался. Узнать его было трудно.
Полтораднев вынул аккуратно сложенный носовой платок, вытер пот на лбу, вскарабкался на седло и уехал.
- Сам бы ловил, - ворчали стражники, - накричать - немудреное дело. "Не иголка"!
Котовский подошел поближе:
- Здорово, служивые! Это кто такой сердитый приезжал?
- Пристав. Ему что - поговорил да уехал, а мы уже неделю по дорогам мотаемся.
- Так вам будет хоть награда какая или повышение, если вы изловите этого Котовского? А то я бы вам помог его изловить?
- Уж коли мы не можем, где тебе!
- Ну все-таки... Я-то местный, мне легче проследить.
- А ну тебя. Ты проследишь, а в нас он стрелять будет.
- Это стражнички правильно говорят, - поспешно согласился пожилой крестьянин.
А когда они остались одни, добавил:
- Постыдился бы ты, бога бы побоялся: Котовского помогать ловить! Не ожидал я от тебя, человек ты ровно бы умный, а вон до чего додумался!
- Дядя, да ведь я и есть Котовский.
- Да ну-у?! А не врешь?
- Чего мне врать?
- Вот это здорово! Тогда, значит, ты правильную линию держал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70